• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

За историей Просветления, рассказанной в «Маджджхиме», непосредственно следует повествование о путешествии в Бенарес и обращении пяти монахов.

Тогда я подумал: вот я обрел учение, глубокое, трудное для восприятия, трудное для знания, спокойное, запредельное, вне сферы рассуждений, тонкое, которое могут познать мудрые. Человечество погружено в свои привязанности и находит в них отраду и удовольствие. Человечеству, погруженному в свои привязанности… трудно увидеть принцип причинности, причинное происхождение. Трудно увидеть принцип прекращения существования всех сложных вещей, отказа от привычки к перерождениям, затухания всех желаний, отсутствия страсти, прекращения, нирваны.

Но если бы мне пришлось наставлять в Учении, а другие не понимали бы его, это стало бы для меня скукой и томлением. К тому же затем сами собой пришли мне на ум строчки, не слышанные мной раньше:

Посредством мучительных усилий обрел я это,
Но не стану провозглашать;
Ведь осажденные страстью и ненавистью
Не обратятся охотно к этому Учению.
Это Учение прекрасное, против течения,
Тонкое, глубокое, трудно увидеть,
Они не увидят его, охваченные страстями,
За сгустившейся покровом тьмой.

И так, монахи, пока я размышлял, сознание мое обратилось к бездействию, а не к наставлению в Дхамме. Тогда Брахма Сахампати, зная, какие мысли появились в моем сознании, подумал: поистине мир рушится, поистине мир идет к распаду, поскольку сознание архата Татхагаты, полностью просветленного, обращается к бездействию, а не к наставлению в Дхамме. Тогда Брахма Сахампати с той же легкостью, с какой сильный человек мог бы выпрямить согнутую руку или же согнуть выпрямленную, исчез из мира Брахмы и явился предо мной. Закинув край одежды на плечо, он опустил предо мной сложенные руки и сказал: «Пусть почтенный Господин будет учить Дхамме, пусть Сугата[159] будет учить Дхамме. Есть существа, в которых мало скверны, и они пали, поскольку не слышали о Дхамме». Так сказал Брахма Сахампати и, окончив эти речи, продолжил:

Среди магадхов уж давно возникло
Ученье скверное, в котором измышлено пороков много было.
Открой для них Бессмертного врата.
Услышат пусть они о Дхамме чистое повествованье.
Как тот, кто на горе стоит скалистой,
И видит весь народ, что есть вокруг,
Так ты, наполнен мудростью, восходишь
В дворец Учения и видишь все.
Взгляни же вниз, о беспечальный, на народ,
Что погружен в печали, побежден рожденьем и годами.
Воспрянь, герой, о ратный победитель,
Ведущий караван, свободный от долгов (рождения), иди по свету.
Пусть Господин изволит рассказать о Дхамме,
И узнают о ней они.

Тогда, поняв просьбу Брахмы и жалея существа, я оглядел мир при помощи моего буддового зрения. Я увидел существа, в которых было мало скверны и много скверны, с обостренными или притупленными способностями, в хороших или плохих условиях; некоторых из них было легко обучать, а некоторых – трудно; и некоторых увидел я также, переживающих опасности и совершающих проступки, которые влияют на будущую жизнь. И как синие, красные или белые лотосы, некоторые из них рождаются в воде, растут в воде, не поднимаются из воды, но растут погруженными в нее; некоторые рождаются в воде, растут в воде и обрызганы водой, а некоторые рождаются и растут в воде, но выдаются из нее, и вода на них не попадает – точно так, обозревая мир при помощи моего буддового зрения, я увидел существа, в которых мало скверны (и т. д., как выше). Тогда я обратился к Брахме Сахампати, произнеся такие стихи:

Открыты для них двери Бессмертного, о Брахма.
Пусть те, кто имеет уши, отбросят свою веру[160].
 В досаде я молчал об Учении
Замечательном и непревзойденном среди людей, о Брахма.

Тогда Брахма Сахампати с мыслью: я был причиной того, что Господин стал проповедовать Учение, приветствовал меня, обошел меня по часовой стрелке и скрылся.

И вот я подумал: кого я прежде всего стану наставлять в Учении? Кто быстро постигнет Учение? И подумал я: этот Алара Калама учен, мудр и разумен, кроме того, в нем уже долго мало скверны; что, если я прежде всего наставлю в Учении его? Он быстро постигнет Учение. Тогда приблизилось ко мне божество и сказало: «Почтенный, Алара Калама семь дней как умер». И возникли во мне знание и прозрение того, что Алара Калама умер семь дней назад. (Затем Будда думает об Уддаке, но и он умер накануне вечером, и тогда он думает о пяти монахах.) Пять монахов много для меня сделали, они сопровождали меня, когда я был поглощен аскетическими усилиями. Что, если я прежде всего наставлю в Учении пять монахов? И тогда я подумал: где теперь находятся пять монахов? И посредством моего божественного зрения, очищенного, сверхчеловеческого, я увидел, что пять монахов находятся в Бенаресе, в оленьем парке Исипатана. Тогда, пробыв в Урувеле так долго, как мне хотелось, я направился в Бенарес.

Когда я вышел на большую дорогу между Гаей и деревом Бодхи, меня увидел Упака, отшельник из адживиков, и, увидев меня, сказал: «Твое восприятие, друг, чисто, твоя кожа чиста и незапятнанна. Кому ты следуешь, друг, в оставлении мира?» И я произнес такие стихи, отвечая адживику Упаке:

Я – победитель всего, всезнающий,
Не оскверненный ни одной вещью (в мире),
Оставил все, стремление пропало, освобожден я,
И все знание приобрел сам, так кому мне следовать?
Нет у меня ни наставника, ни учителя,
Нигде не найти такого, как я,
В мире с его богами и людьми
Нет мне соперника.
В мире я архат,
Я превосходнейший учитель,
Только я – Всепросветленный,
Я добился покоя, добился нирваны.
Чтобы раскрутить Ученья Колесо,
Иду теперь я в город каси;
И в ослепленном мире я ударю
В бессмертья барабан.

«Тогда, по твоим словам, друг, ты достоин безграничной победы», – сказал Упака.

И вправду, победители те,
Кто, как я, разрушил асавы,
Побеждены мной злые существа,
Поэтому я победитель, Упака.

Тут Упака сказал: «Хорошо бы это было так, друг», покачал головой и ушел по боковой тропинке. Тогда я отправился в путь и постепенно достиг Бенареса и оленьего парка Исипатана[161]. Пять монахов увидели меня, идущего издалека, и, увидев, решили между собой: «Это, друзья, идет отшельник Готама, живущий в изобилии, оставивший усилия и обратившийся к жизни в изобилии. Мы не станем приветствовать его, и не поднимемся в знак уважения, и не возьмем его чашу и одежды, но мы приготовим ему место. Если он захочет, может садиться». Но когда я приблизился, пять монахов не смогли выполнить свое решение. Один из них подошел и взял у меня чашу и одежды, другой приготовил мне место, а третий поставил воду, чтобы я вымыл ноги. И тогда они обратились ко мне по имени, и назвали меня «друг»[162]. На это я сказал пяти монахам: «Монахи, не обращайтесь к Татхагате по имени и не называйте его «друг». Я архат, Татхагата, полностью просветленный. Слушайте, монахи, я достиг бессмертия, я наставляю, я обучаю Учению. Если вы будете жить согласно этим наставлениям ради того, из-за чего родовитые юноши должным образом уходят из дома к бесприютной жизни, вы уже в этой жизни постигнете благочестивую жизнь, полностью осуществите ее и пребудете в ней». И тогда пять монахов сказали мне: «При помощи такой подготовки, друг Готама, при помощи таких действий и практики самоотречения ты не обрел сверхчеловеческое истинное благородное знание и понимание. Обретешь ли ты теперь, живя в изобилии, оставив усилия и обратившись к жизни в изобилии, сверхчеловеческое истинное благородное знание и понимание?» И тогда я сказал монахам: «Монахи, Татхагата не живет в изобилии, не оставил усилия и не обратился к жизни в изобилии. Татхагата, монахи, это архат, полностью просветленный. Слушайте, монахи (и т. п., как выше; монахи задают вопрос во второй и в третий раз)». И тогда я сказал пяти монахам: «Заметили ли вы, монахи, что я никогда не говорил так с вами раньше?» – «Ты никогда так не говорил, почтенный». – «Я архат (и т. п., как выше)». И тогда я смог убедить пять собратьев. Я стал наставлять двух монахов, а трое отправились за подаянием. Когда три монаха вернулись с подаянием, мы вшестером кормились им. Потом я стал наставлять трех монахов, а два отправились за подаянием. Когда два монаха вернулись с подаянием, мы вшестером кормились им. Так пять монахов были наставлены и обучены мной, и они, будучи сами подвержены рождениям, увидев злосчастие природы рождения и отыскивая лишенный рождений высший мир, нирвану, обрели лишенный рождений высший мир, нирвану… В них возникли знание и понимание того, что их освобождение непоколебимо, это последнее рождение, больше не будет жизней.

На этом кончается последовательное повествование в Каноне. Во введении ко второй части Винаи («Кхандакам»)[163] рассказывается о периоде от достижения просветления и до обращения двух главных учеников. Затем мы не находим последовательного описания деятельности Будды нигде вплоть до «Махапариниббана-сутты», где рассказывается о последнем годе его жизни, смерти и похоронах. Существуют поздние компиляции, претендующие на изложение всей его биографии, но то, что в них может притязать на статус древней традиции, уже содержится в комментариях.

Согласно Винае[164], Будда четыре недели оставался у дерева Бодхи. На протяжении первой недели он находился под самим деревом Бодхи, где размышлял о Цепи Причинности. Вторую неделю он провел у баньяна козьего пастуха (аджапала)[165], где к нему обратился надменный брахман, который спрашивал его, каковы признаки брахмана. На третьей неделе он отправился к дереву Мукалинда, и там во время грозы, продолжавшейся семь дней, нага, змеиный царь Мукалинда, обвивался вокруг его тела, защищая его своим капюшоном. Именно тогда, согласно джатаке, явились дочери Мары и предприняли последнюю попытку поколебать его[166]. Последнюю неделю он провел в размышлениях под деревом раджаятана. Название означает «приют царя», возможно, бога дерева. Более поздние источники увеличивают этот срок до семи недель[167]. В джатаке добавления к этому сюжету начинаются после первой недели; там сказано, что вторую неделю Будда провел возле дерева Бодхи, на которое он смотрел не моргая, и поэтому там было воздвигнуто святилище Анимиса – «Святилище не-морга-ния». На третьей неделе он отправился на драгоценную прогулку (Святилище Ратана-чанкама), а четвертую провел в драгоценном доме (Святилище Ратанагхара), где продумал Абхидхамма-питаку. Эти святилища, как и те, что были воздвигнуты в честь побега Будды из дома, вероятно, действительно существовали во времена комментаторов и были подходящими объектами для возникновения преданий.

Когда четыре недели (или семь недель) подошли к концу, явились два купца, Тапусса и Бхаллика, ехавшие из Уккулы (Ориссы). Предупрежденные божеством, они, приблизившись к Будде, предложили ему рис и медовые пряники. Будда подумал: «Татхагаты не принимают еду в руки. Куда мне принять рис и медовые пряники?» Тогда четыре великих царя, боги четырех стран света, принесли четыре каменные чаши. Он принял чаши и поел, когда в них положили еду[168].

После трапезы купцы отвесили ему земной поклон и сказали: «Господин, мы идем к вам, как в убежище, мы идем к Учению, как в убежище. Примите нас отныне и на всю жизнь как мирян – последователей, которые пришли к нему как в убежище». Вот какими были первые буддийские миряне, посвященные при помощи двойной формулы[169]. Рассказ об этом посвящении неудачно помещен непосредственно перед фрагментом, в котором говорится о сомнениях Будды в необходимости наставлять людей; однако он действительно не обучал купцов. В «Лалитавистаре» он произносит долгое заклинание, даруя им богатство и счастье в четырех четвертях мира и под двадцатью восемью лунными созвездиями. Все события вплоть до этого момента оказываются вставками в более старый рассказ, который снова продолжается в Винае. Там в тех же канонических выражениях, что и в «Маджджхиме», но от третьего лица, рассказывается о посещении Будды Брахмой, о желании обучить своих бывших учителей, о встрече с Упакой и о путешествии в Бенарес к пяти монахам.

Согласно Винае, вслед за этим Будда произнес речь в наставление монахам. Более ранний рассказ не только опускает это, но и утверждает, что Будда обучал двух монахов, в то время как трое уходили за подаянием, и трех монахов, в то время как двое уходили за подаянием, и так до тех пор, пока они не достигли нирваны. Другими словами, когда складывалось это повествование, легенда о первой проповеди еще не возникла. Конечно, можно считать, что повесть о первой проповеди относится к старой традиции, независимой от Канона, но в каноническом повествовании ничто не свидетельствует о том, что его составителю было известно о ней. Именно каноническую версию принимают и комментаторы, вставляя в нее повесть о первой проповеди. Комментаторы знали, что Будда должен был произнести проповедь, и в Каноне они нашли – точно так же, как нашли первые слова Будды, – проповедь, которая определенно содержит фундаментальные принципы буддизма.

Эти две крайности, о монахи, не должен практиковать тот, кто удалился от мира. Что это за крайности? Соединенная со страстями, низкая, пошлая, грубая, низкая и бесполезная и соединенная с самоистязанием, мучительная, низкая и бесполезная. Избегая этих двух крайностей, Татхагата обрел знание Срединного пути, дающего зрение и знание и стремящегося к покою, постижению, просветлению, нирване.

Что такое, о монахи, Срединный путь, дающий зрение?.. Это Благородный Восьмеричный путь, а именно правильное понимание, правильное стремление, правильная речь, правильное действие, правильный образ жизни, правильное усилие, правильная внимательность, правильная концентрация. Вот это, о монахи, Срединный путь…

1. И вот, о монахи, благородная истина о страдании: рождение – страдание, старость – страдание, болезнь – страдание, смерть – страдание. Печаль, плач, уныние и отчаяние – страдание. Соединение с неприятными вещами – страдание, недоступность желаемого – страдание. Одним словом, пять кханд привязанностей – это страдание.

2. И вот, о монахи, благородная истина о причине страдания: стремление, ведущее к перерождению, соединенное с удовольствием и страстью, которое находит повсюду удовольствие, а именно стремление к страсти, стремление к существованию, стремление к несуществованию.

3. И вот, о монахи, благородная истина о прекращении страдания: прекращение без остатка этого стремления, отказ, отречение, освобождение, отсутствие привязанностей.

4. И вот, о монахи, благородная истина о пути, ведущем к прекращению страдания: это благородный Восьмеричный путь, а именно правильное понимание, правильное стремление, правильная речь, правильное действие, правильный образ жизни, правильное усилие, правильная внимательность, правильная концентрация. Это благородная истина о страдании. Так, о монахи, среди ранее неслыханных учений возникли во мне зрение и знание, возникли мудрость, знание и свет. Следует постигнуть эту благородную истину о страдании. Так, о монахи, среди ранее неслыханных учений была постигнута мной эта истина. И так, о монахи, среди ранее неслыханных учений возникли во мне зрение и знание (повторяется в тех же выражениях об остальных истинах с теми отличиями, что причина боли во второй истине должна быть отброшена, третья – о прекращении боли – должна быть осознана, а четвертая – Благородный Восьмеричный путь – осуществлена).

Пока не были как следует очищены мое троичное знание и понимание в этих благородных истинах с их двенадцатью подразделениями, о монахи, в мире с его богами, Марой, Брахмой, с отшельниками, с брахманами, богами и людьми я не достиг высшего полного просветления. Это я знал.

Но когда были как следует очищены мое троичное знание и понимание в этих благородных истинах с их двенадцатью подразделениями, тогда, о монахи, в мире… я достиг высшего полного просветления. Это я знал. Знание возникло во мне, возникло понимание того, что освобождение моего сознания непоколебимо; это моя последняя жизнь; больше перерождений не будет.

К концу проповеди Конданна достиг знания о том, что все подверженное происхождению также подвержено прекращению. И боги, живущие в земле, провозгласили весть о том, что Господин повернул Колесо Учения. Весть эта, передаваясь через богов разных разрядов, поднялась вверх к миру Брахмы. Тогда господин произнес такую удану: «Поистине Конданна достиг знания (аннаси); поистине Конданна достиг знания». Поэтому его стали звать Анната-Конданна, «Конданна, достигший знания». Тогда он попросил, чтобы над ним свершили паббаджа, церемонию оставления мира, и упасампада, церемонию рукоположения, и был посвящен со словами: «Приди, монах (эхи, бхиккху), учение провозглашено; веди благочестивую жизнь, чтобы полностью положить конец страданию». Это считается первоначальной формулой рукоположения, созданной самим Буддой. После дальнейших наставлений были посвящены Ваппа и Бхаддия, а за ними Маханама и Ассаджи.

Тогда Будда стал проповедовать им о несуществовании души. Душа (атман), существование которой отрицается, это не самость, данная в актуальном опыте. Оспаривается теория постоянной природы души, реальности, которая крылась за всеми психическими феноменами. Доказательством служило то, что, какую бы часть индивида мы ни взяли, телесную или умственную, мы не сможем указать в ней ни на один постоянный элемент, и, когда индивид свободен от всех страстей (рага) или стремлений (танха), которые вынуждают эти элементы перерождаться, он освобожден.

Тело, монахи, бездушно. Если бы тело, монахи, было душой, это тело не было бы подвержено болезни и о теле можно было бы сказать: «Пусть мое тело будет таким, пусть мое тело не будет таким». Но вот потому, что тело бездушно, монахи, оно подвержено болезни и невозможно о нем сказать: «Пусть мое тело будет таким, пусть мое тело не будет таким».

Чувство бездушно… восприятие бездушно… совокупности бездушны…[172]

Сознание бездушно. Ведь если бы сознание было душой, это сознание не было бы подвержено болезни и о нем можно было бы сказать: «Пусть мое сознание будет таким, пусть мое сознание не будет таким».

Но вот потому, что сознание бездушно, монахи, оно подвержено болезни и невозможно о нем сказать: «Пусть мое сознание будет таким, пусть мое сознание не будет таким».

– Как вы думаете, монахи, тело постоянно или непостоянно?

– Непостоянно, Господин.

– Но непостоянное мучительно или приятно?

– Мучительно, господин.

– Но подобает ли думать о том, что непостоянно, мучительно и подвержено переменам: «Это мое, это я, это моя душа?»

– И вправду нет, господин.

(То же о чувстве, восприятии, совокупностях и сознании.) По этой причине действительно, монахи, какое бы тело, прошлое, будущее или настоящее, внутреннее или внешнее, грубое или тонкое, низкое или замечательное, близкое или далекое, должно рассматриваться тем, кто должно и правильно понимает, так: «Все это тело не мое, это не я, не моя душа». (То же о чувстве и пр.)

Постигая это, монахи, ученый благородный ученик испытывает отвращение к телу, к чувству, к восприятию, к совокупностям, к сознанию. Чувствуя неприязнь, он избавляется от страсти, посредством избавления от страсти он освобождается, и в освобожденном возникает знание об его освобождении. Он понимает, что перевоплощение разрушено, ведется благочестивая жизнь, совершено то, что надо было совершить, нет (для него) ничего за пределами этого мира.

Так сказал Господин. Пять монахов порадовались словам Господина, и, когда было произнесено это объяснение, сердца пяти монахов, не цепляясь (за существование), освободились от асав[173].

В это время юноша по имени Яса, сын богатого ювелира, жил в роскоши в Бенаресе. Как-то ночью, проснувшись, он обнаружил людей из дворцовой свиты и музыкантов спящими в непристойных позах, и с тем же возгласом неприязни, с каким Будда оставил мир, ушел из дому и из города (ворота которого открыли ему божества) в олений парк Исипатана, где на рассвете встретил Будду[174], который утешил его и научил Четырем истинам. Отец Ясы по следам туфель пришел за ним в парк, но Будда сделал его невидимым. Затем он прочел наставление ювелиру, который нашел убежище в Будде, в Учении и в сангхе в качестве ученика-мирянина. Таким образом, он стал первым мирянином, посвященным посредством троичной формулы. Тем временем Яса, услышав это наставление, достиг полного просветления с разрушением асав. Тогда Будда снова сделал его видимым и объяснил его отцу, что тот, чей ум полностью освободился от привязанности к миру, не может снова вернуться в него. Затем Ясу посвятили в сан, и он стал седьмым членом сангхи.

Первые две женщины, ставшие мирянками-ученицами, были мать и бывшая жена Ясы, в доме которых Будда принял еду. Затем четыре друга Ясы, а за ними пятьдесят его друзей вступили в сангху и достигли ар-хатства. Монахов стало шестьдесят, и тогда Будда разослал их в разных направлениях проповедовать Дхамму. Этот рассказ, по-видимому, должен был служить введением к формуле посвящения новых членов сангхи самими монахами: проповедники привели с собой так много кандидатов на вступление в сангху, что Будде пришлось позволить монахам проводить эту церемонию. Она состояла в сбривании волос, принятии желтых одежд и трехкратном повторении троичной формулы об убежище в Будде, в Учении и в сангхе. Это считается второй формой рукоположения, созданной Буддой. Позже в Винае был описан намного более сложный ритуал, который используется и сейчас.

После Уединения[175], то есть трех месяцев, проведенных в одиночестве в период дождей (васса), Будда, возвращаясь в Урувелу, встретил тридцать молодых богачей, забавлявшихся со своими женами в роще. У одного из них не было жены, и для него взяли куртизанку, но, когда все отвлеклись, она убежала, прихватив с собой их вещи. Они пошли искать ее и спросили у Будды, не видел ли он женщину. «Как вы думаете, юноши, – отвечал Будда, – что для вас лучше: искать женщину или искать себя?» – «Лучше для нас, Господин, искать себя». Тогда Будда велел им сесть и, произнеся перед ними проповедь, обратил их и принял в сангху. Здесь наличествует странное расхождение с санскритской традицией. В этом месте тридцать человек названы «друзьями богачей» (бхаддаваггия), но санскритские источники называют этим именем в форме бхадраваргия пять монахов. Противоречие это остается без объяснения, но с исторической точки зрения необходимости в объяснении нет[176].

В Урувеле жил с пятью сотнями учеников косматый отшельник, известный как Урувельский Кассапа. Вниз по реке жили его братья – Нади Кассапа (речной Кассапа), у которого было три сотни учеников, и Гая Кассапа (из деревни Гая), у которого их было две сотни. Особенности рассказа об обращении Буддой этих отшельников контрастируют с характером Будды и его обычными методами, обрисованными в канонических повествованиях. Он напоминает повести о чудесах и волшебстве архатов в позднейших санскритских компиляциях. Согласно этому рассказу, с помощью своей магической силы Будда победил двух нагов, изрыгавших дым и пламя, вызвал многих богов, прочел мысли Уру-вельского Кассапы, наколол дров и создал печи, у которых отшельники могли греться после купания в холодной воде. В общей сложности он сотворил 3500 чудес. Но Кассапа все же упорствовал, думая: «Великий отшельник владеет большой магической силой и большой властью, но я – архат, а он – нет». В конце концов Будда решил напугать его и сказал: «Ты не архат, Кассапа, ты не достиг пути архатства; и таким способом ты не станешь архатом, не достигнешь архатства». Вслед за этим Кассапа поклонился ему до земли и попросил посвящения в монахи. Будда велел ему посоветоваться об этом с учениками, и тогда все они обрезали свои спутанные волосы, побросали их в реку, швырнули туда же свою священную утварь и были приняты в сангху. Ученики Нади Кассапы, увидев плывущие по течению вещи, пришли спросить, не случилось ли какой беды. Узнав правду, они сделали то же самое и были посвящены в монахи. Так же случилось с Гаей Кассапой и его учениками. На холме у Гаи Будда прочел им Огненную проповедь, и все они достигли архатства.

Взяв с собой Кассап и тысячу их учеников, Будда отправился дальше, в Раджагаху. Царь Сения Бимбисара, услышав о его приходе, явился навестить его с толпой горожан. Люди из толпы стали спрашивать, учился ли «великий отшельник» благочестивой жизни у Кассапы из Урувелы, или же, наоборот, Кассапа был его учеником. Будда, чтобы объяснить им истинное положение дел, стал задавать вопросы Урувельскому Кассапе. Кассапа, объяснив, почему он оставил свое огнепоклонничество, поднялся со своего места, отвесил Господину земной поклон и сказал: «Мой учитель, Господин, это Господин; я ученик. Мой учитель, Господин, это Господин; я ученик». После проповеди Будды Бимбисара встал и сказал: «Раньше, Господин, когда я был царевичем, у меня были пять желаний, и теперь все они исполнились. Я думал: вот бы мне стать помазанным царем. Это было моим первым желанием, и сейчас оно исполнилось. Вот бы пришел ар-хат, Всепросветленный, в мое царство; это было мое второе желание, и сейчас оно исполнилось. Вот бы я мог почтить Господина; это было мое третье желание, и сейчас оно исполнилось. Вот бы Господин наставил меня в учении; это было мое четвертое желание, и сейчас оно исполнилось. Вот бы я понял учение Господина; это было мое пятое желание, и сейчас оно исполнилось»[177]. Затем он пригласил Будду с учениками пообедать у него на следующий день. Будда принял приглашение и отправился во дворец. Перед ним шел Сакка, царь богов, в обличье юного брахмана-ученика, распевая хвалы. Царь лично прислуживал Будде и затем подарил Будде и сангхе парк под названием Велувана («Бамбуковая роща»), удобно расположенный вблизи Раджагахи.

Для первого года проповеди Будды предание предоставляет нам совершенно ясную и последовательную хронологию. Просветление произошло в полнолуние месяца висакха (апрель – май). Затем произошли события, предшествующие трем месяцам Уединения (с июля до сентября). Следующие три месяца до посещения Бимбисары Будда провел, согласно джатаке, с Кассапами. То, что тогда стояло холодное время года, соответствует упоминанию об устройстве печей для отшельников, купавшихся в холодной воде. Затем он провел два месяца в Раджагахе. Именно в этот период произошло следующее событие, запись о котором содержится в Винае.

В Раджагахе жил Санджая, отшельник с 250 учениками, среди которых были Сарипутта и Моггаллана, пообещавшие друг другу, что тот из них, кто первый достигнет Бессмертного, непременно сообщит об этом другому. Однажды рано утром Сарипутта увидел, как старший ученик Ассаджи шел за подаянием. Ассаджи отличался чинной походкой, благородными движениями рук и наружностью, потупленным взором и прекрасной осанкой. Сарипутта подумал: конечно, это один из монахов-архатов или же из монахов, вступивших на путь архатства. Но, решив, что сейчас не время задавать вопросы, он следовал за ним, пока тот не закончил просить милостыню. Тогда он приблизился к нему, произнес приветствие и сказал: «Твое восприятие, друг, чисто, цвет твоей кожи чист. Кому ты следуешь друг, оставив мир? Кто твой учитель и чье учение ты одобряешь?» Ассаджи сказал ему, что он следует за великим отшельником, сыном шакьи из рода шакьев. Тогда Сарипутта спросил его, чему учит его Господин, но Ассаджи ответил, что он только недавно оставил мир и не может подробно рассказать о доктрине и обучении, но может объяснить смысл вкратце[178]. Сарипутта сказал:

Что ж, друг, расскажи мало или много,
Но расскажи о сути.
Мне нужна суть.
К чему многие слова?

Тогда Ассаджи изложил учение в таких словах:

Вещи, что происходят от причины.
Об их причине рассказал Татхагата,
А также о том, как они прекращают быть.
Вот чему учит великий отшельник.

Тогда безукоризненное око учения открылось у Сарипутты, знание о том, что все подверженное происхождению подвержено и прекращению, и он ответил:

Если это – мера учения,
Ты постиг беспечальное состояние,
Которого не знали в прошлом
Многие тысячи веков[179].

Тут Сарипутта отправился к своему другу, чтобы рассказать ему хорошие новости, и Моггаллана сказал: «Твое восприятие, друг, чисто, цвет твоей кожи чист, возможно, ты достиг Бессмертного?» – «Да, друг, я достиг Бессмертного», – и Сарипутта рассказал ему все. При его словах то же самое сознание истины возникло в Моггаллане. Тогда два друга отправились к другим ученикам Санджаи и сообщили им, что теперь они признали своим учителем Будду и собираются уйти к нему. Остальные ученики заявили, что они оставались у Санджаи исключительно из-за Сарипутты и его друга, и поэтому уйдут вместе с ними. Сам Санджая трижды отказывался идти с ними, и, когда ученики оставили его, горячая кровь потекла у него изо рта. Когда Будда увидел, что идут Сарипутта и Моггаллана, он изрек пророчество:

Вот идут два товарища,
Колита и Упатисса;
Эти двое станут моими учениками,
Главными, непревзойденными.

Они отвесили ему земной поклон, попросили о посвящении и были приняты в сангху посредством формулы «Придите, монахи».

Комментаторы сообщают нам намного больше подробностей о жизни этих двух знаменитых учеников[180].

Сарипутта родился недалеко от Раджагахи в деревне Упатисса; поэтому его и называли Упатиссой. Его матерью была Рупасари, женщина из рода брахманов, поэтому он был известен также как Сарипутта, «сын Сари». В санскритских текстах его называют Шарад-ватипутра, а также употребляют другие формы имени. Моггаллана родился в соседней деревне Колита. Поскольку он принадлежал к главному роду деревни, его назвали Колитой. Его матерью была женщина из рода брахманов Моггали. Оба они родились в один день, а войдя в возраст, вместе оставили мир, чтобы научиться освобождению у Санджаи. Узнав все, что он мог им сказать, они отправились путешествовать по всей Индии в поисках наставника. Дав друг другу обещание, о котором говорилось выше, они вернулись домой и жили там, пока Сарипутта не нашел Ассаджи. В отличие от остальных учеников они не достигли полного просветления сразу же. Моггаллана достиг его через неделю, а Сарипутта – только через две. Это объяснялось величием совершенств (парами), достигнутых учениками, – ведь и царю, отправляющемуся в путешествие, нужно готовиться намного дольше, чем бедняку. Другие ученики роптали на то, что Сарипутту с Моггалланой сразу же назначили главными через голову более старших, например первых пяти монахов. Но Будда сказал, что в его поступке не было пристрастности; эти два человека в прошлых жизнях пожелали стать главными учениками Будды, и теперь их желание исполнилось.

Независимо от нашей оценки более старой истории изложенная выше версия выглядит сплошной выдумкой. Она в важнейших пунктах отличается от рассказов, сохранившихся на тибетском и китайском языке (Rockhill, p. 44), и дает невозможные интерпретации имен. На самом деле Упатисса означает «младший Тисса», обычное имя для человека, чьего отца звали Тисса. Тисса – распространенное имя собственное.

Такое объяснение действительно дается в тибетском тексте[181]. Комментарию неизвестно даже название деревни Сарипутты – Налака, в санскритских текстах – Наланда. Моггаллана (санскритское Маудгальяяна) – это родовое имя, а Колита – личное имя. Деревня Упатисса и деревня Колита – вымысел, основанный на именах главных учеников. Возможно, комментатор подразумевал деревни кланов Упатисса и Колита.

Помимо этого, нам доступно немного исторической информации о Сарипутте и Моггаллане. Они не участвовали в событиях после смерти Будды, и этот факт в большей степени, чем предания об их смерти, свидетельствует, что они умерли раньше его. Сарипутта, «глава одаренных проницательностью», часто изображается проповедующим или наставляющим младших монахов. Его титул Дхаммасенапати, «полководец Учения», отражает продолжение мысли о том, что Будде суждено было стать властелином мира. Как Будда, отвергнув мировое владычество, стал Дхаммараджей, царем Учения, так Сарипутта становится его полководцем и вслед за ним вращает Колесо. Моггаллана, «глава обладающих магической силой» (иддхи), часто посещал небеса и другие миры, чтобы узнать о судьбах умерших.

Учитывая большое количество обращений, неудивительно, что в Винае засвидетельствована растущая враждебность к новому учению среди жителей Магадхи, обвинявших Будду в том, что он отнимает детей у родителей, мужей – у жен и стремится к разрушению семей. Они читали издевательские стихи об учениках Санджаи, но Будда научил монахов другому стихотворению, которое они стали рассказывать в ответ магадхам, и в течение недели шум улегся.