• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Не существует для сравнения двух миров -- нового истарого, атакующего и атакуемого -- более выдающегосясимвола, где раскрывается сущность каждого из них, чемпонятие "космоса". Благодаря долгой традиции этот термингреческого ума облечен высочайшим религиозным достоинством.Само слово своим буквальным значением выражает позитивнуюоценку объекта -- любого объекта -- которому оносоответствует как описательный термин, поскольку космосозначает в общем "порядок", во всяком случае, в мире или вдоме, в государстве или жизни: это -- терминвосхваления и даже восхищения.

Таким образом, когда это слово применяется к вселенной изакрепляется за ней как выдающийся образец, оно не простообозначает нейтральный факт все-что-есть, количественнуюсущность (как делает термин "Все"), но выражаетспецифическое и для греческого ума облагороженное качестводанного целого; это и есть порядок. И прочное, какимпредназначение этого термина стало во времени, иприблизительное, как подчеркнутая форма "этот космос",обозначающая только вселенную, это слово еще никогда непыталось монополизировать это свое значение и вытеснитьдругие. В изоляции от своего оригинального семантическогоряда оно могло бы поблекнуть и потускнеть до безразличияанглийского слова "мир". "Космос" никогда не страдал отэтой судьбы. Разнообразие применения к объектам и ситуациямповседневной жизни -- применения, варьирующегося отобщего до специфического, от этического до эстетического,от внутреннего до внешнего, от духовного до материальногокачества -- остается бок о бок с возвышеннымиспользованием, и это соседство знакомых значений, каждоеиз которых похвально, помогает сохранить живым смысл слова,который первым подсказал выбор столь качественного названиядля этого широчайшего и в этом смысле самого отдаленного отвсех объектов.

Но вселенная рассматривалась как совершенный образецпорядка, а не только как самый широкий случай, и в то жесамое время как причина всего порядка в особенности,который только в какой-то степени может приблизиться кэтому целому. Опять же, так как заметной стороной порядкаявляется красота, а его внутренним началом -- ум, Всекак совершенный порядок должно быть и красивым, и разумнымв высшей степени. Действительно, эта ограниченнаяфизическая вселенная, обозначенная именем "космос",рассматривалась как божественное бытие и часто открытоназывалась богом, в конечном итоге даже Богом. Как таковая,она была, разумеется, больше, чем просто физическойсистемой в том смысле, в котором мы привыкли пониматьтермин "физическая". Как порождающие, дающие жизнь силыприроды выказывают присутствие души, а извечный порядок игармония небожителей показывают действие упорядоченногоума, мир должен рассматриваться как одно одушевленное иразумное, и даже мудрое целое. Уже Платон, хотя ибезотносительно к космосу как к высочайшему бытию кактаковому, называл его высшим умным бытием, "богом" и"поистине живым творением с душой и умом". Это лучше, чемчеловек, который даже не самая лучшая вещь в мире: небесныесветила находятся выше него и по веществу, и по чистоте, ипо устойчивости разума, что активирует их движение.

Монизм стоиков привел к полной тождественностикосмического и божественного, вселенной и Бога. Цицерон вовторой книге "О природе богов" дает красноречивое выражениеэтому теологическому статусу видимой вселенной. Посколькуего доказательство, составленное из элементов стоическихисточников, в высшей степени поучительно, мы приводим егоздесь почти полностью, указывая главные логические этапывставными заголовками.

"Затем существует природный [жар], который удерживаетвместе и поддерживает вселенную, и он обладает ичувствительностью, и разумом. Так как все, что не отделенои просто, соединенное и связанное с другими вещами, должноиметь руководящее начало. В человеке это разум, в тварях -- нечто подобное разуму [чувство], из котороговырастают влечения... В каждом классе вещей ничто не можетбыть или не должно быть более прекрасным, чем егоруководящее начало. С этих пор тот элемент, где пребываетруководящее начало Природы в целом, должен быть лучшим извсех вещей и наиболее достойным власти и управления всемивещами. Теперь мы видим, что в определенных частях космоса-- и нет ничего в космосе, что не было бы частью целого -- существуют чувствительность и разум. В той части, вкоторой пребывает руководящее начало космоса, подобныекачества, следовательно, должны быть обязательнопредставлены -- только сильнее и в более грандиозноммасштабе. Поэтому космос должен быть и мудрым, посколькувещество, что окружает и держит все вещи, должнопревосходить совершенство его ума; и это означает, чтокосмос есть Бог и что все его специфические силы содержатсяв божественной природе...

Видя, что люди и твари ожили благодаря этому теплу и егосиле, и они двигаются и чувствуют, и будет абсурдомсказать, что космос лишен чувствительности, он, которыйоживлен теплом, что есть целое, и свободен, и чист, и такженаиболее силен и подвижен... Поскольку жар двигается не повнешнему толчку, но спонтанно и сам по себе [и посколькусогласно Платону самодвижение -- это только душа],вывод таков, что космос -- одушевлен.

Затем то, что космос одарен разумностью, также являетсяочевидным из рассуждения, что космос [как целое] долженбыть выше любой обособленной сущности. Как каждый отдельныйчлен нашего тела менее ценен, чем мы сами, так ивсеобщность космоса несомненно обладает большей ценностью,чем любая его часть. Если это справедливо, то вселеннаядолжна быть разумна; поскольку если это не так, человек,который является частью вселенной и который обладает умом,был бы большей ценностью, чем весь космос.

Кроме того, если мы начнем с первых и только что начатыхсуществований и перейдем к последним и совершенным, мынеизбежно достигнем порядка богов... [Восхождение идет отрастений через животных к человеку]... Но четвертый и самыйвысший порядок присутствует у тех существований, чторождены изначально благими и мудрыми, и которым правильнаяи постоянная разумность присуща с самого начала, качество,которое должно считаться сверхчеловеческим и можетпринадлежать только Богу, говорим -- космосу, в которомобязательно присутствует эта совершенная и абсолютная разумность.

Далее, невозможно отрицать, что для каждогоупорядоченного целого существует положение, представляющееего окончательное совершенство. В случае с винограднойлозой или со скотом мы можем осознать, как Природа, если неразрушенная некоторым родом жестокости, следует своемупрямому курсу по направлению к свершению... Даже дляПрироды в целом, но в намного большей степени, должносуществовать что-то, что делает ее полной и совершенной.Итак, существует много внешних обстоятельств, чтобысохранить совершенство других существований; но ничто неможет препятствовать вселенской Природе, потому что онасама заключает и содержит все специфические природы.Следовательно, необходимо существование этого четвертого ивысшего порядка, который без внешней силы может влиять нанее; и это тот порядок, в котором должна находитьсявселенская Природа.

Теперь поскольку она такова, что превосходит все другиевещи и ни одна вещь не может препятствовать ей, необходимо,чтобы космос был разумен и даже мудр. Что может бытьглупее, чем отрицать, что та Природа, которая охватываетвсе, наиболее прекрасна, или, если это допускается,отрицать, что она, во-первых, одушевлена, во-вторых,разумна и мысляща, и в-третьих, мудра? Как иначе она былабы самой прекрасной? Поскольку если она была бы подобнарастениям или тварям, она бы рассматривалась скорее какнизшее, нежели высшее бытие. Опять же, если она разумна, ноне изначально мудра, положение космоса уступало быположению человека; поскольку человек может стать мудрым,но если космос во время начальных эонов прошлого утратилмудрость, он определенно никогда не приобретет ее, и такимобразом будет уступать человеку. Так как это абсурд [!],следует считать, что с самого начала космос был и мудрым, иБогом. И не существует ничего, кроме космоса, из чего ничтоне исчезает и что во всех деталях и частях достойно,совершенно и завершено.

Хрисипп должным образом отметил, что как щит существуеттолько для защиты и ножны для меча, так все, за исключениемвселенной, было брошено в бытие во благо чего-то еще...[растения -- на благо животным, животные -- наблаго человеку]. Сам человек, однако, родился, чтобысозерцать космос и подражать ему; он далеко отстоит отсовершенного бытия, но сам есть маленькая часть совершенства.

Заключительное утверждение о Цели человеческогосуществования в структуре вещей исполнено глубокойзначимости. Оно создает связь между космологией и этикой,между обожествлением вселенной и идеалом человеческогосовершенства: задачей человека является теоретическоесозерцание и практическое "подражание" вселенной, последнееобъясняется в более полном утверждении как "подражаниепорядку небес по образу и верности их жизни"

((Cicero, Cato Major XXI. 77).)

Для читателя-христианина может не укладываться в головето, что это напоминание о видимых небесах (а не духовных"небесах" веры), которые представляют парадигмучеловеческого существования.

Невозможно себе представить большую противоположностьгностической позиции. Давайте сформулируем тот пункт,который подчеркивает Цицерон.

Этот мир -- Все, и ничего не существует вне его; онсовершенен, и нет ничего равного ему по совершенству; онсовершенен как все его части, и части в разной степениразделяют его совершенство; в целом он одушевлен, разумен имудр, и некоторые из этих атрибутов выражены и в некоторыхего частях; доказательством его мудрости являетсясовершенный порядок целого (особенно вековечная гармониянебесных движений); части, несомненно, менее совершенны,чем целое: это относится и к человеку, который, хотя инаделен высочайшими космическими атрибутами -- душой иумом, все же не самое совершенное бытие, поскольку он неестественно, но лишь потенциально мудр, тогда как умкосмоса вечно находится в состоянии мудрости; но человек,помимо естественной доли в качестве части совершенствабожественной вселенной, имеет также возможностьсовершенствовать себя, приспосабливая свое бытие к этомуцелому через созерцание его в своем понимании и подражанииему в своем поведении.

Почитание космоса есть почитание того целого, частьюкоторого является человек. Признание своей позиции егочастью и согласие с этим является одной стороной присущейчеловеку связи с вселенной в образе жизни. Она основана натолковании его существования с точки зрения большегоцелого, истинное совершенство которого состоит вобъединении всех его частей. В этом смысле почитаниекосмоса человеком подчиняет его бытие требованиям того, чтолучше, чем он сам, и источнику всего благого. Но в то жевремя человек не просто часть, подобно другим частямсоставляющая вселенную, но, благодаря обладанию умом,часть, которая тождественна руководящему началу целого.Таким образом, другой стороной присущей человеку связи свселенной является сторона, адекватная его собственномусуществованию, ограниченная и как таковая, и как просточасть, сущность целого, представляющая последнее в своембытии через понимание и действие. Понимание --понимание ума умом, космического ума -- человеческимумом, т.е. подобного подобным: в достижении этой познающейсвязи человеческий ум приспосабливает себя к родственномууму целого, таким образом, выходя за пределы позиции просточасти. В требовании и порядке моральной жизни, основаннойна разуме, космосу "подражают" и практически, и потомуцелое еще больше предназначено частью к роли образца.

Мы -- зрители и актеры подобной великой пьесы, но мыможем быть последними удачно и к нашему собственномусчастью, только если мы исчерпывающе являемся первыми -- увлеченные самим нашим действием.

Природа не предопределяет нас к низкому и постыдномусуществованию, но вводит нас в жизнь и во вселенную как ввеликий праздничный сбор, где мы можем быть зрителямиборьбы за победу и сами -- неутомимыми соперниками...[Если кто-то взглянет на мир с высоты и узрит изобилиекрасоты в нем], он вскоре узнает, для чего мы рождены.

Великая и вдохновенная, эта концепция не должна упускатьиз виду то, что она представляет позицию отступления,поскольку ее появление было адресовано человеческомусубъекту, который не являлся больше частью чего-либо, заисключением вселенной. Связь человека с космосом -- отдельный случай взаимосвязи часть-целое, которая являетсястоль фундаментальной темой классической мысли. Философия иподобно ей политическая наука вновь обсуждали ее проблемы,которые в конечном счете возвращаются к наиболеефундаментальной проблеме древней онтологии, проблеме Многихи Одного. Согласно классическому учению, целое есть преждечастей, лучше, чем части, и потому это то, во благо чегочасти существуют, и где оно не только причина, но и смыслих существования. Живым примером подобного целого былклассический полис, город-государство, чьи жители имелидолю в целом и могли утверждать его высший статус, зная,что они части, однако преходящие и взаимозаменяемые, нетолько зависящие от целого в своем бытии, но такжескрепляющие свое бытие с целым: просто как положение целогоотличалось от бытия и возможного совершенства частей, так иих поведение отличалось от бытия и совершенства целого.Таким образом, это целое, делая впервые возможной истиннуюжизнь и затем благую жизнь человека, было в то же времявверено заботе личности, и стремление к превосходству ипродолжению целого было высшим достижением этой личности.

Теперь это оправданное дополнение к первенству целого всоцио-политических терминах -- жизненная исамовыполняющая функция части в целом -- потеряло силув условиях поздней античности. Поглощениегородов-государств монархиями Диадохии и, наконец, Римскойимперией лишило интеллигенцию полиса ее созидательнойфункции. Но онтологический принцип выжил в условияхконкретного его утверждения. Пантеизм стоиков и общаяфизико-теология мысли после Аристотеля заменили связь междугражданами и городом на связь между индивидуальностью икосмосом, большим живым целым. Благодаря этой переменессылка на классическую доктрину целого и частей сохраниласьв силе, даже если она больше не отражала практическуюситуацию человека. Теперь это был космос, которыйпровозглашался великим "городом богов и людей", и бытьгражданами вселенной, космополитами, рассматривалось теперькак цель, благодаря которой в другом смысле изолированныйчеловек может установить свой курс. Его просили принятьоснование вселенной как свое собственное, то есть прямоотождествить себя с этим основанием через всех посредникови связать свою внутреннюю суть, свой логос с логосомцелого.

Практическая сторона этого отождествления состояла в егоподтверждении и честном выполнении роли, предназначеннойему целым, в том месте и положении, что космическая судьбаопределила ему. Мудрость обрела внутреннюю свободу вовзваливании на себя задач, спокойствие перед лицом капризовсудьбы, сопровождающих их выполнение, но не устанавливала ине исправляла сами задачи. "Играть одну часть" -- этафигура речи, на которую этика стоиков опиралась так долго -- невольно открывает вымышленный элемент конструкции.Играемая роль заменяет реально выполняемую функцию. Актерына сцене ведут себя так, "как будто" они действуют пособственному выбору и "как будто" их действия имеютзначение. Что действительно имеет значение -- так этотолько игра, скорее хорошая, нежели плохая, незаинтересованная в результате. Актеры, смело играя,являются и собственной публикой.

Во фразе об игре одной части присутствует бравада,которая прячется глубже, чем гордый отказ, и только сменаположений заставляет посмотреть на великий спектакльсовершенно по-другому. Действительно ли целое беспокоится,интересуется той частью, что есть я? Стоики утверждали, чтоэто совершается благодаря уравниванию гемармена и пронои,космического рока и провидения. И действительно ли мояроль, поскольку я играю ее, способствует и небезразличнацелому? Стоики доказывали, что это так, связывая это саналогией между космосом и городом. Но само сравнениевозникает из недостаточности аргументации, так как -- впротивоположность тому, что справедливо для полиса -- доказательство не может быть выведено из моей уместности вкосмической структуре, которая находится полностью внемоего управления, и моя роль в которой таким образомуменьшается до пассивности, отсутствующей в полисе.

Несомненно, рвение, благодаря которому объединениечеловека с целым сохранилось через утверждаемое влечение кэтому целому, было средством сохранения достоинствачеловека и таким образом спасения положительнойнравственности. Это рвение, следующее за тем, что преждевдохновлялось идеалом гражданской добродетели, представлялогероическую попытку части интеллектуалов перенестиподдерживающую жизнь силу этого идеала в кардинальноизмененные условия. Но новые распыленные массы Империи,которые никогда не разделяли этой прекрасной традицииaretE, могли реагировать очень по-разному наситуацию, в которую они оказались пассивно включенными,ситуацию, в которой часть была несущественна для целого, ацелое чуждо частям. Также идея порядка как чего-тобожественного и вселенной как подобного порядка получилаширокое общественное признание и представляла собой нечтопохожее на религию для интеллектуалов.

Гностическое нападение на классическую позицию отобралоэто наиболее ценное понятие космоса для его наиболеерадикальной переоценки. Оно направило против него полнуюсилы традицию, описанную нами, не в меньшей степенивоплощенную в самом названии "космос". Сохраняя это имя длямира, гностики сохранили идею порядка как главнуюособенность того, что они постановили обесценить.Действительно, вместо отрицания миром атрибута порядка(который теоретически мог привлечь к исполнению космическийпессимизм), они превратили этот самый атрибут из атрибутавосхваления в атрибут посрамления, и по мере развитияпроцесса подчеркивали это. Как мы увидим, когда обратимся кпонятию судьбы, это истинные особенности порядка,управления и закона, которые не только покинули гностическипереинтерпретированный мир, но даже увеличили свою силу ивоздействие на человека -- но по своему духовномукачеству, своему значению, своей ценности полностьюизменились.

Будет преувеличением сказать, что божественностькосмического порядка превратилась в свою противоположность.Порядок и закон здесь тоже являются космосом, но суровым инеблагоприятным порядком, тираническим и злым законом,лишенным смысла и благости, чуждым целям человека и еговнутренней сущности, не имеющим предмета сообщения иподтверждения. Мир, освобожденный от божественной сущности,имеет свой порядок: порядок пустоты божественности. Такимобразом, метафизическое обесценивание мира доходит доконцептуального источника представления о космосе, то естьпонятия порядка как такового, и оно, со всеми егоискаженными свойствами, включается в новую, менеекачественную концепцию физической вселенной. Таким образом,термин "космос", наделенный всеми его семантическимиассоциациями, может перейти в гностическое использование иможет там, с перевернутым ценностным знаком, стать столь жесимволичным, как и в греческой традиции.

"Космос", следовательно, становится во вновь появившемсявзгляде на вещи подчеркнуто отрицательным понятием,возможно, довольно сильно подчеркнутым, поскольку здесь оноболее эмоционально нагружено, чем когда оно существовало вгреческой мысли как позитивное. Эта отрицательнаяконцепция, разумеется, уравновешивает новую положительнуюконцепцию надмирного божества. В отрывке из Цицерона мынаходим, что космос есть Все, т.е. ничто не существует заего пределами и не существует ничего, что не было бы егочастью, и что это всеобъемлющее целое есть Бог. Это -- специфическая позиция стоического пантеизма; но и вструктуре Аристотеля отношение Природы к божественномуНусу, хотя последний не присущ миру, приводит в конечномсчете к тому же результату представления мира какпроявления божественного; и даже высший трансцендентализмПлотина оставляет эту связь нетронутой. Гностический Бог непросто внемирен и надмирен, но в своем конечном значениипротивомирен. Возвышенное единство космоса и Богасломалось, двое разорвались, и открывшаяся пропасть никогдаполностью не закроется: Бог и мир, Бог и природа, дух иприрода разъединились, стали чужими друг другу, дажепротивоположными. Но если эти двое чужды друг другу, тогдаи человек и мир чужды друг другу, и это с точки зрениячувства действительно подобно первичному явлению.Существует фундаментальный опыт переживания абсолютногоразрыва между человеком и тем, где он ощущает себя временнопроживающим, -- миром. Греческая мысль была способна кграндиозному выражению человеческой принадлежности миру(если не откровенно земной жизни), и через познание, чтовызывает любовь, стремилась увеличить близость сродственной сущностью всей природы: гностическая мысльвдохновлялась мучительным открытием человеческогокосмического одиночества, полной непохожести его бытия набытие вселенной во всем объеме. Это дуалистическоенастроение лежит в основе всей гностической позиции иобъединяет очень разнообразные, более или менеесистематические выражения, которые эта позиция получила вгностическом ритуале и вере. Это -- на первичной основечеловеческого дуалистического настроения -- страстнопрочувствованный опыт человека, который оставили отчетливовыраженные дуалистические доктрины.

Дуализм между человеком и миром постулируется в качествеего метафизического двойника -- дуализма между миром иБогом. Это двойственность не дополнительных, нопротивоположных терминов, полярность несовместимого, и этоявление господствует в гностической эсхатологии.Гностическая доктрина выражает двойственность, или скорееощущение, лежащее в ее основе, с различных объективныхпозиций. Теологический аспект утверждает, чтобожественность не принимает участия в заботах о физическойвселенной: что истинный Бог, строго надмирный, не открыт идаже не указан миру, и, следовательно, Неизвестный,совершенно Другой, непознаваемый с точки зрения любоймирской аналогии. Соответственно, космологическая позицияутверждает, что мир есть творение не Бога, но некоегонизшего начала, чье низкое положение есть искажениебожественного, и главные особенности которого -- сила ивласть. И антропологический аспект утверждает, чтовнутренняя суть, внутреннее Я человека не является частьюмира, творения и владения Демиурга, но появляется впределах этого мира как всецело запредельная инесоизмеримая со всеми космическими формами бытия,поскольку является их надмирным двойником, неизвестнымБогом извне.

Новый словарь отражает переворот значения каксвершившийся семантический факт: "космос" и подобныепроизводные выражения, такие как "космический", "изкосмоса" и т.д., фигурируют в гностической речи какуничижительные термины, и это словоупотребление становитсятерминологичным.

Но следует отметить, что негативность понятия "космос"не просто знаменует отсутствие божественных значений вовселенной: его сочетание с такими словами как "тьма","смерть", "неведение" и "зло" показывает его связанным скачеством, противоположным божественному. То есть вопрекисовременной аналогии, удаление божественного из космосаоставляет последний не нейтральным, ценностно-безразличным,просто физическим явлением, но разделяющей силой,самоопределение которой за пределами Бога увлекаетнаправление воли прочь от Бога; и его существование естьвоплощение этой воли.

Таким образом, тьма мира обозначает не только бытие,чуждое Богу и лишенное его света, но также бытие силы,отчужденной от Бога. Короче говоря, оно обозначает вконечном счете духовное, не просто физическое явление, ипарадоксальным путем гностический космос есть теологическаясущность, как и у стоиков. Соответственно, мир имеет свойсобственный дух, его Бог -- князь этого мира. Но это неВсе, что было у греков: оно ограничено и его пре восходитто, что в сущности является немировым и отрицанием всего,что есть мир. Гностическое почитание истинного Бога главнымобразом определяется его контрпозицией. Как мир -- то,что отчуждено от Бога, так Бог есть то, что отчуждено иосвобождено от мира. Бог как отрицание мира обладаетнигилистической функцией по отношению ко всемвнутренне-мировым приспособлениям и ценностям. Но мир неменее реален для этого нигилистического разоблачения. Инымисловами, перемещение истинной божественности из мира нелишает его реальности и не делает его просто тенью илииллюзией (как в определенных учениях индийскогомистицизма). С теологически серьезной точки зрения,насколько стоический космос был объектом любви,благоговения и доверия, настолько же серьезно гностическийкосмос являлся объектом ненависти, презрения и страха. Издесь мы вспомним еще раз о роли представления о порядке.Как уже говорилось, вселенная гностического видения, хотя ине обладающая почитанием греческого космоса, все жеостается космосом, то есть порядком, и порядком в полномсмысле слова. Он называется так теперь с новым и ужаснымударением, ударением, однажды внушившим благоговение, инепочтительным, беспокоящим и мятежным: ведь этот порядокчужд человеческим стремлениям. Недостаток природы лежит нев любом изъяне порядка, но во всеохватной егозавершенности. Отдаленное от хаоса творение Демиурга, этогоантигероя знания, является исчерпывающей системой,управляемой законом. Но космический закон, однаждыопределенный как выражение ума, с которым человеческий умможет общаться в акте познания и который он может обрестипри формировании поведения, виден теперь только в аспектепринуждения, который разрушает человеческую свободу.Космический логос стоиков заменили гемарменом,деспотической космической судьбой. Об этой отдельнойособенности мы еще будем говорить. Как общий принцип,обширность, сила и совершенство порядка вызывают больше несозерцание и подражание, но отвращение и протест.

С точки зрения античности это не просто странный взгляд,но явное богохульство, и где бы оно ни выражалось, онохарактеризуется как таковое -- как святотатственноеотношение, к которому способна только глубоко нерелигиознаяи нечестивая душа. Трактат Плотина "Против гностиков" (Энн.II. 9) -- красноречивое доказательство этой реакции.Даже заглавие провозглашает эту полемику против клеветниковмира, и работа полностью дышит негодованием, с которымдревнее почитание космоса относилось к глупости исамонадеянности подобных учений.

"Отрицая славу этого творения и этой земли, они делаютвид, что для них была создана новая земля, к которой ониуходят отсюда [гл. 5]. Они порицают это Все... и порочатего правителя, и отождествляют Демиурга с Душой, иприписывают ему те же страсти, как и у определенных душ[гл. 6]. Следует указать им, если только они будутблагодарны принять указание, относящееся к природе этого,поскольку они отказываются и легкомысленно клевещут навещи, которые заслуживают чести [гл. 8]. Этот космос такжеот Бога и смотрит на него [гл. 9].

Затем он, который порицает природу космоса, сам до концане осознает, что делает и куда ведет его подобная наглость[гл. 13]. Кроме того, нельзя сделаться хорошим черезпрезрение к миру, к его богам и прочему прекрасному, чтоесть в нем... Разве благочестиво утверждать, что Промысл непроникает в здешний мир, и вообще повсюду?.. Кто из вас,высокомерных дураков, может похвастаться таким разумным ипрекрасным устройством, как эта вселенная?" [гл. 16]

Подобный же протест был провозглашен приобретающей весЦерковью, которая, несмотря на собственно христианскиеакосмические тенденции, все еще была наследником античностис позиции отвержения антикосмического дуализма. Взаменгреческой имманентности божественного во вселеннойсуществовала библейская доктрина творения мира и управленияим Богом, которая предоставляла доказательство противгностического противопоставления Бога и мира.

Здесь также клевета на мир отвергается как богохульство:"Сказать, что мир -- результат падения и неведения -- есть величайшее богохульство" (Iren. Adv. Haer. II.3. 2). Еще более провоцирует церковную строгостьбезжалостное презрение Маркиона к Творцу и его работе, и мыперечисляли некоторые изречения Тертуллиана, которыеоскорбляют его наиболее сильно.

Насмешливый тон, принятый Маркионом против мира,непревзойден даже в гностической литературе. Но только вэту эпоху было возможно говорить о мире так вызывающе ипрезрительно.

Никогда прежде или после не возникало подобной пропастимежду человеком и миром, между жизнью и породившим ее, иподобное чувство космического одиночества, заброшенности исвоего запредельного превосходства не удерживалось вчеловеческом сознании.

Та сторона космоса, в которой для гностиков былвыдающимся образом открыт его характер, -- этогемармен, то есть вселенский рок. Этот гемармен в основномраспределился среди планет или звезд, мифическихпредставителей неумолимого и враждебного закона вселенной.Изменение в эмоциональном содержании термина "космос" нигдене символизировано лучше, чем в этом пренебрежении прежденаиболее божественной частью видимого мира -- небеснымисферами. Звездное небо -- которое от Платона до стоиковбыло чистейшим воплощением ума в космической иерархии,примером разумности и потому божественной сторонойчувственной реальности -- теперь светит человеку в видеутвержденного ослепительного блеска чуждой ему силы инеобходимости. Его правление -- тирания, а не провидение.

Лишенный почитания, которым прежде его облачало всепочитание звезд, но все еще обладающий значительной ипоказательной позицией, им приобретенной, звездный небосводстал теперь символом всего, что ужасает человека ввозрастающей непреложности вселенной. Под этимибезжалостными небесами, которые больше не внушаютпочтительного доверия, человек начинает осознавать своюполную заброшенность, свое бытие, не столько как частьохватывающей его системы, сколько как необъясниморазмещенное в этой системе и незащищенное перед ней.

Давайте снова обсудим, что означает это развитие вконтексте древней религии и космологии. Обожествление небесили глав небесных тел является по вполне естественнымпричинам, действующим во вселенной, элементом во всехдревних религиях (за исключением одного лишь иудаизма).

Жилище света и, в своих величайших звездах, источниктепла, что питает жизнь на земле; движение небес -- источник смены времен года, управляющей ритмом земногосуществования; сами непосредственно величественные,благодаря зрелищу их значительности, красоты иотдаленности; неиспорченные и чистые; объединяющиевеличественность, бесконечность и закон в видимой форме -- небеса были естественным объектом всего высшегопочитания, поскольку они поднялись над поклонениемхтоническим силам. Аристотель пошел дальше, провозгласив,что зрелище звездного неба было одним из двух источниковрелигии (другой -- сновидения; fr. 14, Cicero Nat.Deor. II. 37. 95); и автор трактата "О космосе" приводит(гл. 6) свидетельство человечества: не воздеваем же мы всев молитве руки к небесам?

В первичной форме культы небес, солнца и луны занимаютестественно высокое положение вместе с остальными небеснымисветилами, в особенности с пятью другими планетами идвенадцатью знаками Зодиака, добавляемыми в различныхролях. Иерархия, таким образом, предлагается с самогоначала, и одна из линий развития -- очевидно высокоеположение солнца, постоянно подчеркиваемое. Приопределенных условиях это может привести к роду солярногомонотеизма или пантеизма, который, вкратце воплощенный ужев солнечной религии Аменхотепа IV, во времена Римскойимперии, к которым мы обращаемся, поднялся до выдающегосяположения в форме сирийской солнечной религии и за этовремя даже стал в чем-то подобен государственной религиикесарей.

Другая линия, по которой развивалось почитание звезд,представлена поздневавилонской религией, наиболее выражениепочитающей звезды в античности. В размышлениях кастыжрецов, которые в связи с падением вавилонской монархиибольше не были теологическими попечителями политическойсистемы, взывающей к небесной монархии, произошлоспецифическое выравнивание изначальной иерархии небесныхсил с сохранением, однако, их множественности: фигурысолнца и луны как равные среди остальных планет; главабожеств древнего вавилонского пантеона, лишенных ихотдельных личностных особенностей, предназначался длятвердо определенных функций и в этих функцияхотождествлялся с семью планетами как единственнымиоставшимися силами. В связи с этой деперсонализацией вбольшей степени на передний план вышла сторона закона инадежной правильности. Научная астрономия, долгосоздававшаяся в Вавилоне, соединилась с ее престижем изнаниями в этом религиозном процессе. Таким образом,возникло понятие взаимодействия неизменного числаобезличенных сил, которые вместе составляют системуправления, которой подчиняются все происшествия. Этасистема космического правления имеет своего двойника всистематизированном корпусе человеческого знания,интересующегося этим правлением. Иными словами, религиястала астрологией.

Со времен Диадохии вавилонская астрологическая религиясильно продвинулась по направлению к западу. Повсюду вЭлладе, особенно в Египте, астрологические идеи иастрологическая практика приобретали влияние, и они создалиоснову, хотя и не конечную суть, для понятия гностическогогемармена. Процесс, описанный здесь, являлся процессомвеликой общей значимости. И первое время в историичеловечества мир в каждый момент рассматривался какнеизбежный результат действия множества космических сил,которые просто по воздействию данного им качества и поправилам своих движений, т.е. не внезапно, влияли друг надруга и вместе определяли ход вещей в наиболееспецифических событиях на земле. Здесь теоретическаяабстракция прошла долгий путь от изначальной интуицииастральной естественной религии. Это воздействие небесныхсил, которое или прямо ощущалось, или в мифическомвоображении легко ассоциировалось со своими видимымирезультатами, дало возможность определить роли в системесудьбы, в которой изначальные объекты с их разумнымиособенностями больше не фигурируют, но существуют простокак знаки для общего закона, который они навязали. Солнце,например, больше не солнце конкретного опыта и природнойрелигии, а бог, который дает свет, тепло, жизнь, но такжеобжигает, посылает мор и смерть, который победноподнимается из ночи, опускается, чтобы перелететь зиму, иобновляет природу: он теперь единственный из рядаоднородных сил, почти цифра в поддающемся вычислению набореопределяющих факторов. И он наделяется значением этойцифры, а не изначально феноменальным качеством, как теперьпредставляется.

Это исчезновение природного качества отодвигает то, чтобыло бы сильнейшим препятствием к уничижительной переоценкеастрального пантеона. Как простое представление абстрактнойсудьбы, отъединенной от непосредственного, наивногопоявления небесного зрелища, система может быть свободноприспособлена к противоположному мировоззрению. В сущности,астрологический взгляд на мир был уже двусмысленным; и донекоторой степени фаталистическое осознание подчинениястрогой необходимости и пассивность, на которую,по-видимому, осуждается человек, играли на рукугностическому перевороту в общем отношении к миру. Но самаастрология не была этим переворотом. Новый действенныйпринцип оценки с новым специфическим значением былнеобходим, чтобы наполнить ценностно-пустые формыастрального символизма новым определенным значением,заставить их выражать большее, чем просто космическийвзгляд. Этот гностицизм действительно выходит за пределыкосмической системы и из этой запредельности оглядывается на нее.

Наконец, мы отмечаем третью линию развития почитаниязвезд в античности: оценка звезд в греческой философии.Здесь проявляется не эмпирическая роль небесных тел вподдержании жизни, как в природной религии, не их роль вчеловеческой судьбе, как в астрологии, но их примерноесуществование, которое делает их объектами почитания.Чистота их субстанции, совершенство их кругового движения,беспрепятственность, с которой в этом движении они следуютсвоим законам, безошибочность их бытия и непреложность иххода -- все эти атрибуты делают их в пониманиигреческой философии "божественными", что является здесьбезличным онтологическим предикатом, свойственным объекту,обладающему подобными качествами, что обычно происходит свыдающимся положением бытия. Среди этих атрибутов первоеместо занимают постоянство бытия и бессмертность жизни.Звезды, следовательно являются божественными, в первуюочередь благодаря не их действию, но тому ряду, который онизанимают в иерархии вещей согласно их имманентнымсвойствам. И существуют свойства порядка, вечности игармонии, которые составляют "космический" характер Всеговообще: и он и представлены наиболее безупречно и полно.Для человека, следовательно, они выступают против всехограничений и нарушений земных процессов, убедительно выявляющих космос как таковой, видимое доказательств, егобожественности, зрелище которой убеждает наблюдателя в том,что так часто представлялось непонятным здесь внизу. Запределами этой идеальной значимости их совершенствоявляется также настоящей гарантией продолжения всего, т.е.вечности космического движения и жизни. Таким образом, ониявляются наиболее сильным убеждением, которое способнопостигнуть греческое заявление о мире.

Здесь снова появляются семь планет, или, скорее, семьсфер, в которых они размещены, окруженные самой отдаленнойот центра сферой неподвижных звезд, которые с их взаимногармоничными движениями составляют эту систему, удерживаяход вселенной. Они двигаются согласно закону, или что то жесамое, согласно разуму, поскольку разумность их законапредполагает разум в их действиях. Степень разумности,принимая во внимание оставшееся во внутреннейрациональности, является мерой оценки бытия; и по толькочто отмеченному заключению, она также является меройразумности, находящейся в самом объекте. (Согласносовременному взгляду, это просто мера разумности познающегосубъекта.) Понимание рациональности звездных движений позаконам математики, следовательно, является ничуть неменьшим, чем общность человеческой разумности ибожественной разумности.

Пифагорейцы находили в астральном порядке пропорциигармоничной музыкальной схемы и соответственно в действииназывали эту систему сфер harmonia, то есть подгонкамножества в объединенное целое. Таким образом, они создалинаиболее очаровательный символ греческого почитаниякосмоса: "гармония", вытекающая из неслышимой "музыкисфер", является идеализированным выражением того же самогоявления неоспоримого порядка, которое астрология в своемконтексте подчеркивает менее оптимистично. Философиястоиков старалась объединить идею судьбы, как предлагалосьсовременной им астрологией, с греческим понятием гармонии:гемармен стоиков является практическим аспектом гармонии,т.е. его действие как оно влияет на земные условия и накратко живущие здесь бытия. И так как движения звездприводятся в действие космическим логосом и этот логосфункционирует в мировом процессе как провидение (проноя),отсюда следует, что во всей этой монистической системе самгемармен и является проноей, то есть судьбой и божественнымпровидением в одно и то же время. Понимание этого идобровольное согласие с этой судьбой таким образомпонимается как разумность всего, отличающая мудрогочеловека, который несет несчастья своей собственной судьбыкак цену, уплаченную за часть гармонии целого.

Существование целого как такового, однако, являетсяконечным и более не вызывающим вопросов, оправдывающим себязавершением этой теологической схемы: во благо космосасоставляющие его части существуют как члены, живущие наблаго всего организма. Человек является таким членом, и поназванной причине подгоняется к целому; но никоим образомне являясь высочайшей формой бытия, он и не венец природы,и космос создан не для его блага.

Со времен Посидония (один из философов-учителейЦицерона, первый век до н.э.), повышение разумностизвездных религий окрашивается энтузиазмом, выдающимвосточное влияние, и предполагает иногда характерные чертымистического ухода от несчастья земного существования.Астральный мистицизм развивался в Стое, еще не ломаяограничений космического монизма.

По отношению к всему этому комплексу почитания звездгностический дуализм приходит как новый принцип значения,присваивает элементы, которые он может использовать длясвоих целей, и подвергает их радикальной переинтерпретации.В особенности гностическое использование привлекалаастрологическая схема, оставленная деперсонализациейвавилонской религий, и из нее переносила ценности в новыйконтекст. Царство астральных объектов как символ общегокосмического закона стало настолько формализованным, чтооно могло по желанию наполняться различным количественнымсодержанием. Это содержимое могло в конечном итоге бытьфункцией того, как постигался мир в его основномтеологическом качестве. Таким образом, гностическийдуализм, принимая планеты в той роли, в которой он нашелих, а именно в строгом космическом правлении, делает ихвследствие этой истинной роли крайним выражением всегоантибожественного, которое мир как таковой теперьпредставляет. При всей зависимости от материала традиции,не развитие, а только радикальный перелом приводит отпозиции звездной религии к гностической концепцииастрального правления. Неизбежный закон космическоговладения, который даже в смешении почитания и страха,характеризующем астральный фатализм, сделал звезды высшимибожествами, теперь возбудил неистовый протест новогоосознания внекосмической свободы, которая переместила их вовражеский стан. По каким бы то ни было причинам переживаниеэтого "порядка" превратилось из почтительного в ужасный.Всеобъемлющая необходимость правления стала позором сил,развивших ее. Новый дуализм, так сказать, "заключил вскобки" целую вселенную со всей ее градацией низших ивысших уровней и переместил ее в целом лишь по одну сторонудуализма. Архитектура сфер, разработанная традиционнойкосмологией, сохранилась; но несмотря на то, что онавключала в себя божественное, она теперь ополчилась противбожественного, которое было окончательно размещено за еепределами. И несмотря на то, что небесные сферыпредставляли божественность космоса в ее чистоте, онитеперь наиболее эффективно отделились от божественного.Окруженные сотворенным миром, они сделали его тюрьмой длячастиц божественного, которые были пойманы в ловушку этойсистемой.

Мы можем представить, что чувства гностических людейобратились к звездному небу. Как должно быть зло еговеликолепие, смотрящее на них, как встревожена егообширность и непреклонна непреложность его хода, какжестока его немота! Музыка сфер больше не слышна, ивосхищение совершенством сферической формы уступает местосовершенному ужасу, направленному на порабощение человека.Благочестивое изумление, с которым первый человек взирал навысшие области вселенной, превратилось в чувство давленияот железного свода, который удерживает человека изгнаннымиз его дома за пределами. Но это "за пределами"действительно определяет новую концепцию физическойвселенной и положение человека в ней. Без запредельного мыне имеем ничего, кроме безнадежного мирового пессимизма.Его запредельное присутствие ограничивает содержимоекосмоса, который оказывается только частью реальности, откоторой, следовательно, можно уйти. Царство божественногоначинается там, где кончается космос, т.е. за восьмойсферой. Общий гностический взгляд не пессимистический, неоптимистический, но эсхатологический: если мир плох,существует благость Бога, находящегося за пределами мира;если мир тюрьма, существует альтернатива ему; если человекзаключен в мире, существует спасение из тюрьмы, и сила, чтоспасает. Это проявляется в эсхатологической напряженности,в полярности мира и Бога, которой гностический космоспридает религиозное качество.

Мы уже видели в предыдущих главах, что в этойпротивоположности космические силы подвергаются новоймифологической персонификации. Пугающие особенностиархонтов далеки от простого символизма абстрактнойкосмической необходимости: они своевольные,антибожественные фигуры и развивают свое правление со всейцелеустремленностью и страстью, основанными на их эгоизме.Таким образом, после философической и астрологическойабстракции эллинистического умозрения звездные богиполучают новую конкретность в мифическом воображении -- не в возвращении к "естественному" воззрению раннеймифологии, но в дальнейшем движении от него. Это -- просто один пример того факта, что в эллинистической средегностицизм действовал как источник нового мифотворчества.Но следует отметить, что эта новая мифология, несмотря нанекоторые подлинно "первичные" творения, была вторичной втом, что она вытекает из более древней мифологическойтрадиции и строит новую объектную систему из сознательнопреобразованных элементов сложного наследия. В этой связивысокое положение, соответствующее астральным силам,является не совсем верным выбором гностических создателеймифа: новая система ценностей требовала превращения ихпервозданной роли в функцию. Их высокое положение было втакой же степени негативным, как оно было позитивнымпрежде.

Плотин снова оказывается свидетелем того сопротивления,которое греческое почитание проявляет по отношению к этомуумалению звездного мира; снова мы встречаемся с тономнегодования, направленным против уничижения мира в общем.

"Они воздерживаются из-за ужасных историй о страшныхвещах, которые якобы происходили в космических сферах, техсферах, которые на самом деле являются подателями всегоблаготворного. Что они находят страшного в них, из-закоторых испуганы те, кто неопытен в разуме и никогда неслышал упорядоченного знания [гносиса], что требуется дляобразования? Если их тела -- из огня, то нет причиныбояться их, поскольку они находятся в соответствующейпропорции ко Всему и к земле; но следует скорее рассмотретьих души -- в конце концов, разве не требуют самигностики, чтобы их оценили по достоинству?.. Если людипревыше других живых созданий, то насколько выше они[сфер], которые существуют вовсе не для тираническогоправления, но для того, чтобы даровать порядок и гармонию"

((Enn. II. 9.13).)

"Звезды также имеют души, далеко превосходящие наши по разумности, благости и общению с духовным миром"

((там же, 16).)

Очевидно, доказательство Плотина убедительно только дляобщего греческого допущения (им подразумеваемого) общейоднородности космического существования, которая позволяетсравнить все части благодаря единообразному стандартуоценки. Стандартом является стандарт "космоса", т.е. сампорядок, и по этому стандарту человек действительно долженрасполагаться намного ниже звезд, которых достигаетнеукоснительно, и ниже целого, а именно упорядоченнойдеятельности, которой человек в лучшем случае можетдостигнуть мимоходом и в неполном объеме. Это достойноедоказательство вряд ли убедит нас. Следующая цитатапокажет, насколько дальше от нашей позиции, чем гностикипри всей их мифологической фантазии, отстоит здесь Плотинкак представитель классического ума.

"Даже низших людей они считают достойными называтьсябратьями, пока те с пеной у рта провозглашают солнце,звезды на небе и даже мировую душу, недостойными называтьсяих братьями. Те, кто низок, действительно не имеют правазаявлять о родстве, но те, кто стали благими [требовалиэтого права]"

((там же, 18).)

С неподражаемой четкостью здесь противопоставлены двалагеря. Плотин закрепляет единство всего сущего вовселенной, без существенного разделения царствчеловеческого и нечеловеческого. Человек по сути своейродствен всему космосу, даже макрокосмическим сущностям,которые, подобно ему, одушевлены; только они несравнимолучше, чем он, выше по силе и чистоте того, что являетсялучшим и в нем, а именно ума, и в этой особенности он имподражает. Чем он лучше, тем больше он осуществляет своеродство с космическими силами, то есть тем больше онувеличивает изначальную родовую общность своего бытия ивсеобщего космоса.

Гностицизм, напротив, перемещает человека, в силу егопринадлежности к иной сфере, из его ложного мира, которыйтеперь не что иное, как пустой "мир", и противопоставляетего всеобщности этого мира как нечто абсолютно отличное отнего. Не говоря уже о вспомогательных внешних наслоениях,навязанных миром, человек по своей внутренней природевнекосмичен; точно так же и весь мир без исключения емучужд. Там, где, в конечном счете, существует различие впроисхождении, не может быть родства ни со всей вселенной,ни с любой ее частью. Истинное Я человека родственно толькодругим человеческим Я, погруженным в мир, -- изапредельному Богу, с которым неземной центр Я можетвходить в контакт. Этот Бог должен быть акосмичен, т.е.внекосмичен, потому что космос для Я стал чужим царством.Здесь мы можем различить глубокую связь, которая существуетмежду открытием человеческого Я, деспиритуализацией мира ипостулированием запредельного ему Бога.

Пантеистическое или панлогическое доверие античностигностицизм разбил вдребезги. Обнаружилась несоизмеримостьчеловеческого Я с миром, со всей природой как таковой. Этооткрытие впервые заставило Я выйти из его полногоодиночества: Я явилось через разлом мира.

В то же время это отвращение к чуждости космоса приводитк постановке нового ударения на товариществе людей как наединственном царстве оставленного родства, сплоченного нетолько общностью происхождения, но также общностьюположения чужаков в этом мире. Однако это товариществоотносится не к естественным и социальным заботам людей, тоесть человеческому существованию в мире, а лишь ковнекосмической внутренней сути человека и ее заботам о спасении.

Так основано новое братство избранных, или верующих, илизнающих, к которому принадлежат даже те, кто по стандартумировой добродетели являются "ничтожными", если ониявляются носителями пневмы. И то, что эти "ничтожные" лучшесолнца и всех звезд, при новой оценке личности и природысамоочевидно. И равно очевидно то, что взаимная забота обэсхатологическом братстве не может состоять ни в дальнейшемобъединении человека с космическим целым в том, чтокасается чувства, ни в том, чтобы заставить его "играть егособственную роль" относительно его действия. Он больше неявляется частью целого, за исключением нарушения егоистинной сущности.

Действительно, взаимная забота о братстве, брошенномвместе общим космическим одиночеством, углубляется этимотчуждением и дальнейшим искуплением других, которое длякаждого человеческого Я становится его собственным проводником.

Об этическом смысле антикосмической ориентации мыпоговорим в следующей главе. Здесь, в нашемпротивопоставлении гностического понятия космическогозакона, как связанного с положением, звезд классическому,мы оценили символическую значимость полемики Плотина.

Его гнев вызвало то, что ничтожнейшие люди признаютсябратьями, тогда как высшим элементам вселенной (и даже"нашей сестре -- мировой душе") в этой чести отказано, -- что представляет собой точное выражение совершенноновой позиции, далекими наследниками которой мы сегодняявляемся.

Гностическое отношение, которое здесь предполагаетабсолютное различие бытия, а не просто различие ценности,поражает нас как почему-то более "современное", чемгреческая позиция, занятая Плотином, который вовсеобъемлющих порядках объективного мира видит болеесовершенный пример нашего собственного бытия и приписываетмудрости и добродетели родство с этими порядками, скорееблизкими к несовершенству его собственной расы, чемсвязывающими его с ним. Поставленный в эту оппозицию, вкоторой он стоит на одной почве с христианством, гностицизмпонимается как то, чем он действительно является: факторомв историческом повороте коллективного разума, который мычасто отрицательно описываем как упадок античности, нокоторый в то же время является развитием новой формычеловека. В том, что он критикует, Плотин показывает намодин из корней нашего мира.