• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Любое описание эллинистической эпохи должно начинаться сАлександра Великого. Завоевание им Востока (334-323 гг. дон.э.) явилось поворотной точкой в истории древнего мира.Безусловно, при этом возникло большее культурное единство,чем когда-либо прежде -- единство, которое сохранялосьпочти тысячу лет, пока не было, в свою очередь, разрушенопобедами ислама. Новым историческим фактом, возможным идействительно подразумевавшимся Александром, былообъединение Востока и Запада. "Запад" здесь означаетгреческий мир с центром в районе Эгейского моря; "Восток" -- область древних восточных цивилизаций,простирающаяся от Египта до границ Индии. Хотягосударственное творение Александра распалось с егосмертью, слияние культур спокойно продолжалось несколькопоследующих столетий, причем как в форме региональныхпроцессов объединения в пределах нескольких царств,управляемых диадохами, так и в виде подъема в сущностинаднациональной эллинистической культуры, распространеннойв этих царствах. Когда эти государственные образованияокончательно оказались под властью Рима и превратились впровинции Империи, это сие лишь оформило ту однородность,которая фактически господствовала независимо отдинастических границ.

В обширных географических пределах Римской империипонятия "Восток" и "Запад" приобрели новое значение."Восток" стал греческой, а "Запад" -- латинскойполовиной римского мира. Греческая половина, однако,охватывала весь эллинистический мир, в котором собственноГреция стала меньшей частью, то есть эта половина присвоилавсю ту часть наследия Александра, которая избежала"варварского" влияния. Таким образом, в расширяющейсяперспективе Империи Восток представлял синтез того, что мывпервые разграничиваем как эллинистический Запад иазиатский Восток. В постоянстве разделения Рима со временФеодосия (379-395 гг.) на Восточную и Западную империикультурная ситуация нашла окончательное политическоевыражение. Под властью Византии объединенная восточнаяполовина мира пришла, наконец, к форме греческой империи,которую представлял себе Александр и сделал возможнойэллинизм, хотя возрождение Персии за границами Евфратасузило ее географические рамки. Параллельное разделениехристианского мира на латинскую и греческую церкви отразилои увековечило подобную культурную ситуацию в областирелигиозных догм.

Это пространственно-культурное единство, созданноеАлександром и существовавшее последовательно как царствадиадохов, как восточные провинции Рима, как Византийскаяимперия и, одновременно, как греческая церковь, скреплялэллинистически ориентированный синтез, который создал почвудля религиозных движений, составляющих предмет рассмотренияданной книги. В этой вводной главе мы хотим разобратьпредпосылки: с одной стороны, рассказать несколько большеоб эллинизме в общем, внеся ясность в некоторые особенностиего двух составляющих -- а именно Эллады и Азии, а сдругой -- описать обычаи, нравы и общие проблемы.

На какие исторические условия и обстоятельства развитиямы уже указали выше? Союз, которому положили началозавоевания Александра, был подготовлен с двух сторон. ИВосток, и Запад к этому моменту подошли с максимальнойстепенью объединенности своих государств, что наиболееочевидно с политической точки зрения: Восток был объединенвластью персов, греческий же мир -- македонскойгегемонией. Поэтому завоевание персидской монархиимакедонцами стало событием, объединившим цельный Запад ицельный Восток.

Ни одно из несомненно различных направлений развитиякультуры не подготовило стороны к той роли, которую импредстояло играть в новых условиях. Культуры могутнаилучшим образом объединиться, когда мышление каждой вдостаточной мере освобождается от определенных местныхсоциальных и национальных обычаев, что предполагает некуюдолю общности, и поэтому становится возможным обмен междуэтими культурами. И тогда больше не существует границ междутакими историческими явлениями, как афинский полис ивосточное кастовое общество. Разграничения принимают формуабстрактных принципов, применимых ко всему человечеству,которые можно усвоить и аргументировано обосновать, икоторые могут конкурировать с другими в условиях разумнойдискуссии.

К моменту появления Александра Эллада и вдействительности, и в собственном сознании достигла стадиикосмополитической зрелости, что было позитивнойпредпосылкой ее успеха, которой противопоставляласьнегативная с восточной стороны. Больше столетия всеразвитие греческой культуры шло в этом направлении. ИдеалыПиндара могли бы прийтись по вкусу, например Артаксерксу, атакже бюрократиям восточных царств. Со времен Геродота,"отца истории" (V в. до н.э.), любознательные грекиинтересовались обычаями и нравами "варваров"; но эллинскийпуть был понятным и удобным только для эллинов, причемтолько для свободнорожденных и полноправных граждан.Моральные и политические идеалы, и даже концепция знания,ограничивались определенными социальными рамками и неотносились к людям вообще (действительно, понятие "человеквообще" не было наполнено реальным содержанием). Однакофилософское познание мира и развитие городской цивилизациив период, предшествовавший завоеваниям Александра,постепенно привели к появлению данного понятия и его точнойформулировке. Учение софистов в V в. поставило во главуугла человека в противоположность государству и его нормам,а также выявило оппозицию природы и закона, лишенногодревней святости и утратившего опору на обычаи: моральные иполитические нормы стали относительными.Сократо-платонический ответ на этот скептический вызовапеллировал не только к традициям, но и к концептуальномузнанию, доступной рациональной теории; и рационализм нес всебе зерно универсализма. Киники проповедовали пересмотрсуществующих норм поведения, самодостаточность отдельнойличности, безразличие к традиционным общественнымценностям, таким, как патриотизм, и свободу от всехпредубеждений. Внутренний упадок древних городов-государстввкупе с утратой ими внешней независимости ослабил однусторону их культуры, в то время как усиливалось осознаниедуховной общности.

Иначе говоря, во времена Александра эллинская идеякультуры развилась до такой степени, когда стало возможнымговорить, что она эллинская не по происхождению, а по"воспитанию", так что родившийся варваром мог статьистинным эллином. Возведение на престол ума как высшего вчеловеке привело к открытию человека как такового и в то жесамое время сформировало представление об эллинскомкультурном пути как о пути общечеловеческом. Последний этапбыл пройден, когда позднее стоики выдвинули тезис, чтосвобода -- это высшее благо эллинской этики -- является исключительно внутренним качеством, не зависящимот внешних условий, а значит, истинно свободным может бытьи раб, если он достаточно разумен. Все, что делалось вгреческом мире, определялось ментальной позицией икачеством исполнения, причем созидательное участие сталовозможным для любого разумного субъекта, то есть для любогочеловека. Господствующая теория размещала человека ужепреимущественно не в полисе, как делали Платон иАристотель, но в космосе, который мы иногда называем"истинным и великим полисом всего сущего". Быть достойнымгражданином космоса, космополитомлогосом, илиумом, и ничего более, -- то есть началом, которое характеризуетгражданина как человека и вовлекает его внепосредственную связь с таким же началом, управляющимВселенной. Полное развитие космополитическая идеологияполучила в период Римской империи, но все неотъемлемыеособенности развития универсалистской стадии греческогомышления были представлены во времена Александра. Поворотобщественного разума был вдохновлен его начинанием иукреплен его успехом.

Таков был внутренний дух, что Александр привнес вовнешнее расширение мира. И с этого момента Эллада былаповсюду, где городская жизнь с ее институтами процветала погреческому образцу. Местное население могло войти в этужизнь с различными правами благодаря культурной и языковойассимиляции. Здесь следует отметить существенное отличие отболее старой греческой колонизации побережья Средиземногоморя, которая была осуществлена созданием полностьюгреческих колоний на краю больших "варварских" районов,уходящих вглубь от прибрежной полосы, и предусматривалавзаимные перемещения колонистов и местных жителей.Колонизация, идущая по стопам Александра, подразумевалась ссамого начала как часть его собственной политическойпрограммы, симбиоз совершенно нового качества, которому,несмотря на совершенно очевидную эллинизацию Востока,требовалось для успеха определенное взаимодействие. В новойгеополитической области греческий элемент не придерживалсягеографической целостности материнской страны и в общемтого, что до сих пор было греческим миром, нораспространялся вширь на континентальные пространстваэллинистической империи. В отличие от ранних колоний, новыебольше не основывались как дочерние города индивидуальныхметрополий, но поддерживались как вместилищекосмополитического духа греческого народа. Основныеотношения между городами существовали не как взаимодействиеодного с другим и обоих -- с отдаленным материнскимгородом, но каждый действовал как центр кристаллизации всвоей собственной среде, то есть во взаимосвязи со своимиближайшими соседями. Прежде всего, эти города существовалитеперь не как вассалы государства, а как централизованноуправляемые царства. Это изменило отношение жителей кполитическому итогу. Классический город-государство занималгражданина делами, которые тот мог определить пособственному разумению благодаря тому, что законы городаопределял сам. Большие эллинистические монархии никогда недопускали, не разрешали подобной близости ксамоопределению; и так как они не предъявляли моральныхтребований к субъектам, личность отделилась от них и какчастное лицо (статус, прежде тяжело воспринимавшийся вэллинистическом мире) нашла способ удовлетворения своихсоциальных запросов в довольно ограниченных обществах,основанных на общности идей, религии и занятий.

Ядром вновь созданных городов, как правило, становилисьгреки, но с самого начала массовое присоединение местногонаселения было частью плана и первичным условиемвозникновения любого города. Во многих случаях группыместного населения превращались в городских жителей, внаселение городов, управляемых по греческому образцу.Александр хорошо осознавал, что его политика слияния расудалась, что и показало знаменитое свадебное празднество вСузе, когда в соответствии со своими желаниями десять тысячмакедонских офицеров и гражданских лиц взяли в женыперсиянок.

Ассимилирующая сила такого организма, какэллинистический город, должна была быть непреодолимой.Становясь причастными его институтам и образу жизни,неэллинские граждане подвергались быстрой эллинизации,явленной наиболее открыто в принятии греческого языка: иэто несмотря на тот факт, что, вероятно, вначале неэллинычисленно превосходили урожденных греков и македонцев.Потрясающий последующий рост таких городов, как Александрияили Антиохия, может объясняться только продолжительнымпритоком местного ориентального населения, еще непринявшего эллинистический характер общества. Наконец вцарстве Селевкидов, в Сирии и Малой Азии, даже изначальноазиатские города преобразились путем принятия общейэллинской конституции, внедрения гимназий и других античныхучреждений в города греческого типа, а также получили отцентрального правительства грамоты о правах и обязанностяхтаких городов. Таким образом города как бы основывалисьзаново, что было доказательством прогресса эллинизации и вто же самое время фактором, усиливающим импульс к такомуразвитию. Помимо городов, действующей силой эллинизациистало также грекоязычное управление монархией.

Вовлечение в этот процесс определялось той формулой, чтоэллин не по рождению, но по воспитанию считался болеенадежным среди сынов завоеванного Востока. Уже черезпоколение после Аристотеля мы находим их действующими всвятилище греческой мудрости. Зенон, сын Мназиса (т.е.Manasseh'a, Манассии), основоположник стоицизма, был попроисхождению финикийцем-киприотом; он выучил греческийязык, но на протяжении своей долгой учительской карьеры вАфинах его произношение оставляло желать лучшего. С тех пори до конца античности эллинистический Восток дал мирунепрерывную вереницу людей, часто семитского происхождения,которые под греческими именами, на греческом языке и вгреческом духе сделали большой вклад в господствующуюкультуру. Старые города вокруг Эгейского моря существовалипо-прежнему, но центр тяжести греческой, а теперь ивсеобщей культуры переместился в новые регионы.Эллинистические города Ближнего Востока создали для нееплодородную почву, а Александрия Египетская затмила прочие.В связи с тем, что местные племена эллинизировались, мы вбольшинстве случаев не можем определить, был ли автор изАпамеи или Библоса в Сирии, или из Гадара в Транс-Иорданиигреческой или египетской расы, тем более что в самомгорниле эллинизма этот вопрос стал окончательно неуместным -- возникла третья сущность. Во вновь основанныхгреческих городах результат объединения был с самого началагреческим. В других местах процесс был постепенным ипродолжался в период поздней античности, местные жителиобращались к эллинизму, если могли изменить свою веру иубеждения, и так было до тех пор, пока не набрало силудвижение возрождения национальных языков и культур. Самыйранний пример подобной ситуации представляют нам событияМаккавейского периода в Палестине во втором веке до н.э. Идаже в третьем веке н.э., после шести сотен летэллинистической цивилизации, мы наблюдаем уроженца древнегогорода Тира, Малха сына Малха, ставшего выдающимсягреческим философом, друзья которого, греки, изменили (илион позволил им это сделать) его семитское имя вначале наВасилий, а затем и Порфирий, таким образом символическидекларировалась его приверженность эллинистическим основамвкупе с финикийским происхождением. Историческим моментом вэтом случае представляется то, что в то же самое времяусиливалось противоположное движение в его родной стране -- создание сирийской национальной литературы,связанное с именами Бардезана, Мани и Эфраима. Это движениеи аналогичные ему повсеместно выступали частью подъемановых народных религий, в противовес которым эллинизмусиливал свои позиции, чтобы обеспечить собственную защиту.

В связи с только что описанной ситуацией понятиеэллинизма подвергалось значительным изменениям. В позднейантичности бесспорному универсализму первых веков эллинизмапредшествовал век новой дифференциации, базирующейсяпреимущественно на духовных вопросах, и только во вторуюочередь -- на проблемах национальных, региональных илингвистических. Общая культура все больше подпадала подвлияние религиозной поляризации, что привело в итоге кразвалу первоначального единства и образованию отдельныхкультурных лагерей. В этих обстоятельствах понятие"эллинистическое" использовалось как лозунг в пределах мирауже основательно эллинизированного, подчеркивало различиямежду выстроенными в боевом порядке доводами христианскихили гностических оппонентов, которые в своей языковой илитературной основе пока не принадлежали к греческому ядру.На этой общей почве эллинизм стал почти равен консерватизмуи выкристаллизовался в определенную доктрину, в которойцелая традиция языческой античности, как религиозная, так ифилософская, была в последнее время систематизирована. Ноее сторонники, также как и противники, жили повсюду, такчто поле битвы распространялось на весь цивилизованный мир.Но религиозный подъем поглотил греческую мысль и изменил еехарактер: эллинистическая светская культура превратилась вявно религиозную языческую культуру, как для защиты отхристианства, так и в силу внутренней неизбежности. Этоозначает, что в период подъема мировой религии эллинизм кактаковой стал сектантским учением. Именно так Плотин и дажев большей степени Юлиан Отступник представляли себеэллинское, мотив, которым в неоплатонизме обосновываласьсущность нового рода церкви с собственной догматикой иапологетикой. Обреченный эллинизм стал особым явлением и насвоей родной земле. В часы его заката понятие эллинизмаодновременно расширялось и сужалось. Оно расширилосьнастолько, что на последней стадии его существования дажетакие сугубо восточные явления, как культы Митры и Аттиса,стали считаться в эллинистической традиции достойнымизащиты и отстаивания; и сузилось настолько, что целое сталочастью, причем постоянно уменьшающейся. Да, как мы ужеговорили, целая битва разразилась в пределах Греции, тоесть в рамках единой универсальной эллинской культуры иязыка. Столь многое сплелось здесь, что победительница инаследница в этой борьбе -- христианская церковьВостока -- стала преимущественно греческой церковью:труд Александра Великого восторжествовал даже в этомпоражении классического духа.

Таким образом мы можем выделить четыре историческихстадии развития греческой культуры: 1) до Александра -- классический этап национальной культуры; 2) послеАлександра -- эллинизм как космополитическая светскаякультура; 3) поздний эллинизм как языческая религиознаякультура; 4) византизм как греческая христианская культура.Переход от первого ко второму этапу -- самыйзначительный отрезок, который рассматривается какавтономное развитие греческой культуры. На втором этапе(330 г. до н.э. -- первый век нашей эры) греческий духпредставлен великими соперничающими философскими школами:академистами, эпикурейцами и, прежде всего, стоиками,наряду с развитием в то же самое время греко-восточногосинтеза. Переход к третьему этапу, изменение религии ицивилизации в целом, а вместе с ней и греческого мышления,был в основном делом негреческих факторов, восточных попроисхождению, которые вступили на историческую сцену какновая сила. Между господством эллинистической, светскойкультуры и конечной оборонительной позицией позднегоэллинизма, обратившегося к религии, лежат три столетияреволюционных духовных движений, влиявших на этутрансформацию, среди которых гностицизм занимает видноеместо. Но к этому мы обратимся позже.

До сих пор мы обсуждали роль греческой стороны всочетании Востока и Запада и таким образом начали свнутренних предпосылок, отличивших становление эллинскойкультуры, последовавшее за завоеваниями Александра. Этипредпосылки, разумеется, соответствовали предпосылкам свосточной стороны, которые объясняли роль Востока в данномобъединении, его мнимую или реальную пассивность,покорность и готовность к ассимиляции. Одной военной иполитической зависимости недостаточно, чтобы объяснить ходсобытий, так как сравнение с другими случаями завоеванийобластей с высокоразвитой культурой на всем протяженииистории показывает, что достаточно часто в культурномотношении победитель становился жертвой побежденных.

Мы можем даже поставить вопрос острее -- определенновпервые проявилось недвусмысленное доминирование греческойстороны, это и обусловило, по крайней мере, форму всегобудущего культурного облика. Каковы в таком случае былиусловия на Востоке накануне завоеваний Александра,объясняющие то, почему мир уступил экспансии греческойкультуры? И в какой форме местные силы выжили и выразилисебя в новых условиях эллинизма? Естественно, великийВосток с его древней и величавой цивилизацией не был простокопией греческой формы. На эти вопросы, касающиесяобстоятельств и способа сохранения жизнеспособностикультур, несравненно сложнее ответить относительновосточной стороны, чем на соответствующие вопросыотносительно эллинизма. Причины этого следующие.

Во-первых, во времена до Александра, в противоположностьизобилию греческих письменных источников, мы сталкиваемся сабсолютной недостаточностью восточных, за исключением развечто иудейской литературы. Если же этот негативный факт мыпримем за признак литературного бесплодия, то мы можемсделать выводы, сходные с теми, которые мы встречаем вгреческих свидетельствах о современном состоянии восточныхнародов.

Кроме того, безбрежный Восток, объединенный в Персидскуюимперию одной только силой, был далек от того культурногоединства, которое существовало в греческом мире. Элладабыла одинакова повсюду; Восток разнился от региона крегиону. Следовательно, ответ на вопрос о культурныхпредпосылках разделился на столько же частей, сколькообособленных культурных традиций участвовало и этомпроцессе. Этот факт тоже осложняет отношения эллинизма иего восточной составляющей. Действительно, Густав Дройзен,создатель термина "эллинизм" для посталександровскогогреко-восточного синтеза, определил данный термин,утверждая, что в действительности эллинизм включает в себястолько же различных подвидов, скольких отдельныхнациональных культурных традиций он касается. Во многихслучаях, однако, эти местные факторы в своей первозданнойформе нам неизвестны. Несмотря на это, всеобщаяоднородность, вытекающая из эллинистического развития,предполагала некоторое общее сходство условий. На самомделе, исключив Египет, мы можем распознать вдо-эллинистическом Востоке определенные универсалистскиетенденции начала духовного синкретизма, которые могут бытьпротивопоставлены космополитическому складу греческого ума.Об этом мы еще поговорим подробнее.

Наконец, в период после Александра превосходствоэллинской цивилизации означало, что Восток, если он вообщестремится к литературному самовыражению, должен это делатьна греческом языке и в греческой манере. В результатеобнаружение в подобных случаях "голоса с Востока" в рамкахвсей эллинистической литературы часто представляется намделом весьма щепетильным и неявно обнажающим различия: тоесть ситуация, созданная эллинизмом, является сама по себедвусмысленной. Эту несомненно представляющую интересметодологическую проблему мы рассмотрим позднее.

Некоторые трудности встречаются при попытке внестиясность в образ восточной половины двойственного явления,называемого нами эллинизмом. Мы можем только проследитьобщую, даже отчасти предположительную тенденцию и краткопоказать столько, сколько необходимо для нашей цели. Сперванесколько слов о положении Восточного мира наканунегреческого завоевания, что, возможно, объяснит еголетаргический сон вначале и крайне медленное пробуждениепотом.

С политической точки зрения это положение определялосьвереницей деспотических империй, которые главенствовали наВостоке в предшествующие века. Их способы завоевания идолгое господство сломали политический хребет местногонаселения и приучили принимать каждого нового хозяина какданность при каждой перемене обстановки. Роль центральнойвласти была бесспорно гибельной для подчиненных, которыхпросто затаскивали на государственные должности. Некотороевремя спустя взгляд Даниила на четыре царства все ещеотражал это пассивное отношение восточных людей кпреемственности государственной власти. Поэтому случилосьтак, что три сражения, которые сломали военную мощьПерсидской империи, определили властителя громаднойтерритории с бесчисленным населением, которое отреклось отмысли о самоопределении и даже не чувствовало побужденияпринять решение. Более-менее серьезное сопротивление, и томестного характера, встретило Александра в Тире и Газе, нооно было сломлено продолжительной осадой. Это исключениебыло не случайным: граждане финикийского города, несмотряна подчиненное положение по отношению к суверенной властиВеликого Царя, боролись по своим мотивам, вспомнивдавнишнее противостояние греков и финикийцев на море(случай с городом Газа, вероятно, аналогичен тирскому).

Политическая апатия сочеталась с культурным застоем,появившимся по разным причинам. В древних центрах восточнойцивилизации, на Евфрате и Ниле, которые перед Персидскойэпохой были также центрами политической власти, посленескольких тысяч лет существования все интеллектуальныедвижения пришли в упадок, и только труднопреодолимыетрадиции действовали по инерции. Мы не можем здесьвдаваться в объяснения, которые увели бы нас далеко отосновной линии наших размышлений; мы просто констатируемфакт, который в случае с Египтом особенно очевиден. Можем,однако, отметить, что неподвижность, которую нашидинамические пристрастия склонны преуменьшать какоцепенение, может также считаться признаком концаопределенной системы жизни -- это утверждение хорошоприменимо по отношению к Египту.

Вдобавок ассирийская и вавилонская практикаэкспатриирования и переселения завоеванных народов, или,более точно, их ведущих в социальном и культурном отношениислоев, уничтожила возможности культурного роста во многихрегионах за пределами старых центров. Эта судьба во многихслучаях постигла народы более юного культурного возраста,еще не раскрывшие свои потенциальные возможности. Имперскоеуправление таким образом добивалось (а центральная властьплатила) истощения потенциальных источников своегодуховного возрождения. Здесь мы не подвергаем сомнению однуиз причин оцепенения старых центров, отмеченную нами ранее:подавив национальные и региональные жизненные силы во всемцарстве, завоеватели окружили себя пустыней, и в этихусловиях верхушка власти отказалась от любых омолаживающихвлияний, которые могли бы прийти снизу. Это может отчастиобъяснить то состояние паралича, в которое Восток словнопогрузился до Александра и от которого освободилсяблагодаря возрождающему влиянию эллинского духа.

Подобное положение дел содержало некоторые позитивныепредпосылки для той роли, которую сыграл Восток вэллинистическую эпоху. Эта господствующая пассивность,отсутствие сознательно сопротивляющихся ассимиляции силзначительно ослабила местные различия локальных культур,устранила множество препятствий к слиянию в более широкомсинтезе. Следовательно, появилась возможность вхожденияэтих местных сил в общую группировку. В частности,насильственное переселение целых народов дало двазначительных эффекта. С одной стороны, это привело косвобождению культурных традиций различных слоев, ихвыделению в передаваемые формы учений, и, в результате, онистали доступны как элементы в космополитическомвзаимообмене идеями -- точно также и эллинизм мог ихиспользовать. С другой стороны, это шло в одном направлениис еще до-эллинистическим синкретизмом, смешением богов икультов различного, зачастую весьма далекого происхождения,что снова предвосхитило особенности будущегоэллинистического развития. Библейская история предлагаетвниманию читателя множество примеров обоих этих процессов.

Самое раннее описание генезиса понятийного религиозногосинкретизма мы находим в IV Книге Царств 17:24-41, вистории о новых жителях, переселенных ассирийским царем вСамарию, в том хорошо известном повествовании опроисхождении Самаритянской секты, которое заканчиваетсясловами:

Народы сии чтили Господа, но и истуканам своим служили.
Да и дети их и дети их детей до сего дня поступали так же,
как поступали отцы их.

В общемировом масштабе религиозный синкретизм позднеестал характерной чертой эллинизма -- здесь мы видим егоначало на Востоке.

Еще более важной является другая черта развития,отмеченная нами: трансформация сущности местных культур видеологии. Возьмем другой классический пример из Библии -- ниспровержение Вавилона, значимое для иудеев как сточки зрения развития той стороны их религии, которая вышлаза рамки собственно палестинских условий, так и в планепротивопоставления этого вероучения, взятого таким образомв его целостности, другим религиозным принципам мира, вкотором они оказались. Это означало конфронтациюпредставлений с представлениями. Мы находим данноеположение полностью осуществленным у пророка Исайи, которыйпровозгласил чистый принцип монотеизма, освобожденный отспецифически палестинских ограничений культа Яхве, какоснову мироздания. Таким образом, это искоренениеограничений завершило процесс, который действительно былначат еще древними пророками.

Несмотря на уникальность иудейского случая, определенныепараллели этим процессам можно разглядеть повсюду вполитическом разделении Востока или же вывести изпозднейшего развития событий. Следовательно, послесвержения Вавилона персами древне-вавилонская религияперестала быть государственным вероучением, прикрепленным кполитическому центру и функционирующим как закон. Как одиниз институтов монархии она обладала определеннымофициальным статусом, и это соединение с местной системойсветской власти поддерживало и в то же самое времяограничивало ее роль. И поддержка, и ограничение произошлив связи с потерей первоначального положения. Освобождениерелигии от политической функции было искоренением,сопоставимым с территориальным искоренением Израиля. Потерявлияния и политическое бессилие в Персидской империизаставили вавилонскую религию с этого времени остановитьсяна одном лишь духовном содержании. Не имея большой связи синститутами местной системы власти и не обладаяавторитетом, она была отброшена к свойственным ейизначально теологическим особенностям, которые былисформулированы так, как если бы они противостояли другимрелигиозным системам, удержавшимся на плаву и теперьсоперничающих за умы человечества. Поэтому политическоеискоренение привело к освобождению духовной субстанции. Какпредмет познания обобщенный принцип требовал жизни длясамого себя и раскрывал свои абстрактные подтексты. Мыможем распознать здесь работу исторического закона, которыйпомогает нам понять многие ментальные заключения позднейантичности. В случае с вавилонской религией успех этогодвижения по направлению к абстрагированию проявился в болеепоздней форме, так как он возник при расцвете эллинизма. Водностороннем развитии своих изначальных астральныхособенностей более древний культ превратился в абстрактноеучение, объясняющее систему астрологии, которое простоблагодаря обращению к рациональному содержанию,представленному в греческой форме, стало могущественнойсилой в эллинистическом мире идей.

Для сравнения возьмем последний пример, -- древнююперсидскую религию маздеизм, отделенную от родной иранскойпочвы. Привнесенная во все страны от Сирии до Индиичисленно малой правящей нацией, она среди множества религийПерсидской империи нашла себя в ситуации, в чем-то подобнойкосмополитической. Вследствие падения Империи она потерялаподдержку, но также избавилась от недоброжелательногоотношения властей окружающих держав, и с этого времениразделяла в странах за пределами собственно Персии вместе сдругими вероучениями тяготы и преимущества диаспоры. Здесьснова из не столь определенной национальной традиции былизвлечен уникальный метафизический принцип, который былвключен в систему общей интеллектуальной значимости:система теологического дуализма. Это дуалистическое учениев своем обобщенном содержании было одной из значительныхсоставляющих в эллинистическом синкретизме идей. В Персиинациональная реакция привела к последовательному основаниюпарфянского и неоперсидского царств, подготовила исопроводила религиозную реставрацию, которая, в своюочередь, была усилена, чтобы систематизировать идогматизировать элемент старой народной религии, -- процесс, некоторым образом, аналогичный созданию Талмуда вту же эпоху. Следовательно, как на родине, так и в диаспореизменение условий привело к сходному результату:трансформации традиционной религии в теологическую систему,по своим особенностям приближавшейся к рациональному учению.

Мы можем представить похожие процессы, проходившие повсему Востоку, -- процессы, благодаря которымизначально национальные и местные верования соотносилисьдруг с другом, чтобы стать элементами интернациональногообмена идеями. Общим направлением этих процессов быладогматизация (в том смысле, что принцип выделялся изглавной части традиции и разворачивался в стройнуюдоктрину). Греческое влияние, представляя и побудительные,и логические инструменты, повсюду вносило завершенность вэтот процесс; но мы пытаемся показать, что Восток наканунеэллинизации уже предварил этот процесс в основных чертахотдельных религий.

Мы уже отмечали три из них, выбранные с определеннойцелью: иудаистский монотеизм, вавилонскую астрологию ииранский дуализм, которые были, возможно, тремя главнымидуховными силами, вложенными Востоком в форму эллинизма, иони все больше влияли на его позднейшее развитие.

Вот многое из того, что мы называем "предпосылками".Отметим тот факт, что первая известная в историикосмополитическая цивилизация, которую мы называемэллинистической, стала возможна вследствие катастроф,постигших исходные единицы региональных культур. Безпадения государств и наций этот процесс абстрагирования иобмена никогда не произошел бы в таком масштабе. Этосправедливо, хотя и менее очевидно, даже для греческойстороны, где политическое падение полиса, этого наиболееинтенсивного из частных образований, представляло собойсравнительно негативную предпосылку. Только в Египте,которым мы пренебрегли в нашем обзоре, условия былисовершенно иными. В основном, однако, силы, активнодействующие в эллинистическом синтезе вместе с греческимнаследием, исходили из Азии, семитской или иранской:поэтому мы можем ограничить наш беглый очерк рассмотрениемазиатских условий.

Рассмотрев вопрос о предпосылках, мы должны краткообсудить судьбу Востока при трансформации эллинизма.Первое, что мы отмечаем, -- Восток затих на несколькостолетий и стал основным, но невидимым при подавляющемсвете эллинского дня, фактором синтеза. То, что последовалоза первым веком н.э., мы можем назвать исходной стадиейпериода скрытого состояния восточного ума и сделать изэтого наблюдения вывод о разделении эллинистической эпохина два отдаленных периода: период проявления греческогогосподства и подавления Востока и период реакции навозрождение Востока, который в свою очередь победнопродвигался на Запад в своего рода духовной контратаке иприобретал форму универсальной культуры.

Мы говорим, разумеется, с точки зрения интеллектуальных,а не политических событий. В этом смысле эллинизацияВостока преобладала в первом периоде, ориентализация Запада -- позднейший процесс, подошедший к концу около 300 г.н.э., -- во втором. Результатом этого явился синтез,который перешел в Средние века.

О первом периоде мы можем сказать кратко. Это была эпохацарств Селевкидов и Птолемеев, характеризующаяся, вчастности, расцветом Александрии. Эллинизм триумфальношествовал по Востоку и учреждал общую культуру, чьи правиламышления и выражения были приняты всеми, кто хотел принятьучастие в интеллектуальной жизни эпохи. Был слышен толькогреческий голос: все публичные литературные высказыванияделались на этом языке. С точки зрения того, что мыговорили о вхождении восточного в поток греческойинтеллектуальной жизни, немота Востока не может бытьистолкована как недостаток интеллектуальнойжизнеспособности у части индивидуумов: она состоит скорее внеговорении от себя, от своего имени. Любой, кто хотелчто-нибудь сказать, не имел иного выбора, как сказать этопо-гречески, не только с точки зрения языка, но также сточки зрения понятий, представлений и литературной формы,то есть очевидной части греческой традиции.

Разумеется, у эллинистической цивилизации, открытой игостеприимной, было место для творений восточного уматолько в том случае, если они принимали греческую форму.Поэтому формальное единство этой культуры охватывало,фактически, многое из того, что еще находилось подофициальным греческим клеймом. На Востоке эта ситуацияпородила род мимикрии, которая имела далеко идущиепоследствия для его будущего. Греческий ум, со своейстороны, не мог оставаться бездейственным: он призналотличия новой ситуации от того, что мы называли "греческим"до и после Александра, что, в свою очередь, помоглоДройзену ввести термин "эллинистический" в отличие отклассического "эллинский". "Эллинистический" былпредназначен для обозначения не просто расширения полиснойкультуры до космополитической и трансформаций, присущихэтому процессу, но также для изменения особенностейвосприятия ориентальных влияний в этом расширенном целом.

Однако анонимность восточного вклада сделала эти влиянияв первом периоде трудноразличимыми. Люди, подобные Зенону,о которых мы говорили прежде, желали быть эллинами и никеминым, и их ассимиляция была завершена, как это и должнобыло случиться. Философия обычно во многом идет по следам,оставленным исконно греческими школами; но к концу данногопериода, примерно через два столетия после Зенона, онатакже начала выказывать значительные признаки изменения всвоем до сих пор автономном развитии. Признаки сперва былинедвусмысленными. Продолжительная полемика о Посидонии изАпамеи (ок. 135-50 гг. до н.э.) хорошо иллюстрируеттрудность любого уверенного приписывания влияния и, вобщем, неопределенность того, что в этом периоде являлосьподлинно греческим, а что окрашивалось ориентализмом.Являлось ли пламенное астральное благочестие, котороепропитало философию Зенона, выражением восточного ума? Сэтим можно спорить, и, возможно, спор этот будет продолжен,хотя можно не сомневаться, что был ли он греком по рождениюили нет, его ум, его мышление были подлинно греческими. Вданном случае это укладывается в общую картину: мы не можемтребовать большей определенности, чем нам позволяет сложнаяприрода ситуационных допущений. Столкнувшись сосвоеобразной анонимностью, мы можем даже сказать с"псевдоанонимностью", которая скрывает восточный элемент,мы должны быть довольны тем общим ориентальным влиянием всамом широком смысле, которое имело место на протяженииэтого периода в области греческой мысли.

Более ясный случай представлен растущей литературой"мудрости варваров", которая появилась в греческихписьменных источниках: в конце концов, она представляла нетолько антикварный интерес, но постепенно принималапропагандистский характер. Инициатива греческих авторов вэтой области обсуждалась в старых центрах Востока, Вавилонеи Египте местными жрецами, которые стали описывать своюнациональную историю и культуру на греческом языке.Античные писатели могли рассчитывать на вежливоелюбопытство греческой публики, но так как это все больше ибольше сопровождалось восприимчивостью по отношению кдуховному содержанию как таковому, любители древностинезаметно превращались в учителей и проповедников.

Однако в это время наиболее важной формой вклада Востокав эллинистическую культуру была область не литературы, акульта: религиозный синкретизм, который стал явлением,имевшим решающее значение в более поздней фазе, началформироваться в первом периоде эллинистической эры.Значение термина "синкретизм" может быть расширено и обычноохватывает и светские явления; в этом случае всяэллинистическая цивилизация может быть названа синкретичнойв том смысле, что она все больше и больше становиласьсмешанной культурой. Однако, строго говоря, синкретизмозначает религиозный феномен, который выражается болееадекватно древним термином "теокрасия" (не путать с"теократией" -- формой правления, при которой властьпринадлежит духовенству -- прим. ред.), т.е. смешениебогов. Это центральное явление данного периода, и одно изтех, к которым мы, знакомые в других отношениях сосмешением представлений и культурных ценностей, не имеемточных параллелей в нашем современном опыте. Он неуклоннорасширялся, и сила этого процесса, в конечном счете,привела от первого периода эллинизма ко второму,религиозно-ориентальному. Теокрасия выражала себя в мифеточно так же, как в культе, и одним из ее наиболее важныхлогических инструментов была аллегория, которую философияуже использовала по отношению к религии и мифу. Все данныеявления отмечались в обзоре первого периода эллинизма, втой религиозной сфере, где Восток как таковой был наиболееактивен. Растущий престиж восточных богов и культов впределах Западного мира предопределил ту роль, которуюпредстояло играть Востоку во втором периоде, когдапревосходство перешло к нему. Это была религиозная роль,несмотря на то, что греческий вклад в эллинистическое целоебыл вкладом в светскую культуру.

В итоге мы можем точно определить первую половинуэллинизма, которая продолжалась приблизительно дохристианской эры и главным образом характеризоваласьгреческой светской культурой. Для Востока это было времяподготовки к его новому проявлению, сравнимое синкубационным периодом. Мы можем только предполагатьпоследующую вспышку основательных трансформаций, которыедолжны были произойти там в это время под поверхностьюэллинизма. За исключением восстания Маккавеев, едва лисуществовал какой-либо признак самоутверждения восточныхобществ в пределах эллинистического круга периодапротяженностью от Александра до Цезаря. За пределами этогокруга основание Парфянского царства и возрождение маздеизмасоответствуют воздействию иудаизма внутри эллинистическогомира. Эти события в действительности мало затронули какобщую картину ассимилирующей Эллады, так и общую картинуВостока, ассимилированного во время этого периода.

Тем не менее, этот латентный период был исполненглубокого значения в истории жизни Востока. В греческоймонополии на все формы интеллектуального выраженияодновременно существовали и ориентальный дух, и аспекты егоподавления и освобождения: подавления -- потому что этамонополия лишала его исконных средств выражения и усиливалафальшь при выражении его содержания; освобождения -- потому что греческая понятийная форма предполагала длявосточного ума совершенно новую возможность освещениязначения его собственного наследия. Мы уже видели, чтонакануне эллинизма начался подъем пересекающихся духовныхпринципов за пределами большей части народных традиций; ноон был логическим показателем, которому греческий духпредоставил возможность осуществления. В Греции изобрелилогос, абстрактное понятие, метод теоретического описания,систему убеждения -- одно из величайших открытий вистории человеческого разума. Этот применимый к любомупонятию формальный инструмент эллинизм предоставил Востоку,чье самовыражение могло теперь извлечь из него пользу.Эффект, отсроченный в своем проявлении, был неизмеримым.Ориентальная мысль была непонятийной, выраженной в образахи символах, скорее маскирующей свои окончательные цели вмифах и ритуалах, чем излагающей их логически. Она былаограничена устойчивостью своих древних символов и былаосвобождена из этого заключения благодаря живительномудыханию греческой мысли, который дала новый толчок иодновременно подходящий инструмент для любых тенденцийабстрагирования, с которыми работали прежде. По сути,ориентальное мышление оставалось мифологическим, что сталоясно, когда оно заново представило себя в мире; но оно темвременем училось переносить "той идеи в форму теорий иприменять, разъясняя, рациональные понятия вместочувственных образов. Таким образом, определенноепостулирование системы дуализма, астрологического фатализмаи трансцендентного монотеизма произошло с помощью греческойконцептуализации. Получив статус метафизических учений, онистали общераспространенными, и их сообщения могли бытьадресованы всем. Это греческий дух освободил восточнуюмысль от рабства ее собственного символизма и далвозможность в обдумывании логоса открыть себя. И это былооружием, приобретенным из греческого арсенала, с которымВосток, когда пришло его время, перешел в контрнаступление.

Неизбежным результатом развития такого рода явилосьсмешение, но здесь очевидна и опасность, свойственная ему втом, что касается подлинной сущности ориентальной мысли.Потерей специфики расплачивались за каждую генерализациюили рационализацию. В частности, греческое доминирующеевлияние, естественно, искушало восточных мыслителейизвлекать пользу из престижа всего греческого, выражая своиисходные положения не прямо, но под маской аналогий,собранных по мелочи из греческой традиции мысли. Поэтому,например, астрологический фатализм и магия могли быть одетыв покровы стоической космологии с ее учениями о симпатии икосмическом законе, религиозный дуализм -- в покровыплатонизма. Для сторонников ассимиляции это былоопределенно началом мира; но мимикрия таким образом началавызывать ответную реакцию дальнейшего роста восточного умаи предоставлять историкам специфические проблемыинтерпретации. Явление, которое Освальд Шпенглер называл,пользуясь термином из минералогии, "псевдоморфозом", будетзанимать наше внимание в дальнейшем (см. ниже, гл. 2).Существует другое, возможно, более глубокое воздействие,которое греческое доминирующее влияние оказало навнутреннюю жизнь Востока, воздействие, котороесуществовало, чтобы проявиться только много позже:разделение ориентального духа на поверхностные и скрытыетечения, на открытую и тайную традиции. Влияние греческогообразца для подражания имело не только стимулирующий, но ирепрессивный эффект. Его избранные стандарты действовалиподобно фильтру: то, что поддавалось эллинизации,укрепилось и извлекло пользу из положения в свете, то естьстало частью высшей формации космополитической культуры;остальное же, радикально отличное и не ассимилированное,было исключено и ушло в подполье. Это "иное" не моглочувствовать себя представленным в традиционных творенияхлитературного мира; не могло найти своего места в общемстрое идей. В противопоставлении своего идейного посыладоминирующему оно должно было выработать собственный язык;и эти поиски стали делом длительного тяжелого труда. Посвоей природе оно было наиболее подлинным и самобытнымвыражением духа Востока, чье будущее больше, чем прошлое,было подчинено этим условиям подпольного существования.Поэтому духовная монополия Греции объясняла рост невидимогоВостока, чья тайная жизнь формировала антагонистическоеподводное течение под поверхностью общенароднойэллинистической цивилизации. Процессы глубокойтрансформации, далеко идущие новые линии поведения должныбыли быть скрыты в этом периоде подавления. Мы,действительно, не знаем их; и все наше описание не давалобы оснований предположить внезапного прорыва новогоВостока, если бы мы не были свидетелями поворота эпохи, помощи и масштабу которого мы можем сделать выводы обинкубационном периоде.

То, что мы действительно видели в данном периоде,приблизительно совпало с началом христианства, являясьпрорывом Востока. Подобно долго заключенным водам, его силысломали твердую поверхность эллинизма и наводнили древниймир, хлынув в созданные греками формы и наполняя их своимсодержанием, помимо этого создавая собственные новыенапластования. Превращение эллинизма в религиознуюориентальную культуру поставило его на ноги. Время прорывабыло, вероятно, обусловлено совпадением двух одновременныхсобытий -- завершения подпольного роста Востока,которое дало ему возможность выйти на свет, и готовности,даже глубокой потребности Запада в религиозном обновлении,которое объяснялось всем духовным положением этого мира иего склонностью энергично реагировать на послание Востока.Это одновременное взаимодействие активности ивосприимчивости было похоже на беседу, наблюдавшуюся тремястолетиями ранее, когда Греция наступала на Восток.

Теперь важно признать, что в этих событиях мы имели делоне с реакцией древнего Востока, но с новым явлением,которое в эти решающие часы вышло на историческую сцену."Древний Восток" умер. Новое пробуждение не означалоклассического воссоздания его освященного веками наследия.И даже не новая концептуализация ранней ориентальной мыслибыла действительной сущностью движения. Традиционныйдуализм, традиционный астрологический фатализм,традиционный монотеизм -- все были очерчены в немвместе с такой специфически новой отличительной чертой,которая в настоящей обстановке содействовала представлениюнового духовного принципа; и то же самое справедливо дляиспользования греческих философских терминов. Необходимовыделить этот факт с самого начала в связи с сильнымвоздействием по-другому созданных внешних проявлений,которые долго вводили историков в заблуждение относительноструктуры мышления, поставленной перед ними, исключаяхристианство, просто дополняющее оставшееся от старыхтрадиций. Все они фактически проявились в новом потокесимволов древней ориентальной мысли, действительно, целоммифологическом наследии: представления и образы Библии;элементы учения и терминологии греческой философии, вчастности платонизма. В самой сути синкретической ситуациизаложено, что все эти различные элементы являютсядоступными и могут сочетаться как угодно. Но синкретизм кактаковой представлял только внешние аспекты, а не сущность явления.

Внешний аспект приходил в беспорядок из-за своегосостава, а вернее, из-за ассоциаций со старыминаименованиями. Однако, хотя эти ассоциации никоим образомне были неуместными, мы можем различить новый духовныйцентр, вокруг которого теперь кристаллизовалисьтрадиционные элементы, единство среди разнообразия; и это,скорее, чем синкретическое значение явления, являлосьистинной сущностью того, с чем мы столкнулись.

Если мы признаем этот центр как автономную силу, тогдамы должны сказать, что он заставляет использовать, скорее,элементы, чем то, что они составляют своим слиянием; ицелое, до такой степени сознательное, что, несмотря на егоярко выраженный синтетический характер, оно могло бытьпонято не как продукт непреднамеренного эклектизма, но какоригинальная и устоявшаяся система представлений. Еще этасистема выявила сходство в массе коренным образомотличающегося материала, которое раскрывалось только принадлежащем исследовании, то есть интерпретация уже давалаоснования для предварительного знания о лежащем в основеединстве. Невозможно отказаться ни от наблюдавшейся такимобразом определенной цикличности доказательств, ни отсубъективного элемента, включенного в интуитивноепредвидение цели, по направлению к которой двигаласьинтерпретация. Это, однако, представляет собой сущность иопасность исторической интерпретации, которая пользуетсяуказанием первого впечатления от материала и становитсядоказанной только благодаря результату, его внутреннейубедительности или правдоподобию, и прежде всегопрогрессивно подтвержденному опыту с предметами,занимающими свое место при контакте с гипотетическойсистемой.

Теперь мы дадим краткий перечень явлений, в которыхориентальная волна проявила себя в эллинистическом мирепримерно с начала христианской эры и далее. Это, восновном, следующие: распространение эллинистическогоиудаизма, и особенно расцвет иудаистской философии вАлександрии; распространение вавилонской астрологии имагии, совпавшее с общим ростом фатализма в Западном мире;распространение разнообразных восточных мистических культовв эллинистическо-римском мире и их перерождение в духовныемистические религии; подъем христианства; расцветгностических движений и великое формирование системы внутрии за пределами христианской структуры; трансцендентальныефилософии поздней античности, начиная с неопифагорейства изаканчивая неоплатонической школой. Все эти явления,различные сами по себе, в широком смысле взаимодействовали.Их учения имели важные точки соприкосновения в общей и дажев расходящейся части общей атмосферы мысли: литературакаждого могла дополнить наше понимание других учений. Болееочевидно, что сродству духовной сущности способствовалапериодичность типических систем выражения, специфическихобразов и формул, встречающихся на протяжении развитиялитературы целой группы. У Филона Александрийского мывстречаемся, помимо платонических и стоических элементов,пересекающихся с иудаистской сущностью, также с языкоммистических культов и зарождающейся терминологией новогомистицизма.

Мистические религии, со своей стороны, имели сильныевзаимосвязи с астральным комплексом представлений.Неоплатонизм был широко открыт всем языческим и особенновосточным религиозным знаниям, претендующим на античность иореол духовности. Христианство, даже в своих"ортодоксальных" проявлениях, имело с самого начала(особенно при св. Павле) синкретические аспекты, которые внесравненно большей степени присутствовали в егоеретических ответвлениях: гностические системы сочетали все -- восточные мифологии, астрологические учения,иранскую теологию, элементы иудаистской традиции,библейские, раввинистические или оккультные, христианскиепредставления, спасение -- эсхатологию, платоническиетермины и понятия. Синкретизм достиг в этом периоде своейнаибольшей эффективности. Он больше не придерживалсяопределенных культов и не беспокоился об их престиже, нонаполнил собой мышление целого столетия и показал себя вовсех областях литературного выражения. Следовательно, ниодно из явлений, перечисленных нами, не может бытьрассмотрено отдельно от остальных. Если синкретизм,смешение данных представлений и образов, т.е. совмещенныетечения нескольких традиций, являлся только формальнымявлением, которое оставило открытым вопрос о его умственномсодержании, то внешняя привлекательность определила егопопулярность. Являлся ли он одним из многих феноменовтакого типа и чем он вообще являлся? -- спрашиваем мыперед лицом такого сложного явления. Что было организующейсилой синкретизма? Мы сказали перед предварительнымопределением, что, несмотря на "синтетическую" внешнююсторону, новый дух не был непреднамеренным эклектизмом. Чемтогда был направляющий принцип и каково направление?

Чтобы получить ответ на этот вопрос, давайтесконцентрируем наше внимание на определенной характеристикементальных отношений, которые более или менее отчетливосуществовали на всем протяжении развития целой группы,независимо от сущности и интеллектуального уровня,значительно различающихся в других отношениях. Если приисследовании этих общих фигур мы находим духовный принцип,который не был представлен в отдельных элементах состава,мы можем определить его как истинную действующую силу.Теперь подобный неизведанный принцип можно, в сущности,различить, хотя бы в некоторых определенных чертах, на всемпротяжении существования уже отмеченной нами литературы.

Он появляется повсюду в движениях, приходящих с Востока,и наиболее очевидно в той группе духовных движений, которыеобъединяются под именем "гностические". Мы можем, такимобразом, взять более поздние в качестве наиболеерадикальных и непреклонных представителей нового духа иможем, в результате, назвать общий принцип, который, менееопределенно выраженный, распространился за пределы областисобственно гностической литературы аналогично"гностическому принципу". Какой бы ни была польза отподобного расширения значения имени, определенно, чтоизучение этой специфической группы не только чрезвычайноинтересно само по себе, но также может предоставить если неключ к целой эпохе, то по крайней мере жизненно важноесодействие его отысканию.

Я лично склонен считать данную серию явлений, в которойориентальная волна проявила себя в различных преломлениях иреакциях, этим гипотетическим гностическим принципом, и явезде доказываю свое мнение. Однако если подобная точказрения допущена, она заключает в своем значенииограничение, которое может быть определено как общийзнаменатель, могущий носить много масок и допускающиймножество степеней ослабления и компромисс с конфликтующимипринципами. Она может поэтому во многих случаях быть толькоодним из элементов в комплексе интеллектуальных мотивов,лишь частично действенным и не полностью осуществленным вобобщенном целом. Но новый фактор, где бы он ни заставилсебя почувствовать, и его наиболее глубокое откровениеявляются основанными на так называемой собственногностической литературе. К этой проблеме мы теперь иобратимся, попробовав позднее (Часть III) выразить весть,провозглашенную в этих текстах, в более широком контекстесовременной культуры.