• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Когда Иисусу было тридцать лет с небольшим, в жизни его наступил крутой перелом: медленное и размеренное существование в галилейской провинции сменилось стремительной чередой событий, которая спустя несколько лет привела его к Голгофе. Связан этот перелом был с еврейским пророком по имени Йоханан (Иоанн).

Ещё с первого века нашей эры этот пророк стал известен как Иоанн Креститель. Русское слово «Креститель» может оказаться несколько обманчивым, как если бы оно имело отношение к «кресту». На знаменитой картине Александра Иванова «Явление Христа народу» Иоанн изображён с крестом. На самом деле в греческом оригинале ассоциация со словом «крест» отсутствует. Если переводить буквально, греческое «Баптистэс» означает «Омыватель», «Омывающий». (Видимо, перевод еврейского «га-Товель» или арамейского «Тавела», с аналогичным значением.) Из русских аналогов, пожалуй, лучше всего подошло бы «Купала» (т. е. Иоанн Купала), но, к сожалению, для переводов это не годится из-за устойчивых языческих ассоциаций.

О жизни Иоанна, предшествующей его выходу на проповедь, мы практически ничего не знаем. Нехристианские источники об этом молчат, а из источников христианских мы располагаем лишь первыми двумя главами Евангелия от Луки, которые, как мы уже убедились, не вполне надёжны. Повествования об Иоанне Крестителе — такая же богословская и литературная стилизация, как и большая часть остального в этих главах. За отправную точку Лука взял ветхозаветный рассказ о рождении пророка Самуила, и Иоанн представлен как своего рода новый Самуил.

Остановимся на нескольких деталях, которые могут быть достоверны. Прежде всего, Иоанн был единственным сыном одного из священников иерусалимского Храма. Это означает, что он и сам был священником: более того, от него ожидалось, что он пойдёт по стопам отца. Скорее всего, воспитывали его именно с учётом этого высокого предназначения. Однако мы видим, что уже во взрослом возрасте (после смерти Захарии?) Иоанн отказался от отведённой ему роли. Он порвал со своей средой (иерусалимским священством), а также предписанными ей ритуалами очищения от грехов. Безусловно, такое поведение было скандальным и означало глубокий разрыв с семейными традициями. Что привело Иоанна к этому разрыву, какие разочарования, какие новые знакомства или мистический опыт, мы не знаем. Евангелист Лука, склонный к сглаживанию острых углов, ничего об этом конфликте не упоминает.

Некоторые исследователи пытаются найти ключ к биографии Иоанна в Лк 1:80: «Младенец (Иоанн) возрастал и укреплялся Духом, и был в пустынях до дня явления своего Израилю» (Лк 1:80). Спрашивается, почему он был «в пустынях»? Не с юного ли возраста, если судить по формулировке этого стиха? Отсюда популярная некогда гипотеза, что Иоанн рано попал под влияние монашеской секты ессеев (возможно, даже воспитывался в их среде, если его родители рано умерли). Аргументы высказывались такие.

• Связь с пустыней. Если не считать, что Иоанн был в пустыне один, то может подразумеваться его связь с некой сектой пустынников. По сведениям Иосифа Флавия, ессеи усыновляли детей и наставляли их в своих обычаях («Иудейская война» 2.8.2). Если Лк 1:80 подразумевает, что Иоанн находился в пустыне с юности, то его воспитание у ессеев — реальная возможность.

• Цитата из Книги Исаии. Когда Иоанн вышел на проповедь, он объяснял значение пустыни через Ис 40:3: «Глас вопиющего: в пустыне приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему...» В этих же целях к Ис 40:3 апеллировали и ессеи-кумраниты (см. ессейский «Устав общины»: 1QS 8:12–16; 9:19–20).

• Критика храмового культа. Иоанн вышел из среды храмового священства, но стал критически относиться к храмовым ритуалам. (По-видимому, это отражало не сомнение в культе как таковом, а недовольство коррумпированным, испорченным состоянием священства.) Аналогичную критику мы находим у кумранитов.

• Омовения. Можно провести параллель между Иоанновым крещением и ессейскими ритуальными омовениями во очищение и освящение (1QS 3:4–5, 9).

• Апокалиптизм. Иоанн, каким он предстаёт в своей проповеди, жил в напряжённом ожидании развязки мировой истории, конца века сего. Кумраниты также ждали, что вот-вот явится Мессия (собственно, даже два Мессии — помазанный Царь и помазанный Первосвященник).

Тем не менее у этой гипотезы есть и серьёзные недостатки.

• Пустыня — это не только ессеи. Не одни ессеи уходили в пустыню. Иосиф Флавий сообщает об одном таком отшельнике по имени Баннус: он жил в пустыне, одевался в одежду из древесной коры, питался растениями и часто совершал омовения холодной водой («Автобиография» 11–12). При этом Баннус не принадлежал к ессеям. Вообще для людей, желавших уединения, строгости и аскезы, уйти в пустыню было достаточно естественно, особенно если они при том ожидали апокалиптической развязки мировой истории: согласно широкому убеждению, возвращение в пустыню должно предшествовать окончательному Искуплению.

• Иоанн — одиночка. Источники не содержат ни малейшего указания на связь Иоанна с каким-либо широким движением или течением в иудаизме. Он выглядит одиночкой. Более того, кумраниты стремились к уединению и основные свои учения не сообщали обществу, — Иоанн же, наоборот, шёл к людям.

• Различные омовения. Ессеи практиковали регулярные, частые омовения, — Иоанн же возвещал одно-единственное крещение, которое должно спасти от грядущего Суда. Ни из чего не видно, что у Иоанна можно было омыться во оставление грехов более одного раза.

• Различные интересы. У Иоанна мы не находим целого ряда интересов, которые характерны для кумранитов: календарь, детальная обрядовость. Да и вообще ессеи были суровыми законниками, которые даже фарисеев обвиняли в легкомысленных послаблениях, а об Иоанне такого сказать нельзя.

• Сомнительное толкование Лк 1:80. Лк 1:80, скорее всего, означает лишь то, что Иоанн был в пустыне перед выходом на проповедь (подобно тому, как сорок дней в пустыне провёл перед проповедью Иисус).

• Отсутствие свидетельств. Не только в Новом Завете не упоминается о связи Иоанна с кумранитами, но и ни в одном кумранском тексте не упоминается Иоанн.

Таким образом, популярная некогда гипотеза о кумрано-ессейских связях Иоанна, хотя и не поддаётся чёткому опровержению, лишена достаточного основания. Разумеется, теоретически нельзя исключать, что в какой-то момент жизни на Иоанна повлияли ессеи, но необходимости в такой гипотезе нет. И уж конечно, в период своей публичной проповеди Иоанн не был ессеем.

Главные источники, из которых мы узнаём содержание Иоанновой проповеди, это Евангелие от Марка и источник Q (как он реконструируется по Евангелиям от Матфея и Луки). Евангелие от Марка содержит следующее лаконичное сообщение:

Явился Иоанн, крестя в пустыне и проповедуя крещение покаяния для прощения грехов. И выходили к нему вся страна Иудейская и иерусалимляне, и крестились от него все в реке Иордан, исповедуя грехи свои. Иоанн же носил одежду из верблюжьего волоса и пояс кожаный на чреслах своих, и ел акриды и дикий мёд. И проповедовал, говоря: «Идёт за мною Сильнейший меня, у которого я недостоин, наклонившись, развязать ремень обуви его. Я крестил вас водой, а он будет крестить вас Духом Святым».

(Мк 1:4–8)

Кое в чём Марк явно преувеличивает: едва ли к Иоанну выходила в буквальном смысле «вся» (sic!) Иудея. Возможно, есть и элемент анахронизма: фраза «он будет крестить вас Духом Святым» (ст. 8) задним числом вкладывает в уста Иоанна предсказание об одном из важных аспектов раннего христианства. В остальном же свидетельство Марка опирается на подлинную традицию.

Прежде всего мы видим основное содержание Иоанновой проповеди: призыв к покаянию. Само по себе это не является чем-то экстраординарным, поэтому энтузиазм иудеев был бы непонятен, если бы Марк не пояснил контекст этого призыва: Иоанн учил, что в самое ближайшее время наступит драматическая развязка мировой истории, конец века сего. Поэтому те израильтяне, которые в чём-то уклонились от заповедей Торы, срочно должны покаяться: суд Божий будет суровым. Интересно, что очищение от грехов необходимо было проходить не в иерусалимском Храме через установленные жертвоприношения, а через омовения в Иордане. Как мы уже отметили, здесь предполагалась критика храмового культа. Более подробно проповедь Иоанна излагается в Q, который с разной степенью точности воспроизведён у Матфея и Луки:

В греческом оригинале текст практически идентичен. Единственная достойная внимания разница состоит в том, что у Матфея резкая отповедь Иоанна обращена к фарисеям и саддукеям, а у Луки — ко всему народу. Сложно сказать, какой вариант лучше отражает версию Q, но это и непринципиально, поскольку оба, скорее всего, отражают аутентичные стороны Иоаннова учения. Заметим, что разговаривает здесь Иоанн тоном не просто резким, но даже оскорбительным: вместо «порождения ехиднины» лучше было бы перевести «гадючье отродье!». Негативный подтекст здесь связан прежде всего с оскорблением рода («змеиное отродье» = «ваши предки и родители суть змеи», «вы рождены змеями»).

Иными словами, согласно Иоанну, происхождение от Авраама не гарантирует спасение, а храмовые обряды по очищению от грехов также неэффективны. Соответственно, доколе человек не приведёт свою жизнь в соответствие с волей Божьей, он считается не «сыном Авраама», а «сыном змеи» (т. е. метафорически ублюдком, бастардом). В скором апокалиптическом Суде же Бог будет подобен садовнику, который подрежет под корень такие гнилые деревья, а также земледельцу, который после урожая сжигает ненужную солому. От беспощадного огня может спасти только вода — водное омовение в реке Иордан. Да и то лишь в случае, когда омовению будет сопутствовать изменение жизни.

В отличие от Матфея Лука счёл нужным привести некоторые иллюстрации того, что входило в изменение жизни:

И спрашивал его народ: что же нам делать? Он сказал им в ответ: у кого две одежды, тот дай неимущему, и у кого есть пища, делай то же.

Пришли и мытари креститься, и сказали ему: учитель! Что нам делать? Он отвечал им: ничего не требуйте более определённого вам.

Спрашивали его также и воины: а нам что делать? И сказал им: никого не обижайте, не клевещите, и довольствуйтесь своим жалованием.

(Лк 3:10–14)

Отсюда видно, что Иоанн Креститель ощущал свою преемственность с такими великими пророками древности, как Исаия и Амос, которые уделяли особое внимание социальной этике и справедливости.

Не вполне ясно, как именно представлял себе Иоанн дальнейший апокалиптический сценарий. Кто именуется здесь «Сильнейшим»? Для евангелистов это явно Иисус. Но кого имел в виду Иоанн? (Проповеди Крестителя, как они отображены в Евангелиях, дошли до нас уже в христианской обработке.) В современной науке существуют четыре основных мнения относительно «Сильнейшего».

• «Сильнейший» — это сам Бог Израилев. Пророчество Малахии (Мал 3:1: «вот, Я посылаю ангела моего, и он приготовит путь предо Мною»), которое очень рано стало ассоциироваться с Иоанном Крестителем (Мк 1:2; Мф 11:10/Лк 7:27), предполагает, что за пророком-вестником идёт сам Бог. Однако это не очень вяжется с общей риторикой: «у которого я недостоин развязать ремень обуви», — так говорят не о Боге, а о людях. Да и вообще превосходство Бога — истина почти банальная (во всяком случае, таковой она была для иудеев I века), чтобы возвещать её столь торжественно и туманно. Или фраза про «ремень обуви» является христианской редакцией?!

• «Сильнейший» — это «Сын Человеческий» (см. Дан 7:13–14). Апокалиптические предсказания из Книги Даниила наложили огромный отпечаток на первохристианскую апокалиптику (см. Мк 13; Иоаннов Апокалипсис и т. д.). Слабость данной теории состоит в том, что пока не найдено достаточных доказательств тому, что в иудаизме Второго Храма вообще существовала традиция интерпретации Даниилова «Сына Человеческого» как фигуры, грядущей перед Концом.

• «Сильнейший» — это (давидический?) Мессия. Выглядит самой простой возможностью, но есть сомнения, что дело обстоит так просто: как показали современные штудии, эсхатологические и мессианские чаяния в иудаизме Второго Храма отличались глубоким многообразием, и чёткой концепции грядущего «Мессии» не существовало. Более того, те тексты, которые ближе всего подходят к этой концепции, не ассоциируют с ним огонь (см., например, Псалмы Соломона 17).

• Иоанн и сам точно не знал, кого ждёт. На первый взгляд это странная теория, но если задуматься, Иоанн мог не иметь разработанного апокалиптического сценария. Достаточно вспомнить, как он посылал гонцов к Иисусу: «Ты ли Тот, который должен придти, или ожидать нам другого?» (Мф 11:3/Лк 7:19). Этот вопрос отражает неуверенность и отсутствие чёткой концепции.

Автору этих строк представляется, что наименее вероятна первая версия, а наиболее вероятна — последняя. У Иоанна могли быть те или иные догадки и предположения, но он предпочитал высказываться метафорически и несколько туманно, не претендуя на детальное знание воли Божьей. Придёт ли помазанный давидический царь, или помазанный первосвященник, или архангел Михаил, или «Сын Человеческий», или Мелхиседек, или пророк, подобный Моисею, — версии, которые так или иначе появлялись в разных направлениях иудаизма, — вопрос оставался открытым. Иоанн не считал, что ему открыто ведение в данном вопросе. Главным было не то, кого именно Бог пошлёт перед Концом, а то, как надлежит к этому Концу подготовиться.

Из синоптических Евангелий мы узнаём, что Иисус был среди тех, кто откликнулся на призыв Иоанна. Как это произошло, мы не знаем. И как вообще распространялась Иоаннова весть? Из евангельских описаний можно подумать, что Иоанн всё время находился на одном месте, где-то на Иордане, а остальные к нему приходили. Это, конечно, сильное упрощение: откуда люди узнавали, что им вообще надо куда-то идти? Скорее всего, поначалу Иоанн сам странствовал по городам и деревням Иудеи, призывая к покаянию, то есть был бродячим проповедником, как и впоследствии Иисус. Впоследствии, когда он обрёл учеников, он мог позволить себе осесть более или менее в одной точке, а по Иудее ходили с проповедью его ученики. (Опять же так впоследствии обстояло дело и с Иисусом.)

Судя по Евангелиям, Иисус и Иоанн познакомились на Иордане. Это значит, что крещение Иисуса относится ко второму этапу деятельности Иоанна: он уже закончил свою деятельность бродячего пророка и только крестил, — проповедовали же его ученики. По всей видимости, где-то в 27 году в Сепфорисе появились ученики Иоанна, зовущие галилеян к покаянию. Мы не знаем, сколь успешна была их проповедь в этих местах. Мы не знаем, откликнулись ли на их призыв Мария, мать Иисуса, а также его братья и сёстры. К тому моменту Иосиф уже умер, и Иисус был старшим мужчиной, а значит, старшим авторитетом в патриархальной семье, поэтому разумно предположить, что из всей семьи Иисус крестился не один. Скорее всего, они либо отправились к Иоанну всей семьёй, либо (более вероятно) по очереди, причём сначала старшие братья.

Ни один из евангелистов не останавливается на деталях этого события. Более того, видно, что сам факт крещения Иисуса их смущает. Ведь Иоанн крестил в покаяние! Не означает ли это, что Иисус (в представлении христиан — Мессия!) ощущал себя в чём-то греховным, ощущал необходимость в покаянии? Более того, не означает ли это некоторую вторичность Иисуса по отношению к Иоанну? Уже Марк, самый первый из евангелистов, спешит сразу перейти к событиям, имевшим место сразу после крещения, а о самом крещении упоминает мимоходом:

Пришёл Иисус из Назарета Галилейского и крестился от Иоанна в Иордане. И когда выходил из воды, то увидел разверзающиеся небеса...

(Мк 1:9–10)

Последующие евангелисты пытались, перерабатывая Марка, как-то уйти от неудобных богословских подтекстов. Скажем, Матфей ввёл длинный диалог между Иоанном и Иисусом, где Иоанн отговаривает Иисуса и даже признаёт своё недостоинство перед Иисусом:

Иоанн удерживал его и говорил: мне надобно креститься от тебя, и ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: оставь теперь, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду. Тогда Иоанн допускает его.

(Мф 3:14–15)

Однако даже этот благочестивый диалог (скорее всего, полностью выдуманный) в конечном счёте не объясняет, зачем ещё Иисус мог креститься, если не в покаяние. Фраза «так надлежит нам исполнить всякую правду» слишком уж туманна и, в сущности, сводится к «потому что так надо». А почему надо, неизвестно.

Лука избрал иной метод. В отличие от Матфея он решил не акцентировать лишний раз внимание на богословской проблеме, а перенёс всё внимание на окружающие события и даже создал впечатление, что Иисуса крестил не Иоанн. Достигнуто это было следующим образом:

Ирод же... заключил Иоанна в темницу. Когда же крестился весь народ, и Иисус, крестившись, молился, отверзлось небо...

(Лк 3:19–21)

О крещении упомянуто здесь совсем уж вскользь, причём у несведущего читателя может даже сложиться впечатление, что Иисус крестился отдельно от народа, когда Иоанн уже был арестован!

Всё же эти ухищрения были не вполне удовлетворительны: зачем всё-таки крестился Иисус? Поэтому следующий из канонических евангелистов, Иоанн, вообще убирает всякое упоминание о крещении Иисуса, будь то у Иоанна или как-нибудь ещё. Иоанн и Иисус просто встречаются, и Иоанн напрямую свидетельствует о высоком мессианском статусе Иисуса, но о крещении ни слова:

На другой день видит Иоанн идущего к нему Иисуса и говорит: вот Агнец Божий, который берёт на себя грех мира. Этот тот, о котором я сказал: за мной идёт Муж, который стал впереди меня, потому что Он был прежде меня...

(Ин 1:29–30)

Столь явные попытки замять проблему весьма показательны. Во-первых, они подтверждают, что крещение Иисуса — исторический факт, что это событие не выдумано: кто из христиан стал бы измышлять себе на голову такие сложности? Во-вторых, здесь есть нечто, требующее объяснения. В самом деле, зачем Иисус принял это омовение?

Единственным интеллектуально честным ответом будет следующий: Иисус крестился в покаяние. Призыв Иоанна он отнёс в том числе и к себе и счёл необходимым сделать всё, что требовал пророк, для спасения от эсхатологического Суда. Иисус поверил Иоанну, что на Израиль и вообще всё человечество грядёт Суд Божий, и поверил, что для спасения во время этого Суда надо исполнять волю Божию так, как указывал Иоанн.

Вот он, тот вывод, который был настолько не по душе апологетам. Между тем он почти наверняка правилен. Некоторые мыслители делают отсюда вывод, что историческая наука «опровергает» традиционное христианство: ведь халкидонский догмат ясно говорит, что Иисус не грешил. Но если Иисус крестился в покаяние, то он усматривал у себя нужду в покаянии. А раз он считал, что ему покаяние необходимо, то он себя считал человеком грешным. А если он считал себя человеком грешным, то он не думал о себе того, что думает о нём халкидонский догмат... Не только секулярные историки, но и многие либеральные христиане (особенно протестантского направления) принимают этот вывод.

Не стоит, однако, спешить. Пожалуй, лучше прислушаться к голосу тех исследователей, которые считают, что, хотя с чисто научной, исторической точки зрения вышеупомянутый расклад вполне возможен, всё же не всё так просто. Скажем, в иудаизме существовала идея, что праведник, даже не будучи грешен лично сам, может приносить покаяние от лица всего израильского народа. Таковы, в частности, некоторые молитвы Ездры:

Боже мой! Стыжусь и боюсь поднять лицо моё к Тебе, Боже мой, потому что беззакония наши стали выше головы, и вина наша возросла до небес. Со дней отцов наших мы в великой вине до сего дня...

(Езд 9:6–7)

Поскольку сейчас мы ведём исследование сугубо исторического плана, имеет смысл воздержаться от вердикта по вопросу о том, с чьими грехами ассоциировал в первую очередь Иисус своё крещение: своими собственными или всего народа Израильского.

После крещения жизнь Иисуса резко меняется. Конец размеренным трудовым будням в Назарете — перед нами уже не ремесленник, не простой строитель-каменщик, но пророк, причём весьма похожий на Иоанна. С чем связана эта перемена? Отчасти, безусловно, с горячей проповедью Иоанна. Его речи пробудили то, что доселе дремало в душе Иисуса. А ещё, видимо, с неким необычным мистическим переживанием, бывшим при крещении. Об этом опыте рассказывает Евангелие от Марка (к сожалению, в краткой и сильно стилизованной форме):

И когда выходил из воды, тотчас увидел разверзающиеся небеса и Духа, как голубя, сходящего на него. И глас был с небес: Ты Сын Мой возлюбленный, в котором моё благоволение.

(Мк 1:10–11)

Заметим прежде всего, что в греческом оригинале Марк говорит о видении именно Иисусу: открывшиеся небеса увидел только Иисус. В Синодальном переводе вставлено лишнее слово: «тотчас увидел Иоанн разверзающиеся небеса». Это неправильно: для Марка существенно, что речь идёт о некой тайне, которую пока разделяют лишь Бог и Иисус и к которой далеко не сразу и постепенно прикоснутся другие люди. (Библеисты называют эту марковскую тему мотивом «мессианской тайны».) Лишь последующие авторы стали утверждать, что видение было публичным: это мы видим уже у Матфея (Мф 3:16–17), а Лука думает, что на Иисуса опустился Дух в виде материального, физического голубя (Лк 3:22)!

Комментировать этот отрывок с исторической точки зрения крайне сложно, если вообще возможно: разумеется, у нас нет ни малейшей возможности установить, что именно увидел или услышал Иисус. По всей видимости, чем бы оно ни было, Иисус впоследствии рассказал об этом ближайшим ученикам, и в конце концов через цепочку в устной традиции видение попало в Евангелие от Марка. В нынешней своей форме описание крайне стилизовано, то есть подчинено определённым литературным канонам. В частности, голос с неба (без сомнения, голос Бога) цитирует здесь Священное Писание, а именно Книгу Псалмов и Книгу Исаии. Посмотрим контекст этих отрывков:

Господь сказал мне: «ты сын Мой; Я ныне родил тебя. Проси у меня, и дам народы в наследие тебе и пределы земли во владение тебе. Ты поразишь их жезлом железным, сокрушишь их, как сосуд горшечника». Итак, вразумитесь, цари... почтите Сына...

(Пс 2:7–10, 12)

Вот Отрок Мой, которого Я держу за руку, избранный Мой, к которому благоволит душа Моя. Положу Дух Мой на него, и возвестит народам суд. Не возопиет и не возвысит голоса своего... трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит. Будет производить суд по истине...

(Ис 42:1сл.)

Эти две цитаты-аллюзии непростые. Псалом 2 возник до вавилонского плена как коронационный гимн для царей Южного царства: он исполнялся при воцарении каждого нового царя Иуды самим царём и певцом-левитом. В основе лежит та идея, что давидический царь — сын Бога (ср. 2 Цар 7:11–16). Когда в VI веке до н. э. давидическая монархия прекратила своё существование, этот псалом стал всё более связываться с упованием на грядущего Царя-Избавителя, который наведёт порядок в Иудее, а заодно и в других народах («дам народы во владение тебе»).

Текст из Исаии — часть песенного цикла о Рабе-Страдальце (символизирует израильский народ, особенно праведников). Ранние христиане очень быстро отождествили их героя с Иисусом.

Отсюда вырисовываются смыслы, которые имеет в виду Марк. Марк хочет сказать, что, когда Иисус крестился, Бог сразу открыл ему его предназначение: с одной стороны, стать обетованным царём Израиля (Пс 2), а с другой — пройти путём страдания за народ Божий (Ис 42). Более того, крещение, возможно, рассматривается как своего рода акт мистического помазания, когда сам Бог провозглашает царское достоинство Иисуса.

Создаётся впечатление, однако, что Марк (или его источник) в богословских целях несколько упростил ситуацию, и переход от Иисуса-строителя к Иисусу — мессианскому пророку был менее внезапным. Мы знаем, что Иисус и Иоанн какое-то время общались, были знакомы, но о мессианском достоинстве Иисуса речь между ними не заходила. Кроме того, согласно одному из древнейших христианских текстов, Сыном Божиим Иисус был назван лишь после воскресения (Рим 1:3сл.). (Данный кусок из Послания к Римлянам намекает на то, что марковское описание представляет собой более позднюю стадию развития традиции. И поначалу тот же Пс 2:7 связывался лишь с воскресением Иисуса: Деян 13:33; Евр 1:5.) Конечно, вполне возможно, что отрывки вроде Пс 2:7 и Ис 42:7 обдумывались Иисусом, но сомнительно, что эти отрывки и идеи свалились к нему в одночасье как снег на голову.

Скорее всего, сразу после крещения Иисус ощутил лишь, что призван Богом к некой миссии, и эта миссия связана с миссией Иоанна. Он понял, что после встречи с Иоанном не может просто взять и вернуться к прежней жизни в Назарете. Но что делать? К чему зовёт Бог? В этом требовалось разобраться.

Приняв омовение в Иордане, Иисус не вернулся в Назарет, но не присоединился сразу и к ученикам Иоанна. Вместо этого он отправился в пустыню. Несомненно, он знал, что и Иоанн перед выходом на проповедь ходил в пустыню. Он также знал из священных Писаний, что некоторые библейские герои, которых призывал Бог, на какое-то время уединялись в пустыне (Моисей: Исх 34:28; Илия: 3 Цар 19:8).

Что произошло с ним в пустыне? Евангелие от Марка сообщает лишь о том, что он был там сорок дней и что он пережил там тяжёлые искушения (Мк 1:12–13). Евангелия от Матфея и Луки, опираясь на один и тот же источник Q, который они опять же слегка подредактировали, сообщают подробности. Прежде всего, они добавляют информацию, что Иисус взял на себя в пустыне очень строгий пост («постился сорок дней и сорок ночей»). Затем они сообщают о пережитых искушениях следующим образом:

И приступил к нему искуситель и сказал: «Если ты Сын Божий, скажи, чтобы эти камни сделались хлебами». Он же сказал ему в ответ: «Написано: не хлебом единым будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих».

Потом берёт его дьявол в святой город и поставляет его на крыле храма, и говорит ему: «Если ты Сын Божий, бросься вниз, ибо написано: ангелам Своим заповедает о тебе, и на руках понесут тебя, да не преткнёшься о камень ногою твоею». Иисус сказал ему: «Написано также: не искушай Господа, Бога твоего».

Опять берёт его дьявол на весьма высокую гору и показывает ему все царства мира и славу их, и говорит ему: «Всё это дам тебе, если, пав, поклонишься мне». Тогда Иисус говорит ему: «Отойди от меня, сатана! Ибо написано: Господу, Богу твоему, поклоняйся, и ему одному служи». Тогда оставляет его дьявол...

(Мф 4:3–11)

У Луки последовательность искушений иная, но в остальном сходство почти дословное (Лк 4:1–13). Конечно, было бы крайне наивно считать это буквальным и точным описанием происходившего. Неужели же некий дьявол во плоти носил Иисуса по всей Палестине, ставя его то на крышу иерусалимского Храма, то на горные вершины, а попутно дискутировал с ним о Писании? Ясно, что такое понимание абсурдно. Эти фантастические детали плюс моменты стилизации (40 дней Иисусова поста перекликаются с 40 годами Израиля в пустыне) и параллели из истории религии (ср. искушения Гаутамы Будды) наводят многих исследователей на мысль, что этому рассказу вообще доверять нельзя и он целиком и полностью выдуман.

Доводы скептиков звучат резонно, однако не будем забывать два обстоятельства. Во-первых, внутренние борения часто описываются образно. Поэтому образно-метафорический язык в данном случае ничуть не означает, что за описанием не стоит реальный опыт. Во-вторых, для Иисуса пойти после крещения в пустыню было вполне естественно (он повторял путь Иоанна), и допустить наличие у него нелёгких, мучительных раздумий тоже естественно.

Другое дело, что здесь возникает проблема гораздо более сложная: как перейти от метафоры к историческому факту? Насколько соответствует каждое искушение тем борениям, которые реально переживал Иисус? Ясно, что никакой твёрдой методологии здесь нет и быть не может. Превратить евангельское описание в правдоподобное рационализированное повествование несложно, но нет чётких критериев. Возьмём, например, первое искушение: отражает ли оно просто терзания поста, аскетическое преодоление своей плотской натуры («не хлебом единым...»)? Или, как предполагает одно популярное толкование, Иисус размышлял о возможности направить все свои силы на решение социальных, имущественных проблем народа, отодвинув в сторону духовную составляющую? Или, наоборот, перед ним возникло искушение заняться удовлетворением исключительно личных, эгоистических потребностей? А может быть, вообще идея состоит в другом: Иисус засомневался в своём божественном призвании и боролся с мыслью попросить Бога о явном и материальном знамении? Или возьмём второе искушение («на крыле Храма»): идёт ли речь об опасности некоего мистического головокружения, мистического опьянения, которое сопутствовало необычному опыту во время крещения и последующей напряжённой молитве во время голодания в пустыне («бросься вниз», и ангелы «понесут на руках»)? Или, наоборот, возникает сомнение в отсутствии божественного попечения и желание продемонстрировать его самому себе? Или Иисус размышляет здесь о пути чудотворцев и колдунов (каковые существовали и в иудейском, и в эллинистическом мире): доказать что-то народу путём чудес и сенсаций? И вообще, сцена на крыле Храма — это сугубо образное выражение, или Иисус имел некий визионерский опыт? А вот ещё третье искушение («на весьма высокой горе»). Может быть, Иисус задумался о возможности для себя политического пути? Всю жизнь он прожил в провинции и работал простым рабочим на стройке. А ведь в жилах его течёт царская кровь... Не означает ли это, что ему нужно окунуться в гущу столичных политических интриг и попытаться стяжать себе престол? Или всё надо понимать в буквальном смысле слова, и то было искушение возможностью отвернуться от Бога Израилева, от самых базовых устоев иудаизма?

Возможности этим не исчерпываются, и не требуется большого ума, чтобы за минуту не придумать ещё десяток. Не случайно рассказ об искушениях столь любим христианскими проповедниками, которые легко могут проассоциировать то или иное искушение с одним из бичуемых ими пороков. Для историка же такое неконтролируемое многообразие гибельно. Поэтому необходимо честно признать: мы не знаем и не можем узнать, что думал и переживал Иисус в эти дни. Мы знаем лишь одно: эти борения имели место, и наконец, после долгого поста, выбор был сделан. Ближайший путь стал для Иисуса ясен.

Иисус вернулся к Иоанну. Мы не знаем, о чём они говорили. Не знаем, какая иерархия отношений установилась между ними. Но мы знаем, что Иисус присоединился к тем ученикам Иоанна, которые ходили по Святой Земле, возвещая близость Суда. Об этой проповеди Иисуса мы подробнее поговорим в следующих главах, ибо Иисус, будучи человеком глубоко незаурядным, вскоре выработал ряд идей, в которых пошёл дальше Иоанна. Можно предположить, что поначалу его роль была достаточно скромна: он был не первым, а одним из многих (впрочем, недолго). По-видимому, вскоре он начал и сам совершать омовения в покаяние, его проповеди сопутствовал огромный успех, больший, чем у Иоанна. В четвёртом Евангелии отражена сцена, видимо, отражающая реальный исторический случай. У Иисуса уже есть помощники:

Пришёл Иисус с учениками своими в землю Иудейскую и там жил с ними и крестил. А Иоанн также крестил в Еноне, близ Салима, потому что там было много воды; и приходили туда и крестились, ибо Иоанн ещё не был заключён в темницу... И пришли к Иоанну и сказали ему: равви! Тот, который был с тобою при Иордане... вот, он крестит, и все идут к нему. Иоанн сказал в ответ: «Не может человек ничего принимать на себя, если не будет дано ему с неба».

(Ин 3:21–27)

Дальнейшую часть реплики Иоанна мы опускаем, ибо она вряд ли достоверна. Но это ядро достоверно. Узнав о действиях Иисуса (возможно, не до конца обговорённых с ним), Иоанн занял позицию: раз проповеди Иисуса сопутствует успех, раз люди откликаются покаянием, значит, это от Бога, и ни возражать, ни завидовать не стоит. Как мы увидим, впоследствии успехи Иисуса впечатлят его настолько, что у него возникнет мысль: а вдруг Иисус и есть тот самый «Сильнейший», который должен прийти перед наступлением Конца?

Иисус, со своей стороны, неизменно отзывался об Иоанне с огромным уважением. Например, так:

Истинно говорю вам: из рождённых жёнами не восставал больший Иоанна Крестителя.

(Мф 11:11)

Здесь Иоанн прямо назван величайшим из когда-либо существовавших людей, причём Иисуса не смущает тот факт, что ведь и он сам, Иисус, рождён женщиной, а потому оказывается по этой логике не большим, чем Иоанн. Позднейший христианский автор, смущённый данным речением, дополнил его так: «...но меньший в Царстве Небесном больше его». Эта оговорка сводит всю похвалу на нет. Разумеется, у Иисуса и в мыслях не было ничего подобного. А более ранняя форма речения, не содержащая данной вставки, сохранилась в еврейском изводе Евангелия от Матфея, дошедшая до нас в одном средневековом манускрипте.

Недолго, однако, продолжалась совместная проповедь Иоанна и Иисуса. Вскоре молодое движение постигла трагедия: Иоанн был сначала арестован по приказу галилейских властей, а потом и вовсе казнён. Арест произошёл по причине, которую, учитывая грандиозность событий, трудно не назвать относительно мелкой: Ироду Антипе, правителю Галилеи, не понравились высказывания Крестителя о его личной жизни. А именно: Антипа бросил свою прежнюю жену и женился на новой, причём бывшей жене собственного брата (Иродиаде). Креститель считал это грехом и позором, а ставки для Антипы были высокие: не забудем, что он стремился получить у Рима политический кусок побольше, — обличения же популярного пророка, если бы их поддержал народ, грозили ему бунтами и потерей власти даже в Галилее. Поэтому Антипа приказал арестовать Иоанна и заточить в крепость Махерон на восточном побережье Мёртвого моря.

Тюремный режим в данном случае не был суровым: Иоанна навещали ученики, и все вместе они вели разговоры откровенные, если не сказать диссидентские. Антипа, относясь к Иоанну с опаской и уважением, не препятствовал этому и даже сам время от времени ходил в темницу послушать поучения пророка. Ничто не предвещало страшной развязки. И тем не менее Иоанн тревожился. Тревога его была связана с тем, что не всё шло по плану: где конец века сего? Где обещанный «Сильнейший»? Сколько ни размышлял Креститель, а ни одной фигуры, кроме Иисуса, подходящей на роль «Сильнейшего» (или хотя бы второго после самого Иоанна), не находилось. Он отправил к Иисусу посольство из доверенных учеников с прямым вопросом: «Ты ли Тот, который должен прийти, или ожидать нам другого?» (Мф 11:2). Говоря откровенно, обращаться с такими вопросами не лучший вариант. Но у Иоанна уже не было другого выхода: лично он встретиться с Иисусом уже не мог, время шло, приход будущего века задерживался, и надо было как-то сориентировать учеников. Иисус, однако, не назвал себя ни Грядущим, ни Мессией, ни Сыном Человеческим, ни «Сильнейшим», но вообще ушёл от прямого ответа:

Пойдите, скажите Иоанну, что слышите и видите: слепые прозревают и хромые ходят, прокажённые очищаются и глухие слышат, мёртвые воскресают и нищим возвещается благая весть.

(Мф 11:4–5)

О том, сколь достоверны описания приведённых здесь чудес, мы поговорим в одной из следующих глав, а пока прокомментируем ответ в целом. Ответ представляет собой не просто описание происходящего, но описание в цитатах из Книги Исаии (ср. Ис 26:19; 29:18–19; 35:5–6; 61:1). Скорее всего, ссылки на Исаию означают, что Иисус хотел сказать: эсхатологические пророчества действительно сбываются.

Тем не менее уход от прямого ответа вряд ли случаен: Иисус ещё точно не решил, что думать о собственной роли в апокалиптическом сценарии, и предоставил учителю судить самому. Иоанна, который предпочёл бы однозначное «да» или «нет», похоже, ответ удовлетворил не полностью: мы знаем, что Иоанново движение сохранилось и после его смерти и даже конкурировало с христианством. Это значит, что Иоанн не оставил прямого указания на то, что Иисус — Мессия. Если пытаться смотреть на ситуацию его глазами: Иисус исцеляет — это могущественный знак, но где же огненный Суд?! Почему Ирод Антипа благоденствует вместо того, чтобы сгореть подобно хворосту в костре? Вот и присланный с учениками ответ Иисуса указывал вовсе не на Суд, не на наказание злодеев, а на милость Божию. Но опять-таки, если столь большая милость, то почему в тюрьме оказался праведник Иоанн? Иисус же в чём-то соответствовал ожиданиям Иоанна, но в чём-то и совершенно не соответствовал. Поэтому чрезвычайно красноречив тот факт, что евангелисты не упоминают о реакции Иоанна на ответ Иисуса. Подходящих альтернатив, однако, не было, поэтому не высказал Иоанн, видимо, и прямого несогласия. Сочетание радости и разочарования, тревоги и недоумения — вот, вероятно, какие чувства охватывали пророка в последние дни его жизни.

Его колебаниям не суждено было разрешиться, ибо жизнь его трагически оборвалась (видимо, неожиданно для него самого). Иосиф Флавий сообщает об этом так:

Ирод убил этого праведного человека (Иоанна), который убеждал иудеев вести добродетельный образ жизни, быть справедливыми друг к другу, питать благочестивое чувство к Предвечному и собираться для омовения... Так как многие стекались к проповеднику, учение которого возвышало их души, Ирод стал опасаться, как бы его огромное влияние на массу (вполне подчинившуюся ему) не повело к каким-либо осложнениям. Поэтому тетрарх предпочёл предупредить это, схватив Иоанна и казнив его раньше, чем пришлось бы раскаяться, когда будет уже поздно... Иоанн был послан в крепость Махерон и там казнён.

(«Иудейские древности» 18.5.2)

Рассказ оставляет желать лучшего по части полноты: если Иоанн всего лишь призывал к праведной жизни, то каких «осложнений» боялся Ирод, и почему для него было так важно не опоздать? Ясно, что Флавий чего-то не договаривает. Что это такое, мы уже знаем из Евангелия от Марка: Креститель обличал лично Антипу в нечестии. Марк же сообщает, как всё это дело закончилось:

Иродиада, злобясь на него (Иоанна), желала убить его, но не могла, ибо Ирод боялся Иоанна, зная, что он муж праведный и святой, и берёг его; многое делал, слушаясь его, и с удовольствием слушал его. Настал удобный день, когда Ирод, по случаю своего дня рождения, делал пир своим вельможам, тысяченачальникам и старейшинам галилейским. Дочь Иродиады вошла, плясала и угодила Ироду и возлежавшим с ним; царь сказал девице: проси у меня, чего хочешь, и дам тебе, даже до половины моего царства. Она вышла и спросила у матери своей: чего просить? Та отвечала: головы Иоанна Крестителя. И она тотчас пошла с поспешностью к царю и просила, говоря: хочу, чтобы ты дал мне теперь же на блюде голову Иоанна Крестителя. Царь опечалился, но ради клятвы и возлежавших с ним не захотел отказать ей. И тотчас, послав оруженосца, царь повелел принести голову его. Тот пошёл, отсёк ему голову в темнице, и принёс голову его на блюде, и отдал её девице, а девица отдала её матери своей.

(Мк 7:19–28)

Археологические раскопки обнаружили пиршественные залы Махерона и даже тот самый мозаичный пол, на котором дочь Иродиады танцевала свой бесстыдный танец...

Нам сложно представить, каким чудовищным ударом была казнь Иоанна для всего его движения, — в том числе, без сомнения, и для Иисуса. (В православии есть даже праздник Усекновения главы Иоанна Предтечи: смысл его грустный и связан с мученичеством, но всё же сам факт праздника несколько мешает ощутить драму.) Это было вполне сопоставимо с распятием Иисуса. Марк сообщает лаконично: «Ученики его, услышав, пришли и взяли тело его, и положили его в гробнице» (Мк 6:29). Но впереди у них не было воскресения... Был ли среди хоронивших Иоанна Иисус, мы не знаем.

Иоанново движение разделилось. Одни полностью разочаровались в Иоанновой вести и отпали. Другие остались в движении, сплотившись вокруг оставшихся его лидеров. Крупнейшим из таких вождей был Иисус, и не случайно некоторые ученики Иоанна впоследствии стали учениками Иисуса. Другие, впрочем, предпочли продолжать дело Иоанна, но держась особняком от Иисусова круга.