• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

По возвращении в Москву футбол вновь захватил меня. От Николая я узнал, что в очередное воскресенье на «эскаэсе» (CKС – Сокольнический клуб спорта), – где сейчас стадион, примыкающий к спортивному дворцу имени братьев Знаменских на бывшей Стромынке, рядом с пожарной каланчой, – состоится тренировочный матч между сборными командами Москвы.

Время стояло весеннее. Снег еще не весь сошел. На улицах слякоть, грязь, трамваи не ходят. Но было соблазнительно воочию увидеть московских корифеев футбола, и я твердо решил пойти пешком в Сокольники. «Подумаешь, каких-то десять километров, из Погоста до Переславля-Залесского двадцать да двадцать обратно», – примеривался я, вспоминая, как из деревни в город бегал лечить зубы. И пошел по трамвайному маршруту Белорусский вокзал – Садовая-Триумфальная – Красные ворота – три вокзала – Красносельская – Стромынка. Несмотря на моросящий дождь, я шел в приподнятом настроении, меня вела мысль, что сейчас увижу кумиров детства – Соколова, Канунникова, Блинкова, да еще в игре.

Дождь усиливался, но я, боясь опоздать, от него не прятался. На стадион я пришел промокший до нитки за час до начала. На трибунах не было ни души. Дождь лил не переставая, и у меня начали закрадываться в душу сомнения, не ошибся ли я, может быть, и нет никакой тренировки.

Но вот, как луч надежды, появились несколько человек с небольшими чемоданчиками. Среди них я узнал Петра Попова, переднего бека из сборной Москвы. Появился брат – Николай. О чем-то все они посовещались. Поглядели на свинцовое небо, сплошь обложенное тучами, на покрытое огромными лужами поле и неторопливо направились к выходу со стадиона.

Я понял, что ничего другого не остается, как двинуться в обратную дорогу. Это был день несбывшихся надежд. Но сожалеть об этом и в голову не приходило: ведь впереди была целая жизнь, только успевай загадывать.

Это было особое время, жизнь мчалась стремительно. И стар и млад, подстегнутые революционными преобразованиями, осваивали новые нормы отношений, новые формы приложения сил. Тяга к спорту усилилась во сто крат. Из босоногих мальчишек, недавно обживавших пыльные площадки пустырей и дворов, выросло новое поколение футболистов, продолжавших утверждать лучшие традиции своих предшественников.

Правда, уровень мастерства наших энтузиастов футбола был известен умозрительно, международных встреч не проводилось. Однако со временем начали налаживаться международные связи советских спортсменов, не остались в стороне от этого и футболисты. Первые победы наших спортсменов оказались одним из тех откровений, которыми начала удивлять молодая Страна Советов. В этом плане показательна поездка сборной команды Российской Федерации в Швецию и Норвегию в 1923 году.

Старожилы из числа любителей футбола хорошо помнят волнующие дни формирования состава сборной. «Не повторилась бы «Цусима», – с опаской говорили некоторые. Но она не повторилась. На том же Королевском стадионе в Стокгольме, где проходили олимпийские баталии в 1912 году, преемники первого поколения русских футболистов восстановили престиж отечественного футбола. Более того, утвердили его высокие достоинства в глазах международных специалистов. Сборная Швеции потерпела поражение от советской команды.

Новые установления молодой рабоче-крестьянской власти вызвали небывалую общественную и административную инициативу народа. Широко распахнулись двери стадионов, спортивных сооружений, пополнялись коллективы физической культуры. «Дикий» футбол стал огромным резервом для организованных команд. Футбол бурно рос количественно. А поездка российской сборной за рубеж подтвердила, что и качественно он достаточно убедительно шагнул вперед.

Помню ликование и чувство гордости, испытанное нами, шестнадцати – семнадцатилетними школьниками, когда наши выиграли в Швеции у национальной сборной со счетом 2:1! Имена участников были у мальчишек на языке. Как всегда, рождались легенды.

К середине двадцатых годов «звезды» времен Стокгольмской олимпиады сошли или потускнели, погасли, вместо них засияли новые, места старых мастеров заняли молодые преемники. Вот имена победителей скандинавского турне: вратарь – Николай Соколов, беки – Петр Ежов и Григорий Гостев, хавбеки – Владимир Воног, Павел Батырев, Борис Корнеев, форварды – Петр Григорьев, Михаил Бутусов, Петр Исаков, Павел Канунников, Константин Жибоедов.

На заре футбола появление в традиционном технико-тактическом арсенале игроков экспромтов, импровизации, театрализованных трюков развлекало зрителя, азарт, выдумка, жизнерадостность выступающих на поле делало игру увлекательным зрелищем. Хавбек Яков Венкин, например, из спортивного кружка Замоскворечья, зажав мяч ступнями, совершал кульбит, выходя победителем из сложного противоборства с атакующими форвардами противника. Маленький верткий Тимофей Коваль как-то во время игры вдруг зажал в своих кривых ногах мяч и проворно поскакал с ним по полю, «обводя» противника. Видавший виды одесский стадион взревел от восторга, ошеломленный таким фокусом. Защитник «Пищевика» Василий Чернов, по кличке «Керзон», спиной бросался под завершающий удар форварда и очень эффектно разряжал острую ситуацию у своих ворот.

Однако эти футбольные трюки свидетельствовали лишь о поисках молодыми игроками новых форм приложения своих неуемных сил. Уместно назвать их авангардистами от футбола. То была дань духу времени, чрезмерному увлечению в искусстве разного рода «измами».

…В 1924 году я заканчивал учебу в 18-й девятилетней трудовой школе Краснопресненского района. Мне казалось, что я постиг все премудрости футбола. С юношеским пылом преувеличенно оценивал свое выступление за пятую команду клуба «Красная Пресня». Пока это было самое начало моего пути в организованном футболе. Старт совпадал с созданием спортивного кружка учащихся, который старшеклассники организовали при школе. Председателем был избран Сергей Ламакин, ответственным секретарем Андрей Старостин.

Помню, мы чуть не лопнули от охватившего нас восторга, когда прочли в «Известиях спорта» коротенькую заметку о деятельности спортивного кружка учащихся, появившуюся за нашими подписями.

Листая странички своей спортивной юности, отмечаю, что школьное футбольное увлечение уводило мою фантазию в заоблачные выси с легкостью мыльного пузыря. К тому времени я гордо носил на перевязи загипсованную правую руку, вывихнутую в локтевом суставе. «Травма» была получена на поле стадиона «Красная Пресня» в игре со сверстниками из Замоскворечья.

Дома у нас заговорили о приезде турецких спортсменов, «турок» на простонародном языке.

Турецкие футболисты в мировом футболе высоко не котировались. Их международный рейтинг был ниже, скажем, английского профессионального футбола. Но все же в послужном списке сборной команды числилось престижное участие в Олимпийском турнире 1924 года.

Так или иначе, но ажиотаж в связи с приездом турецких футболистов был огромный, футбольный мир – общественность, игроки, судьи, руководители прикидывали, прогнозировали, гадали на все лады исход встречи. Степень предстартовой лихорадки возросла, когда турки прибыли в Москву.

Я их увидел в Охотном ряду, где они прогуливались среди прилавков с охотнорядской снедью – мясными тушами, окороками, осетрами, зеленью, соленьями. В красных фесках, смуглые, черноволосые, они выглядели особенно экзотично на фоне гудящей толпы покупающих и торгующих владельцев лавок, лоточников, продавцов.

– Турки, турки, турки! – послышались возгласы удивленных москвичей. Я одним из немногих здесь знал, что это футболисты, проживающие в гостинице «Континенталь», тут же на углу Театральной площади.

Домой я мчался не переводя духа. Хотелось похвалиться, что видел турок!

Однако Николай опередил меня. Он уже сообщал за обеденным столом куда более интересные известия, принесенные из Всесоюзного совета физической культуры – ВСФК, о том, что впервые в истории советского футбола против команды Турции выставят сборную команду страны. Что в состав ее, в предварительном варианте, вошли футболисты Москвы, Ленинграда и Харькова. Начнут свои выступления турецкие футболисты с матча со сборной командой Москвы.

Не без гордости за семейную причастность к этому историческому событию мы услышали, что в основном составе столичной команды будет играть Николай Старостин. Матч состоится на стадионе «Красная Пресня». Он так и сказал: «А правого края буду играть я!»

Матч турецкой сборной со второй сборной столицы закончился победой гостей с результатом 3:1. Погода стояла холодная, четыре градуса мороза, на поле ветер задувал снег. Публика на трибунах была одета по-зимнему и незлобно подшучивала над загорелыми южанами, смело выбежавшими на снег в коротких шелковых трусах и легких рубашках, пытавшимися защититься от пронизывающего морозного ветра длинными белыми шарфами, обмотанными вокруг шеи.

Как сейчас вижу маленького защитника Али, согревающегося вприсядку возле бровки поля. В перепляс с ним прыгали знаменитый Нехат, Кемаль, Зеки и их партнеры.

Теперь встреча первой сборной Москвы с гостями приобретала еще большее значение. Комплектование состава команд любого ранга всегда вызывает много споров и волнений, а уж о сборных и говорить нечего, вся спортивная общественность обсуждала и называла достойных кандидатов для встречи с турками.

Футбольная тема была главной не только в нашей семье. В те дни, куда ни придешь: в школу ли, в клуб ли – везде услышишь возбужденные вопросы и столь же эмоциональные ответы, зачастую в категорической форме. Пролетарский энтузиазм чувствовался во всех сферах молодого социалистического государства. Энергия и нравственная раскрепощенность новой общественной жизни ярко сказывались в спорте.

Гласность на старте турецкого цикла ставилась во главе угла организаторской стороны дела. Попасть в сборную команду СССР случайно не представлялось возможным. Всесоюзная секция строго контролировала отбор футболистов в сборную.

Авторитет этого общественного органа был незыблем, решение его отменить никто не мог, амбициозные протесты перед вышестоящими административными органами во внимание не принимались, все должны были соблюдать установленный порядок, невзирая на заслуги и спортивную знатность.

Знаменитый центрфорвард Петр Исаков нарушил установленный порядок перехода из команды в команду. Тогда переходы футболистов осуществлялись просто. Был так называемый «Юрьев день». Наступал весенний предсезонный период, и любой игрок мог перейти из одной команды в другую. Для этого надо было только подать карточку. Но уж если подал – держись. Исаков подал два заявления – одно в ЗКС, другое в СКЗ. Возник конфликт. Оба клуба отказались вернуть ему заявочные документы. Жалоба центрфорварда сборной СССР удовлетворения в Московской футбольной лиге не нашла. Общественный орган никому не попустительствовал. Тогда диктат тренера еще в силу не вошел. Сильнейший игрок страны год проходил, не участвуя в клубном чемпионате Москвы, выступая только в товарищеских играх за свой клуб – ЗКС – или за сборные команды.

Разумеется, в первую очередь отбирали кандидатов для встреч с турками в сборную команду СССР. Москвичи формировали свой состав без вошедших в главную команду Соколова, Рущинского, Селина. Всем им была найдена достойная замена. Это подтверждают итоги матча: сборная Москвы выиграла встречу со счетом 2:0. Оба гола забил Петр Исаков с подачи Николая Старостина, за что они были отмечены в прессе как отличившиеся форварды.

Исаков, которого в кругу близких звали Петринским, был невысокого роста (166), совсем не атлетического сложения. Сто метров он пробегал за четырнадцать секунд и при этом чаще других быстроногих центровых форвардов вырывался один на один с вратарем и много забивал. Долгие годы был лучшим центрфорвардом страны, на футбольном жаргоне таких игроков называют «двуногий» – Исаков и пасовал и бил по воротам левой и правой ногой одинаково. Почитатели часами наблюдали за его тренировочными занятиями. Коэффициент точности ударов в створ ворот у него был близким к ста процентам. Он без видимых усилий плассировал мяч с любой ноги в любой угол ворот. Легко, с этаким изыском, координировал Петр свои движения во время удара, чуть склоняясь влево или вправо, в зависимости от того, с какой ноги наносится удар, и, невольно, глядя на него, возникали ассоциации с артистом. А ведь важно, чтобы удар был не только точный, но и сильный.

Если к этому добавить, что Петр Ефимович Исаков глубоко разбирался в футбольных тонкостях, обладал зрелой тактической мыслью, умением находить лучший ход в каждый игровой момент, восхищая зрителей проницательностью и ювелирной точностью паса, за что получил у восторженных поклонников прозвище – «Профессор», – то читателю будет понятна популярность этого выдающегося игрока.

Николай отличался от Петринского и мощностью фигуры, и ростом. И играл он козырями другой масти. Его тузовой картой были страстность и неукротимое стремление вперед. Он выработал высокую, спринтерскую для футболиста скорость. Его прорывы по правому флангу снискали ему славу неповторимого бойца. Когда он устремлялся в атаку, невольно приходили на ум строки из драмы Пушкина: «Вперед, и горе Годунову!..» В знаменитой плеяде своего поколения, братьев Блинковых, Селина, Бутусова, Ежова, Батырева, Канунникова, он занимал видное место, был признан рыцарем без страха и упрека, вступающим в борьбу всегда с открытым забралом. Если прочертить, к примеру, путь движения с мячом Петра Дементьева, составляющего с Николаем в сборной правое крыло нападения, то у Дементьева он будет спиралеобразным, у Николая Старостина – прямым.

Мы уже говорили – футбол, как жизнь: ее развитие, социально-экономический строй, ритмы существования, биение общественного пульса, направление новых течений в области культуры, строительства и промышленности – все находило отзвуки и в определенной мере влияло и на дела футбольные. Без того, чтобы не вспомнить историю тех лет, трудно представить сегодня значение «турецкого цикла». Попробую нарисовать несколькими штрихами картинку того времени. Нэп еще в разгаре. Особенно это было видно в Москве в сфере бытового обслуживания. Пооткрывались рестораны в черте города самого высшего разряда: «Метрополь», «Ампир», «Прага», «Медведь» и загородные – «Яр», «Стрельна», «Эльдорадо», «Гурзуф», зазвучали цыганские хоры и эстрадные программы-дивертисменты.

Широко заторговала нэпмановская Москва. Засияли огнями зеркальные витрины бывшего елисеевского гастронома на Тверской. По соседству восстановилась булочная Филиппова. Закляцали по мощеной мостовой рысаки «на дутиках», затрубили в грушевидные сигналы огромные «линкольны» для частного проката – мечта обывателя. В центре столицы развалил свои припасы Охотный ряд. Гомонил птичьим разноголосьем базар на Трубной площади. С далеких подступов Самотеки доносился ни с чем не схожий шумовой эффект рынка Сухаревой башни. Нестройная гамма голосов с включением всевозможных механических звуков создавала такую звуковую полифонию, что воспроизвести ее словами для понимания невозможно, но в ней слышалось что-то родное, искреннее, нашенское!.. И такое же родное и близкое слышалось на стадионах, которые рабочая молодежь обживала на правах новых хозяев.

Генеральная встреча в матче со сборной Турции в этих условиях – одна победа, одно поражение – имела архиважное значение. Рекой потекли 16 ноября 1924 года 15 тысяч москвичей на стадион Замоскворецкого клуба спорта имени В. В. Воровского, сверхуплотнивший двенадцатирядные деревянные трибуны.

Предприимчивый кинооператор со штативом-треногой и камерой забрался на железную стойку ворот, чем немало смутил турецкого судью X. Эмина, реферировавшего матч.

Гости не изменили принятому в первых тренировочных встречах со сборными Москвы порядку: вышли в национальной футбольной форме – белых рубашках с красным полумесяцем и белых трусах. Заснеженное поло их не смутило, хотя погода была опять с минусовой температурой. Пронзительный ветер заставлял турецких футболистов приплясывать, искать защиты от пронизывающего холода.

Затерявшись в гудящей массе зрителей, ошарашенный невиданным скоплением публики, я старался запечатлеть в своей памяти каждую деталь исторического спортивного события – дебюта футбольного флагмана СССР!

Вот они выстроились, герои дня, на которых пал выбор защищать честь футбольного флага страны. Назову их имена: вратарь – Соколов Н. (Москва), правый бек – Рущинский М. (Москва), левый бек – Ежов П. (Ленинград), правый хавбек – Филиппов П. (Ленинград), центрхавбек – Селин Ф. (Москва), левый хавбек – Привалов И. (Харьков), правый крайний форвард – Григорьев П. (Ленинград), правый инсайд – Бутусов М. (Ленинград), центрфорвард – Исаков П. (Москва), левый инсайд – Шпаковский А. (Харьков), левый крайний форвард – Шапошников А. (Орехово-Зуево).

Первое огорчение – Павла в составе я не обнаружил. А ведь главные мои надежды связывались как раз с Канунниковым. В каждом поколении есть особо популярные футболисты. Их фамилии народом не уточняются. Достаточно назвать имена – Федор, Павел, Иван, – и всем ясно, что в виду имеются Селин, Канунников, Кочетков. Это высшее признание авторитета игрока.

Павел так и не появился. Но зато во всем блеске развернулся талант Михаила Бутусова, пришедшего в сборную как бы на смену старшему брату Василию. Капитан команды – правый инсайд сборной СССР – был достоин своего звания, он забил два гола в ворота сборной Турции. Со счетом 2:0 закончился первый хавтайм. Во втором Александр Шпаковский провел третий гол. Восторженная публика горячо приветствовала победителей, достойно ознаменовавших свой дебют.

Представители четырех городов – Москвы, Ленинграда, Харькова и Орехово-Зуева входили в основной состав сборной команды СССР первого созыва. Мои впечатления о новобранцах свежи, хотя прошло шестьдесят лет. Считаю себя обязанным поделиться ими с сегодняшним читателем и продолжу разговор о Бутусове.

Футболист из Питера – Михаил Бутусов долгое время не терял лидирующего положения в элитном отборе сильнейших форвардов страны. Несколько поколений уже сошло со сцены, а он продолжал защищать честь сборной. А когда пришла пора расстаться с капитаном, мы почувствовали себя осиротевшими. Чудилось, что осталось незаполненным огромное пространство. Я привык за мощной спиной центрового форварда ощущать особую надежность: забьет, мол, выручит капитан!

«…Понесла-а-а-сь!!!» – был любимый вдохновляющий клич-призыв Бутусова к атаке. Михаил Павлович с мячом в ногах мчался вперед, увлекая за собой партнеров. Поразительно, как с годами тучневший Бутусов – за сто килограммов веса – сохранял легкость движений до тридцатисемилетнего возраста. Опять та же мысль – нет, не следует ни в какие времена торопиться с проводами ветеранов футбола на заслуженный отдых.

Вратарь Николай Соколов – Евграфыч – так любовно звала его вся футбольная Москва. Популярность Соколова в истории отечественного футбола сравнима только с популярностью Льва Яшина: он так же в масштабах развития футбола своего времени всенародно был признан и любим всеми почитателями игры. Сухощавая, легкая фигура Евграфыча представлялась непробиваемой на линии ворот. Броски вратаря в верхние и нижние углы получили нарицательные названия, соответственно «ласточка», «рыбка». Действительно, что-то в них было схожее с полетом, когда вратарь взмывал стремительно вверх и отражал, казалось бы, неберущийся, летящий в «девятку» мяч, или столь же стремительно нырял к стойке и доставал «мертвый» мяч, теперь уже из нижнего угла ворот.

Прекрасный лыжник, легкоатлет, хорошо воспитанный, образованный человек, он без тени страха вел себя в жестких схватках с атакующими форвардами таранного типа.

«Руша» – так в кругах болельщиков звали Михаила Рущинского. Приземистый правый бек сборной команды Советского Союза обладал своеобразным ударом. Пластичная координация движений в момент удара была у этого футболиста в высшей степени притягательна. Когда сборная Москвы гастролировала в Вене, то на разминке перед игрой с командой Австрии Руша удостоился необычайной награды – зрители на переполненных трибунах разразились взрывом бурных аплодисментов…

Представьте себе ситуацию: к футболисту в красной майке, стоящему в центровом круге, опускается навесной мяч. От него со скоростью пушечного ядра мяч летит в направлении ворот и угождает в «девятку». Отчаянный бросок вратаря не помог, мяч пересек линию ворот и врезался в верхний угол. А Рущинский в этот момент все еще стоял в балетной позе с оттянутым голеностопом, как бы сопровождая полет мяча. Взбудораженный красотой футбольного эпизода, зритель восторженно аплодировал…

Левый бек сборной Петр Иванович Ежов – один из корифеев ленинградского футбола – был непроходимым для противника. Во всяком случае, мне не довелось видеть, чтобы этот атлет кому-либо проиграл дуэль в матчах высшего ранга. У него был полный набор приемов самого высокого класса: скорость бега, удары, дриблинг, зрелое тактическое мышление.

Это был спортсмен, влюбленный в футбол преданно и самозабвенно. Требовательность к партнерам и к себе – вот его принципы в футболе, да и в жизни вообще. Влияние Ежова на молодежь было огромным. Позже, будучи военным, в чине полковника, он занимал какое-то время должность старшего тренера сборной команды Москвы. При подготовке сборной для поездки в Болгарию за какую-то оплошность был отстранен от нее.

«Осечка», как он сам назвал этот штрих к своей тренерской работе, произошла с ним через много-много лет после дебюта в сборной СССР. А в том матче он действовал против правого крайнего турецкого форварда без осечек… И продолжал быть лучшим беком страны долгие годы…

На месте правого хавбека играл Петр Филиппов из знаменитой футбольной династии, столь же прославленной, как и Бутусовы. Петр Павлович был одержим идеей изобретения катапульты. Он мечтал создать метательный аппарат, резко интенсифицирующий тренировочный процесс. Однако то, что ему, хавбеку, отменно удавалось делать правой ногой – бить по мячу точно, в разных направлениях, гораздо хуже получалось у «механической пушки», им изобретенной.

Он был самым старшим из состава представителей Питера в советской сборной. Петр Павлович получил высшее образование в Англии, где постигал и азбуку футбола, принимая участие в календарных играх местных клубов. Но английская выучка не избавила русского школьника от пробелов в футбольной азбуке – у правого хавбека «отставала» левая нога. Ею он владел в обращении с мячом заметно хуже правой.

Но даже этот недостаток не помешал единодушному избранию его в основной состав сборной страны.

Самым колоритным и популярным футболистом того времени был Федор Селин. Болельщики любовно называли его «Рыжим» – за золотые кудри. Никто не переспрашивал, кто это, мол, Рыжий, любой знал – речь идет о Селине. У него было много прозвищ, но, пожалуй, «король воздуха» наиболее ярко и точно отвечало его манере игры, не имевшей аналогов. Ему и не нашлось в этом продолжателей. Он был неповторим в игре головой. В матче с турками, когда в последний момент выше всех в воздухе обозначилась золотая шевелюра Федора, он ударом головы предотвратил, казалось всем, неизбежный гол – «из самой девятки!». Трибуны чуть не рухнули от грома рукоплесканий. Ему ничего не стоило и снять мяч с головы высокорослого противника.

Я жалею, что у меня из архива затерялся снимок, который красноречивее всяких слов мог бы воспроизвести акробатические воздушные пируэты виртуоза с яркой шевелюрой. Но все же об этом эпизоде отважусь рассказать.

«Спартак» вел тяжелую оборону на последней минуте матча. «Динамо», за которое выступал Селин, проигрывало. Федор неистовствовал: шпагаты, подкаты сменялись воздушными дуэлями в прыжках. Но вот у наших спартаковских ворот подается корнер. Федор занимает позицию чуть дальше штрафной линии. Я понял: это для разбега, чтобы атаковать на втором этаже.

Мяч по высокой параболе летит на одиннадцатиметровую отметку. Там скучились противоборствующие игроки. Федор устремляется туда же. Я следую за ним. Фотография зафиксировала момент: на двухметровой высоте, пытаясь снять у меня с головы мяч, азартно атакующий с воздуха Селин въезжает мне в лицо бутсой.

Позже снимок побывал во многих редакциях. Зафиксированный момент на фото на всех производил впечатление, но нигде его не напечатали. А почему? Не потому ли, что динамизм, легкость полета Федора были соблазнительны для молодежи и могли увлечь подражателей на скользкую обочину грубости. «Не все же Селины!» – рассуждали в редакциях.

Свернутый набок нос я со временем залечил и с удовлетворением принял похвалу от самого Федора – за бесстрашие действий в экстремальной игровой обстановке. Он, разглядывая фото, по-селински громко рассмеялся и шутливо предостерег: «Со мной, брат, шутки плохи! – И тут же добавил: – Нос-то ерунда, важно, что ты не дал гол забить…»

Об Иване Привалове можно сказать много похвального, начав хотя бы с того, что он сын своего времени и был, как и все игроки того поколения, фанатично влюблен в футбол. Невысокого роста, крепко сшитый, харьковчанин понравился москвичам еще за два года до турецкого дебюта. В первом же выступлении на стадионе Общества любителей лыжного спорта на 4-м Сокольническом просеке за сборную Харькова черноглазый хлопчик привлек внимание специалистов – двигался из конца в конец поля, не зная усталости. Умел как-то непринужденно отбирать мяч у форвардов. По тогдашним тактическим установкам главным, если не единственным, противником у крайнего левого хавбека был крайний правый нападающий соперника. Привалову все были «по плечу»: и крупногабаритный москвич Тарас Григорьев, и верткий одессит Александр Штрауб. Расторопный, быстрый на бегу, Иван без видимых усилий догонял своего подопечного, а потом устремлялся на помощь атакующим партнерам, будучи уверенным, что всегда в трудный момент успеет вернуться назад.

У меня создавалось впечатление, что Привалов в тактических своих поисках жил с опережением времени на несколько десятков лет. Встретившись с ним на стадионе (это было в семидесятых годах) и делясь впечатлениями о происходящем на поле, я услышал его певучую фразу: «Так мы же ж такое еще в тридцатых делали!..»

«Аристократ рабочего класса» – так товарищи определили правого крайнего форварда из Ленинграда, токаря седьмого разряда Петра Григорьева, защищавшего цвета сборной СССР в матче с турками. «Капуль» – прозвище, полученное им за фигурную бабочку, начесанную на лоб, – с первого взгляда не производил впечатление игрока экстра-класса. Что-то в его движениях было неотлаженное. В ведении мяча отмечалась какая-то неспортивная манера. Эстеты футбола морщились и кривились в скептических улыбках, когда он вступал в игру. Но следовало им чуть понаблюдать за действиями Григорьева, как на смену скептической приходила улыбка удовлетворения, а потом и восхищения.

Ленинградский футбольный обозреватель начала двадцатых годов Михаил Киселев опубликовал отчет о матче Ленинград – Москва. Героем матча назван Петр Григорьев. В статье прослежен путь с мячом правого крайнего форварда по футбольному полю к воротам сборной команды Москвы. То, что проделал Григорьев, говоря языком современных гимнастов, относится к категории «ультра-си». Рейд длиною в полтора поля, сумев при этом миновать нескольких противников, он завершил голом. Киселев любил рассказывать об этом футбольном подвиге на трибунах в Москве. Достоверность этого эпизода подтверждал и участник того матча – Николай Старостин, да и сам я, когда позднее играл вместе с Григорьевым за сборную СССР на шведских полях, видел, какие голы может забивать этот выдающийся мастер…

По терминологии южан Александра Шпаковского следовало назвать «полулевым», а москвичи сказали бы «левый инсайд». Именно в этом амплуа выступал харьковчанин. В матче с турками ему предстояла труднейшая задача – компенсировать отсутствие Канунникова, самого Павла! По мнению специалистов, это снижало боеспособность сборной страны. Однако Шпаковский достойно пронес флаг представительства украинского футбола в первой сборной команде СССР. Александра как футболиста прежде всего отличала зрелость тактической мысли. В рядовых клубных матчах харьковчанину всегда удавалось подчеркнуть проницательность действий. Он и 16 ноября 1924 года не преминул с лучшей стороны показать себя. Третий гол, забитый Шпаковским, как бы поставил восклицательный знак. И по мастерству исполнения, и по значимости. На мой взгляд, Александр Шпаковский должен занять почетное место в галерее славы сборной футбольной команды Советского Союза…

Высокий, стройный, с коротко постриженными, слегка вьющимися волосами, спортсмен-красавец, атлет-футболист – таким мне, подростку, представлялся Алексей Шапошников. Уважительность к нему более возрастала, что проистекала она из романтических источников. Шапошников был из «морозовцев», тех самых орехово-зуевских ребят, которых тренировали чарноки, макдональды, триппы – английские служащие текстильной фабрики в Орехово-Зуеве. Отблеск еще не остывшей славы четырехкратного чемпиона Москвы, обаяние «непобедимых» нес на себе этот футболист. В памяти он остался покрывающим длинными шагами огромное пространство с мячом в ногах. Бежит по левому флангу с предельной скоростью, атакуя цель – ворота, тогда это называлось идти на прорыв.

Типичный тактический маневр крайнего форварда был эффективным средством из атакующего арсенала двадцатых – тридцатых годов. Алексей Шапошников слыл большим мастером прорыва. К сожалению, этот прием мало популярен у современных крайних нападающих…

Такой была по составу первая в истории нашего футбола сборная команда Советского Союза.

Матч с турецкими футболистами 16 ноября 1924 года занесен в регистрационную книгу ФИФА – Международной федерации футбольных ассоциаций. Это немаловажно знать, поскольку дата рождения сборной подтверждается официальным источником.

Перечитал написанное и понял, что моя характеристика дебютантов сборной команды СССР требует дополнительных пояснений. Представляя каждого «во всеоружии» личного мастерства, в разнообразии творческих индивидуальностей, мне хотелось бы отметить, что все одиннадцать футболистов составляли единый ансамбль равно увлеченных целью выиграть матч, действующий по принципу: «один за всех и все за одного». Они создали превосходный спектакль-игру, зрителями которого стали 15 тысяч человек. Первоклассные солисты, они выступили единым слаженным коллективом и оставили незабываемое впечатление, вселив в сердца любителей футбола веру в благоприятное развитие чудесной игры.

Мне было тогда восемнадцать лет. Стоя на деревянных лавочках стадиона Замоскворецкого клуба спорта, я с замиранием сердца следил за ходом игры, не замечая пронзительного ветра со снегом. Восторг и восхищение вызывали акробатические прыжки Федора Селина, когда он легко взмывал вверх, чтобы отбить летящий по воздуху мяч. Я сопоставлял его действия с высшими техническими трюками Константина Блинкова и хитроумными ходами Павла Батырева. Среди этих троих достойных претендентов на место центрхавбека сегодня предпочтение отдали бы златокудрому Селину. Для меня же все трое были примером для подражания, однако со свойственной юности дерзостью я мечтал о сплаве лучших качеств этого триумвирата в одном лице. Собственном!

Одним словом, наблюдая за бескомпромиссным спором, который вели с турками Селин и десять его партнеров, я славил русский футбол и тех, кто с таким достоинством защищал честь спортивного флага Родины.

Все они со временем стали моими друзьями и соратниками. С каждым из них я встречался на зеленых полях Москвы, Ленинграда, Украины, Орехово-Зуева… Мог ли я забыть об их дебюте в составе первой сборной и не рассказать читателям, как они умели играть. Ведь именно они были учителями, наставниками моего поколения, пришедшего им на смену – Александра Старостина, Леуты, Павлова, Иванова, Ильина, Фомина, Штрауба. То был незабываемый матч, положивший начало турецкому циклу!

В мае 1925 года сборная СССР нанесла туркам ответный визит. Хозяева поля предусмотрели в программе четыре игры, назначив последнюю в Анкаре, отводя ей главную роль во всем цикле встреч. Торжествовать туркам не пришлось, наши в Анкаре победили со счетом 2:1. Команда выступала почти в том же составе, что и в Москве, за исключением двух игроков: Ежова и Шпаковского заменили Кротов и Канунников.

Лишь через семь лет, в сентябре 1932 года сборная СССР по футболу вновь встречалась со сборной Турции. Был ослепительно яркий солнечный день. Пароход «Чичерин», на котором прибыла делегация советских спортсменов, у входа в порт встретили сотни катеров, лодок, украшенных флажками и разноцветными вымпелами. Живописно и празднично выглядели воды Босфора. Дружелюбными криками и жестами пассажиры выражали нам свои симпатии. На пристани Стамбула собралось множество народа для официальной встречи делегации.

Гремел духовой оркестр. Приветственные возгласы прервали звуки национальных гимнов. После исполнения гимнов с речью к нам обратился представитель муниципалитета. В то время был еще жив Кемаль Ататюрк, выступавший за поддержание дружеских отношений с СССР. Поэтому нас принимали горячо и сердечно.

Однако у футбола свой язык: дипломатический действует только до линии поля, а за ней начинается разговор иной. Соперничество заложено в самой сути спортивного состязания, взрывоопасными ситуациями чревата игра, хотя ни одна команда никогда не считает себя зачинщицей грубиянства, поэтому мы напоминаем друг другу о необходимости избегать конфликтов.

Вполне джентльменски настроенные, мы выходили попарно, деликатно касаясь друг друга локтями, на стадион «Таксим» в Стамбуле.

На трибунах творилось что-то невообразимое – скрежетали трещотки, гремели металлические трубы, раздавался барабанный бой. Между тем мне казалось, что топот наших бутс еще громче: поле было асфальтовой жесткости. Этот «товарищеский» матч вспоминается как самый грубый из всех, в которых я когда-либо участвовал. У турок левый защитник, Бурхан – этакий верзила – играл слабо, бегал тихо, а компенсировал эти недостатки откровенной грубостью. Кстати, это типично для неполноценных технически футболистов всех времен.

Свои «подвиги» Бурхан начал с того, что ударил пробегавшего мимо Николая со всего маху ногой по коленке, когда первый мяч с подачи нашего правого крайнего влетел в ворота турок. Наш капитан оторопел от неожиданности. А дальше при попустительстве судьи защитник совсем распоясался: хватил кулаком ниже пояса Михаила Бутусова. Центрфорвард несколько минут просидел, скорчившись от боли, в центре поля, взывая о справедливости к судье. К концу тайма клок волос из непышной шевелюры Василия Павлова остался в мощной пятерне Бурхана. Таким способом он пытался ликвидировать прорыв быстроногого москвича.

Игра стала неуправляемой. Мы тоже начали действовать не по библейским заветам: другую щеку не подставляли. Команда у нас была атлетическая, гвардейцы один к одному, я со своим ростом 180 сантиметров считался средним по ранжиру. А уж чего стоили истинные бойцы – Костя Фомин и Федор Селин! Мяч перестал быть объектом постоянного внимания судьи, он едва успевал только гасить очаги спора, возникавшие в разных местах. Одним словом, на поле шла потасовка, ни с каким протоколом международных встреч не совместимая.

К перерыву страсти и на поле, и на трибунах накалились до предела. Назрела необходимость охладить пыл игроков. Когда мы отдыхали, к нам в раздевалку зашли высокие гости – премьер-министр Исмет Иненю, с ним были посол СССР в Турции Яков Захарович Суриц, военный атташе и другие работники советского посольства. Пришли и турецкие футболисты с главным «героем» – Бурханом. Мы все соглашаемся с тем, что джентльменский дух сменился духом злонравия, что необходимо во втором тайме перестроиться.

И опять чинно, попарно выходили на поле, а… через минуту Бурхан зарабатывает «желтую карточку». Корректной игра так и не стала. Но турецкие футболисты были за это наказаны: на последних минутах игры они вынимали из ворот четвертый забитый им мяч.

Это было боевое крещение нового футбольного призыва, на ходу принимавшего эстафету от старших футболистов. Средний возраст команды – 26 лет, но охватывал он три поколения футболистов. Такой сплав представлялся надежным монолитом. Опытными ветеранами считались Федор Селин, Михаил Бутусов, Николай Старостин, среднее поколение представляли Константин Фомин и Александр Старостин, молодежь – Валентин Гранаткин, Александр Бабкин, Андрей Старостин, Василий Смирнов, Василий Павлов, Сергей Ильин, Евгений Елисеев.

Из четырех матчей мы три выиграли и один свели вничью. Не могу умолчать о последней встрече. Слово «генеральный» повсюду слышалось и читалось. Хозяева во что бы то ни стало хотели взять реванш. Но ведь и нам проигрывать было не к лицу. Матч происходил в Анкаре, на вновь отстроенном стадионе. Поле почти не имело газона, что особенно чувствовалось в ветреную погоду с песчаной поземкой. Молодежь держала экзамен перед старшими. Николай Старостин, Михаил Бутусов и Федор Селин, получившие травмы не без помощи Бурхана, в игре принять участие не могли, стояли у кромки поля и отчаянно переживали за нас.

Ветер ураганной силы гнал на наши ворота мяч с тучами песка. Вихрь подгонял и турецких нападающих, неистово жаждущих вырвать у нас победу. Счет установился ничейный – 2:2. Мы держали оборону девятью полевыми игроками: за попытку применить недозволенный прием был удален Фомин. Хозяева поля во главе со своим нападающим Вахабом обрушивают на нас одну атаку за другой. Но у нас в воротах встал после перерыва Александр Бабкин, и вторая половина матча была его триумфом. Он оказался непробиваемым для противника. Нашего вратаря посетило вдохновение, иначе не скажешь. Так можно сыграть только один раз в жизни. Легкий, подвижный, он летал по воздуху, отбивая и ловя мячи, точно нацеленные то в верхние, то в нижние углы ворот.

Когда остались до конца игры какие-то секунды, Музафер, форвард турецкой команды, оказавшись один на один с Бабкиным, пробил с нескольких метров по его воротам. Но и на этот раз победителем вышел Саша и, не мешкая, выбил мяч в ноги Павлову. Тот оказался достойным партнером своего вратаря, устремившись вперед наперекор стихии, он под самый занавес встречи нанес свой коронный удар с полулета. Мяч, как снаряд, влетел в нижний угол турецких ворот.

На другой день в прессе Василий Павлов был назван «королем голов», а в игре Бабкина рецензент усмотрел что-то мистическое. Наши старшие экзаменаторы сказали просто: «Молодцы, ребята!» – и крепко пожали руку каждому.

Так уж сложилось исторически, что свыше десяти лет флагман советского футбола – сборная СССР – плыл, я бы сказал, на турецкой волне. На уровне сборных команд мы обменивались визитами в 1924, 1925, 1931, 1932, 1933, 1934 и 1935 годах.

Иногда нас на этой волне сильно качало. Об одной печальной памяти встряске справедливости ради нельзя умолчать. В 1933 году мы проиграли сборной Турции на московском стадионе «Динамо» со счетом 1:2. В укоризну участникам назову состав – Александр Бабкин, Александр Старостин, Константин Фомин, Виктор Дубинин, Андрей Старостин, Иван Привалов, Николай Старостин, Петр Дементьев, Сергей Иванов, Евгений Елисеев и Сергей Ильин.

От поражений ни одна команда не застрахована. Однако 54 года спустя все еще ноет сердце от обидности того поражения. Недооценка противника – вот, пожалуй, камень преткновения, о который мы споткнулись на сей раз.

Дадим слово современнику, известному судье В. А. Рябоконю, который писал в «Красном спорте»: «Проигрыш сборной СССР объясняется следующими причинами. Основная из них – полная недооценка сил противника. В памяти был легкий выигрыш Москвы, вследствие чего создавалось «шапкозакидательское» настроение и уверенность в легком выигрыше… На поле не было коллектива, спаянного единой волей, единой тактикой и взаимопониманием…»

– Что вы все турки да турки, – говорил мне Михаил Михайлович Яншин, – они уже давно пройденный этап. Давно пора равняться на ведущие футбольные державы Европы.

– Но ведь вот проиграли же!.. – раздосадованным тоном возражаю я.

Этот разговор происходил в доме приемов Министерства иностранных дел СССР на Спиридоновке. Яншин был в числе приглашенных. Вид у нас, игравших за сборную СССР, естественно, понурый. Не выручало даже моральное утешение: во встрече с той же сборной Турции двумя неделями раньше мы же, выступая под флагом сборной Москвы, победили со счетом 7:2. А здесь проиграли 1:2. Турецкие футболисты праздновали свой триумф. Нам нечего было на это возразить. На сердце кошки скребли. Вот Яншин и помогал мне преодолевать угрызения совести.

Замечательный летний день, великолепие мраморных залов бывшего Морозовского особняка, приподнятая атмосфера, сопутствующая приемам такого ранга, но мое восприятие окружающего мира в тот вечер все окрашивало в мрачные тона. Более полувека прошло, а душевная ущемленность, испытанная мною в тот день, неизменно посещает меня, когда случается проходить мимо высоких кованых ворот особняка на Спиридоновке, ныне улице Алексея Толстого, можно сказать, этот особняк стал мне «чужой». А ведь бок о бок с ним на той же Спиридоновке, в доме № 15 я прожил много лет самой счастливой своей поры.

Вот такой глубины рану я получил в 1933 году.

Так или иначе, но встречи с турецкими сборными стали для нашего футбола объективным критерием уровня мастерства, динамики развития…

В 1934 году сборная Турции вновь была гостьей советских спортсменов. Нашу команду представляли: Антон Идзковский, Александр Старостин, Константин Фомин, Станислав Леута, Андрей Старостин, Валентин Федоров, Николай Старостин, Петр Дементьев, Михаил Бутусов, Константин Щегодский и Сергей Ильин. Матч мы выиграли со счетом 2:1.

Через год нас ждала ответная поездка в Турцию. В те времена футболисты нередко выезжали в составе комплексных спортивных делегаций. Нашими попутчиками в тот раз оказались борцы, теннисисты и фехтовальщики. Нам предстояло сыграть шесть матчей – по два в Стамбуле, в Анкаре, в Измире. К последнему, в Измире, мы одержали три победы, а в двух судьи зафиксировали ничьи. Писатель Лев Абрамович Кассиль, знавший и любивший спорт, опубликовал очерк о последнем матче. Он сидел на трибуне в Измире рядом со мной и Александром. Ему, как очевидцу, я и предоставляю слово:

«…Не легко и в Москве, на своем стадионе «болеть» за победу своих спортсменов. Каково же было там, на стадионах Турции – на «Кадыкее», в «Фенер-Бахче», на «Таксим». Мы знали, что нас окружают друзья, гостеприимные хозяева, радушные и любезные спортсмены дружественной страны. Но проигрывать нигде и никому не хочется. Нет, ни за что нельзя проигрывать!

Но и тысячи зрителей, сидящих на трибунах, жаждут победы своей команде. С первой же минуты матча они громогласно подбадривают криками своих игроков. Они вскакивают, они кричат хором. Они машут руками. В изнеможении опускаются на место и снова вскакивают.

Никогда нам не забыть последнего матча в Измире. Когда на большой доске стадиона, на которой вывешиваются цифры забитых мячей, вслед за свистком судьи взлетела тройка и выставили счет 3:1 в пользу турок, а огромные рекламные часы фирмы «Омега» показали, что до конца матча остается всего лишь 8 минут, – для всех стало ясно, что на этот раз наши проиграли.

3:1 в пользу противника… 8 минут до конца… Как ни играй – дело ясное: наша поездка под конец должна кончиться поражением.

Отыграться уже немыслимо.

Осталось всего восемь минут. Восемь последних минут матча. Восемь последних минут нашего официального пребывания в Турции: этим матчем закончилась наша программа поездки.

С этой роковой минуты публика уже не садилась на свои места. Все стояли. Все кричали. Вверх летели шляпы, береты, платки. Люди кричали до хрипоты, до слез. Рядом с нами на трибуне лобызали друг друга два толстых почтенных турка, девушки от восторга щипали своих соседок. Мальчишки ходили колесом по всем проходам. Надежды на отыгрыш уже не стало. Оставалось семь минут. Проигрывать до смерти не хотелось.

И тут произошло невозможное. Советская команда, уставшая после пяти матчей, обреченная на проигрыш, ринулась в атаку. Этот напор был столь сокрушителен, наши наседали на турецкие ворота так дружно и неудержимо, что публика на трибунах стала медленно оседать. Один за другим следовали удары по турецким воротам. Ловкий Надждед брал один за другим трудные мячи… Но вот неожиданно ударил советский хавбек Леута… и до этого мяча Надждед не дотронулся. В гробовой тишине на щите советской команды появилась цифра «2». Но все равно проигрыш был неизбежен. 3:2.

Окрыленные успехом, наши нападали. За две минуты до конца вся турецкая команда оказалась прижатой к своим воротам. Она уже забыла о нападении и думала лишь о том, как бы удержать победный счет, сохранить перевес хоть на один мяч.

За две минуты до конца прорвался Павлов. Он шел с мячом на ворота. Недалеко от них на Павлова прыгнул турецкий защитник. Он сел на Павлова верхом да еще руками прихватил шею. Наш судья Щелчков решительно засвистел, и свисток этот по всем футбольным правилам означал пенальти в ворота Турции.

Тут началось нечто кромешное. Все повскакали с мест. Турки категорически отказались открыть ворота для удара. После бурных пререканий на всех языках турецкая команда покинула поле. Навстречу им выбежали на беговую дорожку губернатор, председатель народной партии и другие чины и власти. После длительных увещевании команду уговорили, и игроки вернулись на поле.

Теперь никто из наших не захотел бить. Все волновались.

Смазать такой удар, не забить – этого тебе не простят потом всю жизнь!

Вперед вышел Леута. Он пробил мяч.

Цифры на доске сровнялись – 3:3.

Публика не унималась. Подогретая несмолкаемыми возгласами, турецкая команда снова попыталась нападать.

Одному из нападающих удалось прорваться вперед. Он ударил по нашим воротам. Советский вратарь Шорец сделал бросок и с мячом в руках скользнул по земле.

На него тотчас набежали и ногами стали выбивать из-под него мяч. Шорец защищал мяч всем телом.

Яростные бутсы нападающих танцевали вокруг него. Щелчков пронзительно засвистел. Наши остановили игру.

Наконец судья поставил мяч для свободного удара.

Наши пробили мяч, и в ту же минуту Щелчков просвистел конец игры. Измирцы очень тепло проводили нас, махали шляпами, подмигивали дружески и кричали: «Фискол-юра!» – что должно означать «Физкульт-ура»…

Читая по утрам газеты, многие ищут на последней странице телеграммы о спортивных состязаниях, отчеты о матчах, интересуются новыми достижениями спортсменов. Сообщения приходят из разных стран, со всех континентов. В каких только уголках нашей планеты не проводятся спортивные соревнования! Спеша на эти встречи, пловцы, боксеры, стрелки, метатели, бегуны и другие пересекают огромные пространства, преодолевая трудности акклиматизации, смены часовых поясов, давления, климата. И мало кто из читающих газеты задумывается над тем, что порой эти путешествия связаны с риском, даже опасностью для жизни. В критические моменты на помощь приходят лучшие качества спортсменов, – выдержка, хладнокровие, смелость. Об одной из таких дорог, которых в моей долгой жизни не сосчитать, я хочу рассказать, о нашем возвращении из Турции в 1932 году.

Наша спортивная делегация закончила выступления в Турции в конце октября. Всем нам хотелось Октябрьские праздники провести дома, и поэтому все единодушно высказались за безотлагательный отъезд, хотя капитан «Чичерина», Борисенко, опытный моряк, предупреждал нас, что «покачает здорово». Команда парохода уговаривала переждать непогоду. Однако мы настаивали. Уже 30 октября, куда же откладывать, опоздаем на праздники домой.

Настроение у всех было прекрасное. Ни одного матча не проиграли. Борцы, фехтовальщики, теннисисты выступали с успехом. Перед отъездом на «Чичерине» в кают-компании был устроен банкет, после которого, распрощавшись с провожающими, разместились по каютам, отплыли от Турции. Все были спокойны. Не в первый раз мы пересекали на «Чичерине» Черное море.

За ужином нас качнуло в первый раз. Не обратили внимания. Веселые шутки не прекращались. Обсуждаем схватку Арона Гонжи, нашего чемпиона по классической борьбе, с прославленным турецким тяжеловесом Чабаном, Гонжа проиграл ему и наивно оправдывался:

– Вы понимаете, сутулый он, горбатый какой-то, никак его не ухватишь!

А Виктор Соколов, блестяще выступивший в Турции, в тон Гонже вставляет:

– Конечно, что и говорить, горбатого на обе лопатки положить трудно.

Громче всех смеется сам Арон. Однако скоро веселье угасло. Многие заскучали. Бледный, поднялся из-за стола и отправился к себе в каюту Борис Михайлович Чесноков. Выносливый, волевой человек, а совершенно не терпит качки. Он не хотел ехать в Турцию, боялся парохода. Его уговорили: «Как в автобусе, поплывете и не заметите». И в самом деле, туда мы плыли в чудесную солнечную безветренную погоду. Борис Михайлович был в восторге. Сейчас не то… Чесноков проклинал море. Вскоре за Чесноковым последовали другие. Через полчаса за столом кают-компании остались только пять-шесть человек. Море разбушевалось не на шутку. Небольшой кораблик швырял по огромным морским волнам шторм.

– Кажется, немного покачивает? – обратился ко мне Василий Павлов, показывая на вспененные валы, вдруг возникавшие где-то над головой, как многоэтажные дома и рушившиеся куда-то в бездну.

– Жутковато, – сознался я.

Качка повергла в горизонтальное положение почти всех пассажиров. За ночь шторм достиг максимальной силы. Василий Павлов, часто навещавший рубку радиста, принес неутешительные новости. Терпит бедствие парусник «Товарищ». Наш «Чичерин» совсем потерял скорость. Выйдя на палубу, можно видеть, как судно взлетает на гребень волны. Голова у меня начинает наливаться свинцом. Но ложиться не хочется: от этого не легче. В салоне председательствует Василий Николаевич Манцев, руководитель нашей делегации. Возле него Станислав Леута да еще три-четыре человека. Остальные не вылезают из кают.

Пошли навестить Чеснокова, он лежит желтый, с ввалившимися глазами.

– Как самочувствие? – стараясь держаться бодро, спрашиваем его.

Он смотрит страдальческим взором и еле выдавливает:

– Проклятье! – И через несколько секунд, закрыв глаза, повторяет: – Проклятье!

Рядом с ним писатель Кассиль. Голова его обвязана полотенцем. Худощавый высокий Лев Абрамович выглядит сейчас подвижником, отрешившимся от всего земного. Скрестив руки на груди, он стоически переносит страдания. Здесь же всегда неугомонно говорливый, сейчас притихший Вадим Синявский.

– Вадимушка! – обращается кто-то к Синявскому. – Надо бы прокомментировать шторм. Волна, еще волна, удар! Мимо!..

Вадим грустно улыбается и говорит:

– Я «вне игры».

На следующее утро состояние «Чичерина» ухудшилось. Павлов приносит новости из радиорубки. Оказывается, капитан запросил Одессу, можно ли нам бункероваться в Констанце, у нас на исходе запас угля. По времени мы должны быть в Одессе, а не сделали и одной трети пути. Из Одессы ответили, чтобы бункероваться в Констанцу не заходили, навстречу нам идет ледокол «Торос», который возьмет нас на буксир.

– Шторм достиг двенадцати баллов! – сообщает Павлов.

На палубу выйти нельзя. Свищет ураганный ветер. Вода заливает палубу. Диву даешься, как маленький кораблик выдерживает такое адское напряжение. Трещит корпус. Ощущение какой-то тошнотворной тягости во всем организме. Уже кое-кто из матросов не устоял против качки – морская болезнь не щадит никого.

Наступает третья ночь. Последнее известие, которое приносит Павлов, – нам разрешили идти на бункеровку в Констанцу: «Торос» не мог добраться до нас и вернулся в Одессу.

Но теперь мы не дотянем до Констанцы – не хватит угля. Третьи сутки выдерживает беспощадную трепку корабль. Команда и пассажиры измождены до крайности. Сон не идет. Даже не курит никто, запах табака противен. Только койка Павлова пуста. Небритый, осунувшийся, с воспаленными от бессонницы глазами, он все же неутомимо путешествует в радиорубку за последними известиями.

– Мы послали в эфир «SOS»! – зловещим шепотом сообщает он.

Слышно, как стонет наш кораблик.

Я, видимо, задремал. В два часа ночи вдруг раздался страшный удар, от которого содрогнулся «Чичерин». Посыпались чемоданы, вещи. Попадали с коек люди. Не успели мы опомниться, как последовал второй, еще более сильный удар, и раздалась команда:

– Все наверх!

По коридору бегут пассажиры. Стремительно проскочил Николай Баскаков, борец-легковес. Он ловко, как заправский моряк, надевает спасательный круг. Тяжелой трусцой за ним следует изнуренный болезнью Арон Гонжа, просовывая на ходу широкие плечи в спасательный круг.

Наверху в салоне собрались все пассажиры. Здесь были иностранцы, сотрудники советского торгпредства с семьями, несколько туристов – бледные, исхудавшие, небритые, перепуганные. А в двери и стекла салона с ревом рвались потоки воды, остатки разбитых о корабль волн. «Чичерин» содрогался. Катастрофа могла произойти каждую минуту. Мимо нас сновали встревоженные, ничего не говорящие матросы.

Помощник капитана объявляет, что сейчас пассажирам будут выданы паспорта и все должны приготовиться к посадке в шлюпки.

Какая посадка в шлюпки? Наш корабль бросает на волнах, как скорлупу от ореха, – разве выдержит шлюпка такой шторм? А кругом черное пустынное море, черное небо, свистящий злой ветер.

До нас доносились обрывки фраз, которыми обменивалась команда: «…пробоина в трюме… устанавливают помпы… подводят пластырь…»

Тут раздался призыв руководителя нашей делегации Василия Николаевича Манцева:

– Спортсмены, ко мне!

Мы окружили Манцева. Тихим голосом он сказал:

– Спортсмены высаживаются последними. Успокойте пассажиров. Помните, вы должны обеспечить порядок на корабле.

Нескольких спортсменов Манцев послал в трюм к матросам. Остальные помогали пассажирам перейти из кают с вещами в салон.

Старушка англичанка – откуда и куда она ехала, никто из нас не знал, – с трудом поднялась со своей койки, на которой все время шторма лежала бесстрастная, как мумия.

Мы с Александром взяли ее под руки и повели в салон. Она осторожно ступала своими козьими ножками, обутыми в замшевые ботинки на высоких каблуках.

– Вы кто? – спросила она по-английски, повернув к нам свое пергаментное лицо.

– Мы спортсмены, – ответил Александр. – Футбол.

– Футбол? – удивилась англичанка и, отвернувшись от него, испытующе поглядела на меня.

Когда рассвело, шторм стал утихать. Нас снесло с курса на несколько миль. «Чичерин» сел на мель в двухстах метрах от самого опасного места на Черном море – мыса Мидия. Как утюг, выдвигается этот мыс далеко в море, и на самом краю его чернеют кресты в память о разбившихся об этот мыс кораблях.

Шторм совсем улегся. Птицы садятся на корабль – ищут еды. Морская болезнь у всех пассажиров прошла. Пробудился волчий аппетит. Но запас продуктов кончился. Ведь рейс-то рассчитан всего на тридцать шесть часов, а мы в пути уже несколько суток.

Когда мы вернулись в Одессу, в газетах прочли сообщения о нашем кораблекрушении.

«…Пароход «Чичерин», на котором возвращалась из Турции советская спортивная делегация, из-за шторма продвигался настолько медленно, что у него истощились запасы топлива. Высланный навстречу «Чичерину» ледокол «Торос» из-за шторма вынужден был вернуться обратно в Одессу. В связи с этим Черноморское пароходство по радио предложило «Чичерину» зайти в румынский порт Констанцу для бункеровки».

«Сегодня в 4 часа утра «Чичерин» штормом был выброшен на мель в 10 милях к северу от Констанцы. Пароход находится на песчаном грунте и прикрыт от ветра. Непосредственная опасность не угрожает».

«Несколько улучшившаяся погода дала возможность «Торосу» сегодня на рассвете выйти к месту аварии «Чичерина». Ввиду этого капитан «Чичерина» отказался от предложенной румынскими властями помощи».

В газетах была помещена информация, переданная по радио с парохода:

«Борт парохода «Чичерин» (по радио от нашего спец. корр.). Сидим на мели близ Констанцы. Ждем посланную помощь. Ловим перепелов, садящихся на пароход. Наш спортколлектив по-прежнему шутит, веселится, уверены, что все кончится благополучно. Лев Кассиль».

Да, теперь, когда мы прочно сидели на мели, никто уже не сомневался, что все кончится благополучно.

На календаре 5 ноября. Послезавтра праздник. Скорее бы сняться с этого проклятого мыса!

Наконец показался «Торос». Новое осложнение. Волна спала. Ледокол подойти к нам не может. Мелко, а троса, чтобы стащить нас с мели, не хватает. Вот уж действительно, близок локоть, да не укусишь.

Прибыл из Констанцы румынский катер, зафрахтованный специально для перегрузки людей с «Чичерина» на «Торос», и началась новая страда. Для катера волна большая: катер прыгает где-то внизу у нашего борта, как поплавок от удочки, и даже когда его поднимает волна, трапа не хватает.

Спортсмены образовали живой конвейер для погрузки людей и багажа с «Чичерина» на катер и с катера на «Торос».

Все было четко организовано.

– Мой чемодан! Мой чемодан! – вдруг раздался отчаянный вопль нашего доктора Дешина.

Кто-то уронил в море чемодан, но он не утонул, а поплыл по волнам.

«Едва ли кто-нибудь из нас помнил о своем чемодане ночью», – подумал я. Это хорошо, вещи снова приобрели ценность в нашей жизни.

Чемодан выудили, доктор успокоился. Теперь нам предстояла сложная операция – перегрузить на катер старушку англичанку. Она стояла на палубе, и ее пергаментное лицо не выражало никаких эмоций. В старомодной шляпке с наколкой, в бурнусике, отделанном мехом, в замшевых ботинках на высоких каблуках, она, казалось, сошла со страниц романа Шарлотты Бронте.

Когда ей предложили спуститься вниз, она отрицательно покачала головой. Однако другого пути не было. Путь был один – через перила парохода полетом вниз на катер. Мы с Александром подняли ее вверх, перенесли через перила, и она повисла за бортом на вытянутых руках. Она судорожно перебирала тонкими ножками в воздухе, тщетно ища опоры, – опоры не было. Мы разжали руки, англичанка полетела вниз. Ребята на катере ловко подхватили ее, и она благополучно была переправлена на «Торос».

– Да, я отшен люблью тепер футбол! – сказала она нам, когда мы с Александром тоже попали на «Торос». Это была фраза, выученная ею с помощью русско-английского словаря, который она держала в руках.

«Торос» вымотал из нас последние силенки. Бортовая качка, свойственная ледоколам, не прекращалась до самой Одессы.

Мы брились, чистились, приводили себя в порядок.

Наконец после шестидневного путешествия мы на твердой земле. Одесса встретила нас радушно. Хотя одесситов морскими происшествиями не удивишь, болельщики с нетерпением ждали нас в порту. Как они волновались за нас! В пароходстве, не умолкая, звонили телефоны: «Где «Чичерин»? Как чувствуют себя спортсмены?» Круглые сутки дежурили болельщики у причала, всматриваясь в морскую даль: не идет ли «Торос»?

Теперь незнакомые люди обнимали, целовали нас, засыпали вопросами, звали в гости, приносили цветы, вино, конфеты.

– Дайте им, наконец, отдохнуть! – кричал кто-нибудь из болельщиков, когда в номер набивалось столько народу, что не хватало воздуха.

– Да, да! Им надо отдохнуть! – подхватывали остальные, но никто не уходил.

Наших друзей интересует больше всего сейчас очень деликатный вопрос: но согласимся ли мы провести одну игру в Одессе? Только одну игру!

– В нашем городе открыт новый футбольный стадион, шикарный стадион! А завтра уже праздник, Великий Октябрь! Не в дороге же вы будете проводить праздник! – льстиво уговаривает нас Серафим Пулемет, портовый грузчик, корифей одесских болельщиков.

Двадцать голосов отвечают Серафиму Пулемету:

– Они проведут праздник у нас! Смешно подумать, что они не сыграют на новом стадионе! Смешно и дико!

Тогда болельщики делятся на две партии. Одна считает, что нам нужен покой, другая – что лучший отдых – это спортивное состязание.

Пока они спорят до хрипоты, мы с Александром уплетаем яйца – глазунью в двадцать пять яиц – проголодались в пути.

Громче всех спорит старик Гроссман. Это ветеран одесского футбола, живая история спортивных состязаний за последние сорок лет. Вместе с ним болельщики вспоминают о былой спортивной славе их города. Звучат имена Богемского, Штрауба, Котова, Злочевского…

Нашим хозяевам есть что вспомнить. Я уже говорил об успехе, которого добились одесские футболисты в 1913 году, обыграв сборную команду Петербурга в ответственном матче на первенство России.

– Он помнит Злота! – восторженно кричит Серафим Пулемет и накладывает мне на тарелку жареную скумбрию. – Ешь, мой мальчик, питайся, ты отощал от кораблекрушения!

Серафим романтик. Я помню его еще по прежним приездам в Одессу. Видел, как он во главе группы портовых грузчиков, таких же балагуров и зубоскалов, являлся в Вангеровский переулок, возле Французского бульвара, ворочал бревна и кайлил землю. Бескорыстно, так сказать, в порядке общественного энтузиазма, они возводили стадион для популярнейшей одесской команды «Местран».

Свою любовь к футболу он выражал горячо. Однажды одесситы не оправдали его надежд в каком-то междугородном матче, проиграли. Встречая возвращающуюся команду, Пулемет низко поклонился игрокам и преподнес им букет… из репейника и бурьяна.

– От благодарной Одессы! – прокричал он проигравшим футболистам и горько заплакал.

– А как же они не дадут Одессе игру!

– Так вы дадите Одессе игру?

– А кто им послал на выручку «Торос»? Кто за них волновался, ночи не спал? Одесса!

Сборная СССР «дала» Одессе игру. Она состоялась на новом большом стадионе. Дул холодный ветер с моря. Моросил осенний дождь. Но стадион был полон. На трибунах бушевали Гроссман и Серафим Пулемет.

На другой день мы уехали в Москву. Нас провожали футболисты, все наши новые и старые знакомые. Никто не был обижен на нас за проигрыш одесситов.

– Мы за красивую игру! – кричал Пулемет. – Вы показали игру, и Одесса вам благодарна. Приезжайте опять, помните: в этом городе любят футбол! Но еще больше в этом городе любят друзей, даже если они не футболисты.

Это был последний матч сборной Советского Союза перед огромным перерывом.

Следующая игра сборной СССР состоялась только через семнадцать лет, в 1952 году.

…На уровне сборных национальных команд мы с турками в довоенные годы больше не встречались. Турецкий цикл на этом закончился. Его значение переоценить в исторической ретроспективе трудно. На передний край выходило новое поколение, которому предстояло штурмовать более трудные высоты на Европейском континенте.