Болезни роста

…С командой «Русскабель» – читатель напрасно станет напрягать свою память: не попадалось ли на этих страничках такое название? Нет, не попадалось. Не было раньше «Русскабеля», как не было «Моссовета», «Динамо», «Пищевика», «Трехгорки», РСКС (Рогожско-Симоновского клуба спорта), МСОГ (Московского спортивного общества глухонемых)…

Более того, «Русскабель» играл вовсе не с командой СКЗ. Он встречался с «Яхтклубом райкомвода» – так теперь именовалась наша «Стрекоза».

Перемены, перемены… По российской земле катилась мощная, сокрушающая, обновляющая, освежающая волна перемен, которая вымывала гниющие, вредоносные наслоения старой жизни.

Понятно, в футболе, в правилах самой игры никаких принципиальных изменений не было, по-прежнему одиннадцать пар крепких мужских ног пинали маленький надувной мяч, стараясь загнать его в ворота. Более того, сокрушив монархию, пригвоздив слово «царь» к столбу позора, революция все-таки в одном случае поспособствовала даже некой коронации, возведя футбол на трон короля атлетики.

И без того массовый, футбол получает в эти годы еще больший размах. Спорт, и этот вид его в особенности, рассматривается как один из важнейших рычагов воспитания нового человека.

В 1923 году приказом Реввоенсовета республики введено обязательное обучение игре в футбол в Красной Армии.

Оценка высочайшая! Признание футбола как игры, которая дает воину самое всестороннее развитие. И не только физическое! Никакой другой спорт в то время не способен был так моделировать ситуацию борьбы, схватки, как это делал футбол. И немного набралось бы тогда видов атлетики, которые могли бы так эффективно воспитывать самоотверженность, стойкость духа, решительность, находчивость.

Стоял апрельский день 1925 года. Я ощущал весну. Наслаждался ею. Двигался в огромной, до ощутимости плотной толще солнца, видел, как плавает в ней липкая зелень чуть распустившихся почек, и огорчался, что не успел заметить этот вроде бы медленный процесс превращения мягких комочков в новорожденные листочки. Как быстро стали они раскрываться! В детстве это тянулось гораздо дольше…

С этой мыслью я подошел к хорошо уже известному читателю павильону дяди Саши. Взялся за ручку и подумал, что сейчас снова попаду в скоростной поток жизни и могучие его завихрения с ходу закрутят меня, станут швырять хаотично, бестолково, трясти до тошноты. Мне этого не хотелось. Я нынче выбился из колеи, и попадать в нее снова не было никакого желания. Сегодня у меня редкостно свободный день: в театре – ни репетиции, ни спектакля, а в ГИТИСе – лишь утренние занятия. Однако…

За столом попивали чай несколько наших ребят. Как всегда, что-то острил Паша Ноготков – непоседа, балагур, весельчак. Непоседой он, случалось, бывал и на футбольном поле – в нужный момент иногда не оказывался на месте.

Рядом с Пашей сидел спокойный, неторопливый Казимир Малахов, футболист и мой коллега по искусству, уже входивший в моду исполнитель эстрадных песен. Прислонившись к стенке, в наполеоновской позе стоял Лазарь Сандлори, игравший на левом краю вместе с Георгиевским. Добродушный парень, но почему-то не сумевший найти общего языка со своим партнером. Тут же были: юморист Тарас Григорьев и молчуны Саша Холин и Вася Лапшин.

Поздоровавшись, я подошел к доске объявлений, чтобы узнать состав команд на предстоящую в воскресенье игру.

– Миш, – сказал Григорьев, – ты не тот список смотришь. В списках «Райкомвода» ты уже не значишься. Разве не знаешь? Райцентр Всевобуча обратился с новым призывом: восстановить развалившийся РСКС, и тебя как бывшего военного переводят туда капитаном четвертой команды… Будешь со своего низу руководить всем клубом…

– Новый принцип управления: снизу вверх, – добавил Паша Ноготков. – А будешь руководить хорошо – переведут в пятую…

– Болтуны вы! От безделья дохнете. Вам бы мою жизнь – сразу пропала б охота острить.

Однако за этим с виду благодушным, от нечего делать юмором стояла все-таки маленькая, незлая, конечно, подковырка.

Дело в том, что я слыл отчаянным сторонником многих демократических нововведений в клубе.

Отвлекусь, чтобы сказать несколько слов о клубе того времени. Он в основном охватывал наиболее популярные виды спорта: легкую атлетику – во всех ее жанрах, а также бокс, теннис, греблю, городки, крокет, бывший тогда в большой моде. Но самая многолюдная секция, конечно, футбольная. В ней состояли пять команд – в среднем человек по пятнадцать в каждой. Кроме того, существовала еще и юношеская. В первенствах она, правда, не участвовала – не было в ту пору розыгрышей по юношеству. Но ребята занимались много, упорно, часто проводили товарищеские встречи. Вот эти подростковые коллективы и поставляли главным образом футболистов в составы взрослых.

Но вернемся в павильон.

С некоторых пор у нас завели порядок, при котором все перемещения внутри команд, передвижения из команды в команду и всякие другие изменения в составах решались коллегиально и принимались большинством голосов. Каждый четверг собиралась секция, в которую входили члены правления клуба, капитаны команд и некоторые игроки. Она утверждала составы. На заседаниях, как правило, присутствовали все спортсмены, а порою даже рьяные, вхожие в клуб болельщики. После заседания секции вывешивались списки, справедливость которых не подвергалась сомнению, ибо обсуждались они публично, утверждались совместно.

Это, разумеется, не означало, что каждую неделю менялись составы и их капитаны. Постоянные игроки всегда оставались на своих местах. Однако «нештатные ситуации» (кто-то заболел, кто-то получил травму, кто-то уехал в командировку или просто не сумел уйти с работы) в сумме представляли собой весьма стойкое явление – случайность здесь стала не только закономерной, но и стопроцентно гарантированной. Значит, нужно каждую неделю корректировать составы.

Но вот вопрос: зачем же собирать для этого секцию, когда необходимые замены можно сделать в рабочем порядке?

Представьте себе: капитан, скажем, второй команды узнает, что игрок Иванов не сумеет участвовать в воскресном матче. Замену можно позаимствовать или в третьей, или в четвертой. Но и в той и в другой есть свои спортивные интересы, своя картина в таблице. Здесь тоже не хотят оголять позиции. Да еще как оголять?! Ведь вторая команда станет просить непременно самого сильного игрока, чтобы он хоть как-то приближался к ее уровню. Короче говоря, чтобы благополучно решить этот вопрос, капитанам команд необходимо встретиться.

Ну хорошо, а зачем из этого делать, так сказать, публичный спектакль – с присутствием всего состава клуба, да еще болельщиков? Может, и не нужно бы, если б такие заседания проходили с руганью, ссорами, словом, по-базарному склочно. Но если они ведутся спокойно, дружелюбно и приводят к разумным, честным решениям (а именно так и проходили заседания секции «Райкомвод»), то публичность эта приносит большую пользу. Ибо, во-первых, все члены общества вводятся в курс дела, втягиваются в круг проблем. Отсюда рост клубного патриотизма. Во-вторых, возникает полное доверие к руководству, повышается его авторитет. В-третьих, про информированность, понимание необходимости принесенных жертв снимали раздражение, недовольство – эмоции весьма нежелательные, особенно во время матча.

И еще одна взаимосвязь: поскольку старались быть справедливыми, решения принимать объективные, то и не боялись проводить собрания публично. А публичность, наоборот, вела к объективности.

Это был поиск новых эффективных форм организации спорта. Но поиск на то и поиск – иные новшества не всегда себя оправдывали. Неудивительно, что многие футболисты побаивались перемен в спорте, относились к ним настороженно.

За несколько лет до этого в стране был введен Всевобуч (Всеобщее военное обучение). В Москве в связи с этим создали шесть центров, которые выполняли функции сегодняшних райвоенкоматов. Центры готовили допризывников к службе в армии. Спорт, особенно футбол, стал одним из важнейших видов этой подготовки. Понятно, что на таком массовом футбольном фоне в некоторых центрах появились показательные команды.

И вот Рогожско-Симоновский центр Всевобуча обращается к именитым футболистам, игравшим в других клубах, но жителям района, проявить местный патриотизм – покинуть свои команды и вступить во вновь созданный Рогожско-Симоновский клуб спорта. Как иногда бывает в таких случаях, дело не обходится без некоторого нажима…

Долго ли, коротко ли, но в итоге в осенний календарь 1921 года Московская футбольная лига включает новую команду – РСКС. Для начала ей определяют место в классе «Б» (а это совсем не мало). РСКС шутя обыгрывает всех своих соперников и завершает сезон с феерическим соотношением мячей: 42 забитых и 2 пропущенных!

В следующем, 1922 году она по праву выступает в классе «А».

Болельщики объяты тревогой. Наименее стойкие отрекаются от любимых команд и перекладывают весь пыл своих сердец на нового фаворита. Среди игроков кто-то трепещет, а кто-то, наоборот, потирает руки в предвкушении Большой игры.

Наконец первая встреча. РСКС вступает в борьбу с ЗКС и… проигрывает. Страсти слегка утихают, ореол чуть меркнет. Но эта игра еще ни о чем не говорит: все-таки РСКС впервые в классе «А» да и уступила не кому-нибудь, а ЗКС!

И впрямь: новорожденная команда засучивает рукава и в следующем матче одерживает победу над чемпионом осени 1921 года КФС. Мало того, все три команды КФС уносят с поля «баранки». Снова овации. А дальше…

Дальше все было просто. Следующая календарная игра принесла новому клубу поражение. Потом еще одно. И еще… Словом, класс «А» оказался не по зубам – проиграв во всех встречах, РСКС попала в хвост таблицы (последнее место!) и на том закончила свое шумное существование. Сгорела, как мотылек…

Впрочем, «мотылек» – слово, которое плохо вяжется с моими представлениями об этой команде. Ей под стать сравнение со слоном, ибо здесь играли действительно очень сильные спортсмены. Только «слон» был обречен с самого рождения.

Причин столь печального конца немало. Но в основе, мне кажется, лежит тот факт, что создавалась команда не совсем правомерным – волевым, как говорят теперь, волюнтаристским – способом.

Да, игроки очень сильные. Этого порою достаточно, чтобы получилась команда, ведь на том и стоят сборные. Но этого мало, чтобы сложился коллектив. В ту пору еще не знали термина «психологическая совместимость», но то, что под ним разумеется, было всегда. В РСКС, полагаю, не сложился необходимый для долговечности клуба моральный климат. Парни здесь, что называется, не сошлись характерами и потому никак не смогли составить ансамбля.

Это, видимо, закономерный результат такого метода организации. Команда должна складываться естественным, эволюционным путем. Залог ее долговечности в том, что она ПОСТЕПЕННО выращивает корифеев или также постепенно пополняется ими извне, а не сразу составляется из таковых.

Поначалу каждый из ее членов, по крайней мере, большинство в меру скромны, не слишком притязательны. Это позволяет им притереться друг к другу. Постепенно они находят свое место в коллективе – как правило, адекватное собственным спортивным возможностям. Выделяют из своей среды лидеров, учатся признавать их, подчиняться им. И хотя претензии каждого растут по мере роста успехов команды, отношения друг с другом не меняются, остаются достаточно ровными. Перейди теперь кто-либо из игроков в другую команду – особенно если она чуть послабее, – и гонор вдруг откуда возьмется, и ожидание особого к себе внимания. Но покуда он (игрок) у себя «дома», в его поведении мало что меняется.

Но в случае с РСКС в одной берлоге столкнулось одиннадцать медведей. Естественно, что ничего хорошего из этого не вышло…

Эти-то события и имели в виду наши остряки, выдавая свои ленивые, не слишком достоверные выдумки. Это и многое другое составляло суть их неуклюжих подковырок, в которых не было цели меня поддеть. Просто в ребятах пробилось желание чуть-чуть побрюзжать, выплеснуть бездумный скепсис, так свойственный молодости.

Досада ребят все-таки была понятной, в какой-то мере оправданной, поскольку сами-то они играли в команде, которая нашла верный путь развития и подтвердила это высокими результатами; в команде, ставшей осенним чемпионом Москвы 1920 года, весенним чемпионом 1921 года, осенним – 1923 и 1924 годов, обыгравшей не раз сборную Москвы, побеждавшей петроградские клубы «Спорт» и «Меркур», получавшей высокие отзывы прессы: «Безусловно, сейчас «Райкомвод» – одна из самых сильных команд Москвы и Петрограда», и: «Главной причиной успеха следует считать исключительную спайку игроков, ее хорошую стренированность, во многом зависевшую от постоянных выступлений в одном и том же составе и частых встреч с первоклассными иногородними клубами». Они, игроки «Райкомвода», бывшей «Стрекозы», сознавали себя членами коллектива, который нередко составлял основу сборных Москвы, России и даже СССР в международных матчах, и потому имели все основания считать, что их путь становления верен.

В осенний сезон 1924 года футбольную общественность страны взбудоражило событие – в Москву прибыла сборная Турции. Ей предложили выступить в трех матчах – с двумя сборными Москвы и сборной СССР.

Игры начались со второй сборной Москвы, в состав которой вошли шестеро игроков из нашей команды (остальных включили в первую сборную и в сборную СССР). В воротах стоял первоклассный вратарь из «Динамо» Чулков. В защите – известный «моссоветовец» Константин Блинков. Я играл в нападении. Но вот в списке рядом со своей с удивлением увидел незнакомую фамилию Булкин (настоящую фамилию этого игрока по этическим причинам не называю). «Кто такой Булкин?» – спрашиваю у товарищей, у знатоков футбола, у болельщиков, из тех, что знают даже мальчиков, стоящих за воротами в матчах пятых команд. «Такого не бывает!» – по-одесски убежденно отвечают они. Но он все-таки есть. И я его вижу рядом с собой в течение всей игры. Вижу, хотя не чувствую в нем ни игрока, ни его самого, как действующее звено в цепи нападения…

Впоследствии Паша Ноготков весьма компромиссно утолил наше любопытство, во всяком случае, его догадка нас вполне устроила. «Должно быть, переводчик с турецкого!» – сказал он. Возможно, и впрямь кто-то перестарался: для удобства общения с гостями приставил к нам человека, владеющего турецким языком. И прекрасно: пусть бы он подождал нас в раздевалке, ибо на футбольном поле соперники, к каким бы национальностям они ни принадлежали, разговаривают всегда на едином языке… А Булкин вместо этого, единого, знал турецкий. Сие нас не устраивало.

Понятно, такой подбор команды успеху не способствовал. И другое…

Осень тогда пришла рано. А в день нашего матча ©на еще и позаимствовала погоду у зимы – на поле лежал с утра чуть подтаявший и теперь покрывшийся ледяной коркой снег.

Турецкую команду принимали широко и хлебосольно, с известным национальным гостеприимством. К тому же в душах устроителей этих встреч – и не только их, но и всех, кто болел за Советскую власть, – жила ответственность за авторитет страны, которая только начала входить в контакты со старым, чужеродным миром. Великодушие, стремление к объективности побуждали к тому, чтобы уравнять шансы соперников. Все мы беспокоились о том, что русская погода ставит наших южных гостей в невыгодное положение. Переживали: как будут играть бедные турки, никогда не видевшие снега, на таком поле?

Поломали голову и придумали: нужно им посоветовать, чтобы на бутсы набили новые шипы. Сами себе этого почему-то не посоветовали, хотя на нашей обуви они тоже основательно поистерлись. Благодарные посланцы страны звезды и полумесяца тут же реализовали эту идею и прекрасно чувствовали себя на русском футбольном поле, в то время как мы на собственной шкуре убедились, что хоккей и впрямь ближайший родственник футбола. Нам сильно мешал мяч. По нему полагалось бить, а у нас была совсем другая задача: как бы удержаться при скольжении, не упасть.

Пропустив три гола в свои ворота, мы со злости все же забили один мяч. На том и кончилось это состязание.

Разумеется, наш дорогостоящий опыт учли. В следующих встречах играли только известные, хорошо проверенные игроки. Позаботились и о том, чтобы участники сборных не теряли контакта с землей. Выиграли обе наши команды: 1-я сборная Москвы победила со счетом 2:0, сборная СССР – 3:0.

При всей объективности причин нашего поражения «Известия спорта» после окончания сезона сделали все же не менее объективный вывод по поводу стиля советского футбола. Они писали, что основной недостаток наших команд – это слишком четкое деление игроков на две группы; нападающих на чужие ворота и защищающих свои. Это главная ошибка, ибо английское правило гласит: вся команда всегда нападает.

Говорили газеты и о другом недостатке. О том, что мы неверно используем крайних нападающих. Они должны вести игру стремительными проходами по краям, чтобы отвлечь защиту и в последний момент, перед воротами, посылать мяч в центр, к освободившимся от опеки центральным нападающим…

Любопытно, что пятьдесят лет спустя после мирового первенства по футболу в ФРГ в 1974 году футбольные теоретики высказывали в своих публикациях примерно те же тактические идеи с полным убеждением, что вещают новое слово в футболе. Поистине новое – это давно забытое старое!

Однако пора вернуться в павильон дяди Саши с тем, чтобы уже больше не отвлекаться и до конца рассказать о событии того дня.

Итак, все как в детских стихах: дело было вечером, делать было нечего. Мы пили чай и пели песни. Казимир Малахов проверял на нас свой новый репертуар. Меня тоже не оставили в покое, заставив спеть «Бога Гименея» из «Нерона». Паша Ноготков распотешил наши души сперва «Цыганочкой», потом чечеткой.

Наше чаепитие прервал Сергей Бухтеев. Он остановился в дверях, с минуту стоял неподвижно и, закусив губу, глядел на нас взглядом, в котором сквозила некая смесь горечи, любопытства, будто он впервые нас видел, и растерянности. От Бухтеева веяло стужей. Мы это с ходу почувствовали. Веселье увяло. Ясно было, что он принес недобрые вести. Сомнений не могло быть еще и потому, что всякого рода организационную информацию поставлял только он, ибо работал в Высшем совете физической культуры (ВСФК).

Паша пытался разрядить напряжение шуткой. Но Бухтеёв раздраженно сказал:

– Уймись ты, Ноготков, со своим юмором…

Он сел за стол, помолчал немного, потом, криво усмехнувшись, небрежно бросил:

– Ну вот, братцы, отыгралась наша «Стрекоза»…

– Как так – «отыгралась»?

– Что значит – «отыгралась»?

– Почему – «отыгралась»?

Бухтеев подождал, когда отзвучит этот залп вопросов, и заговорил:

– Вот так. Отыгралась. Есть постановление МСФК о роспуске целого ряда клубов, в том числе и «Райкомвода».

– Но почему, за что?

– Почему, почему… Там сказано: считать, мол, дальнейшее существование этих спортклубов ненужным и распустить до 1 мая 1925 года.

– Интересно… Ведь мы же считаемся показатель-, ным кружком МСФК!

– А вот с нас и начинают. Под номером один идет показательный кружок МСФК, потом «Красная Пресня», дальше – «Профинтерн», «Красные Хамовники», «Спартак».

– Что же получается? – не выдержал молчавший все это время Вася Лапшин. – Две лучшие команды Москвы разгоняют?! «Райкомвод» и «Красную Пресню»!

– А мотивы-то какие, мотивы? – спросил Григорьев.

– Мотивы? Профсоюзная принадлежность… Вернее, отсутствие таковой.

– Почему «отсутствие»? Мы все трудимся. Все члены профсоюзов…

– А кто не работает, тот учится… Но все равно в профсоюзе…

– «Все»! – передразнил Бухтеев. – Это у нас, в первом составе, все. А в других… далеко не все. Поищи получше – тунеядцы найдутся… На довольствии у нэпманов стоят – гужуются! Благо, среди толстосумов болельщиков много.

– Вот и гнали бы их, и боролись бы с ними!

– Верно. Зачем же команды-то распускать?! Да еще какие команды!

– Да дело не только в этом. Еще и в том, что вся команда – в целом! – ни к какому профсоюзу не относится. Кто мы такие? Показательный кружок МСФК. Показательный! Заметьте: это уже спортивным профессионализмом попахивает. А спорт у нас любительский, и мы должны оставаться любителями.

Досадуя на это новое организационное потрясение, мы искали виновного и видели здесь руку очередного головотяпа. Но дело обстояло гораздо сложнее и глубже.

Положение, в котором находились наша и другие расформированные теперь команды, было и впрямь двусмысленным. Оно открывало возможность к нездоровому отступлению от главной идеи советского спорта, смысл которой разъяснять нет надобности – он заключен в одном слове: «любительский». Создавалась возможность (только возможность!) постепенного перерастания любителей в профессионалы. Разумеется, неофициально, но по существу, как говорят юристы, не де юре, а де факто. МСФК – профессиональная спортивная организация. Мы при ней – показательный кружок. Такая организационная связь даже по форме весьма двусмысленна. К тому же мы нужны здесь как образец футбольного коллектива. Но ведь известно: изготовление образцов обставляется особыми условиями. Во всяком случае, вероятность отхода от общих правил весьма высокая. Что может получиться? Начнут из нас делать «показательных»: тренировки с утра до ночи. Основная работа игроков – на производстве – окажется помехой. Руководство поможет им потихонечку обходить это препятствие… Какое уж там производство, когда на нас возложена специальная миссия! И другое: команде созданы особые условия тренировки. Почему же она должна играть в одном календаре с клубами, о которых можно сказать, что они истинно любительские? Это все равно, что выпустить на ринг боксеров разных весовых категорий. Где справедливость?!

Те же рассуждения можно отнести и к другим упраздненным командам – названия у них иные, но ситуация примерно та же.

Кроме того, не следует забывать, что речь идет о 1925 годе. Нэп в разгаре. И хотя на него уже началось генеральное наступление, хоть и ведется отбрасывание нэпманов с занятых ими позиций, они еще очень сильны. Появляется опасность проникновения новоявленных буржуа в культуру и, в частности, в спорт.

Футбол – благодатная почва для всяческих махинаций. Можно, скажем, создать некий подпольный тотализатор – ставить на команды, как на лошадей. То есть тот самый бизнес, который лежит на поверхности, сам по себе вытекает из массового ажиотажа вокруг этой игры и который нынче буквально оплел кожаный мяч на Западе. Барыши столь огромны, что не жалко финансировать команды, взять их на полное содержание, освободить игроков от работы – пусть «вкалывают» на поле, добиваются превосходства над соперниками. Все это, повторяю, тайком от властей, подпольно – своеобразный футбольный «черный рынок».

Этого еще не было. Но этим, как выразился Сережа Бухтеев, уже попахивало, и это могло бы быть, если б среди руководства МСФК не оказались люди, истинно преданные принципам советского спорта. Они вовремя усмотрели эту опасную возможность и пресекли ее на корню. Есть решение о передаче клубов профсоюзам? Есть! Значит, никаких исключений делать не следует. Профсоюзы пользуются высоким доверием государства – здесь спорт будет под хорошим контролем.

Важно и другое: становилась более четкой и надежной система финансирования – профсоюз полностью брал на себя заботы по содержанию клуба. Позднее, когда нэп канул в Лету и когда исчезла опасность футбольных спекуляций, финансирование стало главной причиной принадлежности спортивных обществ к профсоюзам.

Так что постановление о роспуске пяти московских спортивных клубов появилось вовсе не на ниве головотяпских стараний какого-то одного чинуши, как нам это почудилось. Оно было результатом политики.

Да и сила этого катаклизма оказалась не столь уж разрушительной. В итоге никто не пострадал. И «Райкомвод» и «Красная Пресня» сохранились почти полностью. Только нашли себе новых хозяев. Теперь нам установили ведомственное подчинение. Наш, скажем, клуб закрепили за фабрикой «Трехгорная мануфактура» и назвали его «Трехгоркой». Общество «Красная Пресня» отошло к пищевой промышленности Москвы и стало именоваться «Пищевик».

Думаю, не будет большой ошибкой, если в целом 1925 год назову годом положительных спортивных преобразований, годом организационно-спортивного бума, когда закладывался фундамент будущего спортивного величия страны.

Прежде всего это коснулось физкультурной работы с детьми. На Украине открылось первое Всеукраинское совещание советов физической культуры, где прошел очень важный в истории советского спорта разговор о повышении квалификации инструкторских кадров, особенно в пионерских организациях.

Второй важный вопрос, который здесь подняли, – это о врачебном надзоре за спортом. Разумеется, нельзя считать, что мысль о содружестве медицины и атлетики возникла в зале этого совещания, бессмысленно искать автора этой идеи, ибо автором нынешнего спортивно-медицинского содружества является Ее Величество Необходимость. Но там, высказанная с высокой трибуны, идея эта обрела законодательный оттенок, стала руководством к действию.

Чуть позднее Центральное бюро юных пионеров выступило с тезисами к Всесоюзному совещанию по физическому воспитанию в школе. Был среди них и такой: «Одной из массовых и приемлемых в наших условиях мер является повсеместное создание детских площадок как центров детской общественности данного района… округа».

Нынче, как президент клуба «Кожаный мяч», могу сказать: на том и стоит сейчас эта многомиллионная детская организация. 6 мая 1974 года на десятилетнем юбилее клуба юных футболистов произносились речи, в которых, несмотря на соответствующую моменту парадность, хорошо прослушивался все тот же тезис – в основе хоть и реализованный, но звучавший все же проблемно: были бы площадки, а игроки всегда найдутся.

Несколько миллионов мальчишек стоят сегодня под знаменами клуба «Кожаный мяч», десятки тысяч футбольных площадок к их услугам. И все-таки проблема до конца не решена.

Мне порою кажется, что ее можно перевести на язык математики и вывести вечный закон: желающих играть в футбол всегда больше, чем игровых мест.

И еще одним событием оказался знаменателен 1925 год. Родилась наконец теория русского футбола. Основателем ее стал Михаил Давидович Ромм, прекрасный игрок, бывший защитник СКС и ЗКС. Теперь он разразился методической «речью», вместить которую удалось с трудом даже в книге. Работу свою он назвал «Футбол».

Наш современник при слове «футбол» сразу же представляет образ: гигантская чаша, на дне которой носится два десятка одержимых парней в униформах, а по стенкам ее, этой чаши, кричат, шумят, беснуются не менее одержимые сопереживатели. Без последних наш современник футбола себе не представляет. Мой современник десятых и даже двадцатых годов столь грандиозную картину мог бы представить себе с большим трудом. Читатель уже знает, что болельщик в ту пору занимался своим делом, хоть и не менее добросовестно, чем нынешний, но в обстановке… скажем так: более камерной. Иные масштабы! Он размещался на трех-четырех рядах лавочек, окружавших кольцами поле, а где-то и вовсе обходился без лавочек. Когда же и как произошел этот численный скачок посетителей матчей?

Трудно сказать. Никакой конкретной даты, понятно, нет и быть не может. Хотя постепенность в этом вопросе гораздо меньшая, чем можно предположить, – некий момент рывка все же был. И отнести его можно примерно к 1924–1925 годам. Проще назвать причины, которые вызвали этот процесс.

Прежде всего: расширилась география футбола, усилились междугородные связи. Плановые состязания, розыгрыш календаря, скажем, в Москве не слишком способствовали притоку новых любителей – их круг оставался довольно стабильным. Но совсем другое дело, когда проводился очередной раунд длительной, традиционной дуэли между Москвой и Ленинградом. Здесь срабатывал патриотизм. Здесь уже шла не команда на команду, а «город на город». К этим встречам, долго готовились, о них повсюду говорили, много писали, их долго и томительно ждали.

В самом начале двадцатых годов Москву начинают посещать сборные Киева, Одессы, Харькова, Николаева, Ростова-на-Дону, Закавказья, и наоборот, разумеется, тоже – сборная Москвы много путешествует. Визитеров все больше и больше. Визиты все чаще и чаще, но пока еще воспринимаются москвичами как события и потому рекрутируют в армию любителей новые силы. Но временами в жизни российского футбола происходят сверхсобытия. Москва начинает принимать зарубежные команды. И уж тогда под знамена болельщиков становятся все – малые дети и древние старики, академики и домработницы нэпманов.

Количество кольцевых рядов вокруг поля быстро множится. Их пристраивают с запасом, учитывают прогнозы на возможный прирост зрителя. Все это получает естественное разрешение: в 1928 году строят огромный, кажущийся тогдашним моим современникам чуть ли не фантастическим, стадион – на 40 тысяч зрителей! – «Динамо».

Я уже рассказывал о встречах с турецкой сборной, Кроме нее, к нам приезжали финны, немцы и увезли с собой поражения. В 1927 году в Москву прибыла команда профсоюзов Англии. Футболисты России видели в этой встрече еще и символический смысл. Англия – родина футбола, к тому же именно англичане были его миссионерами на нашей земле. Старый футбольный авторитет этой страны не изжил себя и подавил психику игроков и болельщиков настолько, что никто и не помышлял о победе. Как-то так считалось, что проигрыш этой команде никоим образом не ущемит престижа советского, футбола, мечтали лишь о божеском счете. Болельщики ждали этой игры главным образом, чтобы посмотреть классный футбол.

К этому времени, как я уже говорил, и у нас кожаный мяч организационно развивался по линии профсоюзов. Сложился, скажем, традиционный состав сборной профсоюзов Москвы. В него вошли в основном игроки нашей «Трехгорки» и «Пищевика»: Филиппов, Рущинский, Лапшин, Дубинин, Леута, Сандлори, Николай Старостин (братья Старостины уже появились в большом футболе), Егоров, Сушков, Соколов и Холин. Но против команды рабочей Англии решили выставить сборную профсоюзов страны. Попал сюда и я.

За полчаса до начала матча о подходе к воротам стадиона «Пищевик» не могло быть и речи. Огромная живая толпа, окружившая ограду, в этом месте раздулась и плотной была настолько, что пальца не сунешь.

Я не сразу понял безнадежность своего положения. По наивности думал: скажу, кто такой, помахаю спортивным чемоданчиком, задние расступятся сами и того же потребуют от других – впереди стоящих. Но оказалось, что обращаться просто не к кому: здесь не было единиц, здесь был леммовский Солярис, живой океан, но не мыслящий – запрограммированный лишь на то, чтобы протечь за ограду.

Двойной ряд конной милиции героически сдерживал этот натиск. Я беспомощно ныл: «Братцы, пропустите же… Я – игрок, я должен быть там… ведь я подведу команду…»

Но понял наконец: никакое чудо не способно провести меня сквозь эти двери – надо искать «окно». Обогнул стадион и вышел на Беговую улицу. Народу здесь меньше. Я принялся внедряться. Если бы подтянуться к милицейской цепи!

Я хаотично качался вместе с толпой. И все-таки потихоньку подбирался к центру – внутри шло какое-то движение, непроизвольно кто-то с кем-то менялся, временами внутренние вихри понемногу выносили меня вперед. Забираться в середину многим казалось опасным. Здесь защищаться уже невозможно, здесь отдаешься на милость судьбы. При плохом стечении обстоятельств можно пострадать… К тому же боязнь замкнутого пространства понуждала иных выбираться на волю. Мне это на руку. Давка помогала мне отвоевывать сантиметры.

Вдруг мощная силовая волна, покатившаяся откуда-то сзади, колыхнула толпу – надавили организованно, рывком, возможно, с разбегу. Потом еще… Послышались крики, лошадиное ржание, треск… Сильный треск! А после – свобода…

Толпа смяла милицейский заслон, повалила забор и в образовавшийся проход устремилась на стадион…

Так я попал на собственную игру. Остается лишь заключить, что уже в 1927 году масштабы футбольного «боления» были близки к современным.

С первых же минут встречи англичане обосновались на нашей стороне поля. Зритель восторженно загудел: он узнал могучий английский футбол. Он ничего другого не ожидал и этого жаждал.

Соперник активно осаждал наши ворота. Вратарь страны туманного Альбиона, обхватив рукой правую штангу, равнодушно, со скукой в глазах поглядывал на события. Казалось, он сожалеет, что не взял с собой шезлонг и роман. Его коллеги действовали согласно английскому правилу: вся команда всегда нападает. И потому на их стороне поля было пустынно и холодно, как на арктической льдине.

А мы потели – и от трудов, и от испуга. Мы старались держать оборону. Только ее, ибо сверхзадача наша в этой игре – добиться как можно меньшего счета.

Но вот мяч от чьей-то ноги уходит в центр. Нападающие, забыв о сверхзадаче, словно охотничьи псы за подранком, бросаются сюда, короткими передачами подводят мяч к штрафной площадке и оттуда спокойным, деловым ударом вгоняют его в ворота гостей. Именно – СПОКОЙНЫМ! Ибо, если на своей половине поля мы были настроены на то, чтобы героически защищать ворота, то на половине англичан мы просто буднично работали, добросовестно выполняли свою спортивную обязанность.

Комментаторов в ту пору еще не было. Но все мы – и зрители тоже – : сказали: «Ай-я-яй-я-яй!» Минуту спустя стадиону пришлось повторить эту глубокую мысль. Но она по-прежнему никак не укладывалась в голове.

После этого игра полностью переместилась к воротам нашего соперника. Еще через несколько минут публика снова ахнула, и английский вратарь снова переступил заветную черту, чтобы достать мяч из сетки.

В первом тайме ему пришлось еще дважды это сделать. На перерыв мы ушли со счетом 5:0!

В раздевалке нас экстренно посетил некий ответственный работник из профсоюзов. Он укоризненно покачал головой и сказал:

– Ребята, да вы что?! Разве так можно? Это же гости! Они ведь на поле вывели не только футболистов.

Там двое или трое просто члены делегации… Я вас не только прошу, но и настоятельно вам советую: во втором тайме, пожалуйста, поаккуратней!

Человек из профаппарата постоял еще с минуту, рассчитывая услышать нашу реакцию. Но, не услышав ничего, кроме гробовой тишины, удалился, оставив нас наедине со своими мыслями.

Мысли же наши после его ухода прекрасно выразил капитан команды Николай Петрович Старостин. Поначалу он. выгремел несколько энергичных фраз, которых, к сожалению, не терпит бумага, и, хотя все уже было ясно, он все-таки добавил:

– Против сборной профсоюзов страны они выставляют делегатов?! Они за кого нас принимают?! Гостеприимство гостеприимством, но… Речь идет о спортивной чести!

Матч мы закончили со счетом 11:0. Пять из забитых мячей вошли в ворота противника от моей ноги.

Публика ликовала. Она покидала трибуны, словно перерожденная, с убеждением, что пророков можно и нужно искать в своем Отечестве!

Футбол переживал свою весну. Он расцветал буйно и многоцветно. Его распирало и вверх и вширь. Росло мастерство, росла массовость. В одной лишь Москве на спортивных полях оспаривали свое превосходство 222 команды! Хотя первенства страны еще не разыгрывались, но в 1928 году уже состоялась I Спартакиада народов СССР.

Поднимались новые посевы – детский футбол обретал миллионы приверженцев. Клубы теперь встречались не тремя, а пятью, а то и шестью командами. В последних играли все больше подростки. Но и они уже были не новичками в спорте и выходили часто не из дикого стихийно-дворового футбола – кругом появлялись организованные площадки, где юных футболистов тренировали опытные мастера.

В большой футбол пробивались таланты. Общественность хорошо уже знала братьев Старостиных, особенно Николая и Александра, братьев Аркадьевых – Бориса и Виталия. Высокий класс набирал Виктор Дубинин. И уже обратили внимание на спортивное дарование совсем еще юного игрока 2-й команды «Трехгорки» Евгения Елисеева – того самого Елисеева, который впоследствии украсит сборные Союза, России и Ленинграда.

И все-таки стараниями бюрократов картину этого футбольного благоденствия марали иногда крупные кляксы…

…Пришел конец нашей команде. Ее уничтожили единым росчерком пера. Ее убили в расцвете сил, в момент, когда многие ценители футбола говорили о ней: не «одна из лучших», а «самая лучшая»! Команда, которая все последние годы ни разу не покидала пределы призовой тройки. Команда, которая поставляла советскому футболу сильнейших, лучших игроков страны и имена которых вошли в историю российского кожаного мяча. Та, что бесконечно кроилась на сборные самого высокого ранга: Союза, РСФСР, Москвы, ВЦСПС, МСПС, где не было ни одного спортсмена, который бы не входил в состав какой-нибудь сборной. Команда, которую созидали пять великих Мастеров: Упорный труд, Талант, Организаторская дальновидность, Время и Удачное стечение обстоятельств. Они ее зародили, взлелеяли, выпестовали. Команда, создавшая собственную футбольную школу, взрастившая сильнейшие традиции российского футбола.

И вот один человек взмахнул недоброй силы волшебной палочкой и в одночасье разрушил это вдохновенное произведение времени.

Осенью 1930 года на фабрику «Трехгорная мануфактура» пришел новый директор. Примерно в это же время по спортивной Москве прокатилась очередная волна реорганизаций. Впрочем, особой новизной они не отличались. Речь шла все о том же производственном принципе подчинения клубов. Просто кто-то где-то поднял разговор скорее контрольного порядка: насколько, мол, точно выполняется этот принцип. При этом истолковал его весьма произвольно – в клубе ведомства, дескать, могут состоять только те, кто работает в этом ведомстве. Но ведь к этому времени содружество «предприятие – клуб» имело совсем другой смысл: предприятия становились как бы попечителями того или иного клуба, брали на себя заботу по его содержанию. Я уже говорил, что этим разумным способом решались материально-организационные проблемы спорта. Или еще иначе: предприятия для спорта, а не спорт для предприятий!

Читатель может упрекнуть меня в противоречивости: автор, дескать, возмущен этой мерой, но совсем недавно в подобном же случае такую же меру оправдывал. Поясню: то, что профсоюзам отдали клубы, – прекрасно! Но почему же состоять в них должны только работники тех предприятий, которые курируют эти спортивные общества? Почему «чужим» дорога сюда должна быть закрыта?!

Вероятно, и тот, кто поднял разговор, рассчитывал, что в особых случаях будут сделаны исключения – у кого рука поднимется на лучшие составы страны?!

У нового директора «Трехгорной мануфактуры» поднялась. Он вызвал нашу команду и спросил: «Кто из вас работает на фабрике?» Все мы трудились на предприятиях или учились (я тогда служил в театре «Синяя блуза»). Но работников фабрики среди нас не было. Услыхав: «Никто», он дал указание распустить – как не имеющую отношения к производству.

Не думаю, чтобы директор поступил так по сильному принуждению, от безвыходности. Никаких строгих положений на этот счет, видимо, не было, потому что на другой же день пятеро стрекозинцев – Рущинский, Щегоцкий, Филиппов, Дубинин и я – перешли в спортобщество завода АМО (будущее «Торпедо»). Взяли нас в первую команду без звука, хотя никто на автозаводе не работал. Василий Смирнов (!) и Александр Мышляев ушли в «Динамо». Евгений Елисеев, который давно уже перешел в первую команду «Трехгорки», вынужден был уехать в Ленинград.

Остальные составы нашего клуба подверглись очищению от инопроизводственных элементов, но в какойто мере все же сохранились – на счастье, в них оказалось много работников фабрики.

Общий результат плачевный: в том сезоне «Трехгорка» проиграла всем, кому только могла, заняла последнее место и перешла в нижнюю группу.

Такая же судьба постигла и команду «Пищевик» – ту, что носила сперва грозное имя ЗКС, потом «Красная Пресня», что родилась вместе с российским футболом – главного соперника «Стрекозы» – «Райкомвода» – «Трехгорки». Ненужными оказались братья Старостины, Артемьевы…

Разрушениям подверглись и многие другие клубы. Нетронутыми остались «Динамо» и ЦДКА. Отсюда-то и пошло их преимущество, ставшее на долгие годы традиционным. Судьба способствовала их будущему лидерству.

В 1932 году неожиданно поднялся вопрос: а что делают спортсмены на ниве общественной деятельности? Чем они заняты? Читают ли лекции, передают ли свой опыт, ведут ли организационно-пропагандистскую работу в цехах, отделах? Если нет, то какие же они спортсмены и что толку от их высокого мастерства? Атлет прежде всего должен иметь общественное лицо, а потом уже все остальное.

Нас. часто приглашали на предприятия и для встречи с работниками, и для консультаций по физкультурной работе, и нередко для того, чтобы просто провести тренировку в местной футбольной команде. Никто из нас, разумеется, никогда не отказывался. Делали это с удовольствием, поскольку над нами не довлела обязанность и поскольку чувствовали, что в нас действительно очень нуждаются.

Но доброе дело превратили в повинность. Где повинность, там и отчетность. А чтобы добиться высокой отчетности, ввели еще один «спортивный» принцип: команда первой группы должна иметь визу Московского совета физкультуры на игры в первенстве. Без нее коллектив в розыгрыш не включается. А визу давали только тем командам, которые показывали большую общественную работу.

В игре, именуемой «футбол», футбол ушел на второй план. Предлагалось состязание в искусстве составить самый длинный и бойкий отчет. Не знаю, насколько подняло это общественную работу, но очковтирательство наверняка. Спортсмены жили с чистой совестью. Они говорили: мы все свои силы и свободное от работы время отдаем спорту. И делаем это на общественных началах. Что же еще нужно? А между тем в наших сутках все те же двадцать четыре часа…

Прежде всего это был выстрел по спортивному энтузиазму. Футболисты сникли. От любимого увлекательного футбола повеяло казенщиной, а стало быть, скукой. Во многих командах стали приобретать влияние лица, утверждавшие себя не столько мастерством, сколько общественной работой. Футбол становился в тягость, участились пропуски тренировок, неявки на игры и прочие нарушения дисциплины.

На одном из заседаний МСФК был приведен пример, в котором отмечено 68 случаев нарушения дисциплины за два дня: опоздания на игры, участие незаявленных игроков, удары по ногам и даже площадная брань на поле. МСФК сделал вывод, что главный поставщик нарушений – коллектив «Освобожденный труд», и снял его с розыгрыша первенства.

…Но у футбола здоровый, крепкий, спортивный организм. Он хорошо справился с болезнями и, проскочив эту полосу недугов, – кстати, не столь уже широкую, – продолжал набирать свою буйную силу.

Признаюсь, я воспринимал свою футбольную судьбу в эти времена без особого драматизма в душе. Хотя мои потери, особенно те, что связаны с разгоном «Стрекозы», были весьма велики. Может быть, больше, чем у многих моих товарищей. Я, скажем, в последние годы пребывания в «Трехгорке» осуществил свою давнюю мечту – перешел из нападения в полузащиту (вместо Федора Селина, который перебрался в «Динамо»). И получил в этом амплуа весьма высокое признание – особенно прессы, которая со свойственной ей вечной щедростью на эпитеты расточала комплименты в мой адрес.

Как видите, «Стрекоза» распалась в момент, когда мой спортивный авторитет изрядно подрос… Однако я не могу сказать, чтобы сильно оплакивал собственные потери. Дела мои, связанные с искусством, складывались много счастливее. И радость по этому поводу отчасти перекрывала горечь, вызванную спортивными неудачами.