• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

В 1991 году был разыгран последний чемпионат СССР. Ушел, по всей видимости, навсегда целый пласт нашей футбольной истории. Надо признать, славной истории. Сумеет ли когда-нибудь чемпионат России хотя бы дотянуться до тех вершин, которых достиг его предшественник? Кто знает… Тот сезон стал последним годом выступлений за команду ее капитана Александра Полукарова, отдавшего «Торпедо» без малого 12 лет своей жизни. Тогда же, перед его отъездом за границу, у нас состоялся откровенный разговор о его карьере, жизни, любви.

Как вы думаете, сколько всего футболистов выступало в высшей лиге чемпионатов страны начиная с 1936 года? Приблизительно (эту цифру мне назвал футбольный статистик Аксель Вартанян) 7000 игроков! Но только 65 из них (цифра – точная) удалось сыграть в 300 и более матчах. Среди этих гвардейцев высшего дивизиона – и мой собеседник, капитан «Торпедо» Александр ПОЛУКАРОВ.

За его игрой я слежу с интересом вот уже добрых 10 лет. С интересом – поскольку Полукаров обладает чутьем, которое непременно приводит его в нужный момент в нужную точку поля. То он неожиданно выпрыгивает из скопления игроков в штрафной соперников и хладнокровно забивает мяч головой. То изящным подкатом в самый последний момент выбивает мяч из-под ноги форварда у собственных ворот. Но особенно меня восхищает полукаровский выбор места при контратаках – и торпедовской команды, и противника. Когда мяч отобран партнерами, он предлагает себя к участию в комбинации ненавязчиво, корректно, но его плассировка всегда очень удобна для товарищей. Если же контратакует противник, Полукаров, то ли отступая, то ли встречая соперника лицом, оказывается, как правило, именно там, где под его контроль попадает не один-единственный вариант развития атаки, а по меньшей мере два-три…

Мы с Полукаровым беседуем не в предбаннике у раздевалок, не в самолете, не в гостинице и не в холле тренировочной базы, где журналисты настигают игроков чаще всего. Нет, мы сидим у него дома, за чаем, в окружении жены Елены, 11-летней дочери и 7-летнего сына – юного торпедовского футболиста. Наш разговор внимательно слушают все трое, но без приглашения мужа и отца в него не вмешиваются. Чувствуется, что главу семьи любят и уважают. Только сейчас я заметил в волосах Полукарова седину (это в 31 год), а в голосе – на футбольном поле обыкновенно по-капитански зычном – уловил нотки усталости. Наконец, уже как интервьюер, благодарно оценил его неторопливую, будто с расстановкой знаков препинания, рассудительную речь.

– Луганская ДЮСШ, – говорит он, – куда я пришел в 7 лет и где меня принял в одну из своих групп Борис Васильевич Фомичев, сразу стала для меня вторым домом. К сожалению, Бориса Васильевича на этом свете уже нет. Но, верите ли, его широкую теплую ладонь, подтолкнувшую меня в спину перед первым выходом на настоящую игру, я, направляясь на поле, иногда физически чувствую и сейчас…

Помолчал. Потом продолжил:

– В Луганске, помимо нашей ДЮСШ, есть интернат – между нами шло постоянное непримиримое соперничество. Особенно в борьбе за областное первенство. Так что не случайно из школы и интерната вышло столько талантливых игроков – Заваров, Андреев, Журавлев, Сорокалет, Юран…

Перебиваю:

– И в этом соперничестве вы действительно усматриваете основную причину становления одаренных игроков?

– Хорошие детские тренеры нужны, но без острой конкуренции между двумя луганскими футбольными питомниками таких успехов у них наверняка бы не было. Скольких способнейших ребят, воспитанных там, я еще не назвал! А скольких, не побоюсь сказать, уже в командах мастеров загубили тренеры-неумехи – замотали своей некомпетентностью, задергали…

Возвращаю Полукарова в Луганск, в 1970-е.

– В начале 1970-х, когда «Заря» стала чемпионом страны, на Луганщине случился настоящий футбольный бум. В ДЮСШ и интернате от мальчишек не было отбоя. «Заря» играла при переполненных трибунах. А с каким чувством я подавал мячи Ткаченко, Куксову, Кузнецову, Онищенко, Семенову! И вот ведь судьба – с некоторыми из них довелось и самому немного поиграть. К тому же в школах работали хорошие тренеры. Кроме любимого мною Фомичева всегда вспоминаю о Евгении Александровиче Двуреченском. В 1976 году меня, девятиклассника, приняли в команду мастеров «Заря» на стажерскую ставку в 60 рублей. Помню, как радовалась мама – не столько деньгам, сколько тому, что сбывается мечта сына. А в 1979 году осуществилось то, что могло присниться лишь во сне, – я стал участником юниорского чемпионата мира в Японии.

– Поворот в вашей судьбе произошел после этого турнира?

– Вы имеете в виду переход в «Торпедо»? Да, в конце 1979 года на одну из тренировок «Зари» пришел тренер-селекционер торпедовцев Николай Кузьмин. На стадионе в то время был и мой отец, так что разговор вели втроем. Но я не дал согласия сразу, хотя в то время в «Заре» перспектив уже не было.

– Почему?

– Еще за тур до окончания чемпионата стало ясно – команде не избежать вылета в первую лигу. А что в таких случаях бывает? Слетаются со всех сторон представители других клубов – предлагают, уговаривают… Я уже знал, что Заваров с Гамулой уезжают в ростовский СКА. Кто-то подался в Киев…

– А вы – в Москву?

– Не подумайте, что тот переход дался мне легко. Долго бродил по улицам Луганска, сидел на трибуне пустого стадиона, словно прощаясь с частью своей жизни. Ведь я уходил в команду, в то время не процветавшую. «Торпедо» в 1979 году располагалось всего на строчку выше «Зари». Но я симпатизировал этому клубу, потому и позвонил Кузьмину.

– И никогда об этом не жалели?

– Нет. С 1980 года «Торпедо» стало для меня всем: и хорошим, и плохим – бывало всякое. Мы с Валентином Ивановым не раз конфликтовали, но, когда меня звали в другие клубы, я отказывал.

– В связи с чем конфликтовали?

– Только из-за игры – когда выступал на месте опорного полузащитника. Я настаивал на том, что имею право на творческий поиск, он же требовал строгой игровой дисциплины. Теперь понимаю, что кое в чем ошибался, но в некоторых вопросах Валентин Козьмич и поныне меня не убедил. В целом же Иванов относился ко мне хорошо. Некоторые очень обижались на него, я же, в общем, всегда старался соответствовать его требованиям.

– Расскажите, пожалуйста, подробнее об Иванове-тренере.

– Прежде всего нужно сказать о его жесткой требовательности к игрокам. Это касается режима в целом. Ему, к примеру, небезразлично, вовремя ли ты поел, вовремя ли лег спать. В тренировках раньше упор делали в основном на физическую подготовку. Сколько мы кроссов бегали тогда – уму непостижимо. Год шел за три, как у Лобановского в киевском «Динамо». Иванов – это еще сама эмоциональность. Он весь в игре, все время что-то подсказывает, кричит с тренерской скамейки. Иногда это мешало нам, да и ему стоило здоровья. Так что ребята, жалея его, говорили: «Ну, что вы так переживаете?!» Сейчас, правда, он стал мягче, да и на тренировках теперь больше внимания уделяет технике – он ее знает, дай бог каждому! Не случайно ведь молодые Шустиков, Чугайнов, Тишков, Ульянов и Кузьмичев так сильны в техническом плане. И все время прибавляют. Мы этим похвастать не могли.

– В «Торпедо» вы уже 11-й год. Но даже вашему поколению не удалось стать чемпионами страны. Кубок и один комплект бронзовых медалей – вот и все достижения клуба за десятилетие. Не маловато ли?

– В 1984 году мы были, что называется, в одном шаге от золотых медалей. Состав тогда подобрался сильный – Круглов, Жупиков, Шавейко, Пригода, Гостенин, Петраков, Суслопаров, Васильев, Редкоус. Всем по 25–26 лет. Проиграв решающий, по сути, матч «Зениту» в Москве – 0:1 (на мой взгляд, глупо и бездарно – из-за нелепейшего штрафного), мы сразу надломились, что ли, потеряли веру в себя. И в итоге опустились на шестую строчку…

– Дело только в психологическом надломе?

– Не только. Тогда «Торпедо» не хватало настоящего диспетчера. Иванов долго искал его, но только с приходом Буряка (вот что значит светлая голова!) появилась по-настоящему умная игра, четче стал тактический рисунок.

– А сегодня у Иванова не та же проблема?

– В общем, похожая ситуация. Но диспетчерские задатки есть у Гришина. Невооруженным глазом видно, что он богато одарен от природы. На мой взгляд, он мог бы и в сборной играть, если бы ему больше серьезности, упорства и целеустремленности. С таким талантом грешно довольствоваться тем, что есть. В футболе ведь как: не успеешь оглянуться, а миг твоей удачи уже прошел – попробуй догони…

– Вы говорите об этом, думая и о себе в прошлом? В 19–20 лет вы подавали большие надежды.

– Не знаю, самому мне трудно сказать, что бы получилось, не потеряй я по своей вине года четыре. Бывало, в компании не отказывался от спиртного, хотя с этим справился быстро.

– А с чем не удалось быстро справиться?

– Понимаете, не ставил я тогда перед собой высокой цели. К тому же во внефутбольной жизни несладко пришлось – двое детей, надо было крутиться, а тут еще получил серьезную травму. Только лет в 26 я выбрался из этого водоворота – благодаря жене Лене. Но годика четыре для спортивного роста были почти потеряны, уже не вернуть…

– Может быть, все в какой-то мере было обусловлено тем, что перед командой тогда не ставились высокие цели?

– Возможно. Хорошо сказал Николай Петрович Старостин в своей книге «Футбол сквозь годы»: «Побеждает часто не тот, кто больше умеет, а тот, кто больше хочет».

– Но ведь желание должно иметь реальную базу…

– Видите ли, многие футболисты – сам через это прошел – раньше быстро свыкались со своим двойственным, ложным положением полулюбителей-полупрофессионалов. Жили одним днем. Конечно, все любили футбол, иначе бы не играли. Но одних лишь призывов улучшить качество игры, согласитесь, недостаточно. Сейчас – даже на первой стадии перехода к подлинно профессиональному футболу – ясно и без словесных призывов, сколь существенно ты и твоя семья зависимы от уровня твоего мастерства.

– Если не секрет, какая у вас сейчас зарплата?

– У игроков основного состава «Торпедо» – это примерно 15 человек – 350 рублей. Плюс премиальные за победу – в размере оклада. У дублеров, конечно, гораздо меньше. Думаю, пора переходить на западную систему. Там в штате профессиональной команды в среднем 20 игроков.

– А если игрок основного состава «Торпедо» получит травму, которая надолго выведет его из строя – как, например, произошло с Тишковым?

– Подобного рода вопросы, как и многие другие, оговариваются перед началом сезона на общем собрании команды. Травмированный футболист получает зарплату полностью и 50 процентов премиальных – за победу.

– Какие еще вопросы обсуждаются?

– Например, штрафы за курение и употребление спиртного, за опоздание или неявку на тренировку… Суммы фигурируют немалые – иногда равные окладу.

– Вы в футболе уже более 15 лет. Играли в нападении, в средней линии, теперь – в защите. Кто же вы для самого себя – форвард, хавбек, защитник?

– В луганской школе Фомичев видел во мне центр нападения и всячески поощрял мое стремление подражать Герду Мюллеру. Я юношей много забивал, но уже в «Заре» понял: у меня нет полного набора качеств, необходимых первоклассному форварду. То есть нет гармоничного сочетания резкости, верткости и скорости. В юношеской сборной, когда тогдашний ее тренер Сергей Коршунов поставил меня на левый фланг защиты, почувствовал, что мое призвание – игра в обороне. Но с обязательным подключением к атакам. Как, например, сейчас в ЦСКА играет Кузнецов. Он мне очень нравится!

– А если поставить вопрос так: что дал вам футбол в духовном плане?

– Ну, во-первых, футбол – моя жизнь, а значит, радость, боль и смысл профессионального существования. Это духовное?

– Безусловно.

– Во-вторых, благодаря футболу мне удалось увидеть мир. Бегло, конечно, поверхностно, урывками, но увидел много прекрасного, особенно из мира культуры и искусства.

– Что главное в жизни вне футбола?

– Вот они трое! – Полукаров посмотрел на домашних. – Нечасто выпадает свободный вечер, когда можно побыть вместе с ними, посмотреть рисунки дочери Юли, повозиться с сыном Лешкой, посидеть рядышком у телевизора. Лена года два назад отмечала в календаре крестиком дни, когда меня не было дома. Получилось 240 крестиков. А ведь мы живем так уже 12 лет, а знаем друг друга 15 – учились в одной школе.

Игорь Чугайнов. Родной стадион, родные слова

Вернемся, однако, в 1991 год. Тогда в прощальном чемпионате СССР торпедовцы заняли достойное третье место. Тому успеху предшествовали события, потрясшие, пожалуй, весь отечественный футбольный мир. Что же произошло? Футболисты команды восстали против Валентина Иванова и его методов работы – и добились отставки главного тренера. Им, кстати, удалось то, чего несколькими годами ранее не смогли сделать игроки старшего поколения, также попытавшиеся совершить «революцию», но не сумевшие довести ее до конца. То ли времена тогда были другие, то ли им не хватило решимости и единства – не знаю. Да и был ли вообще тот бунт? Ходили разные слухи, но прямых разговоров не было, только намеки. Поговорим же подробнее о событиях именно сентября 1991-го.

«Торпедо» вылетело на кубковую игру с «Крыльями Советов» в Самару. После матча, поужинав в гостинице, игроки разошлись по номерам. В половине первого ночи второй тренер Вадим Никонов, делая дежурный обход, не застал в комнате двоих футболистов – Сергея Шустикова и Максима Чельцова. Не получив вразумительного объяснения от их соседей – Юрия Тишкова и Дмитрия Ульянова, Вадим Станиславович, как и было заведено в команде, доложил обо всем главному тренеру. Иванов вскипел и на следующее утро объявил свой вердикт: Чельцов отчислен из команды, а вопрос с Шустиковым будет решен по возвращении в Москву. Вся команда, посчитав это решение поспешным и несправедливым, встала на защиту товарищей. Однако Валентин Козьмич был непреклонен, и футболисты объявили ультиматум: «Или Чельцов с Шустиковым остаются в «Торпедо», или все остальные не выходят на следующий матч – с «Днепром». Суть претензий игроков сводилась к следующему: «Мы уже давно выражали недовольство Ивановым и его диктатом, из-за чего в коллективе сложились очень нездоровые отношения». Оказавшись в одиночестве против всех, Иванов покинул команду. На вопрос, что будет дальше, тогдашний президент ФК «Торпедо» Владимир Корнеев отвечал: «Иванова никто не отстранял от должности главного тренера. Сколько времени он будет отсутствовать, зависит от состояния его здоровья. Он очень перенервничал и вынужден был лечь в больницу. Как только все будет нормально, он сможет вновь занять свое место».

Так что же произошло в тот злополучный вечер в Самаре? На этот счет существуют две основные версии. По одной, футболисты попросту напились, по другой, они в гостиничной компании резались в карты. Вот как видит ту ситуацию руководивший тогда торпедовским фан-клубом Василий Петраков:

«К конфликту 1991 года можно относиться двояко. К тому моменту в команде подросло поколение ребят 1970 года рождения. Старожилы начали потихоньку уезжать за рубеж, и молодые стали верховодить. Действовали они слаженно: один за всех, и все – за одного. К тому же они были более раскрепощенными, что ли, чем старики. Максим Чельцов, например, умел складно и хорошо говорить – а значит, грамотно донести до начальства мнение коллектива. Остальные ему подпевали. В результате команда перестала быть единым целым. Наступили новые времена. У ребят появились деньги. Если ветераны копили их, по привычке откладывая на первое время после завершения карьеры, то молодежь тратила на девочек, пьянки, гулянки и прочее.

Конфликт начался после того, как в Самаре напились несколько человек. После матча с «Крыльями Советов» Никонов, спустившись в холл гостиницы, увидел, как перед телевизором спят игроки команды. С банками пива в руках. Тогда это было ЧП. Что делать? По заведенному в команде правилу он, как помощник главного тренера, доложил обо всем Иванову. Тот устроил разнос, а Чельцову и Шустикову сказал, что по возвращении в Москву они будут отчислены из команды. Человек 10 молодых игроков вступились за товарищей и сказали, что в таком случае они тоже уйдут. А времена были смутные: контрактов как таковых не было, возможные штрафы и наказания за нарушения режима нигде не были прописаны, да и играли люди за смешные по нынешним временам деньги. К тому же ребята – молодые, горячие, всем по 20–21 году.

В общем, решили собрать правление клуба – человек шесть-семь. Главой его был Владимир Иванович Корнеев – хороший, в принципе, мужик, но в той ситуации устроивший очень однобокий опрос: как считаете – если сейчас все футболисты уйдут, с чем мы останемся? Да, Козьмич – это «Торпедо». Но ведь с этим поколением футболистов мы связывали большие надежды. И действительно, с именами Шустикова, Чугайнова, Тишкова, Чельцова, Ульянова, Арефьева и так далее связывалось не только ближайшее, но и отдаленное будущее. Кроме того, на тот момент еще свежа была в памяти история с уходом из команды очень перспективного Димы Чугунова. В итоге посчитали, что Иванов спекся, не может найти себя в новом, изменившемся времени, а продолжает действовать старыми методами. Сумели убедить правление в своей правоте и футболисты. Было принято решение оставить молодежь, а Иванова убрать. Причем обставили все очень красиво, поставив Козьмича перед фактом: мол, против вас выступили все – и члены правления, и футболисты, и болельщики. Иванов, конечно, воспринял все близко к сердцу, очень переживал.

По идее тому поколению нужна была именно жесткая рука. А новым тренером назначили тихого интеллигентного Евгения Скоморохова, возглавлявшего при «Торпедо» научную группу. Команда хотела убрать и Юрия Золотова, но руководство клуба встало на дыбы: «Вы что, совсем обалдели, хотите оставить команду без опытного руководителя?!»

Следующий сезон «Торпедо» начало хорошо, одержав на старте несколько побед, но затем начался бардак. Кончилось тем, что Серега Жуков приехал на базу пьяный в лоскуты. Ладно бы лег где-нибудь подальше от глаз начальства – так нет, начал отплясывать на столе и чуть ли не драться полез с пытавшимися его утихомирить тренерами. После этого началось закручивание гаек: Скоморохова убрали, поставили Юрия Миронова. Последовали и оргвыводы. Жуков попал под раздачу – его наказали и выгнали из команды.

Честно говоря, история с душком. Но в тот момент она воспринималась иначе. В стране шла перестройка, рушились Союз и все, что было с ним связано. Иванов был вроде бы символом прежней эпохи, отчего бунт торпедовской молодежи воспринимался как борьба со старыми, давно отжившими свое формами правления. Тогда ведь, если помните, всерьез предлагали не назначать, а выбирать генеральных директоров заводов – в том числе и ЗИЛа. А если так, то почему бы не выбирать и тренеров? В общем, порядочный бардак был тогда в стране – на той волне и случился конфликт в «Торпедо».

Сезон 1991 года команда доиграла уже под руководством Евгения Скоморохова и заняла третье место. Однако в декабре страсти вновь накалились. Руководство клуба вернуло Иванова на должность главного тренера. Реакция игроков последовала незамедлительно. Я тогда работал в газете «Советский спорт», в которую футболисты передали свое коллективное письмо с просьбой опубликовать его в газете.

Вчера группа футболистов московского «Торпедо» передала в редакцию письмо, которое мы публикуем.

Уважаемая редакция!

Мы, игроки команды «Торпедо», не в силах больше молчать, поэтому с вашей помощью хотим обратиться за поддержкой ко всем, кому дорого «Торпедо», кому небезразлична судьба коллектива, ставшего бронзовым призером чемпионата страны 1991 года.

Многие любители футбола, наверное, знают о вотуме недоверия, который команда высказала главному тренеру В. Иванову. Но не многие знают, почему это случилось. Некоторые газеты истолковали протест команды чрезмерной требовательностью Иванова. Это далеко не так. Игроки готовы понять и принять любую требовательность, но методы, которыми пользуется В. Иванов, выходят за рамки дозволенного.

Напомним в нескольких словах о событиях, которые предшествовали отставке Иванова. В сентябре игроки основного состава «Торпедо» – все без исключения – поставили перед руководством клуба вопрос о невозможности нашей дальнейшей совместной работы. Каковы были основания для этого?

Главным образом совершенно невыносимая для чести и достоинства каждого из нас грубость Иванова. Если его поведение на тренерской скамейке во время матчей давно уже стало притчей во языцех, то оскорбления и подозрения, которые он проявлял к нам на тренировках, на базе, в быту, известны, увы, только нам. Мы не раз сообщали об этом руководителям клуба, полагая, что игроки и тренеры должны быть единомышленниками, партнерами, с уважением относящимися друг к другу.

Президент клуба В. Корнеев отправил В. Иванова в отпуск и сообщил команде, что наши требования будут рассмотрены на заседании правления клуба. Рассмотрение, увы, растянулось на два с половиной месяца. Думаем, просто выжидался момент, когда команда оступится – чтобы была возможность дать «объективную» оценку случившемуся.

В конце концов, Корнеев созвал правление клуба и вынес на повестку дня вопрос о главном тренере. Правление проголосовало за отставку Иванова (8 – «за» и 1 – «против»). Однако события на этом не закончились. На следующий день генеральный директор объединения «ЗИЛ» Е. Браков отменил решение футбольного клуба и вынес свое, оставив главным тренером В. Иванова, о чем было сообщено команде.

Нам дали понять, что «Торпедо» без Иванова – это ничто, а те, кто не согласен с таким решением, могут писать заявление об уходе из команды.

Вот мы и уходим. Вынужденно уходим, хотя именно в последние два месяца, когда команда играла без В. Иванова, мы наконец-то почувствовали себя людьми, а не футбольными фишками.

С. АГАШКОВ, А. АФАНАСЬЕВ, Г. ГРИШИН, С. ЖУКОВ, А. КАЛАЙЧЕВ, А. КУЗЬМИЧЕВ, Н. САВИЧЕВ, В. САРЫЧЕВ, М. СОЛОВЬЕВ, Ю. ТИШКОВ, Д. УЛЬЯНОВ, М. ЧЕЛЬЦОВ, И. ЧУГАЙНОВ, С. ШУСТИКОВ.

Надеемся, что правление футбольного клуба «Торпедо» (Москва) и руководство объединения «ЗИЛ» выскажут свое отношение к заявлению футболистов московского «Торпедо».

Далее события развивались стремительно. Иванов должен был проводить первую предсезонную тренировку. Футболисты основного состава отказались явиться на нее и собрались отдельно. А шесть человек – Тишков, Шустиков, Чугайнов, Кузьмичев, Чельцов и Ульянов – подали заявление об уходе. Вот как все это происходило.

Репортаж о первой тренировке, которая может оказаться последней

13 декабря – следующий день после опубликования открытого письма футболистов «Торпедо». 10.00. Звонок в редакцию «Советского спорта»: «Редакция! Что делать? «Торпедо» гибнет. Я и трое моих сыновей – болельщики «Торпедо». Подскажите, чем мы можем помочь? Митинг устроить у заводской дирекции? Нас немало…»

Вал подобных звонков подтолкнул нашего сотрудника (им был и.о. редактора отдела футбола Леонид Рейзер. – Авт.) к визиту на первую после отпуска тренировку автозаводских футболистов.

Они вышли на заснеженную хоккейную коробку. Игравшие там ребята моментально уступили арену: свои же, торпедовцы, мастера! А мастера, соскучившись по мячу и испытанной компании, с шуточками и прибауточками принялись гонять двусторонку, будто ничего серьезного в команде не происходит. Футбол, как сновидение, позволяет впасть в приятное забытье. В нем пребывали Подшивалов, Афанасьев, Соловьев, Калайчев, Чельцов, Арефьев, Жуков, Гришин, Агашков, Юшков, Матвеев, Ульянов. Предупредив, отсутствовали по семейным обстоятельствам Шустиков, Чугайнов, Тишков и Кузьмичев.

Стоило кого-нибудь подозвать и спросить о том, что происходит в «Торпедо», как конфликтная реальность проступала в каждом слове.

Андрей Калайчев, столп обороны: «Иванов назначил первую тренировку на 10.00 в спорткомплексе АЗЛК. А мы, как видите, собрались здесь. В четверг, 12 декабря, Валентин Козьмич провел в команде собрание. Длилось оно от силы минут 15–20. Говорил только он: «Вопрос решенный – я остаюсь главным тренером. Если кто-то не хочет со мной работать, может подавать заявление об уходе. И прошу побыстрее. Есть у кого-нибудь вопросы?» Вопросов не было. Иванов встал и ушел».

Геннадий Гришин, главный придумщик торпедовских комбинаций: «Короче, нам плюнули в душу! А промолчали мы потому, что нам давно все ясно».

Андрей Афанасьев, боец обороны: «Он еще сказал, что команда в любом случае будет жить. Никогда дирекция завода не пойдет на поводу у игроков. В общем, мы – никто. Еще он предупредил: «Только вы учтите: у вас контракты. Так что я запрошу компенсацию за ваши переходы в пятикратном размере». Тех шестерых, кто подал заявление, это не касается – они свободны от контрактных обязательств. А вот у меня, у других ребят контракты не закончились…»

Сергей Агашков, мотор торпедовской футбольной машины: «Перед отпуском нам сказали, что руководство ЗИЛа назначает главным тренером Иванова. Мы спросили: «А если мы подадим заявления об уходе?» Председатель клуба Корнеев ответил: «Вы подумайте хорошенько. Пожелание такое, чтоб остались и нашли общий язык с Ивановым». Тогда же правление клуба проголосовало за отставку Иванова – 8 против 1. Мы – никто, правление клуба – ничто… О каких правах игроков, о каком профессионализме можно говорить?!»

Дмитрий Ульянов, один из новой плеяды: «Я вот чего в толк не возьму: как можно работать с командой, когда все игроки настроены против тебя?»

Валерий Сарычев, лучший вратарь страны 1991 года: «Я – не в команде. Меня проводили, я собираюсь в Южную Корею. Но судьба клуба мне небезразлична. Такое впечатление, что для руководства ЗИЛа в футболе существует один и только один авторитет – Иванов. Отсюда и вся эта катавасия. Осенью, накануне матча с «Днепром», команда покинула базу, приехала в офис клуба и заявила о своем отказе работать под ивановским диктатом. Тогда это подействовало. Сейчас, в межсезонье, все вернулось на круги своя».

Р.S. Нам только что стало известно из неофициальных источников, что Валентин Иванов подал в отставку».

Свою позицию прямо и открыто высказал Юрий Тишков. В январе 1992 года он дал большое интервью журналисту еженедельника «Футбол» Дмитрию Пасынскому. Приведу здесь ту его часть, которая касалась конфликта с Ивановым.

– Демарш против Иванова был спонтанным или эта акция планировалась заранее?

– Никто никаких заговоров не составлял. Просто к определенному моменту все накопилось – и полилось через край. А попытка отчислить Шустикова и Чельцова стала последней каплей…

– То есть поводом. Но каковы причины, что именно «накопилось»?

– Знаешь, у меня ведь нет полномочий говорить от лица всей команды. У каждого были свои мотивы.

– Хорошо. Какие претензии к Иванову были у тебя?

– Главная и, в общем-то, единственная: будучи полтора года в основном составе «Торпедо», удовольствия от игры я практически не получал. Какие бы деньги мы ни зарабатывали, есть еще игра. Или, как в нашем случае, ее нет…

– Но в многочисленных «антиивановских» публикациях говорилось прежде всего о его человеческой несовместимости с футболистами.

– Для меня лично это не имело первостепенного значения. В разных конфликтных ситуациях я старался поставить себя на место Иванова, понять его. Люди-то все разные. Валентин Козьмич – человек страшно эмоциональный, сразу после игры такое иногда мог выплеснуть… Но не со зла все это было, не со зла. У меня к нему, несмотря ни на что, осталось чувство благодарности: при этом тренере я начал играть, при нем меня узнали.

– Почему же тогда, едва стало известно о возвращении Иванова, ты первым подал заявление об уходе из «Торпедо»?

– Ну, как тебе объяснить? Благодарность за прошлое – это одно, а сегодняшний день – совсем другое. В какой-то момент я начал подозревать – а потом с каждым днем все больше укреплялся в этой мысли, – что при Иванове «Торпедо» до скончания века будет не играть, а работать, пахать на поле. Будет снова четвертое место, пятое… Кубок, может быть, «на зубах» вырвем. Так вся жизнь в футболе пройдет, и всегда твою команду будут сравнивать не со «Спартаком» и не с ЦСКА, а с каким-нибудь «Металлоломом».

– А кто вам, молодым – и конкретно тебе, – мешал играть в другой футбол?

– Как это – «кто мешал»?! Есть же тренерская концепция, тренировочный процесс, установка на игру, наконец. Полтора последних года мне вспоминаются как один бесконечный день монотонной работы. На тех же тренировках запрягут, как лошадь, и бегай туда-сюда. Не было ни одного упражнения, где бы пригодились смекалка, индивидуальность. На установках, на теоретических занятиях все внимание – обороне. А впереди – как получится: авось убежим, авось прорвемся. Потому и удались за сезон всего две-три игры-импровизации. В остальных же матчах все – наскоком, наплывом, куда кривая вывезет. Мы в дубле (имею в виду себя, Шустикова, Ульянова, Кузьмичева, Чугайнова, Чельцова) совсем иначе играли.

– Но дубль – это дубль…

– Я понимаю, что взрослый футбол требует совсем других физических кондиций. И, надо отдать должное Валентину Козьмичу, «физикой» он нас накачивал под завязку. На этом, собственно, да на самоотдаче и вырывало «Торпедо» свое место в пятерке. Но должно же еще хоть что-то просматриваться. У меня перед глазами пример «стариков» – тех, кто, «отпахав» на поле по десятку лет, уехал сейчас доигрывать во второсортные зарубежные клубы. Они ведь тоже, говорят, были футболистами небесталанными, а что с ними стало в «Торпедо»? Самое страшное, что может быть, – это если лет через 15–20 болельщик скажет обо мне: «А, Тишков? Ну, как же – работяга, пахал на поле, будь здоров». И совсем другое дело, если так: «Тишков? Он играл…» А иначе зачем тогда все это?

– Команда заканчивала чемпионат без Иванова. Что, на твой взгляд, изменилось в «Торпедо»?

– Кое-что изменилось: тренировки стали интереснее, смягчилась атмосфера… Но ведь не бывает так, чтобы сегодня тренер сменился, а назавтра команда заиграла в другой футбол. Евгений Васильевич Скоморохов не раз предостерегал нас от эйфории. Чудес не бывает, и то, что закладывается на тренировках, проявится лишь спустя несколько месяцев. Если проявится…. Пока до «класса» нам, конечно, еще далеко. Классная команда не имеет права, победив московский «Спартак» и киевское «Динамо», проиграть потом «Крыльям Советов».

– Иванова многие обвиняли в том, что он – тренер-диктатор. Но готовы ли торпедовцы к демократии?

– А страна вся наша готова? В том-то и дело… Но в принципе вопрос, который ты задал, на данный момент самый важный. Очень сложно перестроиться: всю жизнь человек работал из-под палки, и вдруг ему не приказывают, а советуют, не орут, а объясняют. Я надеюсь, что в «Торпедо» пусть не все, но хотя бы большинство поймут: теперь нам не на кого кивать и негде искать виноватых, кроме как среди самих себя. Должно же дойти, в конце концов, до людей. Мы попробуем создать команду, о которой мечтали. Попробуем.

В итоге Валентин Иванов вновь, во второй раз, оставшись один против всех, покинул расположение команды. Он защищался, боролся, выступал в печати, откровенно высказывая свою позицию и доказывая свою правоту. Упирал на то, что требовал от футболистов соблюдения дисциплины и режима (что, естественно, не всем нравилось), обвинял некоторых игроков в предательстве интересов команды, прибегал к экскурсам в прошлое. В общем, давал понять, что при нем команда всегда была на виду и что без него будет хуже. Многое в его словах было справедливым, но были и передергивания, натяжки – в расчете на то, что не все знают тонкости. Приведу лишь один пример. Голкипера Валерия Сарычева он считал – наравне с Игорем Чугайновым – главным виновником развала команды: «Если бы не Сарычев, не ушел бы из команды способнейший Харин. Но на тот момент сильнее был Валера. Его я и ставил». Говорить можно, конечно, все что угодно. Но факты и цифры свидетельствуют о другом. В сезонах 1986 и 1987 годов основным вратарем команды был Дмитрий Харин, проведший соответственно 25 и 27 игр. В то время как Сарычев – только 6 и 3. Харин ушел в «Динамо» совсем по другим причинам – в том числе и потому, что в 1987 году после встречи в Тбилиси с местным «Динамо» Иванов обвинил Харина в сдаче игры. Торпедовцы тогда вели в счете – 2:0, но в концовке Харин пропустил два нелепых гола. С голкиперами такое случается, такова их профессия – если они ошибаются, выручить их не может уже никто. Но раздосадованный ничьей Иванов не нашел ничего лучше, чем свалить все на Харина. Это и стало последней каплей. Едва ли не на следующий день Дима написал заявление о переходе в «Динамо». Поэтому в 1988 году, в котором автозаводцы завоевали «бронзу», основным голкипером был уже Сарычев. Во многом благодаря его отличной игре команда и пробилась в призеры.

В то время я близко сошелся с Валерием, мы подружились, а потому могу засвидетельствовать: он глубоко порядочный и высоконравственный человек, которому абсолютно чужды разного рода интриги и закулисные игры. Говорю об этом так уверенно, потому что не раз беседовал с ним на разные темы. Вот один из таких разговоров.

«Мы договорились встретиться с голкипером московского «Торпедо» Валерием Сарычевым в вестибюле станции метро «Площадь Ногина» (сейчас – «Китай-город») и вместе пойти в редакцию журнала «Футбол», где он ни разу не был. Пока шли по неосвещенной, в ранних зимних сумерках, горбатой (как называли ее в старых справочниках) улице Архипова к дому № 8, разговорились.

И первым его вопросом был такой: «А почему вы решили написать обо мне? Вообще-то я не склонен к популярности. Мне это мешает. Да и к «Торпедо» у прессы, особенно московской, отношение прохладное, что ли. К примеру, побеждает «Спартак» – и сразу появляются хвалебные отзывы. А о «Торпедо» в таком случае просто скажут: сыграло так-то и так-то, выиграло с таким-то счетом – и все».

– А вы не считаете, что причиной всему – невыразительная игра вашего клуба в последние годы?

– Может быть. Но ведь и когда мы сыграем хорошо, тональность отзывов не меняется. В общем-то, мы не обижаемся, нет, но иногда становится досадно – когда что-то хорошее попросту не замечается.

– Что ж, спорить не буду. Только ведь и болельщики вашу команду не жалуют: в среднем на матчах «Торпедо» бывает две-три тысячи человек. Отчего так происходит?

– Ну, конечно, многое, если не все, зависит от игры. Это ясно. Но вот посмотрите: в этом сезоне – особенно в его концовке – даже на матчах «Спартака» собиралось мало зрителей. Жизнь, конечно, сейчас стала непонятная, сложная. Что-то еще мешает людям прийти на стадион. Футбол как игра призван доставлять людям радость. Может быть, наш болельщик уже и радоваться разучился? Радоваться каждой игре, каждой встрече со своим клубом, а не только его победам…

Так, не торопясь, мы подошли к редакции. Когда расположились в нашей комнатушке, где ютятся четыре человека, хотя там и одному тесно, я наладил одолженный у приятеля старенький допотопный диктофон (у сотрудников журнала, увы, и таких нет), и наша беседа началась.

– Поскольку вы, Валерий, редкий гость на страницах газет, давайте начнем с самого начала – с вашего пути в большой футбол. У каждого игрока он свой. Я слышал, что вы в детстве футболу предпочитали музыку…

– Нет, футболом и музыкой я стал заниматься одновременно. Родился и вырос в Душанбе. Почему стал заниматься музыкой? В то время существовала своеобразная мода – отдавать детей в специальные школы. Вот и мои родители решили определить меня в музыкальное училище по классу скрипки, благо слух у меня был. Первое время было интересно, но когда начался футбол, я стал потихоньку увиливать от музыкальных занятий. Родители поначалу ругались – как-никак, платили за это деньги. В общем, закончил я семь классов, но на выпускные экзамены не пошел. Как раз в то время в городе проходил футбольный турнир, и я ушел из училища. Думал, что дома будет большой скандал, однако родители неожиданно спокойно отнеслись к моему выбору – наверное, оценили самостоятельность решения, что в нашей семье всегда было в чести. Жалею ли о том, что бросил училище? Навык игры на скрипке я получил, но, думаю, ничего сверхъестественного в музыке из меня бы не вышло. И все же я благодарен училищу и его преподавателям хотя бы за какие-то познания в классической музыке. Вообще, на мой взгляд, современный человек должен иметь хотя бы общее представление о музыке. А то пообщаешься сейчас с молодыми ребятами – они о ней не имеют понятия. Не говоря уж о глубоких познаниях. Не знают даже имен композиторов мировой классики. Не будь училища, и я бы, возможно, тоже был таким.

– Хорошо, а что было потом?

– Потом я окончил школу и сразу поступил в институт физкультуры – у нас же, в Таджикистане. А вскоре Иштван Секеч, тренировавший тогда «Памир», пригласил меня в команду. Человек он неординарный, и я благодарен судьбе, что она свела меня с ним. Секеч открыл мне глаза на многие, казалось бы, простые футбольные истины. Через год он ушел от нас в львовские «Карпаты» и, между прочим, вывел их в высшую лигу.

Когда окончил институт, Олег Базилевич позвал меня в ЦСКА. До этого, правда, приглашало московское «Торпедо», куда я и хотел пойти. Но у меня сложилась безвыходная ситуация – надо было служить в армии. А когда отслужил положенное, позвонил Иванову.

– Он видел, как вы играете?

– Был конец сезона 1980 года. «Памир» приехал в Смоленск на матч с «Искрой». Как сейчас помню ту игру: разразился ливень, поле тяжелое – грязь. Руководство «Торпедо» во главе с Ивановым приехало в Смоленск смотреть, по-моему, Данисявичуса. А тут я вроде бы неплохо сыграл, и уже вскоре Юрий Васильевич Золотов официально пригласил меня в команду.

– А почему вы остановили свой выбор именно на «Торпедо»?

– Наверное, по двум причинам. Еще с детских лет из всех московских команд – не знаю почему – любил только «Торпедо». Кроме того, предпочитаю надежность во всем, и мне казалось, что она есть именно в «Торпедо».

– О «Торпедо» говорят, что эта команда – как государство в государстве.

– Я и сам часто употребляю подобное сравнение. Может быть, это не всегда получается, но мы стараемся быть независимыми от кого бы то ни было. Большинство вопросов клуб решает совместно с заводом, который делает для нас практически все, за что ему огромное спасибо.

– Как вас встретила команда? Наверное, не все было гладко?

– С ребятами проблем не возникало. Было даже интересно, поскольку и традиции в команде какие-то необычные, и отношения нестандартные.

– А Иванов? Он, говорят, человек строгих правил.

– Он бывает строг в официальной обстановке, но иначе, наверное, нельзя. А в тесном кругу держится с нами на равных, часто шутит, рассказывает истории из своей практики.

Что касается игры, то Иванов раньше повторял: главное – внимательно сыграть в обороне, не пропустить, а там где-нибудь и забьем. Вот такая система игры у нас была. А сейчас – другая. На установке Иванов уже говорит: надо постараться забить столько-то, не пропустить столько-то. Или, обращаясь к кому-то из нас, объясняет: тебе надо сделать так – если сделаешь, это и будет гарантией успеха. И ребята теперь все стали воспринимать по-другому. Каждый четко знает свою задачу на поле и верит в ее выполнимость, поскольку говорит ему об этом такой авторитет, как Валентин Козьмич Иванов, сам испытавший все это на себе и знающий об игре практически все.

– Когда вы пришли в «Торпедо», основным голкипером был Вячеслав Чанов?

– Да, и я считаю его одним из лучших вратарей в истории нашего футбола. Вот кто настоящий профессионал! Я у него научился очень многому: он от меня ничего не скрывал. Слава – необыкновенный человек. Я даже атмосферу футбола в «Торпедо» тех лет воспринимал через его понимание и оценку того или иного факта.

– Но он ушел из клуба…

– Это сложная и в то же время обычная история. В отборочном матче олимпийского турнира против Чехословакии Чанов сломал палец и выбыл на два месяца. За «Торпедо» стал играть я – и удачно. Едва Чанов поправился и появился в основном составе – по-моему, в домашнем матче с «Кайратом», – как вновь получил травму: повреждение мениска. Так для него и закончился сезон, в конце которого у них с Ивановым состоялся разговор. О чем они беседовали, судить не берусь, не присутствовал. Но после этого Слава ушел, как он выразился, хлопнув дверью. Благо, тут же подвернулось приглашение от «Нефтчи». Хотя, думаю, Чанов и сам понимал, что ему не надо было уходить из «Торпедо» – он мог еще поиграть. Потом в ЦСКА, когда ему было уже 36 лет, он доказал это.

– Похожая ситуация позже сложилась у вас с Хариным? Только на месте Чанова оказались вы?

– Когда в 1984 году Дима пришел в команду, я играл вроде неплохо. Но быстро понял, что в чем-то уступаю ему. Все-таки он – член юниорской, молодежной, а потом и олимпийской сборных. В общем, талант. Это начало меня нервировать. А тут еще в матче с московским «Динамо» получил травму. Ту встречу мы проиграли, по сути, из-за меня. После этого в ворота встал Харин – и играл здорово. Нога у меня долго болела – подвернул голеностоп. Мне надо восстанавливаться, а он играет все лучше и лучше. В общем, я понимал тренера – молодой пацан, перспектива громадная, играет на уровне взрослых, никого и ничего не боится. Сезон 1985-го я кое-как дотянул. А в 1986-м позиции стали уже равные – то он играл, то я. Причем чаще я – в том числе и в финале Кубка СССР, выигранном нами у «Шахтера». Но, как ни странно, после того матча все равенство сошло на нет.

– И у вас состоялся разговор с Ивановым?

– Нет, он произошел спустя год. В начале сезона-87 я подошел к Валентину Козьмичу. Очень серьезно готовился, это было моей последней надеждой: смогу ли я составить Харину хотя бы конкуренцию? Иванов обычно говорит так: «Если я к человеку не обращаюсь, не ругаю его, значит, я поставил на нем крест». Именно так произошло со мной. Вокруг меня образовался вакуум, и я сознательно пошел на тот разговор – чтобы положить конец неопределенности. Он мне прямо сказал, что шансов у меня мало – практически никаких. Как ни странно, после этого я успокоился. Стал нормально трудиться – отработал тренировку, отстоял за дубль, посидел в запасе за основной состав. Главное, внушал себе, – не унывать. И знаете, пошло дело. В концовке чемпионата даже провел три игры – удачно. В итоге мы заняли четвертое место.

– И тут Харин покинул команду.

– Не знаю, почему ему нужно было уходить. Вариант возник после матча в Тбилиси, где Дима допустил две оплошности, стоившие «Торпедо» очка. То ли обида взыграла, то ли еще что. Для Иванова, как я понимал, его уход был полной неожиданностью. Если спросите меня, считаю, Харин совершил ошибку – и именно после этого дела у него пошли хуже. В той черной полосе у него было одно светлое пятнышко – когда вместе со сборной он стал олимпийским чемпионом. Но даже тогда это был уже другой Харин.

– А может, в вас говорит чувство досады? Может быть, даже зависть?

– Да что вы! Во-первых, у нас с Димой всегда были хорошие отношения. Даже сейчас, когда приезжали в Севилью, мы встретились с ним, как старые друзья. Во-вторых, мне, наоборот, следовало бы радоваться тому, что он ушел, а я стал основным вратарем.

– Говорят, вы лучше играете, если знаете, что вас некому заменить. Или, по крайней мере, замена не будет равноценной…

– Да, это правильно. Когда в «Торпедо» был Харин, у меня не все ладилось. Едва он ушел, как дела вроде пошли. Правда, появился Прудников, но в спортивном плане он мне не мешал. Да и сейчас перед каждым матчем думаю: ну, кто это сделает, кроме меня?

– Одно из достоинств голкиперов – умение читать игру?

– Конечно, я стараюсь читать ее, но прежде всего изучаю манеру игры нападающих. Смотрю «Футбольное обозрение», матчи по телевидению и запоминаю, кто и как бьет, подает мяч, у кого какая манера и т. д. Мне кажется, если знаешь нападающего – это половина успеха. Я частенько даже просчитываю варианты игры того или иного футболиста.

– Вам уже 30 лет. Что это для вратаря?

– Обычно говорят: расцвет творческих сил. В общем, я согласен. Но, честно говоря, хотел бы, чтобы признание ко мне пришло чуть пораньше. Вот, к примеру, по итогам этого сезона впервые попал в тройку лучших голкиперов страны. Однако это не доставило мне такой радости, какую, допустим, я испытал бы еще в прошлом году. Тогда я старался, желал этого.

– Почему же?

– Сам не знаю. Может, на фоне радостей, произошедших у нас в конце сезона, все это как-то сгладилось.

– Вы имеете в виду матчи на Кубок УЕФА?

– Да. И знаете, самую большую радость доставил нам матч в Севилье. И не потому, что там была команда сильнее «Монако». Нет, считаю, французы повыше классом, чем «Севилья». Но вся атмосфера футбола в Испании – намного сложнее. Был такой ажиотаж, было так тяжело, что даже вспоминать не хочется. Хотя потом было приятно – мы победили. А в Монако обрадовала не только победа, но и реакция болельщиков в нашей стране. Даже мои соседи по дому, многих из которых я не знал, подходили, поздравляли и благодарили. Недавно ездил в Душанбе навестить родителей, так люди в транспорте меня узнавали, расспрашивали, желали успехов, хотя я думал, что меня давно забыли. А самое приятное и важное то, что в дни, когда стране так тяжело жить, мы хоть на мгновение, хоть на несколько дней доставили людям радость. Для этого стоит играть в футбол! Поймите меня правильно, я не считаю, что мы совершили что-то великое, но для нашей команды это очень большое дело.

– Как вы восприняли приглашение руководства «Марселя» подписать с вами миллионный контракт?

– Если возьмут – не откажусь.

– А насколько реален ваш уход в один из зарубежных клубов?

– Когда мы были в Египте, где готовились к матчу с «Монако», Юрий Васильевич Золотов сказал мне: «Валера, мы тебя поставили на трансфер». – «Прекрасно. Что, меня уже кто-то берет?» – «Нет, – ответил он, – но не исключено, что тобой кто-нибудь заинтересуется». В общем, Иванов дал добро, а это значит, что в плане моей замены у него все в порядке.

– Как считаете, если в команде – два равноценных вратаря, они должны играть по очереди?

– Нет, всегда должен выходить один. Вратарь – не полевой игрок, который, пропустив несколько матчей, может выйти и выдать хороший матч. Голкиперу, чтобы сильно и стабильно выступать, необходимо все время быть в деле. Причем матчи за дубль не дают той практики, которую получаешь, выступая за основной состав.

– Я заметил, что вы, уходя с поля после окончания игры, непременно поднимаете руку, приветствуя зрителей. Это ритуал или нечто большее?

– Я считаю это действием, обязательным для футболиста. Люди пришли за тебя поболеть, и их надо уважать, поприветствовать хотя бы жестом. Вы знаете, как на Западе футболисты приветствуют своих поклонников – подбегают к трибунам, аплодируют им. Вот бы и нам так же!

Я поблагодарил Валерия за беседу и, пожимая его руку, обратил внимание: тонкая кисть, длинные пальцы – руки музыканта. Вратарь с руками музыканта. В этом что-то есть…

Но вернемся в начало 1992 года. Валентин Иванов ушел, главным тренером назначили Евгения Скоморохова. Любопытно, что, прежде чем окончательно покинуть команду, Иванов, как мне рассказывали, пришел проститься с игроками. Он зашел в комнату, где сидели футболисты, и попросил не держать на него зла. Никто из них не проронил ни слова, не поднял головы, не сделал прощального жеста рукой, какой обычно делают люди при прощании. Валентин Козьмич покачал головой, отворил дверь и, остановившись на пороге, сказал: «Возьмите тренером хотя бы Евгения Кучеревского, а не Скоморохова. Не справится он, опыта никакого». Ответом ему было все то же молчание. Честно признаюсь, такой образ Валентина Иванова мне понравился. Ведь, в сущности, при всех его недостатках (а у кого их нет?), «Торпедо» для него было по-настоящему родной командой. Чего, увы, не скажешь о многих футболистах…

Первые шаги Юрия Тишкова в роли детского тренера

Скоморохов, интеллигентный человек и умный собеседник, возглавлял при команде комплексно-научную группу. И если Иванов полагался в основном на свою интуицию и практику, то Скоморохов в большей степени доверял науке, верил, что она не подведет. Я встретился с ним, когда чемпионат 1992 года уже стартовал. Дела у команды складывались хорошо, в первых нескольких турах она не знала поражений, шла в лидерах, а потому, наверное, и разговор получился откровенным.

Когда в футболе появляется новое имя, будь то игрок или тренер, у болельщиков неизбежно возникает интерес: кто он, откуда и, главное, с чем пришел в этот неповторимый мир Игры, чего от него ожидать – добра или зла, приобретений или потерь, удач или разочарований?

В сентябре 1991 года у руля московского «Торпедо» встал неизвестный широкому кругу любителей футбола 46-летний Евгений Скоморохов. А в январе следующего года он был официально утвержден в должности главного тренера.

Позвонив ему, чтобы договориться о месте встречи, я неожиданно получил приглашение провести вместе с командой один день на базе. Подобные подарки от тренеров случаются столь редко, что грех было им не воспользоваться…

Комфортабельный автобус, подаренный годом ранее ЗИЛом своему клубу, отъехал от станции метро «Автозаводская» ровно в десять утра. Время в пути до базы торпедовцев в Мячково равно одному футбольному тайму. Чтобы игроки постепенно втягивались в работу, включили видеомагнитофон: на мониторе возникла картинка полуфинального матча чемпионата Европы 1988 года СССР – Италия…

– Евгений Васильевич, вашу жизнь в спорте, наверное, можно разделить на две части. Рубежом является тяжелейшая травма, которую вы, будучи футболистом, получили в неполные 24 года.

– Да, пожалуй, такой рубеж провести можно. Я начинал играть в ФШМ. Потом выступал за свердловский «Уралмаш», красноярский «Автомобилист» и ташкентский «Пахтакор». Ту злополучную травму получил, вернувшись из «Пахтакора» в «Автомобилист». Перенес две тяжелейшие операции, попытался вернуться в футбол, но колено продолжало подворачиваться, и врачи сказали, что на карьере футболиста надо ставить крест.

– Вам пришлось круто изменить свою жизнь?

– Круто – не круто, но, будучи еще совсем молодым парнем, вынужден был сделать непростой выбор.

– Какой же?

– Конечно, многие спортсмены, заканчивая активные выступления, мечтают стать тренерами или, по крайней мере, рассматривают этот вариант в качестве основного. Но в тот период я заинтересовался журналистикой и стал своего рода футбольным обозревателем «Красноярского комсомольца» и «Красноярской правды». Моя статья «Зигзаги «Автомобилиста» была признана лучшей спортивной публикацией месяца. То ли под влиянием местных успехов, то ли потому, что я тогда действительно был увлечен журналистикой, взял и послал несколько своих статей главному редактору еженедельника «Футбол» Льву Филатову. Он прислал мне очень обстоятельный ответ на официальном бланке: мол, да, что-то есть, но у вас пока очень низкий уровень, надо продолжать совершенствоваться.

– И тогда вы выбрали науку?

– Знаете, в педагогике есть такое понятие: фактор среды. Среды, в которой человек живет. Когда я лежал в ЦИТО на операции, моим соседом по палате был аспирант-конькобежец из пединститута. К нему часто приходили приятели. Слушая их разговоры о спортивной науке, я, в то время студент факультета физвоспитания, незаметно для себя увлекся ею. А когда окончил Красноярский пединститут, написал несколько научных статей – в том числе и о проблеме игры головой. В 1975 году поступил в аспирантуру ВНИИФКа, а в 1978-м защитил диссертацию. После чего стал работать в комплексно-научной группе при сборных командах СССР – тогда ими руководили столь известные тренеры, как Константин Бесков, Валерий Лобановский, Эдуард Малофеев.

– В 1988 году вы неожиданно оказались в «Торпедо».

– Почему я ушел в клубную команду? Главным образом из-за тех изменений, которые тогда начались и в спорте, и в стране в целом. Когда я уже был руководителем комплексно-научной группы, между мной, дирекцией института и Управлением футбола возникли разногласия в отношении условий работы КНГ. Кроме того, накопленный мною научно-теоретический потенциал требовал своего выхода. К счастью, в то время в командах мастеров высшей лиги была выделена ставка тренера по научно-методической работе.

– Так что же такое, по-вашему, научно-методическая работа в системе подготовки команды, какое место она занимает?

– Фактор науки может сыграть существенную роль при равенстве сил соперников. Тут очень важно, чтобы тренер точно знал, какая конкретно информация об игроках ему нужна от научной группы и как потом эту информацию использовать.

– Евгений Васильевич, вы не были известным футболистом. Как считаете, это плюс или минус в тренерской деятельности?

– Конечно, знаменитому игроку легче начинать работать по окончании карьеры: на него работают имя, авторитет. Малоизвестному футболисту, безусловно, сложнее: ему надо добиваться признания через результат. И все же лишь единицы великих игроков становились впоследствии известными тренерами. Почему? Талантливый футболист часто не задумывается о том, как надо играть. И «виной» всему – отпущенные ему Богом здоровье, игровая смекалка, храбрость, чувство голевой позиции. Ему и тренер, в общем, не слишком нужен. А игрок, которого Бог не наделил таким талантом, постоянно задумывается: почему я этого не умею? Такая ситуация заставляет человека больше мыслить, анализировать. А ведь тренер как раз и должен быть аналитиком. Так что у малоизвестного игрока тоже есть свои преимущества.

– В чем же главная, на ваш взгляд, задача тренера?

– Он должен прежде всего объяснить игроку, что от него требуется. Причем объяснить так, чтобы тот понял, чего от него хотят. После этого тренер должен подобрать средства, которые смогли бы раскрыть и усовершенствовать лучшие качества футболиста. Только на базе этого может развиваться творчество. В команде я все время повторяю: не надо делать то, что вы не умеете, – играйте за счет своих лучших качеств.

– А вы не боитесь, что, развивая в футболисте только то, что он умеет, вы в чем-то обедните его?

– Но ведь футболист не может творить, не выполняя своих функций. Ни одна команда в мире так не играет. Вот у меня есть подборка номеров журнала «Футбольный тренер». В одном из них расписана вся схема игры сборной Голландии – в ней у каждого есть свои функциональные обязанности. Поэтому мы и крутим в автобусе видеокассеты с записью матчей – учимся. Я постоянно говорю футболистам: посмотрите, как он принимает мяч, какая у него культура паса. И только когда это есть, начинается творчество: как лучше обвести, нестандартно сыграть при плотном прессинге, в штрафной площади. Ведь творчество – это не что иное, как реализация своих потенций в игре. Возьмите скрипача – совершенство его игры основано на безукоризненном владении смычком, то есть на школе.

– Не хочется говорить о конфликте в команде, но все же не уйти от этого. Насколько я знаю, сами футболисты протестовали не против личности Валентина Иванова, а против системы и стиля его работы.

– Во-первых, то, что случилось с Ивановым, – явление времени. Во-вторых, когда человек долго работает в одной команде, у него притупляются чувства. Бывший тренер мюнхенской «Баварии» Дитмар Крамер как-то сказал, что тренер может себя реализовать и должен работать на одном месте не более четырех лет. За эти годы он выплескивает себя как творческую личность. Но это все видимая, что ли, часть айсберга. На мой взгляд, Валентина Козьмича подвели люди из его окружения, которые давали ему не совсем правильную, часто искаженную информацию, работали не на команду, а на себя. И если бы, вернувшись, Иванов убрал этих людей из команды, сейчас главным тренером был бы он.

– А сегодня все эти люди от команды отстранены?

– Мы постепенно избавляемся от них, но никак не можем сделать это окончательно.

– Вам хочется что-то изменить в команде, в тренировочном процессе, в отношении футболистов к делу?

– Я хочу, чтобы команда обладала профессиональной выучкой в организации игры, чтобы тренер во время матча не указывал, кому куда бежать и что делать. Нужно иметь модель игры и добиваться того, чтобы футболисты выполняли все автоматически. Отсутствие же конкретной задачи как раз и вынуждает тренера одергивать или подстегивать игроков.

– Существует мнение, что, мол, вместо злого и нехорошего Иванова, который только и мог держать футболистов в узде, команда выбрала себе добренького тренера Скоморохова. Как вы на это смотрите?

– Да, я знаю об этих разговорах. Но давайте говорить на языке фактов. Когда я возглавил «Торпедо», сразу сказал игрокам: вы получаете достаточно хорошие деньги, поэтому, если кто-то провинился, проштрафился – из зарплаты будут делаться вычеты. Кроме того, я сам разработал проект контракта, дал почитать футболистам, они сделали некоторые дополнения, которые были учтены. В моем варианте много разделов, пунктов, в том числе по штрафам – за что, как, почему и сколько. Указано, что клуб гарантирует игрокам, например, страховку, обучение, квартиру, машину, но оговорены и требования к футболистам. Игроки с этим согласились, и сейчас мы работаем на этой основе. Когда Сергей Жуков, например, в очередной раз нарушил режим, я его не уговаривал, а поставил вопрос об отчислении. Ребята ко мне подходили, пытались заступиться: мол, не надо, сейчас играть некому. На что я сказал: нет, раз мы договорились так работать, дали друг другу слово, значит, надо его держать. Он был отчислен, и сейчас у меня нет конфликтов на этой почве. Я беседую с ребятами на многие темы – о финансовом положении клуба, о том, какие возможности заработать у нас есть… То есть стараюсь вести разговор на равных.

– Так какими, по-вашему, должны быть взаимоотношения между главным тренером и футболистом – диктаторскими, приятельскими или чисто профессиональными?

– За рубежом тренер после матча может сесть с игроком и выпить кружку пива. Но это совершенно не значит, что у них приятельские отношения. Он может вместе с ним выкурить сигарету. Но ни один футболист никогда – а это зависит, видимо, от уровня культуры – не перейдет грань, которая разделяет руководителя и подчиненного. Просто человек должен знать: это – ему можно, а это – нельзя. Во всем остальном должны быть нормальные человеческие отношения.

– Мы часто говорим, что у такой-то команды есть привитый тренером стиль игры. А какому стилю отдаете предпочтение вы?

– Мне бы хотелось соединить в «Торпедо» командный стиль «Спартака» и мобильность киевского «Динамо». Один из спартаковских тренеров, правда, сказал мне на это, что «в одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань». Тем не менее считаю, это возможно.

– Сторонником какого футбола вы являетесь – расчетливого или романтического, искреннего или прагматичного?

– Я против прагматичности: надо играть зрелищно. Но обязательно добиваясь результата. Существуют три основных фактора управления командой: кадры, тренировочный процесс и материальное стимулирование. Возьмем, к примеру, киевское «Динамо» образца 1975–1985 годов. Кадры – потрясающие, тренировочный процесс – на высшем уровне, материальное стимулирование – сами знаете какое. Вот вам и результаты. Или минское «Динамо» в их чемпионском 1982 году. Кадры были прекрасные, тренировочный процесс – хороший, а стимулирование – плохонькое. За счет искренности в работе минчане год простояли, а в следующем повалились вниз. Почему? Да потому, что материальное стимулирование перестало соответствовать поставленным задачам. Все эти вещи должны быть оптимально сбалансированными. Если какой-то один из этих факторов выпадает – все, высококлассную команду сделать нельзя.

Однако, несмотря на все благие намерения, Скоморохову совладать с командой не удалось. Чьей вины было больше – его или футболистов, сказать сложно. Наверное, «хороши» оказались обе стороны. Что-то не сложилось в тот момент: то ли времени не хватило, то ли обстоятельства помешали, то ли просто не судьба. Одним словом, в августе 1992-го автозаводцев возглавил второй тренер – Юрий Матвеевич Миронов, бывший игрок «Торпедо», работавший помощником еще при Иванове. И в следующем году «черно-белые» стали первыми обладателями Кубка России. В финальном матче, как и годом ранее в игре Кубка УЕФА с «Манчестер Юнайтед», великолепно проявил себя вратарь Александр Подшивалов, отразивший несколько послематчевых пенальти и, по сути, выигравший обе встречи. О нем – отдельный рассказ.

О прожитых годах нам остаются лишь воспоминания, которыми мы и живем, ибо единственное, что есть реального в нашей жизни, – наше прошлое. И искусство помнить о нем – может быть, и есть главный дар человека.

Лучший вратарь страны 1993 года – Александр Подшивалов. В прошлом – футболист «Уралмаша», «Арарата», московского «Торпедо», а ныне – столичного «Локомотива», в ряды которого он недавно влился после четырехлетних выступлений за южнокорейский клуб «Юконг». «Почему вернулся? – отозвался он на первый мой вопрос. – Да потому, что со следующего года в Корее вратари-легионеры могут, согласно местному футбольному закону, провести в сезоне не более 30 % матчей. Это 10–12 игр. И пусть я теперь буду зарабатывать в два раза меньше, зато у меня появится возможность играть. А это для меня – главное». Потом я слушал его воспоминания. Размеренный говор Александра напоминал шуршание опавших листьев. А в моменты, когда он говорил о том, что его особенно больно задело в футбольной жизни, мне слышалось постукивание стариковской палочки об асфальт. Вот и вышло нечто вроде осенней сонаты…

В последнее время я все чаще задаю себе один и тот же вопрос: все ли, что мог, я отдал футболу и все ли, чего желал я, футбол дал мне? И прихожу к выводу: наверное, я сделал не все, на что был способен. А вот футбол отдал мне все, поэтому мне не на что обижаться. То, что я заслужил, что пытался вложить в эту игру, то и получил взамен. Почему? Для того чтобы ответить на этот вопрос, надо начать издалека – с детства.

Район в Свердловске, где я родился, был окраинным, неблагополучным. И не только из-за обыкновенной шпаны. Главное, там было много людей, условно отбывающих наказание и работающих, как мы говорили, на химии – то есть на вредном производстве. В общем, обстановка была самой что ни на есть криминальной. Я одной ногой уже стоял на тропинке, по которой ушли в преступный мир многие мои сверстники. Однако поставить вторую ногу на ту дорогу мне не дал… футбол. Я рано начал заниматься спортом, поскольку улица, двор сметали с пути слабого. Однако волейбол, которому я в то время отдавал предпочтение, не затрагивал самые глубины моей души. Сделать это удалось только футболу. Когда я впервые – надо сказать, совершенно случайно – за компанию с приятелем пришел на тренировку юных футболистов, влюбился в эту игру сразу и на всю жизнь. Вскоре поступил в спецкласс, а в 15 лет был приглашен в команду мастеров «Уралмаш». Вот так футбол, можно сказать, спас меня. А ведь, не войди он тогда в мою душу, судьба наверняка сложилась бы совершенно иначе – сейчас я бы вспоминал, не где играл и в каких странах побывал, а где сидел, сколько и за что. Хотя, возможно, уже давно получил бы где-нибудь в темном переулке финкой в живот – и все.

В основном составе «Уралмаша» я дебютировал в 1980 году, когда мне не исполнилось еще и 16. Получилось удачно, и вскоре мне стали поступать лестные предложения от именитых клубов, в частности, от «Зенита» и московского «Торпедо». Я был молод, голова закружилась, и, кажется, написал заявление в обе эти команды. Но руководство «Уралмаша» принялось меня отговаривать: куда ты собрался? Мол, в «Зените» играет Михаил Бирюков, в «Торпедо» – опытнейший Вячеслав Чанов… Как поступать в таких случаях? Сейчас, основываясь на своем богатом опыте, могу утверждать, что в 17 лет переходить в команду выше классом, наверное, еще рано. Да, ты можешь быть перспективным, талантливым, но идти куда бы то ни было третьим или четвертым вратарем не стоит. Ведь, сидя на скамейке запасных и ожидая своего часа, можно зачахнуть без игровой практики. В общем, отговорили меня тогда, и я еще три года выступал за родной клуб во второй лиге. Но потом увидел, что почти все мои знакомые по юношеским сборным (я прошел их все) уже вовсю пробуют силы в высшей лиге. Поэтому, получив очередное предложение о переходе, не стал долго раздумывать. Тем более что позвал меня в «Арарат» сам Никита Павлович Симонян. Однако процесс перехода оказался для меня нелегким испытанием. До сих пор не могу вспоминать те события без содрогания. Дело было так. В Душанбе, где «Уралмаш» находился на сборах, приехал начальник «Арарата» Рудольф Мириманян. Мы с ним встретились без свидетелей, обо всем договорились и подписали необходимые бумаги. А по возвращении в Свердловск на одной из тренировок ко мне подошли какие-то люди в штатском, взяли под белы ручки и сказали: «Ну-ка, дружок, отойдем в сторонку, поболтаем». Для меня до сих пор остается загадкой: откуда они узнали, кто «сдал» меня? Ведь, предполагая уговоры, угрозы и тому подобное, я до поры до времени никому ничего не говорил о своем переходе. «В общем, так, парень, – продолжили они, когда мы отошли в сторонку. – Либо ты забираешь обратно свое заявление, либо мы прямо сейчас сажаем тебя в машину и везем в военкомат. А вечером ты будешь уже дневальным в воинской части». Это было в начале 1984 года. Что было делать в такой ситуации мне, 20-летнему парню? Я был вынужден принять их ультиматум. Придя домой, позвонил в Ереван. Но мне посоветовали ничего не бояться. На следующий день в Свердловск прилетел Мириманян и первым же рейсом увез нас с женой в Армению.

Тем не менее скандал разразился, и, пока он не был утрясен, я не мог играть в чемпионате. В то время в свердловских газетах обо мне писали жуткие вещи: мол, я скрываюсь от армии, дезертир, бросил товарищей, рвач, шантажист и тому подобное. Вскоре мы с Мириманяном приехали в Москву на прием к Вячеславу Колоскову. Он дал мне одну из тех газет, и я прямо у него в кабинете все это прочитал. Помню, как кровь ударила в голову, и я долго не мог сообразить: неужели все это может быть написано обо мне? И, главное, неужели я все это заслужил, верой и правдой отыграв в родном клубе почти пять лет и никогда ничего существенного для себя не потребовав?

В конце концов, конфликт уладили, и я стал играть. Сейчас, оглядываясь на те семь лет, что провел в «Арарате», могу сказать: они навсегда останутся в моей памяти. Да, в первое время было трудно: все-таки другая культура, обычаи, нравы, иной уклад жизни. Может, потому поначалу и играл неуверенно – пропускал немало легких мячей, из-за чего команда терпела поражения. Но благодаря помощи Хорена Оганесяна и доверию Симоняна я выстоял. Оганесян опекал меня, как родного. А если бы не Симонян, то я бы и не заиграл. Лишь одна ложка дегтя имеется в моих воспоминаниях о годах, проведенных в Армении: конфликт команды с Аркадием Андреасяном.

Он пришел в «Арарат» главным тренером в середине 1986 года, когда команда находилась на последнем месте. При нем мы сумели удержаться в высшей лиге, проведя отличную серию из 8 игр, в которых набрали 13 очков. Сразу скажу, что, на мой взгляд, Андреасян – очень хороший тренер, отличный специалист, тонко чувствующий игру. Он – приверженец зрелищного, атакующего стиля. Но тяжелый, вспыльчивый характер и злопамятность не позволяли долго находиться с ним в одном коллективе. По крайней мере, я с таким человеком в своей карьере ни до, ни после не работал. Терпение команды лопнуло в 1989-м, когда после очередного матча Андреасян в раздевалке ударил по лицу молодого футболиста Эрика Осипяна.

Против тренера выступили все футболисты. Нам пришлось несладко. Дело в том, что у Андреасяна в Армении большой авторитет, у него очень много знакомых, как принято говорить, в высших эшелонах власти. И вскоре меня, Ашота Хачатряна и Эрика Осипяна, как якобы главных зачинщиков конфликта, решили пожизненно дисквалифицировать. Андреасян оговорил нас: мол, мы думаем не о футболе, а только о деньгах и различных благах. Могу сказать за себя: за семь лет выступления в команде я смог купить только одну машину. Наверное, это о чем-то говорит? По крайней мере, о том, что я отнюдь не рвач. А Ашот Хачатрян? Великий труженик футбола, профессионал высшей пробы! В общем, тогда мы прошли едва ли не все круги ада – начиная от районного спорткомитета и заканчивая приемом у первого секретаря ЦК Компартии Армении. Чашу весов в нашу пользу окончательно склонили два обстоятельства. Во-первых, на приеме в ЦК Ашот Хачатрян честно и открыто рассказал о ситуации в команде. В ответ Андреасян в кабинете первого коммуниста республики… набросился на него с кулаками. Во-вторых, как раз в то время «Арарат» должен был провести два матча на Кубок СССР с вологодским «Динамо». Первую встречу в гостях мы выиграли – 4:2. А в ответной, в Ереване, 16 человек основного состава в знак протеста не вышли на поле, и «Арарат» едва не вылетел из Кубка, уступив – 0:2. Именно тогда руководство поняло, что без тренера команда существовать будет, а без футболистов – нет. Аркадий Андреасян был уволен.

Позже в моей карьере был еще один случай, когда я, только-только придя в команду, стал свидетелем конфликта. На сей раз игроки московского «Торпедо» были недовольны Валентином Ивановым. Не знаю, как сейчас, а раньше, когда у тренера в руках была сосредоточена вся власть, футболисты были подчас полностью бесправными. Игроки тогда жили не на зарплату, а в основном на премиальные, распределением которых занимался тренер. Поэтому он мог унижать, обзывать, материть – в общем, ни в грош не ставить. Твое право заключалось лишь в одном – пахать на поле и гробить свое здоровье. Тренер же мог наобещать, а потом это обещание не выполнить. В свое время Андреасян взял себе 16 машин, хотя каждая из них была записана на конкретного футболиста. Потихоньку несправедливость чашу терпения игроков переполнила. Совершенно правильно говорил Андреасян: ребята приходят в футбол в 17–19 лет и требуют сначала только одного – дать им возможность играть. Но потом вдруг начинают думать о чем-то еще, помимо футбола. Но ведь это жизнь: футболисты женятся, обзаводятся детьми… Если я о них не позабочусь, никто другой этого не сделает. Значит, мне надо идти к кому? К тренеру. Пожалуйста, дайте мне квартиру, ведь не будешь с женой постоянно жить на базе. А век футболиста короток, нужно суметь отложить что-то хотя бы на первое время по окончании карьеры – чтобы иметь возможность оглядеться. Вот из-за этого в принципе все наши конфликты тогда и возникали. Потому что раньше тренеры в основной своей массе не думали о футболистах. И если у нас в будущем не на словах, а на деле футбол будет построен по западному образцу – когда футболист, подписав контракт, станет думать только об игре, – никаких проблем не возникнет. Допустим, в Корее у меня первое время сердце кровью обливалось, когда я видел, как местные игроки, получив перед тренировкой очередные новенькие гетры, брали ножницы и обрезали у них носок. Делали они это для того, чтобы, надев под них тонкий носочек, лучше чувствовать мяч. Я не мог смотреть на это без зависти: вспоминал свои прежние годы, когда на сезон нам выдавали пару бутс, пару перчаток и два комплекта футболок и гетр. Перчатки очень быстро изнашивались, и уже в середине сезона их приходилось заштопывать. Не было у нас и вратарских штанов с прокладками – тренировались в трико. Упадешь два-три раза (на наших-то полях!) – и синяков сразу наставишь. Хорошо, если травму не получишь. В одних гетрах тренировались, другие берегли для игр.

Я для себя твердо уяснил еще одну вещь: стремление к профессионализму не может быть улицей с односторонним движением. Нельзя требовать этого только от футболистов. К нему должны стремиться все – и руководители нашего футбола, и судьи, и тренеры. А то ведь нередки случаи, когда мертвецки пьяного наставника буквально выволакивают из самолета после очередного выезда, а на следующий день он говорит своим футболистам о необходимости соблюдения режима. Я уж не говорю о судействе, которое подчас бывает как предвзятым, так и неквалифицированным. Что касается нас, футболистов, то, мне кажется, нам надо больше доверять. Да, есть игроки, которые не могут сами себя держать в руках, и им необходимы сборы. Но ведь большинство ребят могут и должны готовиться к играм самостоятельно. Однако для этого надо давать больше свободы. Раньше мы были полностью лишены этого и напоминали слепых котят. Нам завязывали глазки и возили по одному и тому же маршруту: стадион – гостиница – база… Для нас это был весь окружающий мир. Не хочу сказать, что мы, к примеру, не знали, сколько стоит буханка хлеба в магазине. Но когда приходилось сталкиваться с чем-то, что надо сделать самостоятельно, начинались проблемы. Мы были оторваны от реальной жизни. Для нас существовал только футбол, и больше ничего. На мой взгляд, это псевдопрофессионализм. Только тогда, когда человек ведет полнокровный образ жизни, он может достичь в своей профессиональной деятельности максимума того, что ему отмерено природой и талантом.

Если же говорить о конфликте 1991 года в «Торпедо», то я до сих пор уверен в том, что острие его было направлено не против Иванова лично, а против отдельных людей в его окружении. Как я сам сейчас отношусь к тем событиям? Считаю, что для тогдашнего «Торпедо» Иванов был единственным тренером, который мог и должен был работать с командой. Единственным! Наверное, мы, игроки, поступили тогда неправильно. И я в том числе – пойдя вместе со всеми, как бы за компанию, хотя лично у меня не было даже намека на какие-то разногласия с Ивановым. Сейчас считаю это большой ошибкой и, пользуясь случаем, хочу публично принести Валентину Козьмичу свои извинения.

Отставка Иванова отбросила «Торпедо» назад, и настоящий провал в 1992 году – яркое тому подтверждение. Да, концовку 1991 года мы провели на одном дыхании и, победив в двух последних матчах «Спартак» и киевское «Динамо», сумели занять третье место. Да, в 1993 году при Юрии Матвеевиче Миронове мы выиграли Кубок России, шли весь чемпионат в лидерах, но, проиграв в последнем матче московскому «Локомотиву» – 2:3, откатились сразу на 7-е место. Не умаляя заслуг Миронова, скажу, что это все же было больше похоже на маленькое чудо, чем на закономерность.

Такое же чудо мы совершили, обыграв по пенальти в Кубке кубков «Манчестер Юнайтед». Но та игра, помимо ярких и незабываемых минут, заставила меня едва ли не впервые задуматься о профессионализме. Я понял тогда, что если серьезно относиться к делу, то можно обыгрывать самые сильные команды Европы. Что этому мешает? Наши традиции и прежде всего так называемые нарушения режима. У нас это в подавляющем большинстве случаев бывает и не в меру, и не по делу. «Арарат» в 1980-х годах проигрывал практически все матчи в Москве вовсе не из-за пресловутого комплекса чужого поля. А потому, что некоторые игроки приезжали в столицу едва ли не с единственной целью – провести время за хорошим застольем и в компании с девочками.

Да, в чемпионате 1993 года «Торпедо» вместо 4-го места, дававшего право играть в Кубке УЕФА, заняло только 7-е. Все решил один матч с московским «Локомотивом». Торпедовцы уверенно контролировали игру, вели в счете и вдруг в самом конце пропустили два мяча и уступили. Та встреча оставила очень неприятный осадок. Поговаривали, будто кое-кто из футболистов сдал игру: косвенные улики были. Например, один из игроков после того матча сумел сделать в своей новой квартире евроремонт, хотя накануне у него не было денег и на обычный. Но это ничего не доказывает, а лишь наводит на подозрения. Дыма без огня, как известно, не бывает, поэтому я думаю, что дело было нечисто. Кстати, «Локомотив» оказался эдаким злым роком для «Торпедо». В следующем, 1994 году именно после матча с железнодорожниками, проигранного автозаводцами с рекордным счетом – 0:8, в отставку подал уже Юрий Миронов, и в команду вновь вернулся Валентин Иванов. Я оказался невольным свидетелем того, как это произошло.

Лето 1994 года. Дисциплина в команде падала. Слухи о возвращении Иванова уже переросли в откровенные разговоры о его скором приходе – чуть ли не со дня на день. Накануне матча с «Локомотивом» все футболисты отмечали на базе чей-то день рождения. В день игры в Москве стояла удушающая жара. Такой же кошмарной получилась и сама встреча. Комментарии в таких случаях излишни.

После матча в конце коридора старенького стадиона «Локомотив» собрались несколько приближенных к команде человек. Из раздевалки вышел Миронов, закурил сигарету и несколько минут молча ходил по коридору. Очевидно, он уже принял непростое для себя решение и ждал, когда футболисты помоются и оденутся. Потом из раздевалки вышел второй тренер Сергей Петренко и вопросительно посмотрел на Миронова. Юрий Матвеевич затушил сигарету, вошел в раздевалку и, обращаясь к игрокам, сказал: «Вам нужен другой тренер, спасибо всем за работу». На следующий день у «Торпедо» был новый главный – Иванов. Вернуться он согласился при одном условии – увольнении из клуба Юрия Золотова и Владимира Корнеева, которых считал одними из виновников своего отлучения из команды в 1991-м.

Счет того матча задел за живое всех. Это было не просто унижение – футболисты окончательно расписались в собственной беспомощности и неспособности играть без палки, без зычного окрика с тренерской скамейки. Они потерпели окончательный крах, вновь превратившись в те самые фишки, каковыми, как утверждалось в памятном письме, себя не считали.

На этом и завершился тот знаменитый конфликт между игроками и Ивановым. Казалось бы, завершился в пользу тренера. Но, как показали дальнейшие события, проигравшими оказались обе стороны. Прежде всего – «Торпедо», которое, пусть по несколько иным причинам, так больше и не смогло подняться на свой прежний уровень.

Сезон 1994 года был последним в составе «Торпедо» для Николая Савичева. Его брат Юрий, как известно, уехал за рубеж в 1989-м. Поэтому самое время рассказать о них.

Вновь, как и 20 лет назад, они уходили с поля вместе, по дороге что-то обсуждая, о чем-то, возможно, споря. И диктор так же объявлял по стадиону: «Мяч забил Юрий Савичев. Мяч забил Николай Савичев». А я стоял у кромки поля и с ностальгическими чувствами смотрел на хорошо мне знакомую по матчам столичного «Торпедо» картину. Но тогда они были молоды, полны сил и с оптимизмом смотрели вперед – казалось, там их ждет только хорошее. Однако судьба распорядилась иначе. Вместе им довелось поиграть всего несколько сезонов, а потом футбольный бог разделил их, и вот уже 20 лет близнецы живут порознь. Конечно, они не теряют друг друга из виду, изредка встречаются, стараются чаще созваниваться, но того, что было в далеких детстве и юности, уже нет.

Мы тепло поздоровались, приветливо улыбнулись и тут же договорились встретиться втроем, как в прежние годы, – вспомнить прошлое, поговорить о настоящем. «Да, да, с удовольствием, – закивали оба. – Только когда?» Несколько дней пребывания Юры в Москве, куда он приехал на торжества по случаю 20-летия победы нашей олимпийской сборной в Сеуле, оказались расписаны по минутам – надо побыть с мамой, повидать племянника, пообщаться с друзьями. Я не стал настаивать, предоставив все воле случая. И он подвернулся.

Надо полагать, болельщики со стажем не забыли их. Да и как иначе, если несколько лет, проведенных ими в «Торпедо», не только навсегда вошли в историю команды, но и стали своеобразной эпохой, одной из самых ярких ее страниц.

Николай Савичев: Детство наше не было простым. Мы с Юркой не первые в семье – родная сестра на 10 лет старше нас. И тут – поздняя беременность. Вообще-то родители хотели одного, а родились близнецы. Папа работал охранником на заводе имени Орджоникидзе: сутки дежурил, трое – дома. Мама там же трудилась крановщицей. Чтобы прокормить такую ораву, отец в свободное время старался еще где-то подработать. В общем, жили скромно, лишнего позволить себе не могли. До шестого-седьмого класса стеснения не было – ходили в одинаковой одежде, но потом началось. Идешь по улице, а встречные на тебя пальцем показывают: смотрите, одинаковые! Мы уговорили родителей покупать нам разные вещи – особенно курточки и ботинки. И нам стало легче определяться. А то, бывало, выбегая во двор, впопыхах надеваешь два левых или два правых ботинка. Одно время мы даже старались помечать свою одежду, потому что, если кто-то что-то порвет, начинались споры: «Это твоя рубашка!» – «Нет, не моя, а твоя!» Конечно, до драк не доходило, но до горькой обиды… Время проводили как обычно: днем – в школе, вечером – во дворе. Играли в футбол, причем обязательно за разные команды. Вместе – никогда. Не знаю даже почему. Может, чтобы потом обсудить игру. А может, старались обыграть друг друга. Не знаю. Впрочем, мы и в школе за одной партой не сидели.

Юрий Савичев: Хотя разница между нами составляет всего несколько минут, я всегда смотрел на Кольку как на старшего брата. Он с детства опережал меня: на шаг, на два, но шел впереди. Он первым попал в основной состав, первым был привлечен в юношескую, а затем – в молодежную и олимпийскую сборные. Он – более волевой, выносливый, в нем больше спортивной злости. В школе он тоже перегнал меня – учился лучше. Помню, сидели мы дома, учили уроки. Родители всегда говорили: «Пока уроки не сделаете, гулять не пойдете». Я обычно отставал, поэтому просил Кольку: «Помоги мне, быстрее пойдем во двор. Слышишь, ребята уже мяч гоняют?» А он упирался: «Делай сам!» Я не отступал, начинал шантажировать его: «Тогда гулять вообще не пойдем, весь вечер дома просидим». И ему ничего не оставалось, как помогать мне – попросту говоря, делать уроки за меня.

Н.С.: Футбол у нас всегда был на первом плане – все время на площадке, все время с мячом. Там-то и приметил нас Анатолий Федорович Брагин. И взял в СК «Союз». Потом нас приняли в команду мастеров ФШМ, а оттуда уже Валерий Филатов и Владимир Юрин пригласили в московское «Торпедо».

Ю.С.: Возвращались мы поздно – уж очень хотелось посмотреть, как играют старшие ребята. Поэтому, проведя матч за свой год, оставались на стадионе. Чтобы не помереть с голоду – аппетит-то после игры зверский, – покупали в ближайшем магазине булку за семь копеек и самый любимый наш напиток – лимонад «Буратино». Располагались обычно за воротами. То есть любили стоять именно там и наблюдать, как забивались мячи.

Н.С.: Когда окончили 10-й класс, встал выбор дальнейшего пути. Хотя у спортсмена он, как правило, невелик – Малаховский инфизкульт, и все. Но свободных мест там не оказалось. Поэтому, чтобы не терять времени даром, нас устроили во втуз – технический институт при ЗИЛе. Отучились там два года. Было тяжело: неделю учишься, неделю проходишь практику на заводе. Юрка работал на автосборочном конвейере, а я, поскольку был травмирован, – в хозслужбе. Смена начиналась в шесть утра. Получалось, что тренироваться – и то неполноценно – мы могли только в ту неделю, когда учились. В рабочую об этом и думать было нечего.

Ю.С.: Колька и там выручал меня с учебой. Помню, при сдаче очередной сессии мне, чтобы не остаться на второй год, нужно было обязательно досдать два экзамена – причем в один день. Подхожу к брату и жалостливо говорю: «Коль, у меня два экзамена. Если не сдам – все, мы не поступим в спортивный институт. То есть ты пройдешь, а я останусь». Он пошел в одну аудиторию – сдавать за меня, а я в другую – за себя. Все прошло благополучно.

Н.С.: Парадокс в том, что я за Юрку сдавал немецкий язык. А сейчас он его знает чуть ли не в совершенстве, я же остался на институтском уровне. Потом Валерий Филатов помог нам, и мы перевелись в Малаховку: армия была на носу. Кстати, с последней у нас приключилась почти детективная история. Кажется, шел 1985 год, мы уже играли в «основе». В середине первого тайма матча с харьковским «Металлистом» кто-то доложил нашему начальству, что представители ЦСКА приехали забирать нас в армию. Тренерский штаб среагировал мгновенно. На стадионе «Торпедо» за воротами обычно стояла чья-нибудь легковушка. Была дана команда, водитель вырулил прямо на беговую дорожку, нас с братом быстренько погрузили в салон, и машина рванула с места – как говорится, в неизвестном направлении. Три дня мы не выходили из дома и, только когда руководство нашего клуба утрясло все вопросы, вновь стали тренироваться и играть. Чтобы защититься от дальнейших посягательств, мы перевелись в военкомат нашего, Пролетарского района, что на Автозаводской. Ну а когда стали членами различных сборных, вопрос об армии отпал сам собой: по существовавшему тогда положению, игроки сборных СССР освобождались от призыва. Вот так мы и «свинтили» от армии.

Николай Савичев с дочерью Олесей

Ю.С.: Вплоть до дубля мы и на футбольном поле были вместе, играли на расстоянии вытянутой руки: я – левым полузащитником, а Колька – правым. Когда подошла пора переходить в основной состав, брата пригласили туда первым. Ну вот, думал я тогда, опять он меня опередил. Вновь вспомнилось, как переживал, когда Колька уезжал с какой-нибудь сборной (юношеской или молодежной) за границу, привозил подарки, а я, каюсь, завидовал и спрашивал себя: почему же берут только его?!

Н.С.: Да, в «основу» я попал в 1984 году, сыграв, правда, только в двух заключительных встречах. Но уже в следующем сезоне провел 29 матчей и забил 8 мячей. Юрка же начал играть за основной состав со второй половины 1985 года. И только в чемпионате-86 мы стали выходить на поле вдвоем, но выступали уже на разных позициях. Я остался на своем месте, а брат переквалифицировался в нападающего. Получилось это так. На предсезонке кто-то из форвардов получил травму, и Иванов на очередной контрольный матч поставил Юрку на место нападающего. И он забил. Потом – еще на одну игру. Юрка опять забил. Так и пошло-поехало. Уже перед самым началом чемпионата Валентин Козьмич сказал ему: «Слушай, Юра. В этом сезоне будешь играть впереди. Понимаешь, я вижу в тебе нападающего. У тебя есть голевое чутье, кое-какие навыки бомбардира. Будем их развивать». Так Иванов, можно сказать, насильно сделал из Юрки нападающего, потому как особой тяги к игре впереди у брата никогда не было. В том году Юрка забил 12 мячей. Его сразу заметили, пригласили сначала в молодежную сборную, а потом и в олимпийскую.

Ю.С.: Да, те два матча со «Штутгартом» навсегда отложились в памяти. Оба получись просто феерическими – и по качеству игры, и по результативности. Первую встречу на «Динамо» мы выиграли – 2:0. После финального свистка немцы покинули поле в недоумении. Мы же совершили легкую пробежку к трибунам, поблагодарили наших болельщиков и вдруг заметили, как Гвидо Бухвальд – между прочим, игрок национальной сборной Германии – ходит по полю и что-то высматривает, ковыряет бутсой газон. Мы подошли и, коверкая немецкие слова, спросили, что он потерял. Бухвальд жестами показал на рот. Общими усилиями разобрались, что он потерял то ли зуб, то ли золотую коронку. Так и не знаю, нашел ли. А мы тогда долго смеялись над ним: надо же, приехали в Москву, проиграли, так еще и зуб потерял.

Н.С.: Немцы, конечно, пребывали в шоке. Правда, после игры их тренер сказал, что дома они обязательно забьют «Торпедо» три мяча и выйдут в следующий круг. Надо признать, для этого были основания. Командочка у них была хорошая – в Бундеслиге «Штутгарт» шел, кажется, на втором месте. Голова могла пойти кругом только от имен – Иллгнер, Бухвальд, Клинсманн… И да, три мяча они нам забили. Правда, мы им в ответ положили пять.

Ю.С.: Местные газеты писали, что, мол, «Штутгарт» обязательно одолеет московских выскочек. Иванов же нам перед выходом на поле сказал: «Так, ребята, результат первого матча забыли. Счет – 0:0. Начинаем все сначала». И мы буквально на первых минутах забили им три мяча. Потом обменялись голами, и при счете 4:1 уже, помню, ходили по полю и считали, сколько теперь немцы должны нам забить, чтобы пробиться в следующий круг. Получалась какая-то фантастическая цифра!

Н.С.: В итоге мы выиграли – 5:3, а из семи мячей, проведенных «Торпедо» в тех двух матчах, шесть забили мы с Юркой – по три на брата.

Ю.С.: А вот финал Кубка СССР-89 с «Днепром» запомнился совсем по другим причинам. Тот матч вышел скандальным. При счете 0:1 я забил чистый гол, но минский арбитр Вадим Жук отменил его – якобы из-за офсайда. После окончания встречи все – в том числе и сам судья – признали, что мяч был забит правильно. Подтвердил это и просмотр видеозаписи. Вопиющую несправедливость видел весь футбольный бомонд, на трибунах находилось все наше начальство, но ничего нельзя было сделать. В переигровке нам отказали. Дисквалифицировали судей, и все. А нас это выбило из колеи, надломило психологически. Валентин Козьмич так переживал случившееся, что попал в больницу. В итоге концовку чемпионата мы смазали и заняли только 5-е место, хотя вполне могли рассчитывать на медали.

Спустя несколько лет я поговорил на эту тему с Володей Лютым, выступавшим тогда за «Днепр». В шутку стал упрекать его: мол, днепропетровцы все купили. Он, так же беззлобно отбиваясь от моих наскоков, объяснился. По его рассказам, дело было так. «Днепр» ехал в Москву за Кубком – другого исхода быть не могло. У капитана команды Антона Шоха накануне умерла мама, и все футболисты команды были настроены только на победу – обязательно завоевать Кубок и тем самым как-то смягчить личную трагедию Шоха. Антон, кстати, – мужественный парень, не отказался играть, нашел в себе силы и вышел на поле. Даже, кажется, мяч забил. Обидно, что нас, если говорить прямо, «сплавили». Игра-то была наша: мы владели инициативой, действовали с преимуществом и солидным запасом, создавали больше голевых моментов – это должно было сказаться на результате. Но после незасчитанного гола все пошло против нас. Получилось, как в известном фильме: «Все украдено до нас». Только я бы несколько переиначил ту знаменитую фразу: «Все проплачено до нас». Обидно было еще и потому, что на пути к финалу мы победили такие сильные клубы, как киевское «Динамо» и московский «Спартак». И после всего этого проиграть финал – причем не на поле в честной игре, а за его пределами, то есть до матча…

Ю.С.: Вернувшись из Сеула после победы на Олимпиаде, многие ребята взяли паузу, решив пропустить несколько матчей чемпионата. Я же подумал: зачем сидеть дома? Бросил вещи – и сразу поехал на базу, в команду, готовиться к следующей игре. Дела у нас шли неплохо, были очень хорошие шансы попасть в тройку призеров. И в оставшихся семи-восьми матчах я забил шесть или семь мячей – в том числе в игре со «Спартаком», ставшей решающей: после нее мы обеспечили себе 3-е место.

Н.С.: А для меня тот период был очень тяжелым. Раз за разом жизнь стала нас с братом разлучать. Сначала разделила Олимпиада, куда я не попал, а затем – отъезд Юрки в греческий «Олимпиакос». Да, конечно, я радовался за него, но душа у меня болела. Это тяжело передать словами. До сих пор, честно признаться, болит. Все время были вместе и вдруг – порознь. Старались, конечно, видеться чаще, звонить друг другу, но все равно скучали – природу не обманешь! Когда Юрка уехал в Грецию, были очень тяжелые дни, поскольку я понимал, что он уезжает надолго.

Все началось с Олимпиады. Я до сих пор не могу понять, почему не попал в состав. Вроде прошел с командой все сборы, отборочные и контрольные игры, а как дошло до дела… Потом Анатолий Бышовец не раз повторял, что если бы можно было включить в заявку 21 игрока, а не 20, то 21-м был бы Николай Савичев. Но мне от этого не легче. Ведь я готовился, в кратчайшие сроки сумел восстановиться после травмы. Поехал же на Игры травмированный Тищенко. И правильно, что Вадика взяли – он, как и я, прошел с командой все сборы. Но как в последний момент в сборной оказался Игорь Пономарев, никогда не считавшийся футболистом основного состава, – ума не приложу.

Ю.С.: Очень жалко, что Колька не поехал. Эта заноза до сих пор сидит в наших с ним сердцах. С другой стороны, скольких еще хороших футболистов Бышовец не включил в заявку. Мостовой, Колыванов, Иванаускас, Ширинбеков… Брат мой, Колька. Все они были достойны той сборной, но, видимо, у него сработала тренерская интуиция, какое-то чутье.

Ю.С.: В «Олимпиакосе» я отыграл два сезона. Вообще-то контракт был рассчитан на три года, но разразился финансовый скандал, после которого президент клуба Аргирис Саляралис вынужден был уйти в отставку. Потом он попал в тюрьму за какие-то финансовые махинации. Не хочу вдаваться в подробности, но я, например, до сих пор не получил все деньги, причитающиеся мне по тому контракту. Так же, как и «Торпедо», кстати. После этого я уехал в Германию, где год отыграл за «Саарбрюккен», а потом несколько сезонов провел в «Санкт-Паули». В Германии прижился быстро: там все основано на хорошей физической подготовке, а у нас в «Торпедо» с этим всегда все было в порядке. Сейчас я работаю в русском клубе «Атлантик-97», хотя имею тренерскую лицензию категории «А», позволяющую возглавлять команды более высокого ранга. Но устроиться в них пока не удается.

Н.С.: У меня тоже было несколько предложений от зарубежных клубов. Сначала поехал в Израиль. Там провели медицинское обследование и сказали, что необходима срочная операция на коленном суставе – и они готовы ее сделать. Я позвонил руководству «Торпедо». Но мне отказали. Юрий Золотов, помню, сказал тогда: «Нечего, приезжай в Москву, здесь сделаем». В общем, команда попросту отказалась платить за меня деньги. Какое-то время я играл на уколах. Потом поступило предложение из Швеции. Поехал на смотрины. Понравился. Провели обследование. Вердикт тот же – либо срочно оперировать, либо заканчивать с футболом – иначе в лучшем случае предстояло бы всю жизнь ходить с палочкой. В худшем – грозила ампутация ноги. Обращаться в «Торпедо» больше не хотелось. Позвонил Юрке в Грецию. Он быстро переговорил с руководством и получил добро на мой приезд. Там мне сделали операцию абсолютно бесплатно, за счет клуба, как родному брату футболиста, выступающего за их команду. Вот вам отношение к людям. Я впоследствии не раз думал: «А надо ли было мне так корячиться, гробить свое здоровье?» Получалось, что пока был нужен «Торпедо», выжимали все. Колено болит? Укололи – и вперед, на поле. Наше поколение футболистов абсолютно не было защищено – ни тебе контрактов, ни страховки. Причем, поймите правильно, я не о команде говорю, ибо «Торпедо» было и навсегда останется моим вторым родным домом. И, если бы можно было начать свою футбольную жизнь заново, я снова начал бы ее здесь. Я говорю о другом. Те, кто играл тогда в футбол, поймут меня – вне зависимости от клубной принадлежности.

После этого я отыграл еще пару сезонов, взял с командой Кубок России – и завершил карьеру. Первое время было очень тяжело, мне ведь только-только стукнуло 29 лет. Не умел ничего, кроме игры в футбол. В 1994 году родился сын – и именно это меня спасло. Взял себя в руки, иначе натворил бы немало бед. Юрка тогда организовал какое-то подобие совместного предприятия по выпуску гвоздей. Купил гвоздильный станок, и мы открыли фирму на Автозаводской улице. Руководил ею Володя Поликарпов по кличке «Тойота». Проработал я месяцев шесть-семь и понял, что это не мое: нужен другой характер, надо уметь расталкивать всех локтями – покупать, продавать, предавать. Именно тогда поступило предложение от Иванова поработать в торпедовской школе. Я принял ребят 1979 года рождения. Среди моих воспитанников есть довольно известные игроки – Игнашевич, Мичков, Маевский (он сейчас капитан команды «Динамо» по мини-футболу). Девять лет отработал в школе, а потом Игорь Чугайнов, возглавивший к тому времени юношескую сборную России (ребята 1987 года рождения), позвал меня к себе помощником. На базе той команды сейчас составлена молодежная сборная страны. А потом я стал работать самостоятельно, возглавив юношей 1991 года рождения.

По скромности, Николай и Юрий ничего не сказали о своих семьях. Я постараюсь восполнить этот пробел. Они женились друг за другом. Первым, как и полагается старшему брату, в родной дом привел жену Николай – Катю, а затем Юрий – Лену. У Николая двое детей. Старшая дочь Олеся учится в институте – будущий журналист, а младший сын Даниил занимается в ФШМ «Торпедо» у тренера Владимира Саутина. Говорят, подает большие надежды. У Юрия с Леной – сын Юра. Футболом он так и не увлекся. Видимо, пошел по стопам дедушки с бабушкой: учится в Германии на мастера по металлу – профессия непростая, но творческая и интересная. Недавно обе семьи отметили 20-летие совместной жизни.

Вот такие они, братья Савичевы.

Между тем в недрах самого клуба происходили не менее, если не более бурные события. В конце 1980-х – начале 1990-х советские команды начали потихоньку переходить на профессиональные рельсы. «Торпедо» попыталось это сделать одним из первых. Как это у него получалось, рассказывает Владимир Овчинников, на плечи которого и легла основная организационная нагрузка.

«В 1989 году ЦК КПСС и ВЦСПС было принято решение о создании в стране по-настоящему профессиональных футбольных клубов. Юрий Золотов и Валентин Иванов попросили меня заняться этим вопросом. В течение полутора лет я только входил в курс дела – узнавал, как к этому подступиться, что надо делать, с чего начать, чем закончить. В итоге мы написали устав клуба, но не нашли понимания со стороны профкома завода. «Как же так? – недоумевали там. – Есть спортивный клуб «Торпедо», зачем же создавать еще профессиональный футбольный?» Помню, когда я впервые пришел с уставом в профсоюзный комитет, меня практически выставили за дверь. Заводские профсоюзные боссы никак не могли взять в толк, зачем я пришел к ним и зачем нужен футбольный клуб. Я попытался объяснить, что это будет способствовать прогрессу команды, что эта организационно-правовая форма наиболее современна, а потому сам клуб и футбол в целом будут лучше и быстрее развиваться, чем при существующем спортивном клубе. Понимания найти не удалось. Пришлось организовать инициативную группу и провести конференцию по созданию ФК «Торпедо» (Москва). Собрали физкультурно-заводской актив, болельщиков, тренерский штаб (Иванов, Золотов), преподавателей школы (Стрельцов, Медакин, Синюков), пригласили главу СК «Торпедо» (Николай Жихарев) и провели собрание в кинозале ДК ЗИЛа. Было это, если не изменяет память, 26 июня 1990 года. Избрали президента клуба, руководящие органы, правление. Затем я пошел с уставом в исполком нашего Пролетарского района, где также объяснял, для чего и почему это нужно. Там тоже ничего толком не поняли и предложили мне выступить на заседании исполкома. Я выступил, попытался доходчиво изложить нашу позицию, дал почитать устав. Всем понравилось, но никто так и не смог понять, для чего это все-таки нужно и нельзя ли обойтись без этого. Тем не менее пошли навстречу, утвердили устав и поставили печать. Когда мы окончательно избрали президиум, в его состав не попал Владимир Носов. Он был в числе кандидатов, но за него не проголосовали. Он жутко на меня обиделся: «Что это у вас тут за сходка? Выбрали непонятно кого, сброд какой-то!»

В жизни клуба наступил очень интересный этап. Мы, например, были первыми, кто организовал выезд наших болельщиков на двух самолетах в Испанию – на матч с «Севильей». У нас были большие планы. Хотелось, чтобы клуб крепко встал на ноги, развивался по всем направлениям, предполагалось всерьез заняться коммерцией, бизнесом. Однако претворить все эти начинания в жизнь не удалось – главным образом из-за консервативного отношения к нам со стороны завода. Мы были зависимы от ЗИЛа финансово, и именно это не позволило реализовать большинство наших идей и задумок. В итоге время было безвозвратно упущено. Нас тормозили и объясняли так: мол, вы занимайтесь футболом, а все остальное – не ваше дело, деньги будут. К тому моменту у нас уже были налажены хорошие взаимоотношения с фирмой «Кодак», чуть позже – с компанией «Хольстен». Кстати, именно через нас пиво «Хольстен» появилось в России. Контракт на его поставку из Германии оценивался в 12 миллионов немецких марок. По тем временам – очень приличная сумма. Только за счет одного этого бизнеса можно было практически полностью содержать футбольный клуб и школу, имея лишь небольшую дотацию от завода. Но тогдашний генеральный директор ЗИЛа Евгений Браков и президент спортивного клуба Владимир Корнеев наложили на все это вето. Максимум, что мы получили от завода, – небольшое отдельное помещение и маленький штат сотрудников. Я был вице-президентом, Золотов отвечал за рекламу, Дима Кудрин (тогда он еще работал на заводе) занимался международными делами. Еще были секретарша Люся, совмещавший работу в профкоме и у нас бухгалтер, чуть позже появился Василий Петраков, взявший на себя руководство клубом болельщиков. По фан-клубу у нас с заводом тоже возникли разногласия. Василий в то время был одним из активистов фанатского движения. Я его знал давно, часто общался и считал, что нам обязательно нужно иметь отдельного штатного сотрудника, который мог бы заниматься болельщиками. С трудом удалось убедить в этом нашего идеолога Юрия Золотова.

Дело в том, что о Петракове тогда шла молва, будто он хулиган и от него одни неприятности и проблемы. «Как же можно брать на работу такого человека?» – спрашивали меня. На самом деле, слухи о его хулиганском поведении были, как уж водится, несколько преувеличены. Между тем, когда Василий заканчивал институт связи – а учился он очень хорошо, – его оставляли работать на кафедре преподавателем. И вот тогда я сумел доказать ему, что его настоящее место не в институте, а здесь, в ФК «Торпедо», что настоящее его призвание – работа с болельщиками, фанатами. В итоге он стал работать у нас. Не знаю, каким он был бы преподавателем, но сегодня, спустя почти два десятка лет, ясно: выбрав его, мы не ошиблись».

История с пивом «Хольстен» в свое время наделала немало шума. Слухов и разговоров по этому поводу было много, но досконально всю ситуацию, все детали знали немногие. Один из этих немногих – Михаил Широкий, непосредственно занимавшийся этим контрактом. Ему и слово:

«На рубеже 1990-х я в качестве представителя завода попал в одно из совместных предприятий. Естественно, появилась возможность напрямую общаться с иностранными бизнесменами. Так я познакомился с большим поклонником футбола Нилом Купером, работавшим тогда в фирме «Кодак» (ныне он является представителем Торгово-промышленной палаты Россия – Великобритания), и английским бизнесменом Тревером Ричардом, который и сам когда-то играл в футбол. Идея стать спонсорами команды им обоим понравилась. «Торпедо» тогда играло хорошо, регулярно выступало в еврокубках, в общем, было на хорошем счету. «Давайте мы будем играть с рекламой «Кодак-Копир» на груди», – предложили мы. «Отлично, – ответили они, – а мы вам за это сделаем бесплатную форму Umbro английского производства и пришлем продукцию фирмы «Кодак» – фотоаппараты, пленку, реактивы и прочее. Это все можно продать и заработать какие-то деньги – пусть и небольшие, но это только начало». В общем, мы пошли на это, хотя было страшновато – дело совсем новое, опыта никакого, да и подобного прецедента в нашем футболе до той поры не было.

К сожалению, продлился этот опыт недолго. «Кодаку» была важна не столько реклама на футболках, сколько то, что последует в дальнейшем. Их интересовало продвижение продукции фирмы на российский рынок – скажем, продажа фотоаппаратов, открытие точек «Фото» в Москве, – словом, дальнейшее развитие отношений. А этого не последовало – прежде всего потому, что завод не позволил. Вместо того чтобы совместными усилиями завода и клуба решить эти вопросы в правительстве и мэрии, руководство ЗИЛа накладывало вето на все наши начинания.

То же самое произошло и с «Хольстен». Поскольку дело это оказалось более громким, да и сама история более показательна, расскажу о ней подробнее.

Вкратце суть такова. В 1991 году пивная фирма «Хольстен» стала одним из главных спонсоров команды. Поначалу ее финансовая помощь была небольшой, но затем двусторонние связи расширились, и компания предложила ФК «Торпедо» стать ее главным представителем в России и странах СНГ. У немцев даже возникла мысль построить на территории ЗИЛа небольшой пивной завод – но только с условием, чтобы он функционировал в структуре футбольного клуба. Был подписан контракт на реализацию пива на сумму примерно 10 млн немецких марок.

Далее события развивались следующим образом. «Хольстен» в рамках спонсорского контракта поставил нам вагон пива. Мы его с колес продаем – вот вам живые деньги. Затем компания прислала второй вагон. Мы как раз поставили палатки, торговали пивом во время матчей, открывали бары и так далее. Казалось бы, дело за малым: надо только растаможить вагон. Но нет, время идет, а состав как стоял опломбированным, так и стоит. Наконец, в 20-х числах ноября 1994 года на свет появляется письмо президента ФК «Торпедо» Владимира Носова, адресованное начальнику управления таможенных доходов Государственного таможенного комитета РФ Эльчину Сафарову. «В настоящее время, – писал Носов, – в адрес ФК «Торпедо» от фирмы «Хольстен» получен вагон с пивом, которое будет использовано нами не для коммерческих целей, а для проведения в футбольном сезоне 1995 года различных презентационных мероприятий – чествований ветеранов-футболистов, обслуживания почетных гостей на матчах с участием команды «Торпедо», встреч с болельщиками, журналистами и пр. Для его получения необходимо заплатить большую сумму акциза и импортной пошлины. Мы обратились в Национальный фонд спорта, чтобы нам пошли навстречу и снизили сумму налогов, но там обещали рассмотреть данную просьбу лишь в начале декабря. В связи с этим прошу вас в порядке исключения отпустить полученную продукцию в наш адрес, т. к. она стоит у нас и на нее идут ежедневно большие п роценты, с последующим предоставлением всех необходимых документов для оформления таможенных пошлин в течение месяца». Сафаров, так ничего толком не поняв из этого путаного письма, наложил на него резолюцию: «Начальнику железнодорожной таможни Перетятько Н.П. Прошу вас при таможенном оформлении предоставить отсрочку в соотв. с действующим законодательством». Н. Перетятько на четвертушке листочка бумаги написал, видимо, одному из своих заместителей И. Кулешову: «Поместите товар на СВХ «ЗиЛа» и на контроль, об исп. доложить. 28.XI.94».

А надо сказать, что годом ранее, в 1993-м, вышел Указ Президента РФ Бориса Ельцина и Постановление Правительства РФ «О регулировании деятельности в сфере нелюбительского спорта». В распоряжении Правительства РФ от 27 июля 1994 года, подписанном первым заместителем его председателя Олегом Сосковцом, в частности, говорилось: «ГТК России обеспечить беспрепятственное прохождение грузов, оборудования и товаров, необходимых для подготовки и проведения международных турниров и игр, освободив их от уплаты таможенной пошлины, налога на добавленную стоимость и акциза на основании пунктов 2 и 6 Указа Президента Российской Федерации от 22 ноября 1993 года № 1973 «О протекционистской политике Российской Федерации в области физической культуры и спорта», имея в виду, что средства от реализации этих грузов, оборудования и товаров будут использованы на финансирование турниров и игр». А 20 декабря того же 1994 года президент АМО ЗИЛ Валерий Сайкин обратился с письмом к Сосковцу, в котором, упоминая о выгодном для команды контракте с фирмой «Хольстен», писал: «Это может оказать клубу значительную финансовую помощь, но для этого необходимо решить главный вопрос – об освобождении клуба от уплаты таможенной пошлины, НДС и акцизов: в противном случае заниматься этим делом бессмысленно. Кстати, в 1993 году в Указе Президента РФ Б.Н. Ельцина и в Постановлении Правительства РФ «О регулировании деятельности в сфере нелюбительского спорта» эти вопросы были решены. Но сегодня эти документы уже не работают. В связи с вышесказанным, прошу вас, Олег Николаевич, в порядке исключения рассмотреть нашу просьбу о снятии на 1995 год таможенной пошлины, НДС и акцизов на продажу продукции «Хольстен». Это поможет сохранить самобытную команду, которая является по-настоящему «рабочей». 30 декабря 1994 года Олег Сосковец наложил резолюцию на это письмо: «Прошу рассмотреть и оказать помощь».

Письмо практически аналогичного содержания было направлено Владимиром Носовым президенту РФС Вячеславу Колоскову. Вот его заключительные строки: «Уважаемый Вячеслав Иванович! Если вы будете решать эти вопросы в Правительстве РФ или готовить какой-то документ в интересах сборных команд и некоторых ФК, прошу вас, учитывая наше состояние, рассмотреть и наш футбольный клуб».

Таков остов этой истории. Как нетрудно догадаться, дальнейшего развития она не получила, да и не могла получить. Уж если с одним вагоном пива не смогли разобраться, что говорить о целых составах и долгосрочном контракте? Хотя «Хольстен» не раз заявлял, что ему интересен этот проект и он готов идти на длительное сотрудничество с «Торпедо». Что же произошло? Довольно банальная вещь – инертность руководства клуба и завода. Взяться за разрешение этой проблемы вызвался сам президент клуба Владимир Носов, но так его до конца и не довел. А ведь дело не стоило выеденного яйца! Была положительная резолюция Сосковца. Нужно было всего-навсего поставить три подписи: руководителя комитета по физической культуре и туризму Ш. Тарпищева, А. Вавилова из Минфина и А. Круглова, возглавлявшего тогда Государственный таможенный комитет. При такой резолюции Сосковца они – мы узнавали – ставили свои подписи автоматически. Но для этого надо было элементарно подъехать к ним. Или даже не заниматься этим самому, а попросить того же референта Сосковца либо кого-то из структуры Совета Министров – и он бы все сделал. Пытаясь спасти хотя бы этот вагон, мы сами, минуя руководство, отправились к начальнику железнодорожной таможни Перетятько. Мужик он был простой, а потому сказал нам прямо: «Да вы что, ребята? Я никаких дополнительных распоряжений делать не буду. У вас же уже есть резолюция Сосковца на Круглова, вы чего? Выше – только Кремль!» А мы пришли к Перетятько. Какое может быть решение? На склад – и пусть это пиво там гниет. Что и произошло в дальнейшем. Пришли работники таможнии, провели официальную процедуру уничтожения испорченного товара: вскрыли вагон, который завод так и не удосужился растаможить, вылили несколько банок пива в специальный сток, плюнули и ушли. Потом то пиво допивали рабочие ЗИЛа. Когда «Хольстен» узнал о судьбе своего вагона, он потерял всякий интерес к дальнейшему сотрудничеству. Получилось так, что ни производства мы не смогли наладить, ни пиво толком продать. А если бы тот проект был реализован, ручаюсь, «Торпедо» никогда бы не рухнуло и ни в какие чужие руки не перешло. 10–12 миллионов марок – по тем временам приличная сумма, причем она могла быть и большей. За счет чего? За счет тех самых льгот – то есть освобождения от налогов.

В качестве примера сошлюсь на аналогичную деятельность Национального фонда спорта. Вот как он вел свой бизнес, имея те же льготы, что и мы. Поставщик – фирма Trading International / State of California. Покупатель – Национальный фонд спорта. Вот спецификация (опять-таки пример того, за счет чего мы могли бы развернуть свое дело): водка – 50 млн долларов, шампанское – 10 млн, крепкие спиртные напитки – 5 млн 600 тыс., пиво – 15 млн, прочие спиртные напитки, ликеры и др. алкогольные напитки – 5 млн, сигареты – 60 млн. Итого – 145 млн 600 тыс. долларов. Документ удалось раздобыть в НФС, когда, убедившись окончательно, что завод не способен решить ни одного вопроса, мы обратились туда за помощью. А они, уже будучи наслышаны о наших мытарствах, сказали: «Ребята, подождите. У нас своя свадьба, у вас – своя. С вами связываться неохота. Странные вы какие-то. Зачем пришли к нам? У вас есть положительная резолюция третьего лица государства. А значит, такие же возможности, как у нас. Занимайтесь сами, мы вам помогать не будем. Если ваше заводское руководство не умеет или не хочет этим заниматься, то вам никто не поможет».

Видя все это, футболисты стали потихоньку размышлять о своей дальнейшей судьбе: куда податься? Первым из «Торпедо» в столичное «Динамо» ушел Юрий Тишков, а по окончании сезона 1994 года в московский «Локомотив» перешел Игорь Чугайнов. Тогда-то у нас с ним и состоялся откровенный разговор. По сути, он оказался первым, кто вынес сор из избы – откровенно рассказал о том, что происходило в команде. Правда, далось это ему очень нелегко. Помню, когда материал уже был написан и прочтен им, накануне подписания номера в печать он вдруг позвонил мне и попросил ничего не печатать. Я, растерянный и расстроенный, промычал в трубку что-то неопределенное типа: «Ну, что ж, твое право». Однако не прошло и пяти минут, как вновь раздался звонок, и Чугайнов быстро, с каким-то выдохом, словно рубанув с плеча, произнес: «Знаешь что, а ну их всех! Печатай, как есть, все – до последней запятой». И, не дожидаясь моего ответа, положил трубку. Сегодня, на фоне нынешних газетных публикаций, тот наш разговор может показаться безобидным лепетом. Но в то время нужно было иметь определенное мужество, чтобы сказать такое.

Ровно год назад наш еженедельник рассказал о проблемах московского «Торпедо» – команды, еще недавно считавшейся одной из ведущих в отечественном футболе. Тогда, несмотря на уход из клуба ведущего игрока Юрия Тишкова, высказывания руководства звучали достаточно оптимистично. Начало сезона, если вспомнить победу в первом розыгрыше Кубка России, а также турнирные удачи в первенстве в какой-то мере подтверждали этот оптимизм. Однако провалы в Кубке кубков и в концовке чемпионата страны вновь обнажили старые, незаживающие язвы автозаводцев.

10 декабря, когда команда после отпуска собралась вместе, выяснилось, что из «Торпедо» решил уйти еще один ведущий игрок – полузащитник Игорь Чугайнов. Обычное вроде по нынешним временам явление. Но если вспомнить, что ранее клуб покинули сначала Дмитрий Харин, затем Юрий Тишков, а сейчас вот и Игорь Чугайнов, то невольно напрашивается вопрос: почему? Почему команду покидают ведущие футболисты? Причем не приезжие, а собственные воспитанники, не один год верой и правдой служившие ей? Для того чтобы ответить на эти «почему», мы встретились с Игорем Чугайновым. Он попросил дать ему подумать три дня, а затем позвонил и сказал: «Буду говорить».

И вот мы сидим с ним в одной из трех комнат, снимаемых еженедельником «Футбол» в «Советском спорте». Мы с Игорем знакомы давно, много раз встречались, перезванивались, говорили о футболе, о его любимом «Торпедо». А вот нынешний разговор все никак не могли начать. Было видно, что он волнуется и предстоящая беседа для него – не пустая формальность, не обычное рядовое интервью, а выстраданный, прочувствованный, чуть ли не трагический разговор.

– Игорь, я вижу, что уход из «Торпедо» дался тебе нелегко?

– А ты думаешь, Юре Тишкову он в свое время дался легче? Помню, приехал он в минувшем году на базу в Мячково после нашего победного кубкового финала, поздравил нас. Старался быть веселым, но у самого, видно, кошки на душе скребли: кругом все свое, родное, знакомое, можно сказать, с детства. Так и у меня. Ухожу, а душа-то болит – за команду, за оставшихся в ней ребят.

– Так расскажи о том, что наболело.

– Не знаю, с чего начать…

– Попробуй с сентября 1991 года, когда команда восстала против Валентина Иванова. Ведь под письмом, написанным в январе 1992 года, стояла и твоя подпись.

– Я подписал то письмо потому, что считал: Валентин Козьмич несправедливо относится к игрокам и не всегда правильно решает финансовые вопросы. И не только он. Был у нас такой администратор – Вячеслав Жендарев. Так вот, перед началом сезона нам выдавали бутсы, которые обычно быстро рвались. Иногда и двух пар на сезон не хватало. Однако ребята даже боялись подходить к Жендареву с просьбой о новых бутсах: даже если он и вспоминал, кто ты такой – в лучшем случае посылал на три буквы и говорил всякие гадости. Чем выслушивать такое, лучше было купить бутсы в магазине за свои деньги. Так и поступали. Иванов же многих игроков – например, Ширинбекова, Еременко и других – отчислял ни за что, и это мне казалось верхом несправедливости. Я считал, что такой человек не может руководить людьми.

– Ты все время говоришь: тогда, тогда… А сейчас изменил мнение?

– Нет, но с возрастом человек начинает оценивать ситуацию несколько иначе. Я честно могу сказать, что сейчас против Иванова не выступил бы. Хотя не стал бы и возвращаться в команду, потому что знаю его как человека злопамятного, самолюбивого. Он нам этого не простил бы. Но и против него сегодня, повторю, не пошел бы. Почему? Да потому, что Иванов был хозяином. Он отвечал за все и все держал в своих руках. Нужен был ему, например, какой-то игрок – он пробивал квартиру, а иногда и машину в придачу. Не было при нем такого случая, чтобы футболист, год отыгравший в «Торпедо», не получил бы квартиру. Заслуга в этом была только Валентина Козьмича. А то, что сейчас творится в клубе без него, иначе как бардаком не назовешь – никто ни за что не отвечает. Вот мы заняли в чемпионате только 7-е место, не попали в еврокубки, и с кого спросить? С Юрия Миронова? Но он может сказать: извините, я даже не могу пообещать что-то конкретное приглашаемым футболистам. Вот, к примеру, пришел к нам в середине сезона нападающий Севидов из Луганска. Обещали ему подъемные. Выплатили половину, а потом сказали: ты в основной состав не попадаешь, поэтому извини, остальное не получишь. Это как называется?

– Хорошо, Игорь, а в чем же все-таки проявляется, как ты говоришь, бардак в команде?

– Да во всем: и в распределении материальных благ, и в селекционной работе, и в заключении разного рода контрактов на зарубежные поездки, и в работе по трансферам наших игроков, и, главное, в отношении к нам, футболистам.

– Если можно, давай конкретнее.

– Пожалуйста. Возьмем, к примеру, отношение к людям. В ноябре 1991 года команде за 3-е место в чемпионате было выделено шесть автомобилей. И кто их получил? Исполняющий обязанности главного тренера Евгений Скоморохов, вице-президент клуба Владимир Овчинников, сын Юрия Золотова Владимир, второй тренер Юрий Миронов, доктор и массажист. Как видишь, в списке нет ни одного игрока. Я не против людей, работающих в клубе, но при чем здесь сын начальника команды?

– И как вам, игрокам, объяснили это «справедливое» распределение?

– Да нормально объяснили – как всегда, красиво. Сказали: вы же, мол, все собрались уходить из «Торпедо». Это произошло как раз тогда, когда приказом свыше Иванов был возвращен в команду. Но в тот момент еще ни одного заявления написано не было. Или другой пример. Начальник команды Юрий Золотов поехал в Израиль, где ему сделали операцию на руке. Я не знаю, за счет клуба или нет – врать не буду. Но, думаю, не из своего кармана оплачивал. Впрочем, не мое это дело – сделал, и хорошо. Но почему же клуб не отправил туда же Колю Савичева, которому операция на колене была сделана исключительно благодаря его брату Юрию? Или возьмем квартирные вопросы. В этом году, согласно контракту, должен был получить квартиру Чельцов. И вдруг из-за каких-то формальных придирок все застопорилось. Но, позвольте, когда вы составляли контракт, все должно было быть оговорено. Вы обещали дать человеку квартиру – значит, надо выполнять обещание. Даже не обещание, а обязательство. А как получал квартиру Саша Подшивалов? Почти два с лишним года он сам ходил по всем инстанциям, подписывал какие-то бумажки, и все это – между тренировками и играми. Это что же такое? А зачем тогда ФК «Торпедо»? В нормальном клубе должно быть так поставлено: если игроку положена квартира, все связанные с этим вопросы за него должна решать администрация команды. У нас есть клуб, в котором сидит достаточно людей, обязанных освободить игроков от подобного рода забот. А то нам все время твердят: вы должны быть профессионалами! Правильно. Но того же надо требовать не только от футболистов, но и от руководства клуба.

– Считаешь, что у него профессионализма нет?

– О каком профессионализме можно говорить? Помнишь, в 1990 году «Торпедо» играло с «Севильей» и «Монако»? Спустя год наш президент Владимир Корнеев – уже после отставки Иванова (при нем даже разговора об этом не могло возникнуть) – рассказал нам, что мы, то есть он, заключили контракты на трансляцию этих матчей с тем-то и тем-то, но нас обманули и денег не будет. Но, помилуйте, кто же виноват в том, что ты подписал контракт не с тем, с кем надо? Отразилось-то это все на команде! Кто за это ответит? Или вот совсем свежий пример. В начале 1993 года «Торпедо» поехало в ЮАР. Пригласила нас бывшая соотечественница, ныне живущая там. Обещала определенную сумму. А гарантом этого контракта стала какая-то третья фирма. Кстати, ее представитель – чуть ли не президент – ездил с нами, воду подносил в автобусе. В общем, сыграли мы там пару матчей, а когда выяснилось, что ожидаемых сборов нет, нам сказали, что денег платить не будут. Ну, наше начальство начало возмущаться: как же так, вот, мол, контракт. А эта женщина и отвечает, что этот контракт вы можете засунуть себе в ж..у. Потом-то выяснилось, что у так называемого гаранта на банковском счету было что-то около 20 долларов.

– И чем вся эта история закончилась?

– Все футболисты были взбешены некомпетентностью руководства. Почувствовав это, нам уже в Москве выплатили-таки причитающуюся сумму. Но из кассы клуба – то есть из тех денег, что были нами заработаны ранее.

Президент ФК «Торпедо» Владимир Корнеев с футболом, думаю, столкнулся в первый раз только тогда, когда его в 1990 году избрали на эту должность. Здесь он – как бы по совместительству. А вообще он – помощник по общим вопросам генерального директора ЗИЛа Евгения Бракова.

Начальник команды Юрий Золотов очень хорошо чувствует, откуда дует ветер, умеет приспосабливаться к ситуации и никогда не станет «светиться». Когда команда восстала против Валентина Козьмича, Золотов был четвертым в наших требованиях об отставке (после Иванова, Жендарева и Никонова). Когда Иванов написал заявление об уходе, Золотов немножко пригнулся: мол, ребята, я с вами. А потом, когда волна прошла, все вернулось на круги своя. И сейчас все финансы находятся в его и Корнеева руках. Политику клуба делают они. Не могут, мне кажется, эти люди работать по-новому в новых условиях.

– Как думаешь, получает ли достоверную информацию о делах в команде Евгений Браков? И вообще от кого он ее имеет?

– От Корнеева и Золотова. И, думаю, объективного представления о положении дел в команде и о настроениях игроков у него нет. До него все доходит скорее всего в несколько ином свете.

– Почему ты так считаешь?

– Да потому, что Браков всегда встает на позицию руководства, а не футболистов. И мы все давно поняли, что объяснить, доказать ему что-то невозможно. Тут ведь еще вот в чем сложность. Он, наверное, думает: вот игроки сняли Иванова – и опять чем-то недовольны. Из-за этого лишний раз чего-то и не скажешь. Сразу получишь в ответ: а чего же вы хотели?

– А действительно, чего же вы хотели?

– Понимаешь, когда мы снимали Иванова, были такие мысли, чтобы все вопросы решал сам коллектив – по справедливости. Многие, наверное, усмехнутся: мол, утопия это, так не бывает. Что ж, наверное. На Западе все проще. Там подписал контракт – и тебе больше ни о чем не надо думать: будешь иметь все, что там записано. А у нас? Допустим, у трех игроков подписаны контракты о получении квартиры, а есть только одна. Как быть? Вот тут и начинается кутерьма. Мало ведь найдется таких людей, которые откажутся от жилья: мол, я не заслужил, давайте отдадим ее кому-нибудь другому. Я всегда считал, что дефицит порождает несправедливость. А он у нас как был, так и остался. Вот поэтому и говорю: нужно, чтобы у клуба был хозяин, который надо всем этим стоит и смотрит: кому на самом деле что надо. И чтобы все было по справедливости.

– Хорошо, а что ты можешь сказать о ведении селекционной работы и о трансферах?

– За селекцию у нас отвечает Вадим Никонов – опытный специалист, который может разглядеть игрока. Мы с ним как-то беседовали – он мне прямо сказал, что ему говорят так: приводи всех, кого приметил, а там будем разбираться. В минувшем году человек семь, наверное, пригласили. Заиграл же один только Прокопенко, а остальные иногда не проходили даже в состав дубля. Этот факт говорит сам за себя. То есть принцип у нас такой: больше и дешевле – валовый метод, одним словом. И потом, здесь все опять упирается в деньги. В других командах игрокам создают лучшие условия, и они уходят из «Торпедо», а новых хороших футболистов не берут. Да и не пойдет сейчас классный игрок в «Торпедо» – это я тебе точно говорю. И уверен: главный показатель работы клуба в том, стремятся туда люди или нет. В этом и заключается, на мой взгляд, благополучие команды. Что касается трансфера игроков и возможности перейти в зарубежный клуб, то и тут картина удручающая. В принципе, насколько я знаю, почти все ребята сами занимаются этими вопросами. Где-то с кем-то договариваются, а потом приходят к Золотову, и он решает условия покупки.

– Значит, перебраться из «Торпедо» в хороший зарубежный клуб нет никакой возможности?

– Практически нет. Нам ведь как говорят? Вы плохо играете, поэтому вас никто не хочет покупать. Так создайте в клубе нормальные условия – и мы, может быть, будем играть иначе. Это – во-первых. А во-вторых, мы ведь не «Аякс», а рядовая заводская команда. Соответственно, чтобы продать игрока, надо уметь показать его сильные качества – то есть как-то преподнести футболиста. Можно было того же Тишкова продать в хороший зарубежный клуб. Но не продали. Почему? Да потому, что этим никто не занимался. Ведь у нашего руководства какая психология? К нему должны приехать, положить деньги на стол – желательно побольше, и еще что-нибудь сверх того – и униженно просить: продайте нам этого игрока. Но так не бывает.

– Извини, Игорь, не могу не задать тебе один волнующий меня вопрос. Вы сняли Иванова, через год «Торпедо» покинул Тишков, сейчас – ты. Но какая-то ответственность за судьбу команды, за свои действия у вас должна быть или нет?

– Конечно. Но она обязательно должна быть обоюдной: и со стороны игроков, и со стороны руководства. А то ведь что получается? Дали нам с Тишковым в 1992 году по квартире. Люди оттуда выехали, а ремонт не сделали. Подходим мы с Юрой к Корнееву: так, мол, и так, ремонт надо сделать. Тот зашел к Юре, и Тишков ему показывает оторванные обои и тому подобные вещи. На что Корнеев: «Ну, этот кусочек мы тебе заклеим». Смех, да и только. Ладно, бросили мы с ним эту затею. Подхожу я потом опять к Корнееву и говорю: «Владимир Иванович, я сделаю ремонт сам, но денег у меня нет. Дайте, пожалуйста, в долг (!) один миллион рублей: мне и мебель надо купить, и то, и се. Я в течение сезона отдам». И снова последовал отказ. Может, это мелочь, но ведь опять-таки показывает отношение руководства к футболистам. Я и сейчас все время думаю: а нужен ли я был команде? В том году я подписал контракт на год без каких-либо особых условий. А сейчас не стал этого делать – и никто (!) не постарался удержать меня, спросить: может, мне что-то нужно? Если бы хоть доброе слово сказали, я бы остался. Один лишь Миронов позвонил и сказал: «Жаль, что ты уходишь». Я это «жаль» к себе в карман положу? Когда в подобной ситуации тебя зовут в другую команду и обещают создать условия, почему я должен оставаться в «Торпедо»? Ради какого-то дяди Васи или красивых глаз Юрия Васильевича? А ты говоришь об ответственности. Не только к игрокам этот вопрос.

Или вот у нас часто любят повторять, что, мол, «Торпедо» – это один из цехов завода. Ну что же, правильно: раз мы – футбольный цех, а не профессионалы, то и играем соответственно. И никто никогда не скажет тебе спасибо за травмы, синяки, разорванные мышцы. Вот пример с Филимоновым. Распороли ему в домашней игре с «Маккаби» ногу, и на ответный матч в Израиль он с нами не поехал. Кстати, при Иванове такого никогда не было, чтобы игрок, который по каким-либо причинам не мог играть в ответном матче, не поехал бы в зарубежную поездку. Зато с нами полетела солидная группа поддержки – большинство этих людей лично я видел впервые. Всю дорогу они пили и гуляли, а для одного футболиста не нашлось места! Или взять Юру Тишкова. Почти весь 1992 год он мучился со своими мышцами – не мог человек играть, больно было. Так ему сначала платили 50 процентов премиальных за победы, а потом перестали – одну зарплату получал. Мотивировали тем, что он слишком долго лечился… И после этого кто-то хочет, чтобы Тишков остался в команде? Это вообще верх цинизма. И я уверен: если и в этом году ничего в клубе не изменится к лучшему, уйдут еще многие.

– А если все-таки не изменится, то что, по-твоему, ожидает «Торпедо» в будущем?

– Я вот о чем сейчас думаю. Если, не дай бог, что-то случится с заводом, команда может просто оказаться «под забором» – на какой-то период попасть в полную нищету.

– Как считаешь, поезд для «Торпедо» уже ушел?

– Отстало «Торпедо» от других команд, конечно, страшно. Но, думаю, шанс у него еще есть.

– И что для этого нужно сделать?

– Во-первых, для руководства клубом и административными делами надо найти молодых, энергичных людей – вроде Николая Толстых из «Динамо». Причем чтобы они обязательно были торпедовцами, знающими всю эту кухню, и преданными команде. Ведь можно же кого-то найти? Если эти люди смогут сами раскрутить дело в финансовом отношении, открыть коммерческую деятельность клуба, то, может быть, больше ничего и не надо – только чтобы никто не мешал со стороны. А завод может оказывать посильную помощь. От ЗИЛа, кстати, и отделяться не нужно – ведь это история команды. Главное, чтобы клуб начал зарабатывать деньги. Футболисты понимают, что завод и сам сейчас находится в трудном положении. Но есть же люди, организации, готовые помочь команде в этой ситуации. Это в первую очередь директор магазина АЗЛК Дмитрий Николаев, директор ресторана «Дели» Александр Медакин. Они все – болельщики «Торпедо» и готовы спонсировать клуб. Но все их предложения натыкаются на такую непрошибаемую стену, что невольно опускаются руки. Людям – я имею в виду нынешнее руководство – ничего это не нужно, они не хотят даже чуть-чуть пошевелиться. Еще один пример. Год назад фирма «Хольстен» передала в собственность клуба комплектующие пивных линий. И они до сих пор лежат где-то на складе и гниют. Но ведь это же живые деньги!

– Почему, по-твоему, руководство не принимает эти предложения?

– Давай рассуждать логически. Если какой-то человек приходит с деньгами, становится еще одним спонсором, то за это он что-то попросит. То есть люди, руководящие сейчас клубом, просто боятся потерять свою неограниченную власть над командой. Боятся потерять кормушку, возможность щипать перышки с курочки. Увы, эти люди не понимают, что перышек-то осталось всего ничего – на одну подушку не наберется. Ладно, щипали бы себе, но дали бы этой курочке возможность обрасти перышками. То есть подкормили бы ее, сделали профессиональный клуб – сильный, мощный, способный добиваться высоких результатов. И тогда не то что на одеяло – на перину этих самых перышек можно было бы нащипать.

– Скажи, если в этом сезоне у команды случится крупный провал, могут сделать крайним Юрия Миронова?

– Не исключено. И игроков найдут крайних, и его сделают главным виновником. Но мне бы очень не хотелось, чтобы так случилось.

– Как думаешь, сам Юрий Матвеевич понимает это, просчитывает вероятность такой ситуации?

– Думаю, да. Но деваться ему некуда, потому что опять все упирается в финансы. И раньше игроки переходили из команды в команду не просто так, а сейчас – тем более. А ему нечем заинтересовать футболиста. Ну, что он скажет? Приходи к нам, будешь играть в основном составе? Но человек и в другом месте будет играть в «основе». Да к тому же еще получит что-то материальное, а не эфемерное, как часто бывает в «Торпедо». А какая перспектива здесь может быть? Мы, мол, потом тебя за границу продадим. Да какое там! У нас вот Савичеву, Афанасьеву по 30 лет уже, а их все никак продать не могут.

– Что делать в этой ситуации Миронову?

– Думаю, ему лучше идти сначала не к руководству, а к ребятам – поговорить с ними по-человечески. Объяснить: мол, сложилась такая трудная ситуация, узнать, у кого какие проблемы, попытаться – хотя бы попытаться – помочь им. Чтобы игроки видели: он действительно хочет им помочь. Все это, безусловно, располагает к себе. Тогда люди могут биться даже не за себя, не за какие-то материальные блага, а за тренера – за человека, который понимает их и сочувствует им.

– Хорошо, а ты в «Торпедо» больше никогда не вернешься?

– Наверное, нет. Я подписал контракт с московским «Локомотивом» на два года. По его истечении мне будет уже 26 лет – критический возраст, когда еще можно попробовать свои силы в каком-то зарубежном клубе. И потом, после этого нашего разговора, не думаю, что нынешнее руководство будет ждать меня с распростертыми объятиями. Оно и так сейчас распускает слухи, что я якобы продал последнюю игру с «Локомотивом». Но ведь это вообще бред какой-то. Как на духу: я никогда никому никаких игр не продавал. Это не в моем характере. И все-таки надеюсь, в «Торпедо» поймут, что в данном случае мною руководило не желание кого-то оскорбить или вывести на чистую воду, а искреннее беспокойство за будущую судьбу моего на всю жизнь родного клуба…

Вот такой разговор состоялся у нас с Игорем Чугайновым. Невеселый, нелегкий, но искренний, заинтересованный. Многое из того, что он рассказал, люди, приближенные к команде, безусловно, знают. Знают, возмущаются, но молчат. Игорь – наконец высказался. И я, честно говоря, позавидовал московскому «Локомотиву», куда приходит не только игрок хорошего уровня, но и человек, личность.

Летом прошлого года я невольно стал свидетелем одной любопытной сцены. В фойе торпедовской раздевалки на стене висит большая фотография команды и руководства, сделанная после победы «Торпедо» в Кубке России. Возле нее собрались несколько игроков дублирующего состава автозаводцев. И один из них, указывая на президента клуба, сказал: «Хоть на фотографии увидишь нашего главного руководителя. И на том, как говорится, спасибо». Какая судьба ждет этих молодых и, безусловно, одаренных игроков? Да та же самая, поскольку – и это мое твердое убеждение – нынешнему руководству клуба и завода команда не нужна. Было бы иначе – не состоялся бы этот разговор.

И все же «Торпедо» еще как-то держится, существует. Я часто задавал себе вопрос: благодаря чему? После разговора с Чугайновым, а также неоднократных бесед с другими игроками и тренерами клуба – причем как нынешнего поколения, так и прошлого – вдруг понял. Команда держится на плаву, да еще и умудряется иногда что-то выигрывать потому, что, во-первых, прекрасно работает школа (имея, кстати, минимальные по нынешним меркам условия – да и тех в любой момент может лишиться), а во-вторых, ее игроки – талантливые, честные, порядочные, терпеливые люди. Но если все они уйдут? Что будет тогда?»

Что касается Чугайнова, то он в «Торпедо» так и не вернулся. Игорь еще долго и очень успешно играл за московский «Локомотив», привлекался в сборную России, вот только за рубежом ему поиграть так и не удалось. Знать, не судьба, хотя предложений было немало. И вот, спустя несколько лет после его ухода из большого футбола мы случайно столкнулись в лабиринте коридоров РФС, располагавшегося тогда на Лужнецкой набережной. Обнялись, и Игорь пригласил меня отобедать с ним. Есть не хотелось, но за компанию пошел. Мы расположились не в столовой, а в одном из маленьких кафе. Он заказал себе полноценный обед, а меня угостил стаканом апельсинового сока. Разговорились. Начали вспоминать прошлое. Чугайнов, как всегда, был откровенен, хотя и осторожен в некоторых своих оценках. Увы, прожитые годы накладывают на нас отпечаток такого рода – это в детстве и юности мы готовы рисковать, часто не задумываясь о последствиях. Но в зрелые годы остепеняемся, взрослеем и теряем что-то, наверное, очень важное. Вот он, тот наш разговор.

С Игорем Чугайновым за 16 лет его карьеры мы встречались не раз. Но только взявшись писать заметку в рубрику «Уходя, оглянись», означающую, по сути, прощание с действующим игроком, я вдруг подумал: «А когда же он стал для меня по-настоящему состоявшейся в футболе личностью?» Может быть, тогда, когда еще мальчишкой увидел «подставу» в другой команде и попытался добиться справедливости? Или когда не побоялся публично рассказать о том, как администратор «Торпедо» продал «налево» купленную для дублирующего состава новенькую форму, а ребятам выдал старую? А может, летом 1993 года, когда после победы в первом розыгрыше Кубка России он неожиданно ввалился к нам в редакцию – молодой, красивый, веселый – и, поставив на стол коробку пива Holsten, выдохнул: «Давай отметим нашу победу!» Или в 1994-м, когда до позднего вечера ждал у подъезда своего друга и бывшего одноклубника по «Торпедо» Юру Тишкова, чтобы, словно предчувствуя недоброе, сказать: «Юрка, не езди в Коломну. Придумай что угодно, только не езди». А в ответ услышать: «Да ладно, Чуг, чего ты? Все будет хорошо». Именно в той игре в Коломне Тишков получил тяжелейшую травму, после которой уже не смог восстановиться.

Но так ли уж важно, в конце концов, когда? Главное, что он таки стал личностью, и не только в футболе. А удается это далеко не каждому.

– Игорь, сколько времени ты уже не играешь?

– 3 февраля исполнилось два года. Пошел на третий круг.

– Вернуться не тянет?

– Знаешь, некоторые в таких случаях говорят: не наигрались. Я же наигрался – причем вдосталь.

– Тем не менее сложилось впечатление, что закончил ты как-то неожиданно. Мог бы спокойно еще пару сезонов попылить – с твоей-то головой!

– То есть доигрывать? Это не по мне. Ездить по стране, сменяя одну команду на другую, скатываясь во все более и более низкие дивизионы? Нет, не хотел я такой жизни. Да и накатался за карьеру, дай бог каждому! А тут еще получил предложение стать тренером пусть и юношеской, но все-таки сборной страны. Согласись, глупо было бы отказываться.

– Ты еще застал советскую школу подготовки игроков. На чем она была основана?

– Прежде всего существовала четкая вертикаль власти. Были перехлесты, перегибы – без этого нашу страну трудно представить. Но вертикаль власти была на первом месте. Сейчас такого нет. Понимаешь, если бы в то время игрок сказал, что для него клуб важнее, чем сборная, и он туда не поедет – все! Он сразу бы закончил играть в футбол. Раз и навсегда. Сейчас же это чуть ли не поощряется. Но, извините, господа, откуда у вас те достаточно большие зарплаты, которые вы получаете? Клуб – это абстракция. Клубы не зарабатывают столько денег, сколько выплачивают футболистам. Значит, деньги идут из недр страны. Но ведь никто из тех, кто говорит, что клуб им платит, а потому клуб важнее, не задумывается об этом. Мы часто ссылаемся на капиталистический уклад жизни, но попробовал бы кто-нибудь сказать такое, допустим, в Германии… Немцы очень ревностно относятся к своим сборным. После памятного поражения Германии от Англии (0:5) многие футболисты боялись на улицу выйти. Вот отсюда и надо плясать.

– Ты начинал в футбольной школе Советского района Москвы у тренера Бурлакова. Потом была знаменитая в то время торпедовская школа…

– Футбольная школа Советского района, или, как она тогда называлась, Чертановская, воспитала немало хороших игроков. В «Торпедо» я перешел вслед за моим тренером. За пять лет привык к нему, узнал требования, потому менять что-либо не хотелось. Хотя сейчас считаю, что на каждом этапе подготовки игрока – набор, закладывание основ и выпуск – должен работать свой тренер. Условия в «Торпедо» были лучше, но ненамного. Знаешь, сколько времени мы проводили тогда на «гарехе», резине, в залах?! Не сравнить с нынешними условиями. Но тогда очень много мальчишек – причем самых одаренных и талантливых – приходили в школы из дворового футбола. А сейчас и дворов-то в прежнем понимании почти не осталось. Где-то сделают одну коробку – и ее неделю по всем телеканалам показывают. Помню, в первом классе какие-то там крючочки с палочками написал – и все, побежал во двор мяч гонять. И другие ребята моего поколения поступали так же. А тренеры просто ходили по дворам и примечали таланты. Вот и меня так нашел Бурлаков, за что ему огромное спасибо.

– А что была за история с «подставой» в другой команде, выявить которую помогла твоя фотография?

– Это было в Никополе. Мы поехали на всесоюзные соревнования среди СДЮШОР. После очередной игры мы ужинали за одним столом с ребятами из команды Никополя. Тут один из них закричал тренеру: «Мы завтра на тренировку не придем – у нас экзамены». Но у нас-то ушки на макушке. Мы сразу к своему тренеру: так, мол, и так – «подстава». Какие могут быть экзамены у восьмиклассников? Значит, десятиклассники в команде играют. У меня был с собой фотоаппарат. Я быстренько сфотографировал их, а Бурлаков пошел к главному судье соревнований. Однако доказать что-либо не удалось – как-никак, команда хозяев. Что делать? Бурлаков был хорошим психологом и прекрасно понимал, что творилось в наших душах. Посмотрел нам в глаза и… во время награждения увел команду со стадиона. Разразился скандал – да такой, что Бурлакова хотели даже уволить. Но мы молчать не стали, написали несколько коллективных писем в его защиту. Отстояли.

– Если не считать сезона в «Уралане», ты играл в основном за две команды – «Торпедо» и «Локомотив»…

– Обе они для меня родные – в одной я вырос, в другой провел больше всего матчей. Да, я переходил из одного клуба в другой, но на то были свои причины. Первый раз ушел из «Торпедо» в 20-летнем возрасте, потому что хотел играть с мужиками. Ушел на год в «Локомотив», да еще и в первую лигу. Когда же «Торпедо» стало разваливаться, ушел уже окончательно – оставаться там не имело смысла. Конечно, были объективные причины. Завод и ведомство – это разные вещи. Об этом говорил еще Валентин Иванов: «Есть завод – есть команда, нет завода – нет и команды».

– Какой след в твоей душе оставили «Торпедо» и «Локомотив»?

– «Торпедо» – это как любимая детская игрушка, воспоминание о чем-то дорогом и близком: о родном доме, улице и о тех, с кем гонял мяч во дворе. «Локомотив» же – пора зрелости, там все было по-настоящему, как во взрослой жизни: без скидок, жестко, порой беспощадно.

– Истинное «Торпедо» еще существует?

– Нет, ни лужниковское «Торпедо», ни тем более «Москва» не являются настоящим «Торпедо». Оно ведь у нас всегда ассоциировалось с шестеренкой и молотком… Что делать старым торпедовским болельщикам? Мне кажется, давно пора сделать выбор: кто хочет болеть за «Москву» – пожалуйста, кто за лужниковцев – да ради бога. Старого «Торпедо» больше нет, и вряд ли оно когда-то снова появится. С этим надо смириться. Хотя в нашей стране случаются разные чудеса.

– Давай сменим тему. Ты ведь рекордсмен по победам в Кубке России?

– Да. Хотя Андрей Соломатин был его обладателем пять раз.

– Насколько для тебя важны такого рода достижения?

– Для меня в футболе нет ничего важнее победы. А личные рекорды? Знаешь, никогда об этом не задумывался. Когда видишь в газетах подобную статистику – приятно, но не более того. Ну, сыграешь какой-то юбилейный матч. И что? Поверь, когда выходишь на поле, забываешь обо всем.

– Не жалеешь, что, уйдя из «Локомотива» в «Уралан», не стал чемпионом страны?

– Да нет. Я всегда придерживался правила: каждому фрукту – свое время. Ну, повесили бы мне ту медальку на шею, и что? Я-то ведь понимал бы, что не внес такой вклад в победу, который был ее достоин. Нет уж, извините, нам чужого не надо.

– Вокруг твоего ухода из «Локомотива» в «Уралан» ходило много слухов и сплетен. Тебя обвиняли чуть ли не в предательстве. Можешь объяснить, что было главным в твоем желании перейти в элистинский клуб?

– Все до банального просто: в «Локомотиве» мне стало тяжеловато играть. Посуди сам: сезон команды в последние годы длился с февраля по декабрь. Провести полсотни матчей – на хорошем, конечно, уровне – было для меня уже трудновато. Играя на позиции последнего защитника, я частенько – не знаю, может, с трибун это было не так заметно – не успевал закрывать свободные зоны и подстраховывать партнеров. К тому же меня стали преследовать травмы, а потому на тренировках приходилось все время нагонять и нагонять. В молодости это было проще пареной репы, а с годами – увы… В «Уралане» же мне предложили приличные условия. Тренера, позвавшего меня, я хорошо знал и, трезво оценивая свои возможности, не на 100, конечно, процентов, но на 90 был уверен, что место в основном составе мне обеспечено. И, в общем-то, тот сезон оправдал мои надежды. По крайней мере, провел я его нормально и не считаю потерянным в своей карьере. Что же касается обвинений в предательстве, то громче всех кричит «держи вора!» тот, у кого рыльце в пушку.

– За столько лет выступлений в большом футболе ты так и не поиграл за рубежом, хотя предложения, я знаю, были. Почему?

– Предложений было несколько. Самое серьезное – из немецкого «Кельна». Но произошло следующее. Еще в середине второго круга этот клуб шел в первой бундеслиге шестым от конца и вроде бы ничто не предвещало беды. Но потом он вдруг «посыпался» – да так, что вылетел во второй дивизион. Естественно, в следующем году бюджет команды был урезан, и мой контракт, в котором оставалось лишь поставить подписи, сорвался.

– Твои отношения со сборной России знавали разные времена. Помнится, Анатолий Бышовец, впервые привлекший в главную команду страны и тебя, и Шустикова, потом как-то обмолвился, что, мол, вы споили всю сборную. Что это за история?

– Спустя годы она обросла таким комом домыслов, что человеку несведущему разобраться действительно непросто. У нас ведь каждый считает своим долгом что-то прибавить, где-то прихвастнуть своей якобы осведомленностью. Дело же было так. Мы отыграли в гостях матч с Израилем. Надо сказать, что тогда, в 1992 году, футболистов из СНГ играло там – пруд пруди. Ну и, понятное дело, все сборники разъехались по знакомым ребятам, которых давно не видели, – и посидели с ними в барах да ресторанах. Вот, собственно, и все. А не так, что кто-то кого-то споил. Я вообще считаю это выражение идиотским. Так и видится картина: все держат одного трезвенника и вливают в него водку ведрами, а тот не дается.

– А как тебе вообще игралось в сборной?

– Да на поле-то я выходил довольно редко. Привлекался много раз, но чаще – все-таки не в качестве игрока стартового состава. К примеру, в отборочном цикле чемпионата мира 2002 года провел только пять матчей: по две игры с югославами и швейцарцами и еще одну – на выезде со словенцами. Можно сказать, место в «основе» для меня находилось в зависимости от соперника и выбранной Романцевым тактики.

– Как тебе работалось с Романцевым?

– Олег Иванович – грамотный специалист и хороший психолог. Как человек, может быть, он и тяжеловат немножко. Но он может толково объяснить футболистам, чего от них хочет. А это дорогого стоит. Хорошо работалось мне и с Юрием Семиным. Его отличительная черта – никогда не останавливаться на достигнутом. Что-то новое увидел – тут же изучил, перенял, применил. Думаю, не обидится он на меня, но вот эта его орловская пытливость как раз и помогает ему быть в постоянном движении. Ведь как у него отпуск – так он то в Испанию, то в Италию, то в Англию, то еще куда-нибудь за опытом «намыливается». Поэтому ему и предложили сейчас возглавить сборную.

– Что скажешь о Валентине Козьмиче, ты ведь у него тоже долго играл?

– Валентин Козьмич – это старая, советская, школа. Основательность, диктатура – шаг влево, шаг вправо…. Но главное – уровень организации игры. Взять действия защитников «Торпедо» тех лет. Вырезалось все – мышь не проскочит. Его известный афоризм «Ноль в свои ворота, а впереди момент хоть один, но будет» приносил плоды.

– На тот конфликт, когда команда отказалась играть под руководством Иванова, ты сейчас иначе смотришь?

– Да никак я уже сейчас на него не смотрю. Недавно летели с Валентином Козьмичом вместе из Португалии, общались. И он сказал: «Все, Игорь, давай заканчивать. Что было – то было. Проехали и забыли». Так что сегодня никто камня за пазухой не держит.

– И все-таки вы тогда выступили с ультиматумом – либо Иванов, либо игроки. Нельзя было как-то иначе решить проблему?

– Понимаешь, когда лавина пошла, останавливаться уже поздно. Может накрыть и тебя. Мы испугались, что Сергея Шустикова и Максима Чельцова действительно уберут из команды, хотя провинность их так, в общем, и не была доказана. Да, их не было в номере гостиницы, но режим они не нарушали. Мы вступились за них не из-за круговой поруки, а чисто по-товарищески, считая наказание слишком суровым. Наверное, переборщили. Но пусть Валентин Козьмич поверит нам: не со зла.

– Для опорного полузащитника, а затем и либеро ты забил достаточно много мячей…

– До 14–15 лет я играл чистого форварда. Потом некоторое время – на месте левого инсайда. Навыки остались. В футболе, как, наверное, и в жизни, навыки – великая вещь.

– Почему, по-твоему, «Локомотиву» удалось стать одним из ведущих клубов страны?

– Потому что командой руководили умные и, что немаловажно, футбольные люди. Она выстраивалась постепенно, без спешки: проводилась политика точечной селекции, взаимоотношения строились на разумном балансе моральных и материальных стимулов. Вспомни, например, сокрушительное поражение от «Баварии» – 0:5. Другой президент рубанул бы шашкой, и все рассыпалось бы. Но как стабильность во всем была, так и осталась. Никто никуда не шарахался. И сегодня «Локомотив» – это добротная европейская команда.

– Не могу не спросить тебя о Юре Тишкове.

– Знаешь, давай не будем ворошить старое – хотя бы ради его светлой памяти. Лучше бы при жизни о нем больше думали и заботились. А то ведь после травмы он стал практически никому не нужен. Особенно когда стало ясно, что играть на прежнем уровне больше не сможет.

– Хорошо, не будем. Но я знаю, вы, его друзья, помогаете его семье, на могиле поставили очень трогательный памятник. Особенно меня поразила надпись: «Пока меня помнят, я жив».

– Это заслуга в основном Макса Чельцова. Мы только помогали…

– Почему у него так сложилась судьба – по сути, он недоиграл, недолюбил, недожил.

– Тяжело сказать. Может, за чьи-то чужие грехи расплачивался? Сам он был, ты знаешь, честным и порядочным парнем, никому плохого не сделал.

Наступил 1996 год, в середине которого «Торпедо» рухнуло окончательно. Денег на содержание команды не было, да и взять их было неоткуда. Тогда никто еще не знал, что, передавая команду Лужникам, мы навсегда теряем то «Торпедо», которое на протяжении 70 с лишним лет было частью нашего футбола, одной из страниц его истории – причем весьма заметной и значимой. Признаюсь, я сам на какое-то время поверил в то, что смена хозяина поможет клубу, придаст ему новый облик, подновит картину, оставив старое обрамление – рамку заводской, рабочей команды, какой она всегда была и за что, собственно, ее и любили болельщики. Но, увы, надежды оказались напрасными. Попробуем вернуться в лето 1996 года.

Вспоминает Владимир Овчинников

«Финансовые трудности начались еще весной 1996 года, а к лету завод, по сути, прекратил финансирование команды. Нависла реальная угроза краха. В этот момент хозяин Лужников Владимир Алешин предложил купить команду и ее бренд – словом, все, что связано с «Торпедо». По его замыслу, клуб было легче сохранить, оставив его в высшей лиге, а не начиная все с нуля. Сделка состоялась, хотя по большому счету она была незаконна. Дело в том, что клуб тогда являлся закрытым акционерным обществом. Алешин не купил это ЗАО, а создал новое, взяв себе бренд и футболистов. Юридической связи между этими двумя ЗАО не было никакой, а бренд перешел вроде как по воздуху – от зиловского «Торпедо» к лужниковскому. Такого по спортивным принципам быть не может – как, впрочем, и по правовым. В результате трудовой стаж у многих футболистов прервался. Потом они обращались к нам, чтобы как-то восстановить его, поскольку не знали, куда идти, кого просить и что, собственно, делать. Ведь их попросту обманули. Когда они приходили к Алешину, тот предлагал им отправиться на завод – а там разводили руками и отвечали, что все дела были переданы в Лужники. Поначалу, кстати, так и планировалось сделать, но Алешин никаких документов не взял. Он ту бухгалтерию отложил в сторону и завел свою, с нуля. Что касается эмблемы, то с первого же дня он сказал, что она никуда не годится – какие-то там машинки с шестеренками изображены. И стал заниматься созданием новой. То есть именно он своим волевым решением отверг исконную торпедовскую эмблему.

Поначалу я тоже там работал, но не в штате, а по договору, за копейки. Меня просил помочь ему на первых порах Владимир Пильгуй, ставший генеральным директором клуба. Завершился тот сезон на минорной ноте – «лужниковцы», проиграв слабенькому тбилисскому «Динамо», вылетели из Кубка УЕФА. Наступил следующий год. Чтобы как-то развиваться дальше и выходить на иной, более высокий уровень, надо было приобретать новых футболистов. Но Алешин не спешил выделять деньги. Вместо этого он выбрал альтернативный вариант, пригласив в команду в качестве главного тренера Александра Тарханова – тот пришел в «Торпедо» со своими футболистами. Валентина Иванова сняли, сделали почетным президентом. А чуть раньше завершил свою деятельность в клубе и я.

Почему Алешин взял именно «Торпедо»? В свое время он пробовал свои силы в торпедовском дубле, но не подошел команде. Однако в душе считал себя болельщиком «Торпедо» – а тут появился такой шанс стать его хозяином! Он, видимо, считал, что большие деньги у него будут всегда, что команда будет развиваться и все пойдет по нарастающей. Планы действительно были интересными – через два-три сезона создать суперклуб. И предпосылки к этому были: мало того что у самого Алешина финансовые дела шли прекрасно, так команде помогал еще и Павел Бородин. Пал Палыч, безумно любивший «Торпедо», Иванова и историю клуба, готов был помогать безвозмездно. Футболистам, например, он платил за победы дополнительные премиальные. Правда, помогать он стал лишь тогда, когда команда переехала в Лужники. И вот почему. Году в 1995-м Бородин приехал на очередной матч автозаводцев. Но в тот момент по нелепой случайности сломался лифт, поднимающий высокопоставленных лиц в правительственную ложу. Владимир Носов пытался объяснить ему, что придется немного подождать. Но то ли не сумел найти нужных слов, то ли постеснялся сказать, что лифт не работает, – не знаю. Бородин же, так и не поняв, почему его не пускают и с какой стати он должен здесь стоять, не вытерпел. Психанув, он поднялся на трибуну и сел вместе с Михаилом Гершковичем. А Носову сказал на прощание, что тому только семечками торговать на базаре. Эта обида перетекла и в 1996 год: Бородин Носова уже на дух не переносил.

Я впоследствии часто задавал себе вопрос: а можно ли было избежать краха команды и передачи ее Лужникам? И всякий раз приходил к выводу: да, можно было – с 1990 по 1995 год у «Торпедо» была масса возможностей. Помимо несостоявшегося бизнеса с «Хольстеном» и контракта с «Кодаком», существовал еще один интересный проект. При организации ЗАО уставной капитал равнялся 40 миллионам рублей. Эта сумма не была взята с потолка, а являлась залоговой стоимостью стадиона и базы – то есть ее основным фондом. На тот момент это была сумасшедшая капитализация клуба. Под такую сумму можно было привлечь любого инвестора. Если бы это вышло так, как мы задумывали, «Торпедо» бы никогда и никуда не ушло. Но, к сожалению, фактической передачи этого имущества (стадиона и базы) и основных фондов на баланс клуба так и не произошло – все это осталось при заводе. Поэтому ЗАО практически существовало только на бумаге. А ведь сколько интересных предложений нам поступало, сколько солидных инвесторов приходило… Они были готовы финансировать команду, вкладывать деньги в ее развитие – но только при условии обладания клубом всеми этими объектами. Но завод ко всему этому относился консервативно. Нам говорили: ЗИЛ – завод-гигант, у него есть деньги, и ему никто не нужен.

Потом Евгения Бракова на посту генерального директора сменил Виктор Новиков – тому футбол был вообще до лампочки. Затем началась эпопея с приватизацией завода, ваучерами, сменой власти (на какое-то время хозяином на ЗИЛе стал «Микродин»), и о ФК «Торпедо» благополучно забыли. И когда Алешин предложил купить команду, руководство ЗИЛа было готово продать все – в том числе и базу, и стадион. И, слава богу, на предприятии вовремя появился новый генеральный директор – Валерий Борисович Носов, который не дал этого сделать.

Вообще при покупке «Торпедо» Алешин повел себя очень хитро. Он знал, что у клуба есть какие-то долги – перед тем же Владимиром Брынцаловым, например. Поэтому, чтобы не отягощать себя ими, он сделал новую – чистую и красивую организацию «Торпедо-Лужники». Причем, поначалу у него была мысль отказаться от слова «Торпедо» и назваться «Лужниками» – не потому ли он тут же отказался от старой эмблемы? Однако, когда под эмблемой прежнего «Торпедо» стало выступать «Торпедо-ЗИЛ» и болельщики потянулись на игры именно этой команды, Алешин понял, что совершил ошибку – и моментально превратил «Торпедо-Лужники» в «Торпедо-Москва». Это был единственный вариант, потому что сделать так, как было принято исторически – «Торпедо» (Москва), – он не мог. Ведь ЗАО «Торпедо» (Москва), пусть только на бумаге, но продолжало существовать. И до сих пор во всех документах официальное название команды – «Торпедо-Москва» (Москва). Произошло это, повторюсь, только по той причине, что Алешин не взял клуб полностью, как положено было сделать».

А вот как видится предпродажная ситуация Василию Петракову.

«В 1996 году генеральным директором ЗИЛа был Новиков – человек уже пожилой, со слабым здоровьем. Футбол он не любил и не разбирался в нем. На самом заводе ситуация была жуткая: практически весь коллектив предприятия разогнали, заставив уйти в никуда, на улицу. Людей отправляли в трехмесячный неоплачиваемый отпуск. Оставшиеся работали по три дня в месяц, зарплату им не платили по полгода – нечем было. В общем, завод валился. Большинство кадровых рабочих, настоящих профессионалов, вынуждены были искать другую работу, уходить в коммерческие структуры. А куда денешься? Жить-то на что-то надо. Потомственные заводчане в этой ситуации, конечно же, очень переживали. Многие просто спивались – тем более, водка тогда была дешевле хлеба. Поэтому Новикову можно было только посочувствовать: ведь на его глазах, при нем умирал завод, рушилось то дело, которому он и его предшественники служили верой и правдой всю свою жизнь. Это была трагедия, и прежде всего человеческая трагедия. Тем не менее какие-то средства он на команду выделял, но найти выход из сложившейся на заводе ситуации не мог. А тут еще ЗИЛ попал в опалу у власть имущих. Когда Борис Ельцин во время путча 1991 года просил руководство завода прислать сотню машин, тогдашний гендиректор Браков прямо не отказал, пообещав решить вопрос. Но, по сути, ничего не сделал – ждал, чем все закончится. Поэтому на помощь со стороны государства ЗИЛу рассчитывать не приходилось. А вместе с предприятием доживала свой век футбольная команда. Знаменитая фраза Владимира Носова, работавшего тогда одним из замов гендиректора, а затем – президентом ФК «Торпедо», «Умирать будем вместе с заводом» – родилась именно тогда. Конечно, какие-то деньги были – например, от продажи игроков. Но тот же Корнеев держал их в своем сейфе, доставая их понемножку только в крайнем случае.

А тут пошли еще и организационные промахи. «Торпедо» тогда купило двух неплохих футболистов с Украины – Авакова и Круковца. Но из-за недосмотра Носова, сменившего к тому времени на посту президента клуба Корнеева, не заявило их для участия в чемпионате – вовремя не пришел их трансфер. Потом выяснилось, что игроков не только можно, но и нужно было заявить – просто на поле они смогли бы выйти лишь после получения клубом сертификата на них. Кстати, пришел он на следующий день после окончания дозаявочной кампании. В итоге ребята мало того, что полгода просидели без зарплаты на скамейке запасных, принимая участие лишь в товарищеских матчах, так еще и команде не смогли помочь в трудный момент. Ком этих и других проблем постепенно накапливался, создавая нервозную обстановку. И тут, вместо того чтобы найти общий язык с коллективом, руководство клуба, наоборот, обострило ее еще больше. Так, Владимир Носов на одной из встреч с футболистами сказал: «Ивановские ткачихи два года не получают зарплату – и ничего». Или еще: «Вы заелись, а вот наши рабочие…» В общем, чистой воды демагогия. А ведь время-то поменялось. Футболисты слушали его и в лицо бросали: «Ну и идите руководить ивановскими ткачихами, зачем вы нами руководите?» Игроки всех клубов общаются между собой и отлично осведомлены, кто чего стоит и кто сколько зарабатывает. В «Спартаке» уже тогда были приличные средства, ЦСКА чеченские деньги подтащил, «Локомотив» стал круто подниматься, «Алания» на дешевом спирте и вовсе чемпионом стала. Видя все это, футболисты «Торпедо» готовы были податься куда угодно, лишь бы уйти от той безысходности, что сложилась в команде, – вплоть до перехода в клубы первого дивизиона.

Первым забил тревогу Валентин Иванов. Надо отдать ему должное: вернувшись в команду, он не стал никому мстить. Наоборот, пытался где-то достать деньги, встречался с разными людьми – и все направляли его к Владимиру Алешину. Тому по большому счету «Торпедо» было неинтересно. Ему нужен был «Спартак», и заходы на него он делал очень серьезные. Но «красно-белые» от него отбились. Видимо, Олег Романцев и руководство клуба почувствовали что-то неладное и не доверились хозяину Лужников. Что было делать Алешину? Большая спортивная арена простаивала, и надо было хоть как-то окупать ее содержание. А тут «Торпедо» просится, само в руки идет. Больших денег клуб тогда не стоил, да и Юрий Лужков обещал финансовую помощь через бюджет Москвы. Заводу же на тот момент команда стала не нужна окончательно – она была для него как приблудная собачонка, живность какая-то, которую кормить надо. Получилось, что, с одной стороны, производство валится, работяги, спиваясь, погибают, а с другой, приходят какие-то футболисты, чего-то просят, постоянно пристают. Да еще раздавались отдельные голоса – того же Владимира Носова, – обращенные к футболистам и тренерам: «Умирать будете вместе с нами. Биться и карабкаться будем все вместе». Но судьба «Торпедо» была уже предрешена. После того как Иванов несколько раз съездил к Алешину, в Лужники отправился Носов. И, видимо, увидел в этом предложении какую-то выгоду для себя. После возвращения оттуда тон его разговоров изменился на 180 градусов. Лозунг «Мы – заводчане» больше не вспоминался. Ему на смену пришел другой: «Надо переходить в Лужники». И команда в полном составе поехала к Алешину, как раньше бы сказали, бить челом, в ноженьки валиться – только возьмите нас, Христа ради. А тогда рынок в Лужниках был в полном порядке – миллионы долларов за день проходили. Поэтому для Алешина это ничего не стоило. Спешка же, с какой все это было сделано, объяснялась, на мой взгляд, еще и тем, что вопрос о финансовой компенсации за продажу Шустикова был для Алешина отнюдь не последним. Иванов откровенно боялся, что эти деньги уплывут на завод и пропадут. Речь шла ни много ни мало о 2–3 миллионах долларов – сумме по тем временам немалой. Если бы она поступила на счет клуба, никаких проблем вообще не возникло бы. Мы бы не только покрыли все долги, но и спокойно и безбедно прожили бы до конца года.

Были ли какие-то еще варианты спасения? Определенные надежды связывались с Пал Палычем Бородиным. Не знаю, что он делал в Кремле, да и не мое это дело, но для ветеранов клуба он был как отец родной. Понятно, что в основном это были государственные деньги. А у каких наших клубов они тогда были своими? Тем не менее, когда футболистам и тренерам несколько месяцев не платили зарплату, он мог принести пакет денег – буквально – и со словами «Это вам на форму и на выплату людям премии» отдать их директору СДЮШОР «Торпедо» Николаю Кузьмину. В то время он регулярно помогал команде: устраивал банкеты для ветеранов, организовал клуб «Ильинка» для них же – словом, делал все, что мог. Думаю, он и дальше не оставил бы «Торпедо» в беде, если бы не их ссора с Лужковым. Рассорились он тогда вдрызг».

«А был ли на самом деле ФК «Торпедо» профессиональным, – задается вопросом работавший в то время в клубе Михаил Широкий, – или это была чистой воды профанация?»

Несколько лет назад Валерий Борисович Носов, возродивший «Торпедо-ЗИЛ», сказал в одном из своих интервью: «Это команда завода имени Лихачева. Как только она перестанет ему принадлежать, не буду ею заниматься». Вот так, коротко и ясно. Занимается один человек. О чем это говорит? О том, что клуба как такового нет и не было. Вы занимайтесь футболом, а остальное не ваше дело – вот что это означало на практике. А ведь были, были же у нас попытки стать самодостаточными, хоть какие-то деньги зарабатывать. Существовала, например, идея, используя заводскую базу, наладить производство металлических дверей. Но куда там! Только и слышали: «Не лезьте, не суйтесь не в свое дело». Ну, хорошо, не лезем. Но тогда вы сами что-то сделайте для развития клуба. Ничего. Воспользоваться правительственными льготами не смогли, указ Президента РФ о финансовом оздоровлении завода (а был и такой) провалили. Чего уж говорить о клубе?! Получилось, как в гоголевском «Тарасе Бульбе»: я тебя породил – я тебя и убью. Причем в любой момент. И в итоге к чему мы пришли? Вот к такому интересному документу: «Протокол заседания Правления АМО «ЗИЛ» от 21 июня 1996 года № 19».

ПОВЕСТКА ДНЯ:

1. Об ФК «Торпедо».

Сообщение по данному вопросу сделал зам. технического директора, президент ФК «Торпедо» Носов В.Б.

Решение: принято опросом.

Учитывая тяжелое финансовое положение АМО «ЗИЛ» и невозможность в этой связи содержать футбольную команду мастеров «Торпедо», передать футбольный клуб «Торпедо» (вместе с командой) новому учредителю – АО «Лужники».

Зам. технического директора, президенту ФК «Торпедо» Носову В.Б. подготовить необходимые документы для оформления принятого решения и утвердить их в соответствующих государственных органах.

Председатель Правления – В.В. Новиков

Ответственный секретарь Правления – В.И. Корнеев

Члены Правления – Е.А. Браков, В.П. Морозов, В.П. Борунов, В.В. Ноздрачев, Г.А. Белик, А.С. Бегян, В.С. Канищев, А.М. Титов, Э.М. Вейц, А.Н. Поцелуев, Л.М. Горелик».

Вот так команду – по итогам телефонного опроса – отдали в Лужники. Завод просто отказался от нее.

После этого в недрах предприятия родилось еще одно письмо – на сей раз на имя президента ПФЛ Николая Толстых. Вот что было написано в этом, по сути дела, приговоре зиловской команде с 76-летней историей.

«Уважаемый Николай Александрович!

Принимая во внимание тяжелое финансовое положение АМО «ЗИЛ» и невозможность в этой связи обеспечить надлежащее финансирование футбольной команды мастеров «Торпедо» (Москва) для участия в российских нелюбительских соревнованиях по футболу, АМО «ЗИЛ» выражает свое согласие на организацию футбольного клуба «Торпедо» (Москва), являющегося юридическим лицом, с другим составом учредителей (учредителя) в любой организационно-правовой форме, предусмотренной действующим гражданским законодательством Российской Федерации. Созданному указанным образом «Футбольному клубу «Торпедо» (Москва)» ЗАО «ФК «Торпедо» (Москва)» передает все права и обязанности члена (участника) Ассоциации «Профессиональная футбольная лига». Созданный другими учредителями (учредителем) футбольный клуб «Торпедо» (Москва) будет являться правопреемником ЗАО «ФК «Торпедо» (Москва)».

При этом АМО «ЗИЛ» и учрежденное им ЗАО «ФК «Торпедо» (Москва)» не будут иметь к созданному другими учредителями (учредителем) юридическому лицу – «Футбольному клубу «Торпедо» (Москва)» – никаких имущественных и личных неимущественных претензий, в том числе на право использования наименования «Футбольный клуб «Торпедо-Москва», а также на право использования товарного знака (знака обслуживания) «Футбольного клуба «Торпедо-Москва».

Кроме того, футболисты ЗАО «ФК «Торпедо» (Москва)», а также его руководство и соответствующий персонал выразили согласие на увольнение в порядке перевода на основании п. 5 ст. 29 КЗОТ РФ из ЗАО «ФК «Торпедо» (Москва)» в создаваемый в установленной Законом организационно-правовой форме «Футбольный клуб «Торпедо» (Москва)».

Также сообщаем, что в установленном порядке ЗАО «ФК «Торпедо» (Москва)» будет ликвидирован.

С уважением,

Председатель Наблюдательного Совета

АМО «ЗИЛ» – Е.А. Пантелеев.

Генеральный директор —

Председатель Правления – В.В. Новиков.

Заместитель технического директора —

президент ФК «Торпедо» (Москва) – В.Б. Носов».

Кстати, это письмо я лично привез Николаю Толстых, которого давно и хорошо знаю. Николай Александрович, помню, мне тогда сказал: «Знаешь, Михаил, когда заболевает ребенок, в нормальной семье его начинают лечить, а в ненормальной от него отказываются. Вот это, видимо, и произошло в вашей «семье» – от вашей больной команды попросту открестились». И, чуть помолчав, горько добавил: «Ну что ж, мы согласны». Это согласие вылилось в следующее письмо из ПФЛ от 25 июля, за № 108: «Председателю Наблюдательного Совета АМО «ЗИЛ» г-ну Пантелееву Е.А., Генеральному директору – Председателю Правления АМО «ЗИЛ» г-ну Новикову В.В.

Рассмотрев обращение АМО «ЗИЛ» (письмо № 501-70 от 08.07.96), Профессиональная футбольная Лига сообщает, что, принимая во внимание тяжелое финансовое положение АМО «ЗИЛ» и невозможность в этой связи надлежащего финансирования футбольной команды мастеров «Торпедо» (Москва), принято решение о разрешении выступления ЗАО «ФК «Торпедо-Лужники» (Москва)» в чемпионате и Кубке России, а также во всех других российских и международных футбольных соревнованиях вместо ЗАО «ФК «Торпедо-Москва». Поскольку ФК «Торпедо-Москва» добровольно передало все права и обязанности члена (участника) Ассоциации «Профессиональная футбольная Лига» ЗАО «ФК «Торпедо-Лужники» (Москва)», последнее признано правопреемником ЗАО «ФК «Торпедо-Москва» по вопросам членства в Ассоциации «Профессиональная футбольная Лига».

Президент Н.А. Толстых».

А вот и сам договор между АО «Лужники» и АМО «ЗИЛ»:

Договор о создании ЗАО «Торпедо-Лужники-Москва»

/В правом верхнем углу – штамп «Правительство Москвы.

Московская регистрационная палата. ЗАРЕГИСТРИРОВАНО

22 июля 1996 г. в реестре за № 61547» с подписью Представителя Палаты и печатью № 1 «Правительство Москвы.

Московская регистрационная палата»/

ДОГОВОР

о создании ЗАО «Торпедо-Лужники-Москва»

1. АО «Лужники» в лице Председателя совета Директоров Алешина Владимира Владимировича и АМО «ЗИЛ» в лице генерального директора Новикова Виктора Викторовича выступают в качестве учредителей закрытого акционерного общества «Торпедо– Лужники-Москва».

2. Учредители осуществляют свои функции по созданию и организации деятельности Общества в соответствии с уставом ЗАО «Торпедо-Лужники-Москва», все положения которого их удовлетворяют.

3. Уставный капитал ЗАО «Торпедо-Лужники-Москва» образован в размере 8,0 млн рублей и представлен обыкновенными именными акциями номинальной стоимостью 100 000 (сто тысяч) рублей каждая.

4. Доля АО «Лужники» в уставном капитале составляет 95 %, или 7,6 млн рублей, а АМО «ЗИЛ» – 5 %, или 0,4 млн рублей.

5. Внесение вкладов в уставный капитал производится в соответствии с требованиями ФЗ «Об акционерных обществах». АО «Лужники» вносит свой вклад в денежной форме, АМО «ЗИЛ» может внести свой вклад в виде имущества (спортинвентаря).

Договор подписали:

от АО «Лужники»

Председатель

Совета Директоров

В.В. Алешин

10.06.1996

от АМО «ЗИЛ»

Генеральный

директор

В.В. Новиков

10 июля 1996 года

(Подписи, скрепленные печатями акционерного общества открытого типа «Лужники», Центральный административный округ, Москва, МРП, г. р. № 14920 и Правления акционерного московского общества открытого типа «Завод им. И.А. Лихачева «АМО-ЗИЛ», г. Москва»).

Казалось бы, на этой истории можно чему-то научиться. Но нет. Через полгода появляется новый клуб – «Торпедо-ЗИЛ», а еще через пару лет все повторяется снова. И как апофеоз – заявление Валерия Носова о том, что он в любой момент готов отказаться от команды, если она перестанет принадлежать заводу. Получалось, что сам клуб и его возможное развитие никого не интересовали. Была лишь группа людей, которая, как бы находясь в клубе, обслуживала сиюминутные потребности команды. Хотя возможности для развития, повторюсь, были – и немалые. Конечно, нельзя сказать, что Валерий Борисович не предпринимал никаких шагов в этом направлении. Но ему особо некогда было всерьез этим заняться: практически все его время забирал ЗИЛ. Но вот тут-то и нужно было опереться на клубный актив, у которого были идеи, и нужна была только поддержка – моральная и небольшая финансовая. В итоге все, что предпринималось заводским начальством, делалось наполовину, начатое не доводилось до логического конца.

Чтобы не быть голословным, приведу пример. В то время правительство Москвы, согласно своему же постановлению «О бюджетном финансировании московского товаропроизводителя», выделило для ФК «Торпедо» небольшую сумму – 10 миллионов рублей. Тогда это было порядка 400 тысяч долларов (для сравнения: на содержание команды нужно было примерно 10 миллионов долларов). Значит, необходимо было выработать какую-то систему по содержанию клуба. Но вот ее-то и не было. Совершались лишь разовые шаги, которые ничего не решали и решить не могли – кроме разве что затыкания очередной пробоины.

А ведь были и другие возможности. В то время Союз промышленников и предпринимателей возглавлял бывший парторг ЗИЛа Аркадий Иванович Вольский – старый и верный болельщик «Торпедо». В отличие, кстати, от Валерия Носова, переживавшего за «Динамо», и Владимира Носова, являвшегося поклонником «Спартака». Уверен, Вольский нашел бы способ поддержать автозаводцев: например, объединить какие-нибудь промышленные предприятия для помощи «Торпедо-ЗИЛу». Команда, в свою очередь, рекламировала бы их продукцию, выезжала бы в те города, где они базировались. Можно было подключить какие-то машиностроительные заводы и так далее. Таким образом и собирался бы бюджет. Только этим надо было заниматься, а не сидеть сложа руки и ждать милостыню или подачку. Я уж не говорю о том, что за счет даже простого упоминания великих торпедовских имен прошлого – таких, как Александр Пономарев, Эдуард Стрельцов, Валерий Воронин, Валентин Иванов, – можно было находить какие-то новые источники финансирования.

Расскажу еще об одном случае, о котором знают немногие. В период с 1992 по 1996 год генеральные директора на заводе менялись с калейдоскопической быстротой. Не успевал очередной хозяин ЗИЛа толком расположиться в своем кабинете, как ему на смену приходил другой: Сайкин, Браков, Ефанов, Новиков… При такой чехарде до команды дело доходило, естественно, в последнюю очередь. Когда весной 1996-го положение клуба стало критическим, актив команды (тренеры и футболисты) пришел к Новикову с требованием денег. На что директор, всплеснув руками, ответил: «О чем вы говорите, если мне рабочим зарплату платить нечем?» Что было делать, где взять денег для расчета с футболистами? Вот тут на помощь и пришел Аркадий Вольский. Он обратился к хозяину сети аптек «Ферейн» Владимиру Брынцалову, и тот предоставил беспроцентный кредит на 170 тысяч долларов. Шло время, но отдавать кредит никто, похоже, не собирался. Если в переговорах о предоставлении ссуды с обеих сторон участвовали первые лица, то теперь на авансцену вышли игроки второго плана – юристы, финансисты, клерки. И когда выяснилось, что назад они деньги не получат – обратились в суд. Возможно, Брынцалов и сам не знал об этом или, по крайней мере, не вникал в детали. В противном случае он мог просто позвонить Вольскому, и дело было бы улажено.

В общем, суд состоялся. Я присутствовал на нем в качестве представителя клуба (по доверенности), а со мной – специально приглашенный нами юрист. Не буду вдаваться в подробности, скажу лишь о главном. Судья спросила меня: «Михаил Юрьевич, объясните мне ваше поведение: как вы могли взять в долг такую сумму, если у вас на балансе ничего нет?» На что мне пришлось ответить: «Ваша честь, такой вот я человек». А наш адвокат добавил: «Ваша честь, дело даже не в том, что мои подзащитные взяли эти деньги, имея на своем балансе только стол и два стула, а в том, почему фирма Брынцалова – зная, что у них ничего нет, – дала такой кредит?» В принципе все понимали комизм положения, и многие, в том числе судья, едва сдерживали смех. После непродолжительных дебатов я опять попросил слово: «Ваша честь, мне кажется, мы зря тут собрались и обсуждаем это дело. Начали всю эту историю первые лица сторон – они и должны ее закончить». Так оно в итоге и получилось. Когда Валерий Носов стал генеральным директором завода и принял решение о создании «Торпедо-ЗИЛа», то, знакомясь с документами по продаже прежней команды Лужникам, наткнулся и на этот непогашенный долг Брынцалову. Выяснив, что никто – в том числе и господин Алешин – не отдал его, он, как порядочный человек, распорядился погасить кредит. Так завершилась эта во многом поучительная история о том, как строятся финансовые дела в наших клубах. Ведь «Торпедо» – не исключение из правил, а скорее само правило».

Что же было дальше? Стало ли «Торпедо-Лужники» суперклубом?

Слово – снова Василию Петракову.

«Итак, когда команда переехала в Лужники, каких-то серьезных изменений не произошло. Да, людям выплатили зарплату, но кардинальных перемен, на которые был расчет, все-таки не случилось. Нас, клуб болельщиков, посадили в маленькую комнатку на четвертом этаже Дворца спорта. Там же, помимо нас, разместился и новый генеральный директор клуба Владимир Пильгуй со своим бухгалтером, молоденькой девушкой. На мой взгляд, он изначально был временным человеком, своего рода пожарным.

С переменой названия, конечно, намудрили. Отчасти, это была попытка уйти от долга в 100–130 тысяч долларов, висевшего на «Торпедо» по иску от австрийского «Медлинга» – за Андрея Калайчева. Продали его в 1992 году, он отыграл там один сезон и в 1993-м вернулся. А позже оказалось, что то ли Андрей контракт не до конца отработал, то ли еще что-то там было. Как бы то ни было, неожиданно в клуб пришла официальная бумага, согласно которой за трансфер Калайчева «Торпедо» должно 100 тысяч долларов. Наша Федерация футбола, как я понимаю, сделала липовый трансфер – авось, сойдет. Может быть, дело бы тем и закончилось, но Андрей взял да «засветился» в матче Кубка УЕФА против хайфского «Маккаби». И даже гол забил. Австрийцы, обнаружив это, снова обратились с жалобой в УЕФА: как же так, почему он играет? Закипела переписка. Мы, если честно, морочили всем голову. Отписывались: мол, ничего не знаем, да и вообще это не тот Калайчев. И тут началось. «Медлинг» настаивал, подключил не только УЕФА, но и ФИФА – и вся эта катавасия закрутилась. Мурыжили они нас с 1993 по 1996 год. Причем очень жестко, грозя суровыми санкциями. ФК «Торпедо-Лужники» писал в УЕФА, что знать ничего не знает и никакого отношения не имеет к тому «Торпедо», за которым должок, что «лужниковцы» лишь заняли в чемпионате место автозаводцев – после того как те снялись с розыгрыша. Отпирались долго, хотя цена вопроса была смешной – как для клуба в целом, так и Алешина в частности. Самое интересное, что потом, году в 1997-м, когда нас совсем уж прижали, хозяин Лужников заплатил-таки требуемую сумму.

История же с переменой названия получилась такая. Алешин взял команду в июле 1996-го. Последний матч под названием «Торпедо» (Москва) мы сыграли с «Зенитом». А на следующий день после того, как команда перешла к Алешину, она сменила и название. Но эмблема пока оставалась старая. Но Алешин поспешил объявить: «Флаг нам не нужен, эмблема будет своя, оставим только черно-белые цвета». Словом, от всего исконно торпедовского открестился.

И последней каплей в этой некрасивой истории стал приход Александра Тарханова. Было это в январе. Валентин Иванов и футболисты вышли из отпуска, а новичков нет, хотя предложения о покупке тех или иных игроков имелись. И это – несмотря на хвастливые заявления руководства о создании суперклуба. Такая политика Алешина оказалась для всех, и главным образом для Пильгуя с Ивановым, неожиданной. У Пильгуя, кстати, была очень сильная, на мой взгляд, программа развития клуба на будущий год. Если бы ему дали возможность довести ее до конца – как он и Козьмич это видели и понимали, – думаю, команда выступила бы лучше, чем получилось на деле. У Владимира Михайловича все было грамотно расписано: какие позиции в составе надо усилить, сколько на это нужно денег, до какого уровня поднять зарплату и так далее. Причем Иванов, имея, естественно, свой взгляд на игру и футболистов, не искал каких-то суперизвестных игроков вроде Ледяхова или Пятницкого. Нет, он ездил по городам и весям, смотрел кого-то в первой лиге, в командах, находящихся в нижней части турнирной таблицы. Соответственно цены на потенциальных новичков были невысоки. Но в этот момент Иванова и Пильгуя просто кинули».

На время прерву рассказ Петракова, чтобы сообщить читателю мнение о том, что же тогда произошло, другого человека, по вполне понятным причинам попросившего не называть его имени. «Тарханов пришел, – рассказывал он мне, – и привел не только своих футболистов – человек 9—10, но и всю обслугу: секретаршу, администратора, водителя… Было даже несколько человек из хоккея! И когда их спрашивали, как они сюда попали, те лишь разводили руками – сами, мол, не знаем. А один из них прямо заявил: «Я футбол вообще не люблю». То есть пришла – как бы точнее выразиться – группировка, что ли. Которая, кстати, сейчас благополучно обосновалась в ФК «Ника». И тут начались какие-то «левые» дела. Подцепили они, например, владимирское «Торпедо». Многие недоумевали: зачем? Оказалось, в этом городе был какой-то водочный завод, и футбольная команда была лишь прикрытием – чтобы влезть в него и иметь долю. Получили они от Владимира Алешина и торговые места на рынке в Лужниках – в то время это было золотое дно».

Вновь слово Василию Петракову.

«Но первым делом вновь пришедшие убрали тех, кто служил «Торпедо» верой и правдой много лет. Уволены были Пильгуй с его бухгалтершей, преподаватели школы, работники клуба. В общем, практически все. Взяли только Вячеслава Жендарева – личность довольно известную, на которой, как говорится, пробу ставить негде, – да Иванова. Побоялись, видимо, что, если и его выкинут, будет большой скандал. В тот момент мы, актив фан-клуба, пришли к Тарханову побеседовать: что вообще происходит и как будем жить дальше? Он не захотел с нами разговаривать, а отправил к Марьяну Плахетко. Это такой солдафон с Западной Украины. «Вы нам не нужны, – огорошил он нас с порога. – У нас есть свои болельщики. Фанатов ЦСКА в десять раз больше, чем у вашего клуба. Мы ведь здесь, а значит, все наши болельщики нас поддержат». Я ему в ответ: «Марьян Иванович, чтобы армейцы бросили свой клуб и пришли сюда? Такого никогда не будет». – «Ты ничего не понимаешь, – запальчиво ответил он. – Пройдет немного времени, и сам все увидишь». А разговор этот состоялся тогда, когда эту непростую ситуацию еще можно было как-то сгладить. Но в итоге получилось так, что они сами себе и нагадили. Приведу пару фактов. Когда началась продажа абонементов на следующий сезон, мы изъявили желание купить 500 штук – чтобы распространить среди своих. Но нам отказали: мол, будут распространять их через армейский клуб. Ладно. Пришло время первого домашнего матча – с «Тюменью». Сразу скажу, что организация этой встречи вызвала у большинства болельщиков оцепенение. Мало того, что «лужниковцы» вышли на поле в сине-белой форме (народ на трибунах просто рыдал), так еще и билеты стоили столько, будто предстоял матч ЦСКА – «Спартак». Цены тогда подняли чуть ли не в пять раз. Народ подходил к кассам и начинал плеваться. А играли, между прочим, на Восточной улице – стадион в Лужниках тогда находился на реконструкции. И вот мы, человек 400–500 торпедовцев, расселись на трибуне и, не разобравшись поначалу, по привычке стали поддерживать футболистов в черно-белых футболках, полагая, что это свои. Вскоре они забили гол, мы начали радоваться. И вдруг услышали объявление диктора: «Мяч забил…» – и фамилия футболиста «Тюмени». Только тогда до нас дошло. Вот так «подстава»! Народ стал откровенно смеяться. Наверное, уже тогда многие поняли, что произошло с «Торпедо» – это уже совершенно другая команда, не имеющая с прежней ничего общего. И с каждым матчем людей на трибунах становилось все меньше и меньше».

И тут на футбольной сцене появляется еще один клон команды – «Торпедо-ЗИЛ». Что же произошло?

Рассказ продолжает Василий Петраков.

«В это время – точнее, еще до начала чемпионата, в феврале – генеральным директором ЗИЛа был назначен Валерий Борисович Носов. Юрий Лужков, выдав ему огромный кредит доверия, поставил задачу: поднять завод с колен. Разработали план и стали возрождать предприятие. В советское время на ЗИЛе работали 100 тысяч человек, а осталось тысяч 10. В стране – и в Москве в частности – тогда была приличная безработица, а тут вдруг появились рабочие места. У людей появилась надежда, они стали потихоньку работать, зарабатывать деньги. Молодых ребят жалко, но они могут себе что-то найти. А как быть тем, кому за 60? Для них этот завод был большей частью их жизни. Вот для них-то это стало большим подспорьем. Пришел Носов и сказал: деньги есть, мы сделаем это и то. И люди поверили ему. На этой волне начали возрождать и спорт – разные его виды, – и закипела на заводе спортивная жизнь. Но главным делом все же стало возрождение футбольной команды.

Поначалу средства на ее содержание нужны были копеечные: как-никак, третья лига, по-нынешнему – КФК. Затрат больших не было – играли только в Москве и Подмосковье. Самые дальние выезды были в Коломну и Луховицы. Но суть не в этом – хороша была сама идея. Возродить не столько клуб, сколько торпедовские дух и традиции. Ведь что получилось в «Лужниках»? Команду увели, всех разогнали и поменяли, посчитав: все, что было до этого, – не в счет. Можно забыть и больше не вспоминать. Мол, дальше мы, «Лужники», пойдем сами по себе, как бы по инерции. Ан нет, без преемственности поколений ничего не вышло – все засохло, как молодые саженцы без воды. Потому-то, наверное, когда Лужков, встав на защиту Алешина, сказал: «Он мой друг, и пусть «Торпедо» остается у него, а вы будете «Торпедо-ЗИЛом», – Валерий Носов не стал настаивать на возвращении старого названия. Хотя юридически все это можно было спокойно сделать. Да и не пойдет же, в конце концов, Носов против Лужкова из-за этого тогда, в общем-то, непринципиального вопроса. Производство вроде бы налаживалось, средства появились… Вот так команду и заявили в третью лигу. Но уже тогда, в 1997-м, Алешин начал беспокоиться: ведь на «Торпедо-ЗИЛ», выступавшее, еще раз подчеркну, в 4-м дивизионе, стало ходить больше народу, чем на лужниковское «Торпедо», игравшее в высшем. Тарханов со товарищи надеялись, что трибуны заполнят армейские фанаты. Но массового притока, естественно, не произошло: на матчи приходили от силы человек 100–200. Это и понятно: те, кто болеет за бренд, ради Тарханова или Плахетко ЦСКА не изменят никогда.

А «Торпедо-ЗИЛ» для заводчан оказалась своей, родной командой. Потому костяк болельщиков остался прежним. Помню, на первый домашний матч с «Химками» собралось тысяч семь зрителей. Фанаты подмосковной команды – а их было-то человек 10 – просто обалдели. «Запад» – полный, на «Востоке» – прилично. Все болеют, кричат, скандируя такое дорогое им имя «Торпедо». Увидев это, Носов-младший посчитал, что работать с болельщиками не нужно. Мол, тысячи три всегда придут, поэтому, когда выйдем в турнир рангом повыше, тогда и будем этим заниматься. То была ошибка, серьезная ошибка. С людьми обязательно надо работать, оповещать о тех или иных событиях, происходящих в клубе, вести пропаганду, создавать условия на трибунах и так далее. Однако весь наш клуб болельщиков был упразднен – за ненадобностью».

По окончании сезона 1997 года, в котором «Торпедо-ЗИЛ» добилось права выступать во второй лиге, мне удалось встретиться и побеседовать с генеральным директором АМО «ЗИЛ» Валерием Носовым. Разговор у нас, конечно, шел о команде, о причинах ее возрождения и о будущем.

Двойные двери заводоуправления АМО «ЗИЛ» автоматически открылись и, казалось, вежливо замерли в ожидании, когда входящий переступит невидимую черту. С тем чтобы тихо закрыться за ним. Скоростной лифт за считаные секунды вознес нас под крышу на 12-й этаж и, открыв свои створки, впустил в тишину небольшого холла. Дверь в кабинет, на котором висит табличка «Генеральный директор В.Б. Носов» чуть приоткрыта, как обычно бывает тогда, когда кого-то ждут. Он порывисто вышел из-за стола, первым протягивая руку для рукопожатия, и гостеприимно пригласил располагаться в уютных мягких креслах.

Валерий Носов, генеральный директор АМО «ЗИЛ»:

– Я убежден, – начал Валерий Борисович, – что путей спасения команды в прошлом году было несколько. И то, что в итоге этого сделано не было – результат полного равнодушия к судьбе клуба. Просмотрев впоследствии все документы этого дела, я увидел, что организационно все делалось абсолютно бездарно. Да, собственно, и передачи команды АО «Лужники» не было – многое осталось при ЗИЛе. Я, например, в этом году вынужден был платить зарплату бывшим работникам футбольного клуба, о которых все просто забыли. Затем пришлось заниматься различными долгами: мы рассчитались с тем же Брынцаловым, заплатившим в свое время за футболистов Авакова и Круковца; сейчас выверяем все прежние долги в бюджет, а также в различные внебюджетные фонды.

Да и вообще, этот год показал, что передача команды «Лужникам» была глубочайшей, если не трагической, ошибкой. Сейчас мы уже знаем, каковы итоги выступления «Торпедо-Лужников» в этом сезоне. Полное фиаско. Команда, по сути, разбегается, и ее наверняка придется формировать с нуля. Думаю, сейчас самое время вернуть ее назад – на ЗИЛ. Это было бы правильно.

С Владимиром Алешиным мы знакомы давно. В молодости в футбол вместе играли. Поэтому он мой старый, добрый, хороший товарищ. И в том, что случилось в этом году с «Торпедо-Лужниками», вины Алешина нет. Виновата система. Это, знаете, как дерево, которое вырывают с корнями из земли, и оно начинает сохнуть, погибать, потому что привыкло к другой почве, к другому климату. Ну кого сейчас представляет «Торпедо-Лужники»? Ведь на этот вопрос невозможно ответить – у команды нет своего болельщика… Так, группа случайных людей. А деньги? Конечно, деньги – это большая движущая сила. Но не настолько, чтобы продвинуть вперед футбольную команду. Не было вообще, по-моему, такого прецедента в истории мирового футбола, чтобы команда существовала при стадионе. Наоборот – это правильно и логично. И, наверное, не стоит дальше проводить такой эксперимент. У нас есть общий хозяин – мэр Москвы. Вот он может и, наверное, должен принять правильное решение на этот счет.

Конечно, двух «Торпедо» не должно быть – это противоестественно. «Торпедо» – это все-таки заводская команда, и ее надо вернуть на завод. Я уверен, что Москва, Россия многое потеряют, если не будет ЗИЛа. Так же и ЗИЛ многое потерял, когда при нем не стало команды. Ведь все понимают, что «Торпедо-Лужники» – это не прежнее «Торпедо». Та команда была одним из цехов завода, и правильно говорил его прежний директор Павел Дмитриевич Бородин: когда автозаводцы выигрывали, производительность труда на заводе повышалась. Я 21 год проработал на ЗИЛе начальником автосборочного корпуса и помню, как перед началом сезона ко мне приходили футболисты – в том числе такие знаменитости, как Виктор Шустиков и Валерий Воронин. Они ходили по конвейеру, запросто общались с рабочими, а в дни субботников вместе с ними плечом к плечу отрабатывали на совесть. Понимаете, все это действительно было. А потом эти рабочие шли на стадион смотреть на тех, с кем, может быть, вчера говорили о футболе, о жизни. Это было общение, заменить которое чем-то иным, наверное, невозможно. Поэтому, когда в феврале ветераны завода и клуба обратились ко мне с просьбой о возрождении команды, решение было принято легко и быстро. Конечно, принимал его я не один, а, как говорится, с группой товарищей, но суть не в этом. У болельщиков появилась отдушина, что-то свое, родное. Пригласили бывших торпедовцев Владимира Сахарова и Сергея Петренко и поручили им сформировать команду. Надергали, конечно, что смогли, но поставленную задачу – выйти во вторую лигу – решили. Хотя планируемое второе место не заняли, и все – из-за слабо проведенного финиша. Это же надо было умудриться, чтобы даже с аутсайдером – «Чертаново» сыграть вничью! В общем, нагоняй они от меня получили приличный. Но и слова благодарности тоже заслужили.

Ну и, конечно, история команды, название, эмблема и так далее – все это принадлежит «Торпедо-ЗИЛ». «Лужники» здесь совершенно ни при чем. Ведь история команды – это история ЗИЛа. Это заводская команда, и она умрет, если не будет таковой. Ведь не случайно, когда в начале этого года пошли разговоры о переименовании «Торпедо-Лужники» в «Лужники», вовремя нашлись умные люди и подсказали не делать этого – в противном случае клуб остался бы в полной изоляции.

Поэтому еще раз повторю главное. Мы не настаиваем на функционировании двух торпедовских команд, а хотим, чтобы она была единой и принадлежала заводу. Но я вовсе не имею в виду, что мы хотим командовать в одиночку, нет. Если Владимир Алешин захочет, он может и должен будет иметь часть акций, чтобы участвовать в судьбе команды самым непосредственным образом. Мы будем этому только рады, поскольку Алешин всегда был неравнодушен к «Торпедо», часто приезжал к нам на стадион, и мы всегда – он это может подтвердить – принимали его как самого дорогого гостя. И сейчас, повторюсь, самый удобный момент решить этот вопрос.

Ну, а если этого сделать не удастся, то свою команду – «Торпедо-ЗИЛ» – мы не бросим. Сегодня у автозаводцев есть тылы – и финансовые, и моральные. Уже через месяц начнется реконструкция стадиона. Сначала будет сделан козырек над западной трибуной, потом – над восточной и за воротами. Вместо скамеек поставим индивидуальные кресла. Но главное – это люди, болельщики. Видели бы вы, как светились их глаза, когда «Торпедо-ЗИЛ» выходил на свою первую игру…

Владимир Носов, заместитель главного инженера АМО «ЗИЛ», бывший президент футбольного клуба «Торпедо» (Москва):

– Доводилось слышать и читать, что меня считают главным виновником развала команды. Не скрою, обидно такое слышать. Работая на заводе на протяжении многих лет, я делал многое для того, чтобы автозаводские футболисты не имели проблем ни в социальном, ни в бытовом, ни в материальном плане. Но так получилось, что в стране началась приватизация, слишком больно ударившая по всему народному хозяйству – в том числе и по нашему заводу-гиганту. Мы вынуждены были сначала распустить ватерпольную команду, воспитавшую немало чемпионов мира и Олимпийских игр. А затем мы не продали, как писали в газетах, а подарили «Лужникам» нашу футбольную команду «Торпедо». Это решение принималось непросто, с болью. В 1995 году, когда директором завода был Валерий Сайкин – человек, неравнодушный к спорту, – предприятию стало очень сложно содержать ее. Я внес предложение найти спонсоров и сообща нести финансовое бремя. Сайкин меня поддержал. Наш выбор пал на Владимира Алешина, генерального директора АО «Лужники». Мы его хорошо знаем: он играл когда-то в дубле «Торпедо» и давно мечтал иметь свою футбольную команду. Мы предлагали отдать заводу 51 % акций, а «Лужникам» – 49 %. Но Алешина такие условия не устроили. Затем было еще несколько встреч, которые, однако, результата не принесли. Тем временем за 9 месяцев на заводе сменились еще три генеральных директора. А вот ситуация не менялась. И хотя учредителем «Торпедо» был коллектив завода в лице генерального директора, командой занимался фактически я один. При решении финансовых проблем поддержки сверху я не чувствовал, хотя мы еще продолжали выполнять контрактные обязательства. Неправду говорит главный тренер Иванов: мол, команда месяцами не получала заработной платы. У меня есть документы, подтверждающие, что все было иначе – мы выплачивали футболистам и зарплату, и премии. Задолженность имелась лишь за половину мая 1996 года. Но круг наших финансовых возможностей сужался, а бывшие руководители не искали путей спасения клуба. Видя их полное безразличие к его судьбе, в начале 1996 года я снова предложил вернуться к варианту с «Лужниками». Переговоры шли тяжело. Теперь, по настоянию Алешина, речь шла уже не о покупке команды, а только о ее безвозмездной передаче. Что и было сделано. Правда, некоторую нервозность в переговоры вносили бывший главный тренер В. Иванов и технический директор клуба В. Жендарев, настраивавшие ребят против руководства и посылавшие делегации к директору завода и ко мне с требованиями о скорейшей передаче команды «Лужникам». Кроме того, они приглашали журналистов из спортивных изданий, с телевидения и делали заявления о сложившейся ситуации, обвиняя руководство в медлительности принятия решений, оформления документов и т. д. Настаивая на уходе команды из стен завода, они в погоне за обещанными большими зарплатами, по сути, предали наш коллектив. Мы не препятствовали переходу команды под юрисдикцию «Лужников», хотя, скажу честно, у меня все же, наверное, был шанс сохранить ее на ЗИЛе. У нас имелось великолепное предложение от зарубежного клуба, который хотел немедленно приобрести форварда Авакова. Полученной суммы вполне могло хватить для исправной выплаты игрокам зарплаты до конца сезона. В этих условиях команда в пятерку сильнейших, вероятно, не попала бы, но место в высшей лиге непременно бы сохранила. Не по нашей, однако, вине Круковец и Аваков вовремя не были заявлены – соответственно я не смог продать последнего. Очень жалею, что все так произошло. Но не это главное. Кто бы тогда, когда мы отдавали команду «Лужникам», мог подумать, что уже через какой-то месяц автозавод может возродиться? Нам явилось чудо в лице мэра Москвы Юрия Лужкова, по инициативе которого хозяином контрольного пакета акций АМО «ЗИЛ» стала мэрия. Если бы мы были в состоянии предвидеть такой поворот событий, то обязательно сохранили бы команду. Благодаря мэру столицы началось возрождение завода имени Лихачева, он вернул на предприятие Валерия Носова. И постепенно на заводе стали происходить большие позитивные изменения: предприятие начало работать, приносить прибыль, на него вернулись тысячи прекрасных специалистов. Решение возродить «Торпедо» совпало с желаниями тысяч болельщиков-рабочих, которые не мыслят своей жизни без заводской футбольной команды. Мы сделали это и поставили задачу – через три года выступать в высшей лиге.

Играют ЦСКА – «Торпедо». Слева Александр Тарханов, справа – Сергей Пригода

Наш оптимизм основывается на больших традициях: есть хорошая футбольная школа, учебно-тренировочная база и стадион. О последнем – отдельный разговор. Он, как и команда, переживает второе рождение: его отремонтировали, благоустроили, привели в хорошее состояние газон на запасном поле, заложили еще два футбольных поля. Планируем реконструкцию западной трибуны. С префектом Южного округа Александром Беляевым мечтаем возродить футбольные спецклассы, в которых бы готовилась хорошая смена для заводской команды мастеров. Одним словом, будем возрождать нашу любимую команду – команду, без которой нам не жить.

На этот, казалось бы, невинный материал, временами больше похожий на выверенный вплоть до запятой отчет перед собранием коллектива, спустя два с лишним месяца последовал ответ Валентина Иванова. Привожу его полностью, так как считаю, что именно с него и началась конфронтация между двумя торпедовскими командами, в которой порой забывался сам футбол, а на первый план выходили амбиции людей, возглавлявших эти клубы. «Холодная война» была развязана, и, как стало ясно сегодня, победителей в ней не оказалось – проиграли все. И главным образом само «Торпедо» – и как имя собственное, и как историческое.

Открытое письмо руководству АМО «ЗИЛ» и ФК «Торпедо-ЗИЛ»

Долгое время я не решался публично реагировать на материал «Торпедо-Лужники» и (или) «Торпедо-ЗИЛ», опубликованный 7 декабря прошлого года в еженедельнике «Футбол» № 49. Быть может, потому, что тогда не счел нужным отвечать на чересчур тенденциозные и весьма далекие от правды высказывания руководства автозавода имени Лихачева. И не хотел представлять вопрос о взаимоотношениях двух столичных торпедовских команд в форме обычного сведения личных счетов между двумя людьми – бывшим главным тренером тогда еще единой автозаводской команды Валентином Ивановым и бывшим президентом ФК «Торпедо» (Москва) Владимиром Носовым.

Однако сейчас я изменил свою точку зрения. Во-первых, затронуты мои личные честь и достоинство. Во-вторых, за Ивановым и Носовым стоят не только многие события последних лет, но и прежде всего популярный футбольный клуб с его богатой историей, полной ярких страниц, традициями, незабываемыми матчами, отечественными и зарубежными болельщиками (в первую очередь с многотысячным коллективом ЗИЛа) и, конечно же, с игроками, чьи имена неразрывно связаны с «Торпедо». То, что произошло с командой в 1996–1997 годах, с одной стороны, несомненно, несет на себе трагический отпечаток. С другой – это наша жизнь, с ее потерями и обретениями, в которой нельзя однозначно выделить всего два цвета – черный и белый. Она, жизнь, значительно многограннее, насыщеннее красками и полутонами. Хотя, повторяю, случаются в ней, как у зебры, и совершенно черные полосы.

Есть еще одна причина, побудившая меня взяться за открытое письмо. Прежде экс-президент ФК своими ничем не подкрепленными обещаниями водил за нос игроков. Теперь вводит в заблуждение общественность. После его выступления 20 июня прошлого года в телевизионном «Футбольном клубе» и декабрьской публикации в «Футболе», в которой господин Носов писал: «Настаивая на уходе команды из стен завода, они (В. Иванов и В. Жендарев. – Прим. В.И.) в погоне за обещанными большими зарплатами, по сути, предали наш коллектив», на ЗИЛе продолжает распространяться утверждение, что Иванов якобы пошел в «Лужники» за «длинным рублем». И привел туда за собой всю команду. Все это не имеет ничего общего с истиной.

Трудно всерьез поверить в подобное после всего того, что я сделал для автозаводского клуба, которому отдал 43 года как игрок и как тренер. Складывается ощущение, будто Владимир Борисович позабыл, что я всегда был верен цветам команды. И никогда родной клуб не предавал. Хотя в бытность свою футболистом и имел неоднократные предложения о переходе в ЦСКА и «Динамо», где мне предлагали зарплату, в три-четыре раза большую, нежели в «Торпедо». Прими я их тогда, давно уж был бы полковником и получал бы пенсию более миллиона неденоминированных рублей.

Задним числом все мы умны. Не хотелось бы выглядеть современной Кассандрой, но вот что я говорил в интервью, опубликованном на страницах одной из газет еще в феврале 1994 (!) года: «Посмотрите, что творится в команде. Ее же все обогнали. В «Торпедо» нет ни экономиста, ни мало-мальски развитых коммерческих структур. Президент клуба (в то время Корнеев. – Прим. В.И.) должен «крутиться», как белка в колесе, – завод не в состоянии сам содержать команду (выделено мною. – Прим. В.И.)». Не прошло и двух лет с момента публикации этого материала, как ЗИЛ фактически указал команде на дверь, и она запросто могла погибнуть. К счастью, этого не случилось благодаря «Лужникам», к которым летом позапрошлого года официально перешло «Торпедо».

А что же сейчас в корне изменилось в положении дел в ФК «Торпедо-ЗИЛ»? Убежден, что ничего нового там не делается по сей день. Юрий Лужков выделил заводу деньги на реконструкцию и реорганизацию производства – их отнимают у простых рабочих и направляют в команду. Вот только надолго ли хватит этих средств? И достанет ли у коллектива терпения жертвовать своей трудовой копейкой ради удовлетворения амбиций руководства – иметь свою команду? А где были те же заводские патриоты два-три года назад, почему не били в набат, стремясь спасти свою команду-любимицу, плоть от плоти автозаводской?

Повествования в «Футболе» бывшего президента Носова легко могут быть приняты на веру лишь теми, кто не знаком со всей предысторией передачи команды «Лужникам». Те же, кто был в курсе событий, сразу отметят и искажение действительности, и передергивание фактов. Скажем, Владимир Борисович отмечает: «Неправду говорит главный тренер Иванов – мол, команда месяцами не получала заработной платы». И ссылается на якобы имеющиеся у него документы, подтверждающие, что все было иначе: и зарплата футболистам выплачивалась, и премиальные, а вот «задолженность была лишь за половину мая 1996 года». Тут же возникает вопрос: что же тогда выплатили «Лужники» игрокам за три месяца, предшествовавшие официальному переходу команды к ним, какую заводскую или клубную задолженность погасили?

Видимо, дабы не менять общей тональности, экс-президенту ФК «Торпедо» вторит генеральный директор АМО «ЗИЛ» Валерий Носов, сетующий на то, что в 1996 году он «вынужден был платить зарплату бывшим работникам футбольного клуба, о которых все забыли». Но разве не в «Лужниках» получали заработную плату сотрудники бывшего ФК «Торпедо» до того момента, пока не был создан клуб «Торпедо-ЗИЛ», куда смогли перейти на работу все желающие? Наконец, кто сейчас материально поддерживает ветеранов «Торпедо», отдавших не только десятки лет жизни, но и здоровье, с буквой «Т» на груди отстаивая честь завода на футбольных полях? ЗИЛ? Нет, «Лужники»! Ежемесячная помощь оказывается нами Сенюкову, Батанову, Денисову и Марушко. Кроме того, за последнее время единовременные финансовые выплаты были сделаны Запрягаеву, Хренову, Котову, Бычкову и Сочневу.

Это, однако, не означает, что у «Лужников» денег «куры не клюют». Но как же крепка в нас привычка заглядывать в чужой карман! Вот и Владимир Сахаров, директор ФК «Торпедо-ЗИЛ», сожалея о том, что «Василий Петраков, раньше работавший у нас с клубом болельщиков, ушел в «Торпедо-Лужники», правильно отмечает: «Я его понимаю: на данный период там средств и возможностей больше». Но затем опять сводит все к финансовым запросам: «За деньги переметнулись в «Лужники» и некоторые другие». Видимо, Владимир Николаевич не знал, что тот же Петраков не получал на заводе денег по полгода, а то и больше. Впрочем, это касается и ряда других сотрудников бывшего клуба.

Владимир Носов, в августе 1996-го налево и направо раздававший победные комментарии о спасении «Торпедо» и ставивший это в заслугу исключительно себе, сейчас, похоже, не любит вспоминать о тех днях. И преподносит переговоры с «Лужниками» о передаче команды как вынужденную меру. А себя в тех событиях низводит до роли пешки в игре кого-то другого – от него, мол, ничего не зависело. С одной стороны – бывший генеральный директор ЗИЛа, ныне покойный Виктор Новиков, с другой – Владимир Алешин. С него же спрос маленький – делал, что мог. Но не удалось. Почему? «Наверное, надо было проявить большую решительность в этом деле». И сохранил бы команду для ЗИЛа, если бы… «Нервозность в переговоры вносили бывший главный тренер В. Иванов и технический директор клуба В. Жендарев, настраивавшие ребят против руководства и посылавшие делегации к директору завода и ко мне с требованиями о скорейшей передаче команды «Лужникам». Кроме того, они приглашали журналистов из спортивных изданий, с телевидения и делали заявления о сложившейся ситуации, обвиняя руководство в медлительности принятия решений, оформления документов и т. д.». Полноте, Владимир Борисович! Неужели вы забыли о событиях двухлетней давности, когда ребята, не застав вас в офисе на Восточной, сами, без Иванова и Жендарева, ездили в заводоуправление, пытаясь добиться от вас лишь одного – правды о том, когда же им будет выплачена зарплата. А вы скрывались от них. А если это не удавалось, кормили их «завтраками». Да, игроки наведывались и к Алешину, поскольку не могли понять, кто или что тормозит ход переговоров. И, видимо, не слишком веря вашим словам, хотели получить информацию, как говорится, из первых рук. Ни я, ни Вячеслав Павлович ребят против вас не настраивали: подобным отношением со стороны футболистов вы обязаны только самому себе. Да и с прессой у вас контактов не было. Ни одной пресс-конференции в трудное для команды время вы не провели – наверное, опасаясь острых вопросов от журналистов…

Приведу еще одну цитату из высказываний господина Носова: «Мы не препятствовали переходу нашей команды под юрисдикцию «Лужников», хотя, честно говоря, у меня все же был, наверное, шанс сохранить ее на заводе. Было великолепное предложение от зарубежного клуба, который хотел немедленно приобрести форварда Авакова». Со всей ответственностью заявляю: такого варианта не было. Если бы он в действительности существовал, я как главный тренер был бы в курсе событий. И, конечно же, в сложившихся обстоятельствах сам был бы готов его рассмотреть. Но ведь нельзя продать игрока, предварительно не приобретя его. О сомнительности утверждения Владимира Борисовича свидетельствует хотя бы то, что он не называет конкретно ни зарубежный клуб, ни предлагавшуюся за Авакова сумму, которой, по словам экс-президента, «вполне могло хватить, чтобы до конца сезона исправно платить игрокам зарплату». Согласитесь, по прошествии двух лет это уже не является тайной «за семью печатями».

А вот действительно реальный шанс спасти «Торпедо» у господина Носова в свое время имелся. Надо было просто забыть о свои барских замашках и работать, засучив рукава: искать спонсоров и торговых партнеров (ведь они появлялись, причем неоднократно). Но президент так ничего и не сделал – и все благоприятные перспективы ушли в небытие, как тот злополучный вагон со спущенным в канализацию «хольстеновским» пивом. Видимо, замыкая решение всех вопросов на себя, Владимир Борисович не захотел ни с кем делиться властью, а следовательно, и неограниченными полномочиями для расширения сфер клубной деятельности – в том числе и коммерческой…

Из датированного 8 июля 1996 года обращения на имя президента ПФЛ Николая Толстых следовало, что ЗИЛ готов передать «Торпедо» «Лужникам» или любому другому владельцу с правом полного наследования интеллектуальной собственности (названия, логотипа, эмблемы и всех прошлых регалий), без каких бы то ни было дальнейших претензий на этот счет, поскольку в противном случае придется снять команду с участия в чемпионате России и расформировать ее. Под этим документом стояла в том числе и подпись президента ФК «Торпедо» Владимира Носова. Вскоре окончательно решилась судьба автозаводского футбольного клуба, учредителями правопреемника которого стали АО «Лужники» (95 % акций) и АМО «ЗИЛ» (5 %). Владимир Алешин не раз публично заявлял, что, по мере того как завод будет вставать на ноги, «Лужники» готовы по частям возвращать ему пакет акций. Не скажу, что тогда все во взаимоотношениях соучредителей было гладко. Но, убежден, возможность диалога и достижения компромисса существовала до тех пор, пока ЗИЛ не принял решение о создании новой команды. По существу, альтернативной.

Во всей этой истории я все же выделил бы главный момент. В 1996 году «Торпедо» было не только спасено, но и сохранило за собой место в высшей лиге. Прежними остались эмблема команды и ее название – «Торпедо» (Москва). Этой команде я отдал всю свою жизнь. Команде, болельщицкие симпатии к которой, к счастью, не зависят от того, работает человек на ЗИЛе или нет. А вот для меня лично вход на завод, за многие годы ставший родным и близким, после всей той грязи, которую вылили на меня его руководители, похоже, заказан. Одно я знаю наверняка: неблагодарное это дело – задним числом искать виновников того, что все случилось так, а не иначе. И размышлять о том, что могло бы произойти, если бы все сложилось по-другому. История не терпит сослагательного наклонения. В том числе и в футболе. Об этом не стоит забывать.

Валентин ИВАНОВ,

заслуженный мастер спорта СССР,

заслуженный тренер СССР».

Не хочется комментировать эти слова великого торпедовского игрока, сказанные во многом в запале и обиде. Оставим их. Время уже давно рассудило всех тех, кто так или иначе был причастен к распаду команды, потерей ею себя, своего имени и истории. Читатель уже знает об изменении Владимиром Алешиным исторической эмблемы клуба, которую он, по словам Иванова, якобы оставил прежней. И о том, каким правопреемником автозаводского клуба стало АО «Лужники». И о том, что вскоре и сам Иванов был снят с поста главного тренера, а его лучший друг Жендарев отказывал ему, почетному президенту клуба, в пропуске на стадион для автомобиля. А вот путь на завод Иванову вопреки его предположению оказался открытым – как и во все предыдущие годы. И тут, пожалуй, самое время рассказать о личности Валентина Козьмича, которого, несмотря на разногласия с ним, все причастные к команде люди уважительно называли папой.

Ни о ком из торпедовцев так много не писали и не говорили, как об Иванове. И никого так много не хвалили и не ругали, как Иванова.

В детстве он был моим любимым игроком (раннего Стрельцова я не застал, а позднего еще только предстояло увидеть). Разумеется, были еще Воронин с Шустиковым, Метревели с Леневым, да и все остальные, но на поле я тогда видел только его одного. Помню, на одном из матчей автозаводцев в Лужниках я, мальчишка лет десяти, оказался рядом с одним старым-престарым, как мне тогда казалось, болельщиком (хотя тому, наверное, не было и пятидесяти). Я с восторгом следил за происходящим на поле. Но вдруг мой сосед, не обращаясь ни к кому конкретно, громко, на весь ряд, воскликнул: «Балерина-то наша опять в стык не идет – в сторонке стоит и ждет, чем борьба закончится. А Валерка-то (Воронин. – Авт.) – молодцом! Себя не жалеет, грудью на амбразуру ложится!» Я сообразил, что речь шла об Иванове, которого в народе прозвали Балериной, – и очень возмутился: как смеет этот противный старикашка обижать моего кумира?! Как вообще у него язык повернулся сказать такое?!

И только много лет спустя, уже с головой окунувшись в футбольную журналистику, понял смысл того восклицания. Таких игроков, как Иванов – умных, техничных, хитрых, я бы даже сказал, коварных, – было в нашем футболе раз, два, и обчелся. Не сосчитать, сколько мячей он забил, подкараулив соперника и, словно охотник, подстерегавший дичь, выскочив из засады. Бой в открытом пространстве не был его стихией. Там, не щадя себя, сражались его партнеры. Он же выжидал, всматривался в эту борьбу, переминаясь с ноги на ногу и сгорая от нетерпения – как солдат из последнего резерва ставки главнокомандующего, жаждущий возможности отличиться. И только потом, когда бесхозный мячик вдруг выкатывался на ничейную территорию, Иванов подбирал его, выходил на ударную позицию и отправлял в сетку. Это была одна грань его дарования. Другая – изумительный по своей траектории пас, который, казалось бы, по определению никак не должен был пройти. Ну, ни при каких обстоятельствах! Однако мяч всякий раз просачивался, пробивался, проскальзывал, и партнер оказывался в той единственной из возможных позиций, которая была наиболее благоприятна либо для взятия ворот, либо для продолжения натиска. Путь этого нападающего к воротам никогда не был прямым. Он, как лис, запутывал свои следы, постоянно меняя направления развития атаки и всякий раз ставя защитников в тупик. Он будто кодировал свои движения, а ключ от шифра оставлял в раздевалке – оттого даже партнеры не всегда разгадывали его очередной маневр. Порой создавалось впечатление, что и сам он не ведал, какое из продолжений выберет. Зачастую решение принималось в самый последний момент, словно подсказка исходила откуда-то свыше.

Иванов всегда играл с высоко поднятой головой. В футболе, на мой взгляд, это признак породы. Наблюдать за его бегом, пластикой было сплошным удовольствием: ни одного лишнего движения – все просто, иногда даже скупо. Но за внешней простотой скрывались, с одной стороны, продуманность, с другой – широта импровизации. Он был настоящим художником игры, творившим, не дожидаясь вдохновения, а генерируя его. И затем, как бы дразня, бросал ему и самому себе вызов: а ну, покажи, сумеешь ли ты так? А эдак?

Когда в 1958 году в результате известных событий из команды изъяли Стрельцова, Валентин Иванов, по сути, тащил на себе «Торпедо» в одиночку. Положение усугублялось тем, что после «золотого» сезона 1960 года из команды потихоньку начали уходить ведущие игроки. Но пока оставался Иванов, было ясно: автозаводцы не развалятся. Рядом с ним росла молодежь, готовая понимать его футбол и во всем поддерживать. И он дотерпел, выдюжил, дождался Стрельцова – и передал ему команду в целости и сохранности.

Ушел же он из футбола внезапно, прямо в разгар сезона. Событие это оказалось настолько неожиданным, что многие отказывались в него верить, принимая за очередную уловку хитроумный маневр выдающегося игрока. Но проводы оказались всамделишными, а цветы – настоящими, не бутафорскими. Кто-то даже плакал, просил его не уходить… Но он ушел. Ушел почти по-английски, не прощаясь. Почему? Согласно одной из версий, кто-то из зиловского начальства намекнул ему: давай заканчивай, а в конце сезона поставим тебя тренером. И действительно, уже через полгода он стал сначала просто тренером, а затем – главным. И началась долгая-долгая – с пятью отставками и шестью возвращениями – вторая жизнь Валентина Иванова. На сей раз тренерская.

Каким он был наставником? Эдуард Стрельцов считал, что отнюдь не таким блестящим, каким был футболистом. Я много думал над этим, и у меня на сей счет сложилось свое мнение. Но сначала вернемся в 1991 год. Именно тогда мне довелось побеседовать с Ивановым – в первый и последний раз. Почему так вышло, объясню позже. А пока приведу несколько отрывков из той беседы.

«Внешне он легко узнаваем. Узнаваем, когда сидит на тренерской скамейке, всем своим существом устремившись туда, на поле, точно перетянутая струна: чуть тронь – и лопнет со звоном. Или когда стоит на бровке, давая указание кому-то из игроков, а затем возвращается назад своими знаменитыми семенящими шажками. Или когда перед игрой сидит на диване в холле торпедовской раздевалки, закинув ногу на ногу, и, подперев лоб рукой, слушает собравшихся журналистов. Впрочем, слушает ли? Может, как раз думает о чем-то своем?

Но это внешне. А часто ли нам удается заглянуть во внутренний мир людей этой архисложной профессии – с одной стороны, обладающих властью над 20–25 футболистами, а с другой – беззащитных перед произволом, сиюминутными обстоятельствами и любыми случайностями?

Тренерский путь моего собеседника – заслуженного мастера спорта, заслуженного тренера СССР Валентина Козьмича Иванова – растянулся уже на 23 года!

– Валентин Козьмич, вот уже почти четверть века вы являетесь тренером – причем работаете только с одной командой. А помните ли вы, когда все это началось, когда у вас впервые возникла мысль о тренерской карьере?

– Да, действительно, давно это было. Когда уже собирался заканчивать играть, стал всерьез задумываться о том, что же будет дальше. Порывать с футболом совершенно не хотелось, да и выше моих сил это было. Жизнь вне футбола всегда представлялась мне бессмысленной. Поэтому еще игроком поступил в институт физкультуры, а в 1967 году закончил и школу тренеров. Конечно, внутренне готовил себя к этой работе, но никак не мог предвидеть, что судьба моя так круто изменится за один день.

Распростился я с большим футболом в 1966 году, после чего работал в команде одним из тренеров – да и то неофициально. А в конце 1967-го меня срочно вызвали на завод к тогдашнему секретарю парткома ЗИЛа Аркадию Ивановичу Вольскому. После нескольких вежливых вопросов о самочувствии последовало неожиданное предложение: с завтрашнего дня принять команду «Торпедо» в качестве старшего тренера. Вот так – ни много ни мало! Мне стало страшно. Такого в моей жизни никогда не было. Это как, знаете ли, не умеющего плавать бросить в воду: выплывет – хорошо, а нет – его трудности…

Понимаете, в любом деле самое сложное – начало. А мне, толком еще не поработавшему с командой, предстояло ее возглавить. Более того, сменить на этом посту не кого-нибудь, а самого Николая Петровича Морозова, годом ранее приведшего сборную СССР к четвертому месту на чемпионате мира в Англии.

– Тем не менее вы не только сумели выплыть, но и стартовали удачно.

– Да, в следующем году нам удалось завоевать Кубок СССР и бронзовые медали. Это, конечно, придало мне уверенности и, главное, предоставило определенный кредит доверия на будущее. Для меня тогда это было крайне важно: ведь вскоре «Торпедо» лишилось таких футболистов, как Валерий Воронин, Эдуард Стрельцов… И надо было если не искать им замену (можно ли вообще найти ее для таких игроков?), то, по крайней мере, попытаться сохранить стиль игры команды, взяв из дубля или пригласив со стороны талантливых футболистов.

– И в этой работе вам, наверное, пришлось опереться на опыт своих предшественников?

– Мне посчастливилось тренироваться у таких наших замечательных специалистов, как Виктор Маслов, Константин Бесков и уже упоминавшийся мною Николай Морозов. Конечно, я наблюдал за ними, примечал методику их работы. И сейчас, кстати, продолжаю следить за коллегами. Например, в свое время что-то позаимствовал у Валерия Лобановского. Самое важное при этом, на мой взгляд, – определиться, что взять, а что отбросить. Учиться надо постоянно, ни в коем случае нельзя зацикливаться только на собственной работе – иначе рискуешь остаться во вчерашнем дне, а значит, неминуемо потерпишь фиаско. Футбол, как и жизнь, постоянно меняется. И, чтобы поспевать за его развитием, надо – в идеале, конечно, – идти чуточку впереди. Хоть на четверть шага, но впереди. Именно такой подход исповедовали в своей работе Маслов и Бесков, и это было главным, чему я пытался у них научиться.

– Однако, помимо учебы у своих предшественников, есть такая школа, как игры чемпионатов мира и Европы. Я, например, заметил, что вы – одним из первых в нашем футболе – пытались вводить в «Торпедо» некоторые тактические новинки, подмеченные в игре лучших сборных мира. Так было и в 1974 году (взять хотя бы метод коллективного отбора мяча, продемонстрированный голландцами), и в 1984-м (схема игры сборных Дании и Франции – с тремя защитниками и пятью полузащитниками).

– Безусловно, это большая школа. Но здесь существует и опасность попасть впросак. Ведь тактика игры сборных команд, в которых собраны лучшие силы, не всегда может быть пригодна для клубов, не располагающих таким созвездием мастеров. Например, я бы с удовольствием использовал метод коллективного отбора мяча и сейчас. Но, имея в своем распоряжении в основном молодых и неопытных футболистов, понимаю, что они физически не в состоянии выдержать такие нагрузки. То же можно сказать и о схеме с пятью полузащитниками. Все зависит от подбора игроков. Я должен, к примеру, прикинуть: сможет ли кто-либо из моих подопечных отработать по всему флангу – от своих ворот до чужих? После некоторых раздумий пришел к выводу, что роль левого полузащитника в этом случае способен выполнить Николай Савичев, а правого – специально приглашенный на это место Агашков. Лишь после этого мы перешли на построение 3–5 – 2. Эта схема мне нравится своей универсальностью. Ведь в зависимости от силы соперника ее легко трансформировать. Если наш противник силен, то в обороне у «Торпедо» могут действовать и пятеро футболистов – добавляются те самые Агашков и Николай Савичев. Если же мы превосходим оппонентов, то на помощь выдвинутым вперед нападающим приходит кто-то из полузащитников, и тогда в атаке у нас участвуют уже не два, а три-четыре футболиста.

– Валентин Козьмич, на протяжении практически всей своей тренерской карьеры вы, если не ошибаюсь, вели поиски диспетчера – но, в общем-то, безуспешно…

– Не сыпьте соль на раны. Найти такого игрока – это как клад откопать. И счастлив тот тренер, который имеет в своем распоряжении такого футболиста. Уверен, воспитать диспетчера практически невозможно – им надо родиться.

Именно из-за этого в свое время я и приглашал в «Торпедо» опытных Сахарова, Буряка, Шавло. Да вот беда, все они были уже в возрасте и играли за нашу команду очень недолгое время. А что такое диспетчер, можно проследить на примере Федора Черенкова. Ведь и Шмаров, и чуть раньше Ярцев – игроки, в общем-то, невысококлассные – забивали много мячей именно благодаря передачам этого уникального футболиста. Я сплю и вижу во сне такого игрока в своей команде.

– Какие футболисты вам ближе по духу – те, кто строго выполняет ваши требования, или те, которые имеют свою точку зрения и пытаются отстоять ее на поле во время игры?

– Понимаете, существует определенная игровая дисциплина. Что должен обязательно сделать игрок? Подстраховать партнера, вовремя открыться, при потере мяча успеть вернуться назад и так далее. Если футболист все это выполняет, а сверх того пытается еще и импровизировать – дай бог, я никогда не буду против. Главное, чтобы импровизация не была лишь ради самой импровизации. Игрок не должен красоваться на поле, он должен работать на команду.

– По каким критериям следует оценивать работу тренера – по местам, занимаемым командой, по количеству подготовленных для различных сборных футболистов или по качеству игры?

– Учитываться должно все. Но обычно все-таки превалирует результат. Конечно, без хорошей игры очки набирать можно, но занять высокое место нельзя. Другое дело, какую команду ты тренируешь, как относятся к ней в городе, насколько отлажено хозяйство клуба… Я тренирую «Торпедо». Это прежде всего команда завода, а не города или республики. Да, ЗИЛ делал и делает для своего клуба все, но нам сложно конкурировать, допустим, со «Спартаком» или киевским «Динамо». Приведу простой пример. В этом году мы приглашали к себе Радченко. Он думал-думал, но перешел все же в «Спартак», хотя условия у нас ничуть не хуже, а может быть, и лучше. Почему? Потому что «Спартак» – более популярная команда. Та же история в свое время была с приглашением Колотова, Шмарова и многих других. По этой же причине у нас мало болельщиков.

– Как считаете, вы лично за эти годы отдали «Торпедо» все, что могли?

– Ответ на этот вопрос вытекает из того, о чем я только что говорил. В моих силах постоянно занимать 4—5-е места. Можем, конечно, по случаю, подняться на третью или даже первую строчку таблицы, но в следующем году – откатиться и на шестую-восьмую. Почему? У команды нет стабильности в игре. И ее не будет без подбора высококлассных игроков – до тех пор пока не сложится коллектив, который сможет сыграть в одной игре на пятерку, в следующей на четверку, а потом опять на пятерку. Почему киевское «Динамо» так сильно выступало в 1970—1980-е годы? Да потому, что собирало самых талантливых игроков со всей Украины. Ну разве можно было нам на равных соперничать с таким суперклубом? Конечно, у меня были ошибки и некоторые сомнения, влияющие на результат. Но у кого их не было? Я сейчас говорю о проблеме в целом.

– Тем не менее в предыдущие годы на страницах газет в адрес автозаводцев нет-нет да и мелькало несколько разочарованное: «Ужель то самое «Торпедо»?» Подразумевали, естественно, команду образца 1960-х. А о чем мечтаете вы? Хотелось ли вам повторить тот образец или вы стремились и стремитесь создать нечто иное?

– Конечно, я был бы не против создания подобной команды, но надо быть реалистом. Не имея в своем распоряжении футболистов вроде Эдуарда Стрельцова, Валерия Воронина или Виктора Шустикова, думать об этом значит быть утопистом. Команда моей мечты? Она должна состоять из игроков, умеющих воплощать на поле идеи тренеров. А для этого нужно, чтобы у футболиста была не только светлая голова, но и умение осуществить задуманное. Все эти годы мы держались исключительно на строгой дисциплине и полной самоотдаче. Такая игра может показаться малопривлекательной, но, чтобы она стала иной, нужны личности.

– Часто ли у вас случались ситуации, когда от результата предстоящего матча зависело ваше будущее в команде?

– Конечно. Раза три такие матчи удавалось выигрывать, а вот в двух случаях меня – под предлогом отправки на учебу или стажировку – отстраняли от руководства командой.

– Вы считаете себя удачливым тренером?

– С одной стороны, да, поскольку мне посчастливилось много лет проработать в одном клубе. Повезло и в том, что в «Торпедо» я был на 99 процентов связан только с учебно-тренировочной и воспитательной работой. Хозяйственные, житейские и другие вопросы – бич многих наших тренеров – решались заводом и начальником команды Юрием Золотовым. Конечно, у нас есть такие тренеры, которые преуспевают только в хозяйственных и финансовых делах. Думаю, это непрофессиональный подход к делу. С другой стороны, у меня была мечта попробовать себя в другой команде.

– Такие предложения поступали?

– Да, и неоднократно. Звали в тбилисское «Динамо» – команду интересную, самобытную. Уйти из «Торпедо» самому не хватило духу, а в тот момент меня не увольняли.

– Лет пять назад в одной из бесед с журналистами вы сказали, имея в виду «Торпедо» образца 1986–1988 годов, что еще никогда в вашем распоряжении не было таких талантливых игроков. А что думаете о нынешнем поколении?

– Боюсь ошибиться, но мне кажется, что сейчас состав еще лучше, сильнее. Есть много способной молодежи – и в «основе», и в дубле. Люди, в общем, имеются. Надо только суметь сделать из них нечто такое…

– Команду вашей мечты?

– А почему нет?»

Интернетовский коллаж сразу после переименования в ФК «Москва»

А теперь – несколько необходимых дополнений. Пожалуй, ни у одного отечественного тренера не было такой долгой и в общем-то счастливой судьбы, как у Иванова. Такова уж психология этого государства в государстве по имени ЗИЛ. Все генеральные директора любили повторять, что команда «Торпедо» – один из цехов завода. А Иванов был вроде крепкого начальника этого цеха. И высшему руководству ЗИЛа, как ни странно, по большому счету не было нужно, чтобы он из года в год делал команду чемпионом страны. Достаточно было блеснуть пару раз, обыграть «Спартак», московское и киевское «Динамо» и в придачу к ним ЦСКА. Его ценили, повторюсь, как руководителя цеха или даже корпуса из шести цехов, но не как тренера, способного вывести команду в лидеры или создать ансамбль, своей игрой доставлявший бы эстетическое удовольствие. Именно поэтому, несколько раз выгоняя его, руководство завода все равно неизменно возвращалось к нему. Иванов постоянно что-то пробивал для команды и игроков: повышение зарплаты, машины, квартиры, места в детских садах для детей футболистов и тому подобное. Это очень нравилось зиловскому начальству, которое и само все время что-то выбивало в различных министерствах: металл, станки, оборудование, фонды… То есть он был подобен руководителям предприятия, был для них своим человеком, коренным торпедовцем, автозаводцем. Именно в этом и заключается феномен Иванова. К тому же Валентин Козьмич никогда не лез на рожон. В его памяти крепко-накрепко засела некрасивая история увольнения Виктора Маслова – за второе место и проигрыш финала Кубка СССР, после золотого дубля.

Что касается отставок, неизбежных в тренерской судьбе, то сам он впоследствии относился к ним с юмором. Вот какой случай произошел однажды в торпедовской раздевалке. Там при входе всегда стояло кресло, на котором сидел только Иванов – как главный тренер. И вот однажды новый игрок, не знакомый еще с командными традициями, после одного из матчей плюхнулся в это кресло. Валентин Козьмич, увидев это, быстро подошел к нему и сказал: «Ты чего здесь уселся? Меня из этого кресла выгоняли уже несколько раз, так теперь и ты решил подсидеть меня?»

Одним из самых сильных качеств Иванова-тренера, безусловно, являлась психология. Он не был великим тактиком, как Бесков, или стратегом, как Лобановский. Нет, на мой взгляд, он, став тренером, так и не смог побороть в себе игрока. Уйдя из большого футбола и уже через полгода возглавив команду, Валентин Козьмич душой и телом остался там, на поле. Он и на скамейке запасных вел себя, как только что замененный и потому еще находящийся в игре футболист. Поэтому-то, когда у кого-то что-то не получалось, Иванов частенько в сердцах восклицал: «Ну что, мне самому выйти на поле?!» На что, кстати, болельщики с трибун откликались мгновенно: «Давай, Козьмич, выходи – все равно лучшим будешь. А этих к нам в литейку отправляй – на перевоспитание». Вообще его взаимоотношения с игроками – это отдельная тема, достойная специального исследования. Он мог наорать, иногда даже оскорбить футболиста, а потом, как ни в чем не бывало, по-дружески поговорить с ним – как равный с равным. Позволял спорить с собой, понимал шутку, сам любил рассказывать байки из истории команды.

Приведу один случай, о котором поведал мне бывший игрок «Торпедо»: «Как-то подхожу я к Иванову и спрашиваю: «Валентин Козьмич, почему вы меня так редко в состав ставите?» – «А ты что, Роналдо, чтобы тебя на каждый матч ставить?» – «Но и вы не Трапаттони», – парировал я». Или еще один пример. Он мог безошибочно определить, кто из футболистов накануне нарушил режим (или попросту выпил). В качестве наказания перед тренировкой он ставил всю команду в ряд и, шествуя вдоль него, говорил, указывая пальцем на проштрафившихся: «Так, ты, ты, ты и ты – выйти из строя. И бегом десять кругов по стадиону». И ведь не было случая, чтобы ошибся.

Но сила его, конечно же, заключалась не в этом. Он умел прежде всего психологически настроить команду на борьбу. Каких-то особых тактических изысков в установке перед игрой не было – так же как и разбора сильных и слабых сторон соперника. Все делалось «на тоненького», исходя из своей – опять-таки игроцкой – интуиции. И как часто эта интуиция великого футболиста побеждала самые хитроумные планы противника!

Однако это же ему и мешало. Так, Иванов – действительно одним из первых, если не первым среди наших тренеров – перенимал все футбольные новации и тут же применял их в «Торпедо». Так, он первым начал внедрять отдельные составляющие тотального футбола, продемонстрированного голландцами на чемпионате мира 1974 года, – в частности, коллективный отбор мяча и прессинг. Через 10 лет он же подсмотрел у французов тактику с тремя защитниками и внес изменения в расстановку своей команды. На какой-то период времени этого задела хватало, и игра «Торпедо» приобретала весьма привлекательные очертания. Но дальше требовалась углубленная разработка этих новаций, творческое переложение, переосмысление, привнесение чего-то своего, личностного – дабы уйти от слепого копирования, которое, как известно, всегда хуже оригинала. Тут футболист снова перевешивал в нем тренера. Ему подчас действительно было проще самому выйти на поле и что-то там сделать, чем рассказать и потребовать выполнения этого от других. И в этом – его яркая индивидуальность, потому-то он такой один – Валентин Иванов.

Отличный психолог чувствуется в нем и при общении. Здесь, конечно, большую роль сыграла его жена – олимпийская чемпионка Лидия Гавриловна Калинина-Иванова. Она оказала на него огромное влияние: и на становление личности, и на его общение с руководителями – словом, во всех сферах жизни. Он и говорить-то с годами начал по-другому – медленно, с расстановкой. Когда постоянно общаешься с ним, невольно попадаешь под его влияние – словно под гипноз какой-то. Его неторопливая речь и магия имени заставляют слушать молча, не перебивая, дабы ненароком не пропустить чего-то важного. Иногда складывается впечатление, что над его образом поработал имиджмейкер – как работают над образом политика или суперзвезды.

Многому научил его и конфликт с игроками 1991 года. Раньше ведь «старики» держались за прописку, машины, квартиры, и этим он привязывал их к себе – крепче не бывает. А молодые оказались независимыми: все, что им предлагалось, они могли заработать и на стороне, в другом клубе. А чем-то другим привязать их не удалось. Иванов этого вовремя не понял и потерпел поражение. А когда сам приноровился к изменившемуся времени, тут же отыгрался: как-никак, огромный жизненный и футбольный опыт был на его стороне.

Но, с другой стороны, Иванов выглядит человеком одиноким. Да, у него большая семья, он любим и обожаем, но друзей у него, похоже, нет. С футболистами своего времени он общается постольку поскольку. Так же как и с людьми вне футбольного круга. Да, по-настоящему верных и преданных друзей у каждого человека и не должно быть много. Но есть ли хоть один такой у Валентина Козьмича?

И, наконец, последнее. Я долго думал, стоит ли вообще об этом писать. И все же решился – будь что будет. Иванов любит повторять: мол, где он – там и «Торпедо». Но вопрос в том, где сам Иванов-то? Сначала в «Торпедо», потом в «Торпедо-Лужниках», в «Торпедо-ЗИЛе», в «Торпедо-Металлурге»… Теперь вот – в «Москве». Но если человек находится везде – причем чуть ли не одновременно, – не означает ли это, что он нигде? Однажды Иванов то ли в шутку, то ли всерьез обмолвился: мол, болельщикам нечего переживать – было одно «Торпедо», стало два. Это было сказано в период существования двух «Торпедо» – лужниковского и зиловского. Но любители футбола рассудили иначе. В Интернете я наткнулся на замечательный и весьма талантливо сделанный коллаж. На фоне эмблемы ФК «Москва» был изображен Иванов, и крупными буквами выведен вопрос: «А ты офигел от нового названия твоего любимого клуба?»

Должен сказать, что у меня с Валентином Козьмичом отношения не сложились. Мое первое интервью с ним, по сути, осталось единственным. После его опубликования меня отметили, я стал вхож в торпедовскую раздевалку, но дальше этого дело не пошло. Почему? Наверное, потому, что я не захотел или, может быть, не смог лгать: по своей наивности считал, что ему нужны именно такие журналисты, которые могли честно говорить и писать о том, что видят. Но именно после слова правды – отчета о матче «Торпедо» с мадридским «Реалом» – наши едва начавшиеся взаимоотношения оборвались. Как оказалось, навсегда. Однако для меня по-прежнему существует три Ивановых – игрок, тренер и человек. Перед первым я преклоняюсь, со вторым пытаюсь примириться, третьего – понять. Но даже если мне этого не удастся, мое преклонение и уважение перед легендой родного клуба не иссякнет никогда.

Возвращаясь же к ситуации 1996 года и ответу Иванова на высказывания Владимира Носова, добавлю еще несколько замечаний. Со слов Валентина Козьмича, господин Алешин предстает эдаким добрым дяденькой, в трудную для команды минуту подставившим свое плечо: мол, когда выпрямитесь, я отойду в сторонку. На самом деле это была хорошо спланированная акция. Да хозяин «Лужников», собственно, этого и не скрывал. Вспомнить хотя бы его знаменитую фразу, произнесенную в ответ на просьбу завода купить команду. «Зачем? – хладнокровно поинтересовался Алешин. – Когда вы совсем ляжете, я вас и так возьму, даром!» И еще. Когда у Бориса Батанова спросили, как ему живется и насколько существенна помощь «Лужников», он как-то добродушно и одновременно растерянно ответил: «Да я и получил-то ее всего один раз. Сто долларов, помню, дали, а потом вроде как и забыли. А напоминать о себе мне было как-то неловко». И платили-то эти премии, насколько я понимаю, не «Лужники» как таковые, а Пал Палыч Бородин, очень скоро прекративший сотрудничество с ними: «Я больше с этими жуликами работать не желаю». Вот тогда-то, видимо, и закончились всякие выплаты ветеранам. Уже гораздо позже, спустя несколько лет, выяснилось, что команду в большей степени содержал не Владимир Алешин, а именно Павел Бородин, привлекший в нее, по самым скромным подсчетам, порядка 20 миллионов долларов. Но когда он увидел, что с ним рядом работают в общем-то банальные жулики, занимающиеся самым обыкновенным отмыванием денег, не выдержал и ушел. И весь карточный домик рухнул. А Бородин, поняв, в том числе и свою ошибку, воскликнул: «Что же мы наделали?» Похоже, уже тогда Пал Палыч предвидел нынешний конец команды.

Программка «Торпедо» – Русские ратники

«Противостояние между зиловским и лужниковским «Торпедо», – вспоминает то время Василий Петраков, – действительно было. Между фанатами случались и стычки, перераставшие иногда в драки стенка на стенку – хотя старые торпедовские болельщики всегда пытались не допустить этого. Мы с одним парнем в то время (с 1997 по 2002 год) выпускали журнал для болельщиков – «Русские ратники». В одном из номеров я написал своего рода программное заявление от имени болельщиков зиловского «Торпедо». Конечно, сейчас оно во многом выглядит наивно, но суть выражена верно. Вот оно.

СОРАТНИКИ!

Нашему движению грозит раскол. Участие в чемпионате России двух московских торпедовских команд внесло смятение в умы некоторых «Русских ратников». Необходимо сразу же определиться в спорных вопросах и расставить все точки над «i».

Почему мы болеем за «Торпедо»?

Во-первых, это единственная великая рабочая команда в стране, представляющая пролетариат, настоящих тружеников. Посмотрите, от кого выступают другие клубы: или от регионов, или от всероссийских ведомств. Как могут ребята из простых непривилегированных семей болеть за милицейское «Динамо» или генеральский ЦСКА – для меня загадка. А ведь вроде бы непохоже, что в рядах болельщиков этих клубов одни только генеральские сынки и отпрыски работников органов внутренних дел. Хотя и таких хватает. Другое дело, «Спартак» – поистине общенародный клуб, которому симпатизирует около половины населения страны. Но из-за этой всеобщей любви он всегда был обласкан разнообразными руководителями – как при коммунистах, так и при Ельцине. Поэтому он далек от нужд рядовых людей. Итак, если «Спартак» можно назвать народной командой, «Динамо» – милицейской, а ЦСКА – армейской, то только «Торпедо» может иметь статус общерабочей.

Во-вторых, славные традиции автозаводского клуба основаны на десятилетиях спортивной жизни. В далеком 1936 году легенды советского спорта с автозавода – конькобежец Яков Мельников и футболист Вячеслав Орлов – разработали эмблему и флаг «Торпедо».

На протяжении 60 лет их с честью носили тысячи, десятки тысяч автозаводцев по всей стране. С этой эмблемой на груди ставились рекорды и завоевывались чемпионские медали.

В то время, когда другие клубы в угоду времени меняли эмблемы и флаги, добавляли лавры и щиты, убирали серп с молотом и лики вождей, наша символика оставалась прежней. Специалисты по геральдике утверждают, что среди всех знаков спортивных организаций торпедовская эмблема с шестеренкой и гоночным автомобилем по дизайну, цветовой гамме и необычности занимает одно из первых мест в мире. Это вам не щиты с ромбиками друг у друга перерисовывать.

В-третьих, верность цветам клуба. Весь мир знает, что футбольный клуб «Торпедо» имеет черно-белые цвета – и дополнительный зеленый. За долгую историю команды случались ляпсусы, связанные с забывчивостью отдельных безответственных руководителей. Тогда «Торпедо» могло выйти на матч, к примеру, в синих майках или трусах и в желтых гетрах. Но в последние пять-шесть лет черно-бело-зеленая цветовая гамма соблюдалась строго. И это приятно, ведь даже «Спартак» в этот период, бывало, играл в бело-синей форме, а ЦСКА – в красно-белой.

В-четвертых, преданность «Торпедо». История клуба знает немало ярких примеров патриотизма торпедовских спортсменов и болельщиков. Перед легендарным Стрельцовым был выбор – сесть за решетку или перейти в «Динамо». Он выбрал тюрьму. А наши фанаты? Очень часто один на всю школу или ПТУ, окруженный «спартачами», «конями» и «мусорами», он, стиснув зубы, переносит все насмешки и продолжает болеть за «Торпедо», носит шарф и агитирует за наш любимый клуб. А игроки «Торпедо»? Зарабатывая намного меньше футболистов большинства клубов даже низших лиг, они выходили на поле и бились до последнего, зачастую обыгрывая более богатые и именитые команды исключительно на патриотизме. И в клубе был здоровый рабочий дух – вначале выходили на поле, делая на совесть свою работу, а потом уже думали о деньгах и других благах. Поэтому и не бегали каждый год из команды в команду в поисках легкой жизни, а отдавали игре все свои силы. Недаром Стрельцова, Воронина, Иванова, Шустикова, Пригоду, братьев Савичевых и многих других торпедовцев любят и помнят миллионы людей по всей стране.

Наше отношение к «Лужникам». В один не очень прекрасный момент заводу им. Лихачева оказалось не под силу содержать футбольную команду «Торпедо», и клуб оказался на перепутье – как жить дальше? Ранее оказалась расформирована торпедовская команда по водному поло, и следовать таким путем не хотелось. Поступило предложение от «Лужников», и команда была продана – за копейки. Для начала болельщикам пообещали, что «Торпедо» окажется прежним клубом: мол, пусть приставка «Лужники» никого не смущает. На встрече с фанатами, а потом – и в телеинтервью руководство «Лужников» уверяло, что эмблема и цвета клуба останутся прежними, традиции и игровой стиль не изменятся, а преемственность поколений и патриотизм не станут пустым звуком. А что мы видим сейчас? Вместо красивой самобытной эмблемы появилась одинокая буква «Т» в черном круге (откатились на 70 лет назад, когда воображение не позволяло уйти дальше кружков с ромбиками).

Поменялся практически весь тренерский и руководящий состав. Игроки были собраны со всего мира. Не будем сейчас говорить, хорошие они или плохие (надеемся, что отличные), но пока для них торпедовский патриотизм – пустые слова. С игровой формой – полная неразбериха. Для начала убрали зеленые майки. Затем команда «Торпедо-Лужники» стала играть в сине-белой форме с «Reebok» на сердце (вспоминается недавний матч с «Дин-Газом»). Как это понимать? Невозможно же представить себе, чтобы, например, русские герои Пересвет и Ослябя вышли на Куликовскую битву в татаро-монгольских одеждах.

От имени «Русских ратников» заявляем: мы остаемся фанатами автозаводского клуба, хотя он сейчас и выступает в третьей лиге. Пусть нас, истинных болельщиков, останется немного, но мы – за «Торпедо-ЗИЛ». Преданность идеям проверяется в тяжелые минуты. За кого мы будем болеть в высшей лиге – так вопрос не стоит. Пока в названии команды присутствует слово «Торпедо», мы будем переживать за нее, ходить на матчи. Конечно, автозаводцы у нас в сердцах на первом месте, но в высшей лиге мы поддерживаем «Торпедо-Лужники»!»

«Да, в спорте, – размышляет Владимир Овчинников, – дебри всегда проходят в жесточайшей борьбе. А тут еще такая подоплека: симпатии болельщиков разделились или, правильнее сказать, разорвались между двумя этими клубами. Хотя уже тогда большинство из них считали образование лужниковского «Торпедо» серьезной ошибкой, относясь к нему как к какому-то недоразумению – инородному телу, что ли. Это чувство только усилилось, когда в высшую лигу вышло «Торпедо-ЗИЛ» – хотя бы потому, что эта команда числилась при заводе и защищала его честь. А вот история принадлежала «Лужникам». Но в «Торпедо-ЗИЛ» – и с этим не поспоришь – все было проникнуто духом того, настоящего «Торпедо», всеми теми людьми, в разные годы верой и правдой служившими этой команде. Даже территория, на которой располагались стадион и база, были исконно торпедовскими. Да, первое время борьба за историю велась. Но я, например, считаю, что у «Торпедо-ЗИЛ» она началась заново именно с 1997 года. Мы могли лишь говорить о том, что чтим и уважаем более чем полувековую историю московского «Торпедо» и хотели бы на ее базе воспитывать новые поколения своих футболистов. Но, повторюсь, юридически никакого отношения к торпедовскому прошлому мы не имели. Оно целиком и полностью перешло – или, лучше сказать, было продано – «Лужникам».

«Поначалу, – продолжает Василий Петраков, – болельщики ходили и в Лужники, и сюда, на Восточную. Никакого антагонизма между ними не было. Это наверху все решали и никак не могли поделить. Только на матчи «Торпедо-Лужники» ходили одни лишь «тархановцы», как мы их называли, – человек 100. Как-то раз после очередной игры меня подозвал Жендарев и сказал: «Слушай, Василий, есть к тебе предложение. Мы хотим организовать в «Лужниках» официальный фан-клуб». Я в ответ: «Вячеслав Павлович, так Тарханов с Плахетко – они же великие. Говорят, что 10 тысяч «коней» приведут». – «Да нет, – охнул Жендарев. – Они уже поняли, что этого не произойдет. Так что давай приходи и занимайся болельщиками. Деньги, пусть и небольшие, будут, свое помещение дадим, поддержку обещаем. Так что собирай людей». В общем, дали мне комнатку на Северном ядре. Правда без окон – бывший чуланчик, наверное, или каптерку завхоза. Потом некоторые зиловские болельщики ставили мне в вину, что я ушел в «Лужники» и переманивал их. «Мы бы сами, – говорили они, – никогда не стали за эту команду болеть». Я защищался: «Парни, но ведь «Торпедо-ЗИЛ» от моих услуг отказалось, считая создание фан-клуба излишним». И потом, на тот момент никто, включая и Валерия Носова, не думал, что команда пойдет на повышение. Никаких задач по выходу в первую и тем более в высшую лигу тогда не ставилось.

Мысль о том, чтобы замахнуться на большее, пришла позже. К тому же Носов-старший сам увидел: производство налаживается, Лужков деньги выделяет, так почему бы и нет? «Давайте докажем всем, что мы можем не только возродить команду, но и поднять ее до прежнего уровня», – говорил он. Но, думаю, если бы мы проиграли «Нефтехимику» стыковые матчи за выход в первую лигу, это все так мечтами бы и осталось. Команда спокойно играла бы себе во втором дивизионе, не являясь для завода каким-то особым бременем. Ну, а когда вышли в первый дивизион, оказалось, что намного экономнее побыстрее подняться в высшую лигу, а не содержать команду в первой – с ее большим количеством клубов и огромными расстояниями. Так, исподволь, к этому и подошли. К тому же Валерий Носов с интересом посещал футбол. Причем не только сам ходил на каждый матч, но и приводил с собой людей из правительства Москвы и префектуры, заинтересовывая их в судьбе команды и привлекая новые финансовые источники.

В «Лужниках» я проработал почти до конца 1998 года. Еще осенью мне позвонил заместитель генерального директора «Торпедо-ЗИЛ» Владимир Овчинников и сказал: «Василий, ты нам нужен». А в «Торпедо-ЗИЛ» тогда вместо Сергея Петренко главным тренером стал Борис Игнатьев, который с ходу заявил, что с болельщиками надо работать, нужен инициативный человек. Овчинников предложил меня. Я засомневался. Вспомнились те месяцы, когда я, по милости руководства клуба, оставался без работы… Но он меня уговорил. К тому же после дефолта Алешин резко сократил все расходы, обставив, правда, это по-хитрому. Он не снизил сотрудникам зарплату. Платил те же, скажем, 100–200 долларов. Но в рублях. В результате получалось фактически долларов 50, не больше. Народ, конечно, был возмущен таким обманом. Словом, в октябре я приехал на ЗИЛ, мы встретились с Овчинниковым, обговорили условия. Деньги опять были небольшими, рабочего места, по большому счету, тоже не было – так, проходной двор, где сидели все: начиная с генерального директора клуба Владимира Сахарова и заканчивая секретаршей. Но, конечно, не это было главным – всегда приятно снова вернуться в родной дом.

А тут как раз пришло время переходного матча с «Нефтехимиком» за право играть в первой лиге. Овчинников предложил: «Давай соберем зрителей – наших, торпедовцев, – и поддержим команду. Очень надо!» Ну, мы и собрали. Холод тогда был жуткий, но стадион – битком. По трибунам неслось, казалось бы, давно забытое, но такое родное: «Торпедо» – мы с тобой!» Так и пришла та победа. С финальным свистком тысячи людей выбежали на поле, многие прыгали прямо с трибун на беговую дорожку. Кто плакал от счастья, кто открывал шампанское или водку и тут же, в центральном круге, пил из горла, кто пустился в пляс, кто обнимал и пытался качать футболистов, а те, в свою очередь, обнимали своих болельщиков. Это были незабываемые мгновения возрождения «Торпедо» и торпедовского духа. Милиция, конечно, обалдела. И, не зная, что предпринимать, вела переговоры со своим начальством. Но, слава богу, у нее хватило такта не мешать празднику.

А зимой меня взяли в клуб начальником отдела по работе с болельщиками. На домашних матчах «Торпедо-ЗИЛ» – как в первой лиге, так и в высшей – народу собиралось много, особенно в первые сезоны».

А вот как оценили итоги первого сезона возрожденной автозаводской команды генеральный директор АМО ЗИЛ Валерий Носов и Александр Полукаров, после возвращения из Израиля вновь надевший футболку родной команды.

Валерий Носов

– Валерий Борисович, если не секрет, что вы сказали футболистам, поздравляя их с победой в турнире?

– Если вы думаете, что звучали одни бравурные речи, то ошибаетесь. Я сказал ребятам примерно так: в том, что вам пришлось 11 и 15 ноября играть стыковые матчи с «Нефтехимиком», вроде бы большой беды нет, но и радости особой мало. Сильная команда должна была с ходу попадать в первый дивизион, а не затевать эти переходные игры, которые могли зачеркнуть все усилия. Тем не менее получилась очень интересная вещь. Ответная встреча в Москве стала как бы апофеозом года. На стадионе имени Эдуарда Стрельцова собралось практически столько же болельщиков, сколько их было на матчах с участием «лужниковского» «Торпедо» и ЦСКА. Причем, надо учесть, на поле вышли команды второго дивизиона, а встреча проводилась в воскресенье вечером, да еще и в по-зимнему сильный мороз. Ведь никто насильно не загонял на трибуны эти почти шесть тысяч человек. Но они пришли и, по сути, доказали, что эта команда нужна заводу, им, Москве. Если бы это было не так, если бы эта команда принадлежала только Валерию Носову, она была бы не нужна заводу – слишком дорогое удовольствие. Особенно ярко и трогательно – до слез – это проявилось после финального свистка, когда несколько сот человек выбежали на газон, чтобы обнять и поздравить футболистов. Причем по-доброму, без каких-либо хулиганских выходок. А раз так, значит, этот порыв шел у людей из самой глубины души. Напомнив об этом, я сказал футболистам, что любое дело надо делать по-честному. Если вы занимаетесь футболом профессионально, то прежде всего должны быть нацелены на самые высокие места. Именно над этим я попросил их задумываться в дальнейшем почаще. И если в прошлом году мы заняли третье место, в этом сезоне – первое, то в будущем надо постараться занять позицию не ниже второй. И это будет нормально. Во всяком случае, выходить в первый дивизион только для того, чтобы бороться за выживание, – дело неблагодарное, а главное, бесперспективное, пустое, которое не сможет ничего дать прежде всего самим игрокам.

– А как бы вы оценили весь сезон в целом? Да, цель была достигнута, но не так просто, как ожидалось.

– Вы правы. Был у нас на рубеже конца лета – начала осени непонятный момент, когда мы проиграли пять матчей подряд. В этот период было такое ощущение, что еще чуть-чуть, и нам придется расстаться с мечтой о первом дивизионе. Тогда мне пришлось взять инициативу, а значит, и ответственность на себя и попытаться ликвидировать полнейшую беспомощность, на тот момент царившую в команде. Я говорю о решении пригласить главным тренером Бориса Игнатьева. Дело было так. После четвертого подряд поражения я позвонил Игнатьеву и сказал: «Слушай, Борис Петрович, приезжай на очередную встречу – вместе посмотрим, поговорим, обсудим». Он приехал. Команда благополучно проиграла в пятый раз, и я прямо там, на стадионе, сделал ему предложение: «Ты сейчас все равно пока не связан обязательствами ни с каким клубом, поэтому принимай завтра «Торпедо-ЗИЛ» – и вперед». Как показало время, это был правильный ход. После этого в 11 матчах команда лишь однажды уступила – московскому «Динамо-2» и один раз сыграла вничью – с «Нефтехимиком» в Нижнекамске.

– Вы сейчас стали президентом клуба…

– На этом настоял совет директоров, хотя я сам к этому особо не стремился. Но, думаю, ничего страшного в этом нет, на первых порах это будет даже полезно. Дело в том, что сейчас руководить спортом вообще и футболом в частности – тоже бизнес. Причем серьезный, которым должен заниматься грамотный человек. Понимающий, что почем и что это не дань моде. Можно быть известным в прошлом футболистом, но не стать по-настоящему опытным хозяйственником. А укреплять финансовую базу – это и есть одна из главных задач президента любого клуба.

– Значит ли это, что структура «Торпедо-ЗИЛа» будет реорганизована?

– Конечно. Первый дивизион – это серьезный турнир, к которому и относиться надо серьезно. Мы вошли в элиту, в число 40 лучших команд России. И соперники нас там ожидают сильные – никто не ждет с распростертыми объятиями и не собирается делать поблажки. Поэтому надо работать серьезно. И прежде всего должна быть подвергнута более внимательному исследованию – то есть модернизирована – финансовая деятельность клуба.

– Осенью нынешнего, 1998 года АО «Лужники» предложило объединить, я подчеркиваю это слово, две торпедовские команды, сделав из них одну. Как вы к этому относитесь?

– Прежде всего с удивлением: что значит объединяться? Сдать, что ли, свою, заводскую команду? Взять и закрыть «Торпедо-ЗИЛ»? На эту тему, кстати, очень много распространяется Валентин Иванов. Но я не понимаю, о чем идет речь. Меня, скажем, не смущает наличие двух «Торпедо» – ничего страшного в этом нет. Что плохого в рождении новой самобытной команды? По-моему, это надо только приветствовать. Поэтому я отношусь к этому вопросу как к политической игре. Кстати, с Владимиром Алешиным мы в хороших отношениях, знакомы не один десяток лет. Поэтому, когда прочитал в газете его слова об этом, подумал: «Видимо, как всегда, все переврали». Ведь незадолго до этого, сидя вместе с ним на одном из матчей «лужниковского» «Торпедо», еще посмеялись над предложением об объединении. А потом в газете вдруг появился материал об этом. Кто и зачем его написал – трудно сказать. Еще раз повторю: у нас с Алешиным хорошие отношения. И ссорить нас не нужно.

– Значит, в следующем сезоне вы нацелились на второе место?

– Признаться, на встрече с футболистами разговор о «серебре» был скорее пожеланием. Поэтому в «обязательства» мы этот пункт записывать не будем. Нам необходимо время, чтобы оглядеться. Команду – так же как и финансовую базу – следует укреплять, и мы это прекрасно понимаем. В любом случае считаю, что «Торпедо-ЗИЛ» должна попасть, по крайней мере, в пятерку-шестерку лучших клубов.

Александр Полукаров, мастер спорта, капитан московского «Торпедо» в 1986–1991 годах

– Саша, ты вернулся в команду в мае, приехав из Израиля…

– Мог бы там еще поиграть, но дочь решила поступать в институт здесь, на родине. Поэтому мы и вернулись. Планируя это, я в январе созвонился с генеральным директором клуба Владимиром Сахаровым и старшим тренером Сергеем Петренко. Договорились, что после моего возвращения в Москву они посмотрят, в какой форме нахожусь, и тогда примут решение. С этим у меня проблем не было, так как между последним матчем, сыгранным в чемпионате Израиля, и прилетом в Москву прошла всего неделя.

– Наверное, не узнали родную команду?

– Конечно, поначалу ощущение было немножко не то. Я ведь уезжал из клуба высшей лиги, а тут – второй дивизион, много новых, совершенно незнакомых мне людей. Знал лишь Сахарова, Петренко, Максима Чельцова, Олега Ширинбекова да Глеба Панферова. Но, познакомившись с остальными игроками, понял – да, это то самое, прежнее «Торпедо». Команда ЗИЛа не оторвалась от своих корней и по духу, по характеру осталась прежней – заводской. Этим летом на турнире памяти Эдуарда Стрельцова кадровые рабочие, увидев меня, подошли и стали вспоминать, как мы, футболисты, приходили к ним в цех, беседовали, а иной раз и отчаянно спорили об игре. Все так действительно и было: порой по полдня проводили в цехах, встречаясь с болельщиками. Уверен, что в новой зиловской команде эти традиции сохранятся.

– Так думают все футболисты?

– Конечно. Ведь по духу такие игроки, как капитан команды Голиков, лучший бомбардир Снигирев, Баркалов, Яковенко, Рыков, – торпедовцы того, нашего времени. Приведу один пример. На последние, самые важные в сезоне две игры с «Нефтехимиком» мы остались, по сути, только с тремя защитниками – Ширинбековым, Черновым и Смирновым. Все остальные были травмированы – в том числе и я. Так вот, Юра Рыков, несмотря на недомогание, вышел в Нижнекамске на поле и отыграл 44 минуты – сколько смог. Наверное, можно было и пожалеть себя, но он проявил бойцовские качества и торпедовский характер. Если команде в межсезонье удастся укрепиться – в том числе и бывшими торпедовцами, изъявляющими желание играть в ней, – мы будем в состоянии решать самые серьезные задачи.

У истоков создания «Торпедо-ЗИЛ» стоял и Владимир Овчинников. Вот что об этом вспоминает он:

«Сама идея создания «Торпедо-ЗИЛ» принадлежала Валерию Носову (правда, по слухам, в первый раз мысль о создании команды Носов отверг, сказав, что у него и на заводе дел много. – Авт.). Придя на завод в качестве нового генерального директора, на одном из ближайших заседаний правления АМО «ЗИЛ» он – в присутствии Юрия Лужкова – эту идею и озвучил. Лужков его поддержал. Кроме того, зная, что Алешин хотел бы купить базу в Мячково и стадион (правление уже даже подготовило соответствующее решение) и что Носов против этого, Лужков поддержал Валерия Борисовича и в этом. «Если гендиректор так считает, – сказал он, – значит, так тому и быть». Вскоре по инициативе Валерия Носова был создан спортивный фонд «Торпедо», объединивший все спортивные организации и спортивные сооружения завода – то есть фактически весь спорт предприятия. Руководителем этого фонда стал Валерий Кружков. И, наконец, в марте 1997 года была создана команда «Торпедо-ЗИЛ». На должность гендиректора клуба был приглашен Владимир Сахаров, к которому, как к известному в прошлом футболисту, Валерий Носов относился с большой симпатией. По той же причине на пост главного тренера он позвал Сергея Петренко, а начальником команды сделал Юрия Мишина. Я, как всегда, стал замом генерального директора. Команду собрали в спешном порядке из бывших игроков «Торпедо» – тех, кто оказался под рукой и был свободен от обязательств перед другими клубами. Слепили, как говорится, с миру по нитке. Использовали даже старую торпедовскую форму с надписью «Хольстен» и со старой эмблемой на груди. Заявились в пожарном порядке, чуть ли не в последний день. Наша инициатива так понравилась президенту ПФЛ Николаю Толстых, что он, не задумываясь, ответил: «Ну, что ж, давайте попробуем». Изначально задачи выйти в высшую лигу не было. Да, в подсознании такая мыслишка, конечно, присутствовала. Но всерьез в это никто не верил, а потому и не озвучивал. Вот так мы и начали чемпионат. Стартовали в Коломне. В «основе» вышли Гречнев, Дозморов… Стадион был битком, поскольку местные болельщики толком не поняли, что это за «Торпедо» приехало. Все помнили прежнюю команду и, вероятно, посчитали, что это она и есть. Погода была ясная, но прохладная, с сильным ветром. Глядя на торпедовскую форму, соперник поначалу немного тушевался. Но игра у нас не получалась. Газон оказался невысокого качества, по полю гулял ветер, гоняя и футболистов, и мяч. А в конце матча кто-то из игроков хозяев сильно пробил в сторону наших ворот, и мяч – по ветру – неожиданно залетел в сетку. Мы проиграли 0:1, и для всех это было шоком. Но потом все наладилось, и мы вышли в первую лигу».

Да, становление «Торпедо-ЗИЛ» шло трудно. Пройдя за два сезона два дивизиона, команде не удалось с ходу взять планку высшего. На это потребовалось два года.

Играют «Динамо» – «Торпедо». В центре Игорь Чугайнов. Крайний справа Юрий Тишков

«Те два сезона, что мы провели в первой лиге, были, откровенно говоря, жутким временем, – продолжает свой рассказ Овчинников. – Как в плане уровня турнира, так и в организационном. Тогда здесь была очень серьезная конкуренция. «Рубин», например, несколько лет безуспешно пытался решить задачу выхода наверх, хотя имел и стабильное финансирование, и неплохой подбор футболистов, и хорошо выстроенную клубную структуру. Мы же попытались сделать это за один год. Но все испортили две-три нелепые осечки. Кроме того, календарь оказался неимоверно тяжелым: играть приходилось через два дня на третий. Прилично выматывали и дальние перелеты. Естественно, чтобы решить задачу, нужны были соответствующие кадры. Поэтому за два сезона через команду прошло очень много футболистов. Только зимой 1999-го на сборах «Торпедо-ЗИЛ» побывало более 50 человек. Порой я даже не успевал оформлять им загранпаспорта. Иногда приходилось даже ночевать в клубе. Приезжал, например, игрок из Курска. Естественно, без документов. За два дня, используя свои связи, мы оформляли ему все необходимые бумаги, выдавали форму, на третий он выезжал на сборы, проводил там два дня, не подходил и возвращался обратно. Вот такими были два сезона в первой лиге».

И все-таки по итогам второго сезона команда пробилась в класс сильнейших. Тогда же у меня состоялся разговор с Валерием Носовым, в котором он со свойственной ему прямотой дал оценку тому, что происходило в клубе. В частности, постарался объяснить причины отставки Бориса Игнатьева, с которым команда и вышла в элиту.

Самая громкая весть до Нового года пришла из стана дебютанта высшего дивизиона «Торпедо-ЗИЛ». 25 декабря 2000 года команде был представлен новый тренер – Евгений Кучеревский. Многие расценили это как большую неожиданность, ведь задача выхода в класс сильнейших прежним тренером была выполнена. Но нашлось немало и тех, кто эту перемену прогнозировал. Разъяснить этот и другие вопросы взялся генеральный директор АМО «ЗИЛ» и президент «Торпедо-ЗИЛ» Валерий Носов:

«Конечно, если оглядываться назад, в 1997 год, когда состоялось возрождение автозаводской команды, мы выглядели похуже, чем впоследствии. Тогда команда была откровенно слабенькой. Но уже через год все газеты писали, что «Торпедо-ЗИЛ» – один из главных фаворитов второго дивизиона и настойчиво рвется в первый. Но команду преследовал какой-то злой рок – в середине сезона у нее обязательно случался необъяснимый сбой. Так было все годы, не исключая и прошлый, 2000-й. В конце первого круга мы уверенно шли на втором месте, оторвавшись от «Рубина» на семь очков. И вдруг вчистую проиграли два матча – в Нальчике и в Сочи. На эти две игры я поехал сам: Игнатьев все время жаловался, что нас засуживают.

Это оказалось ерундой. Никто нас, конечно, не засуживал. Поэтому по возвращении в Москву я собрал ребят и прямо сказал им: «Вы ведь все мастера, некоторые из вас уже седые, не мне вас учить. Вы же понимаете лучше меня, что если никто из вас ни разу не попал в створ ворот, то о чем еще можно говорить? О какой победе? При такой игре можно рассчитывать в лучшем случае на ничью».

Кстати, подобный спад в середине 1998 года стоил места главного тренера Сергею Петренко. Мы тогда не могли выиграть в течение пяти туров, а в довершение ко всему проиграли в кубковом матче московскому «Динамо» – 0:7. Думаю, на тот период времени отставка Петренко и приглашение Игнатьева были правильным решением. Сначала Борис Петрович работал у нас без контракта. Как понимаю теперь, не столько из любви, сколько в ожидании более серьезного предложения. Он мне сразу сказал: если команда выйдет в первый дивизион, он останется, а если нет, то в «Торпедо-ЗИЛ» работать не будет. Все, однако, сложилось удачно, и в первую лигу мы вышли вместе. Это был наш первый значительный успех. Подошла очередь решения второй задачи – входа в элиту.

Увы, осуществить это с ходу нам не удалось, хотя все предпосылки к этому, безусловно, имелись. Как оказалось, мы морально не были к этому готовы. Речь прежде всего о тренерском штабе. И эта неуверенность передалась футболистам. В результате свой последний шанс – причем достаточно реальный – мы упустили на своем поле, когда за пять туров до окончания первенства умудрились сыграть вничью – 1:1 – с астраханским «Волгарем-Газпромом».

В нынешнем же сезоне мы задачу решили и, считаю, вышли в высший дивизион заслуженно. Но… У меня сложилось впечатление, что при этом играли хуже, чем во второй половине позапрошлого года. Тогда у нас была приличная команда, и действовала она неплохо. А вот в прошлом году игры по большому счету не было. Мы с Игнатьевым на эту тему не раз беседовали. Я ему говорил: «Ну, нет игры, Борис Петрович. Да и команды как таковой, готовой для высшего дивизиона, тоже нет. Я ведь тебе уже четыре состава купил. Каждый год – по два. А вы играете все хуже и хуже. Стыдно сказать, но в этом году мы не смогли победить ни один клуб из первой пятерки».

Понимаете, мне, как и всем болельщикам «Торпедо-ЗИЛ», очень важен не только результат, но и качество игры. Однако решение не продлевать контракт с Игнатьевым не было спонтанным. По крайней мере, оно было принято не вчера или, скажем, не неделю назад. Примерно за 10 туров до окончания первенства, когда мы с ним сидели здесь, в моем кабинете, я ему говорил: «Нет у нас команды, а потому и носит нас из стороны в сторону. Ведь мы с тобой выходим в высший дивизион всеми правдами и неправдами – как говорится, не мытьем, так катаньем».

Может быть, я несколько и преувеличил, но оставаться еще на год в первом дивизионе было нельзя. Тогда он спросил меня, не хочу ли я его снять. Я ответил, что считаю большой глупостью менять тренера незадолго до окончания турнира. И попросил Бориса Петровича собраться, настроить команду на оставшиеся матчи, решить главную задачу сезона, а там – вольному воля. Контракт у тебя заканчивается, и это мое право, продлить его или нет. Я не хочу сказать о Борисе Петровиче ничего плохого. Мы с ним три года нормально отработали, и у меня к нему остались теплые человеческие чувства. Но у каждого специалиста есть свой предел. Я не хочу сказать, что Игнатьев дошел до него – не могу судить об этом. Но можно ведь в какой-то степени исчерпать себя в одном коллективе, а в другом, наоборот, проявить в новом качестве. Я считал, что нужна новая струя, свежая кровь: после трех лет работы Бориса Петровича регресс в игре команды был очевиден, и это отмечали многие специалисты.

Понимал ли это сам Борис Петрович? Думаю, да. Поскольку, еще даже не поговорив со мной о продлении контракта, уже искал себе другую команду, рассматривал какие-то варианты. Я, естественно, тоже думал, кого пригласить – у меня был выбор. Знаете, у меня есть твердая жизненная позиция – я работаю только с теми, кто хочет работать со мной. Окончательное решение не продлевать контракт с Игнатьевым было принято 13 февраля, когда мы с ним встретились для обсуждения вопросов подготовки команды к новому сезону. У нас возникли разногласия, поэтому, расставаясь, я ему сказал: «Будет желание – приходи через неделю без приглашения». Но, как оказалось, эта наша встреча стала последней.

Кстати, еще одна моя претензия касалась селекции, проводившейся из рук вон плохо. В «Торпедо-ЗИЛ» собрались игроки, большая и лучшая часть карьеры которых была уже позади. Я не против возрастных, опытных футболистов. Но ведь они тоже бывают разными. Скажем, Саша Смирнов являлся лидером коллектива, вел игру, забивал решающие мячи. А много было и таких, о ком и вспомнить-то нечего. Причем все это не такое уж безобидное дело, как может показаться на первый взгляд. Во-первых, на тех футболистов тратятся вполне определенные – и большие – деньги. Во-вторых, они занимают места молодых перспективных игроков из нашей молодежной команды – таких, как братья Березуцкие, оба Смирновых, Васильев, Пиюк и другие.

Вот после этого я и позвонил Евгению Кучеревскому и официально пригласил его возглавить «Торпедо-ЗИЛ». Могу сказать, что лично мы с ним знакомы давно, еще с союзных времен. Знаю, он любит и умеет работать с молодежью, ему нравится начинать все с нуля. Считаю его талантливым человеком, способным создать команду и, что самое главное, поставить ей игру. Что из этого получится – покажет время.

Мог ли стать главным тренером Валентин Иванов? Да, такой вариант рассматривался – первое предложение я сделал именно ему. Его авторитет на заводе непререкаем. Я его прямо спросил: «Козьмич, ты хочешь быть тренером?» Он ответил: «Нет. И я тебя очень прошу, Валерий Борисович, не трогать меня. В команде я, конечно, останусь – тут вопроса нет. Чем смогу, буду помогать, а тренером – увольте». Я его понял, сказал, что неволить не буду, но посчитал своим долгом сделать предложение – чтобы между нами не было никаких недоговоренностей. Так что Валентин Козьмич остается моим первым и главным помощником. Его возвращение в родную команду в минувшем сезоне – едва ли не главное наше приобретение. Кстати заслуга в этом принадлежит Игнатьеву: именно Борис Петрович сумел уговорить, убедить Иванова в правильности этого шага.

И еще об одном хотелось бы сказать особо – о так называемом объединении «Торпедо-Лужников» и «Торпедо-ЗИЛ». С выходом нашей команды в высшую лигу моя позиция по этому вопросу не изменилась. И я еще раз могу подтвердить: говорить об объединении двух «Торпедо» – то же самое, что рассуждать об объединении, допустим, «Спартака» и «Динамо». Это две совершенно разные команды. Точнее, уже две разные. Причем мы делаем одну очень серьезную ошибку – правда, это больше относится к моему большому другу Владимиру Алешину. Ведь в первую очередь именно он должен понимать: ему сейчас нужно как можно скорее дистанцироваться от старого «Торпедо». А он упорно пытается искать в нем корни. Конечно, это обречено на провал, поскольку никаких корней у него там нет. Это всем понятно. Но в то же время это его право – иметь команду. Возьмите НХЛ. Там клубы мигрируют по всей Америке, и никто ничего предосудительного в этом не видит. Но все равно, скажем, «Монреаль Канадиенс» как был, так навсегда им и останется. То же и у нас в стране: как существовали «Спартак», «Динамо», «Локомотив» или «Торпедо», так они в истории и останутся. Как бы кто ни пытался ее переписать».

От автора

На этом наш разговор закончился. Какие чувства я тогда испытал? С уверенностью могу сказать об одном: то, что сделал этот человек, возродив истинное, заводское «Торпедо», безусловно, достойно уважения. Он подарил надежду стольким людям, вернул, казалось бы, уже потерянное. Хотя бы за одно это Носов останется в памяти торпедовских болельщиков навсегда. «Но что ожидает зиловское «Торпедо» дальше?» – думал я тогда. Да, за четыре года команда вернула себе место в высшем дивизионе, но учла ли она те уроки, которые преподала ей история? Ведь «Торпедо-ЗИЛ» как раз ступило на ту самую ступеньку, с которой оно, не удержавшись, в 1996 году и рухнуло на самое дно отечественного футбола. Теперь команда снова взобралась на ту же высоту. И от того, какой она поднялась на нее – обновленной ли, усвоившей жестокие уроки (когда вместе с местом в классе сильнейших было потеряно и собственное имя) или забывшей все произошедшее, – зависит ее будущее».

Увы, опасения относительно будущего «Торпедо-ЗИЛ» оказались ненапрасными. Очень скоро команда вновь оказалась в трудном положении. Вот как вспоминает о том периоде Владимир Овчинников:

«С выходом в премьер-лигу опять стали возникать проблемы с финансированием. Мы начали сильно отставать даже от среднего уровня, необходимого для профессиональных клубов. Все хуже и хуже становилось буквально с каждым месяцем. А происходило это во многом из-за тех издержек производства, что были заложены с самого начала. Валерий Носов, если мыслить глобально, конечно, молодец – возродил команду. Но опять же, когда речь заходила о коммерции, зарабатывании денег самим клубом, говорил нам: «Это не ваше дело. Занимайтесь футболом». А ведь можно было бы найти акционеров, готовых помочь «Торпедо-ЗИЛ». Некоторые из них сами приходили к Носову и предлагали свои услуги. Но он всякий раз отказывался, мотивируя тем, что эти люди не имеют к команде никакого отношения. И мы оказались заложниками такой политики. Денег у нас не было, но до поры до времени выручала школа. Она по-прежнему работала и воспитывала неплохую смену. Между прочим, мы уже в то время вместо дублирующего состава сделали молодежную команду на базе ребят 1980 года рождения. Три сезона (с 1997 по 1999) они играли вместе – и возмужали, выросли в хороших футболистов. Но удержать их мы не смогли. В то время президентом ПФК ЦСКА стал Евгений Гинер. Как человек умный и дальновидный, он быстро понял, что в скором времени стоимость российских игроков взлетит, и скупил этих ребят практически за бесценок. Да, он давал «Торпедо-ЗИЛ» небольшие кредиты, которых едва хватало на жизнь. Но настоящей платой за это была потеря лучших футболистов, а с ними – и будущего команды. Так мы лишились Алексея Трипутеня, братьев Березуцких. А чуть раньше – Руслана Пименова, перешедшего в «Локомотив».

История перехода последнего, кстати, вышла некрасивой. Поначалу с ним все было нормально. Знали, что растет талантливый парень, точно будет играть в основном составе, станет одним из лидеров. Я занимался его устройством в институт физкультуры, договорился с ректором. Оставалось сделать лишь небольшую предоплату за обучение. Как назло, в этот момент ни у меня, ни в клубе не оказалось свободных наличных денег. Мы спросили у родителей Пименова, смогут ли они найти требуемую сумму для вступительного взноса, а мы чуть позже обязательно ее отдадим. Они ответили: мол, не беспокойтесь, деньги у нас есть, мы заплатим. А потом я вдруг узнаю, что президент «Локомотива» Валерий Филатов не только заплатил за них, но и добился согласия Руслана и его родителей на его переход в команду железнодорожников. А в конце сезона Пименов, уже не прячась, тренировался в своем новом клубе. Можно ли было его вернуть? Конечно. Но Борис Игнатьев не захотел ругаться с Юрием Семиным, да особо и не удерживал Руслана, советуя ему уйти из «Торпедо-ЗИЛ». Поэтому мы отпустили футболиста спокойно, без скандала, за очень небольшие деньги – по цене воспитанника школы, а не игрока основного состава. Были, впрочем, и наши просчеты. Так, тренеры никак не могли определиться с будущим Сергея Игнашевича. А ему надоело ждать, и он ушел. Но в отличие от других воспитанников нашей школы хотя бы поступил честно, открыто».

Дополню рассказ Овчинникова об обстоятельствах перехода в ЦСКА Трипутеня и братьев Березуцких. Со стороны эта история выглядела так.

Когда для команды вновь наступили тяжелые времена, Владимир Сахаров, как человек хозяина ЦСКА Евгения Гинера, начал искать поддержку прежде всего у него – и, как правило, находил. Но, как оказалось впоследствии, далеко не безвозмездно. За небольшие разовые кредиты «Торпедо-ЗИЛ» вынуждено было расплачиваться своими молодыми талантами. Так, практически за бесценок были проданы Алексей Березуцкий, Трипутень, Пиюк. На первом из них зиловцев и вовсе показательно «развели». ЦСКА попросил отдать его по-хорошему – автозаводцы отказались. Тогда с ним поступили по-плохому. В тот период в «Торпедо-ЗИЛ» уже начались задержки с выплатой зарплаты. Алексей – понятно, не сам, а скорее всего наученный и поддержанный другими – написал заявление в КДК с просьбой разорвать контракт из-за невыполнения его условий. Чтобы не терять игрока, клуб – в ущерб каким-то своим нуждам – изыскал возможность погасить задолженность перед ним. Но он отказался брать деньги. Последними, как выяснилось позже, его снабдил армейский клуб. И отправил в краткосрочный отпуск – на время разбирательства дела. В итоге зиловцы получили за него всего 76 тысяч долларов. Разве это цена за российского игрока основного состава команды высшей лиги? Более того, Березуцкий выступал тогда за молодежную сборную России – значит, во всех взаиморасчетах за него действовал надбавочный коэффициент. То есть, если бы он уходил в другой российский клуб официально, по правилам, то за него «Торпедо-ЗИЛ» должно было бы получить порядка 150 тысяч долларов. Дабы снизить цену, его формально устроили в таллинский клуб «Тулевик», на трансфер в который эти коэффициенты не распространялись. Эстонцы перечислили за якобы покупку деньги, а Алексей, пробыв там месяца три, оказался в новороссийском «Черноморце». Только тогда Сахаров начал немножко суетиться. И второго брата Березуцкого – Василия – продали уже за 300 тысяч долларов, а Трипутеня и Пиюка, кажется, за 200 тысяч. Как нетрудно понять, цены все равно были минимальными, просто смешными. Причем опять-таки эти деньги пошли в счет погашения прежних задолженностей. Вот такой видится эта история, основанная на рассказах некоторых близких к команде людей. По понятным причинам я не называю их имен. Да и не в этом суть.

Но вернемся к рассказу Овчинникова:

«Два сезона в Премьер-лиге запомнились большими финансовыми сложностями. В связи с этим возникали, как я уже сказал, серьезные проблемы. Например, преподаватели школы, находившейся на балансе клуба, не получали зарплату месяцами. И ведь деньги-то были смешными – что называется, прожиточный минимум. Надо просто памятник поставить Евгению Кучеревскому и Вадиму Никонову, поочередно руководившим командой и сумевшим-таки удержать зиловцев в классе сильнейших.

А ведь в каждом из этих сезонов мы балансировали на грани вылета. В первом за два или три тура до конца чемпионата – точно не помню – играли в Махачкале, и нам обязательно надо было взять хотя бы очко. Но как? Там и обычно-то играть неимоверно трудно, а у нас еще и проблемы с составом возникли. Из опытных остались только трое – Новосадов, Шустиков и Ризвич. Остальные – вчерашние дублеры: Пиюк, Трипутень, Березуцкий… Не скрою, было желание договориться с соперником хотя бы на ничью. Но на это так и не пошли. Вместо этого поступили иначе. За час до выезда на стадион собрали футболистов и сказали: так и так, ребята, у нас есть столько-то денег. Мы, конечно, можем кого-то простимулировать, но делать этого не будем. Пусть вся эта сумма (достаточно большая по тем временам) будет вам премией за положительный результат. После этого ребята вышли на поле и неожиданно для всех победили «Анжи» – 2:0. Еще и третий мяч забили, но арбитр не засчитал».

Опять прерву рассказ Овчинникова, чтобы дополнить его одним маленьким эпизодом, о котором поведал мне участник той игры. «Обстоятельства сложились так, что на этот, по сути, решающий матч должны были выйти мы, совсем еще молодые ребята, у которых не было опыта проведения встреч такого плана. Настроение, конечно, было не из лучших. Соответственно и мандраж накатил приличный. Видя такое наше психологическое состояние, Евгений Кучеревский, бывший тогда главным тренером, перед выходом на поле собрал нас вокруг себя и сказал: «Ребята! Вы видите, как нас, русских, здесь не любят, как к нам плохо относятся, насилуют (он, правда, произнес другое, более емкое и экспрессивное слово) наших баб. Так давайте выйдем и разорвем их». Может, с этической и моральной точек зрения это было и неправильно, но все наши страхи и сомнения разом куда-то улетучились. У нас загорелись глаза, и мы вышли на поле с уверенностью, что нам сегодня все по плечу, что мы «вынесем» всех, кто встанет на нашем пути. Так оно и получилось».

И вновь слово Овчинникову:

«Потом у нас была игра с «Лужниками». Вот тут-то Алешин и показал свое истинное лицо, продемонстрировав всю свою «любовь» к автозаводскому «Торпедо». Накануне наш молодежный состав встречался с «лужниковским» и в случае победы становился чемпионом в турнире дублеров. Увы, соперник выставил на матч пять футболистов «основы», и мы, естественно, проиграли. На следующий день уступил и основной состав зиловцев, но благодаря победе московского «Динамо» над «Факелом» команда осталась в высшей лиге.

А в следующем году мы опять зависли над пропастью. В предпоследнем туре, когда от «Торпедо-ЗИЛ» уже ничего не зависело, мы играли в Ярославле, а «Сокол» – наш прямой конкурент – в Ростове-на-Дону. Турнирная ситуация была такова: если «Сокол» и «Ростов» заканчивают матч вничью, мы остаемся в премьер-лиге; если же саратовцы побеждают – все, у нас шансов нет. И они сыграли вничью. Но кто-то сообщил по телефону, что «Ростов» уступил. Когда эта информация дошла до раздевалки, до тренерского штаба, некоторые просто заплакали. Вот в таком, прямо скажем, тяжелом психологическом состоянии мы и поехали на ужин. Но тут мне позвонил один знакомый и сказал, что матч в Ростове завершился вничью. Я тут же сообщил об этом всем. Но никто на слово не поверил – все стали звонить, кто кому мог. Наконец дозвонились в редакцию одной газеты. «Да, там ничья», – подтвердили там. У всех сразу отлегло от сердца.

А в последнем туре встречались с «Ростовом», с большим трудом, но победили – и, назло Алешину, остались в компании сильнейших».

Любой сказке, даже самой волшебной, даже «Тысячи и одной ночи», приходит конец. Отыграв два сезона в премьер-лиге, «Торпедо-ЗИЛ» – так же как и в свое время «Торпедо» – рухнуло. В 2002 году финансовые трудности продолжились. С каждым сезоном команда обходилась заводу все дороже и дороже. И Валерий Носов, думаю, понял, что ЗИЛ не сможет ежегодно выделять по 300–400 миллионов рублей на ее содержание. Одно дело, когда затраты были на уровне 30–50 миллионов, и другое – в 10 раз больше. То есть клуб для завода снова превращался в обузу, стал жить в долг. Начались поиски людей, готовых помочь. В то время наибольший интерес к команде проявил известный бизнесмен Александр Мамут. Ему требовался стадион, и за это он был готов содержать команду. Но сделка не состоялась. И вот почему.

С начала 2002 года на руководство АМО «ЗИЛ» обрушилась масса проверок из всевозможных контролирующих организаций. И когда в апреле того же года руководство клуба и тренерский состав пришли в кабинет к Валерию Носову, тот честно признался: «Извините, но денег на команду больше нет. Поэтому делайте, что хотите». А что тут поделаешь? Тем более, у клуба на тот момент уже имелась немалая задолженность перед футболистами и различными организациями, занимавшимися обеспечением команды – в частности, ее сборами.

Поэтому когда весной 2002-го на стадионе «Торпедо» на месте хоккейной коробки возле зала бокса вдруг начали стелить небольшой искусственный газон, стало понятно: неспроста. Значит, кто-то этот участок земли арендовал. Тогда он выглядел эдаким зеленым оазисом среди песчаных и гаревых полей стадиона на Восточной улице. Это, видимо, и было первым шагом к покупке «Торпедо-ЗИЛ» известным олигархом, председателем совета директоров компании «Тройка-Диалог» Александром Мамутом.

Далее события развивались так. В октябре 2002 года Валерий Носов пригласил к себе Валентина Иванова и откровенно признался ему: «Я не могу дальше финансировать команду, поэтому продаю ее Мамуту. Он является большим и давним поклонником «Торпедо» и, надеюсь, не бросит вас в беде». Пожалуй, это был действительно единственный шанс сохранить клуб «Торпедо-ЗИЛ» вместе со стадионом и базой. Но, увы, тогдашний генеральный директор клуба Владимир Сахаров на своем уровне уже обговаривал с Евгением Гинером условия продажи команды армейскому клубу. По моим сведениям, Сахаров, узнав о готовящейся сделке с Мамутом, тут же обратился к Гинеру с просьбой немедленно найти покупателя для «Торпедо-ЗИЛ». Тем самым он, может быть, хотел сохранить свои позиции в клубе. Не знаю. Но президент ЦСКА срочно переговорил по этому вопросу с одним из первых лиц «Норильского никеля» Михаилом Прохоровым. Тот, в свою очередь, связался с Юрием Лужковым, и мэр Москвы распорядился приостановить сделку с Мамутом. Вслед за этим к Валерию Носову, который, как было точно известно, через два месяца покидал пост гендиректора ЗИЛа, пожаловал уже сам Прохоров. Он вошел в кабинет с одним намерением – обсудить условия покупки и время проведения аудиторской проверки клуба. На что Носов, не задумываясь, ответил: «Или ты покупаешь команду как есть, прямо сейчас, или я звоню Лужкову и говорю, что ты передумал». Так, не глядя, Прохоров и приобрел «Торпедо-ЗИЛ». И только потом обнаружилось, что клуб, кроме прав на три десятка футболистов (преимущественно дублирующего состава), не владеет ничем. Стадион, база в Мячково, офис и даже автобус остались на балансе завода. По сведениям из разных источников, сделка обошлась «Норильскому никелю» довольно дешево – от двух до пяти миллионов долларов. Еще один миллион был выделен на погашение неотложных долгов.

А что же Александр Мамут? Он узнал обо всем, когда играл с друзьями в футбол на том искусственном поле, которое сам и построил. Очевидцы рассказывали, что он тяжело опустился на скамейку и закрыл лицо руками. Затем, придя в себя, с горечью сказал: «И все равно я добьюсь того, чтобы «Торпедо» стало единым и выступало здесь, на Восточной улице».

Надо признать, слов на ветер он обычно не бросает. Спустя несколько лет Мамут предпринял еще одну попытку вернуть болельщикам истинное «Торпедо», предложив Владимиру Алешину продать команду. За бренд он давал вполне достойную сумму в 31 миллион долларов, но в самый последний момент сделка сорвалась. Поначалу все шло хорошо: стороны сошлись как в цене, так и по остальным пунктам. Покупатели были настолько уверены в успехе, что даже успели выкупить у французского «Бордо» Алексея Смертина, а у московского «Динамо» – Огнена Коромана, посчитав, что именно с этих футболистов стоит начать строительство новой команды. Однако, когда флажок уже должен был упасть, Алешин потребовал перечислить всю сумму сразу, а не в рассрочку, как было договорено ранее. К такому повороту событий Мамут оказался не готов. Объясняя причины, по которым сделка не состоялась, Владимир Алешин сказал: «Во-первых, я удивлен названной суммой и не хочу ее комментировать. До сих пор покупатели вели себя корректно. Стороны просто не договорились между собой. Есть товар, за который надо было заплатить, а денег не оказалось. Продавать же клуб с рассрочкой платежа на два-три года без предоставления гарантий, без залога мы не захотели».

Кто в этой истории прав, кто виноват, кто лукавит, а кто что-то недоговаривает – судить сложно. Однако, как показало время, у «Торпедо», безусловно, был шанс превратиться не в то, чем оно стало сейчас, а в по-настоящему профессиональный и сильный клуб со стабильным финансированием. Впрочем, богатые ведь не только тоже плачут, но и весьма переменчивы в своих симпатиях и антипатиях. Да, Александр Мамут, как старый и верный болельщик «Торпедо», несомненно, желал бы своим любимцам только добра. Но кто знает, какую политику повели бы люди, оказавшиеся у руля команды? Один из тех, кто претендовал на эту роль, не раз уже проявлял себя личностью весьма нечистоплотной, которой абсолютно чужды моральные и этические принципы. По его словам, бизнес – дело жесткое и циничное. Может быть. Но, на мой взгляд – да и на взгляд, уверен, большинства настоящих бизнесменов, а не «менов» от бизнеса, – суть оного состоит не в том, чтобы взорвать фабрику конкурента и предать своих компаньонов, а в том, чтобы сделать качественный товар по привлекательной цене. Поэтому сложно сказать, какое будущее ожидало «Торпедо» в случае прихода к власти людей такого толка. Не исключено, что если бы дело не заладилось, то было бы сказано: «Извините, проект не удался» – и команду благополучно перепродали бы кому-нибудь другому, в том числе и представителям другого государства. Умышленно не называю никаких фамилий, ибо имя им – легион. Кто в курсе событий, тот все поймет.

Но вернемся в 2003 год. Покупка «Торпедо-ЗИЛ» «Норильским никелем» состоялась. Однако проведена она была не по всем правилам: новые хозяева клуба решили попросту надуть завод и его новое руководство. Но не тут-то было. Продавец стал открыто выражать недовольство, требуя справедливости. Заинтересовавшись этим вопросом, я попробовал договориться о встрече с генеральным директором ЗИЛа Константиным Лаптевым. На положительный ответ не очень рассчитывал, однако Константин Викторович согласился (правда, поспособствовал Владимир Борисович Носов), и уже на следующий день я был в таком знакомом мне кабинете главного лица предприятия. Вспомнились все предыдущие директора, с которыми в разное время удалось пересечься: типичный директор советских времен Евгений Браков, старенький, уставший от всего Виктор Новиков, деятельный, очень демократичный Валерий Носов… Словно целая жизнь промелькнула перед глазами. Сердце невольно сжалось. Я вдруг отчетливо понял, что это мой последний приход сюда – ни завода в его исконном понимании, ни команды, им рожденной более 70 лет назад, больше нет. И никогда не будет. Дело вовсе не в личности директора. Лаптев оказался весьма приятным собеседником, но… посторонним, чужим для завода человеком. Время, прежде всего изменилось время. Из этого кабинета – и я это отчетливо почувствовал – ушла зиловская история. Вместо нее пришло что-то новое – неведомое и непонятное. Может, только людям старшего поколения – таким, как я?

Похоже, история с противостоянием двух торпедовских команд – зиловской и лужниковской, – каждая из которых считает именно себя правопреемницей того «Торпедо», в котором выступали Стрельцов, Иванов, Воронин, Шустиков, подошла к концу. И дело не в том, что на смену «Торпедо-ЗИЛ» пришла другая команда – со вновь, в очередной раз измененным названием. А в том, что наконец случилось то, что и должно было произойти еще на заре перестройки. АМО «ЗИЛ», без тесной привязки к которому немыслима истинная команда «Торпедо», не сумело вовремя развернуться по ветру новых рыночных отношений, сложившихся в стране. Впрочем, возможно ли сразу развернуть такую махину? Как бы то ни было, предприятие село на мель и оказалось больше не в состоянии содержать на должном уровне свою гордость – футбольную команду мастеров.

Правда, то ли по инерции, то ли из большой любви к игре, то ли по причине наличия определенных амбиций, но генеральные директора завода периода перестройки пытались сделать все возможное, чтобы сохранить клуб. Однако выглядели эти попытки не очень убедительно. И вот наконец новый гендиректор Константин Лаптев, назначенный на этот пост в конце прошлого года, – наверное, не без определенной доли мужества решился сказать правду: команда ЗИЛу больше не по карману.

Впрочем, историю продажи акций клуба «Норильскому никелю» и возникновения нового коллектива под названием «Торпедо-Металлург» в точности знают, наверное, немногие. То, что до сих пор говорилось и писалось в прессе по этому вопросу, говорилось и писалось со слов только одной стороны – «Норильского никеля». Вторая же – АМО «ЗИЛ» – как бы даже и не принималась в расчет. Поэтому, дабы восстановить справедливость – а главное, получить полную и объективную картину происшедшего, – мы обратились к новому генеральному директору концерна «АМО «ЗИЛ» Константину Лаптеву с просьбой о встрече.

– Константин Викторович, ваши предшественники Иван Лихачев, Павел Бородин, Валерий Сайкин, Валерий Носов уделяли традиционно большое внимание футболу. А каково ваше к нему отношение?

– У меня на этот счет есть как бы два мнения, которые, может быть, и непросто разделить, но необходимо: взгляд гражданина и взгляд генерального директора. По-человечески футбол мне очень нравится. Я и сам в меру своих сил всегда играл – не на профессиональном, конечно, уровне. И продолжаю играть: обязательно стараюсь выбрать для этого время, по крайней мере, раза два в неделю. Когда работал на КамАЗе, а затем в структуре «Сибирского алюминия» в Самаре, в той или иной мере соприкасался с командами «КамАЗ» и «Крылья Советов». И то, что здесь, на ЗИЛе, мне по наследству достался футбольный клуб, с одной стороны, вызвало положительные эмоции. Но с другой, с позиций генерального директора, все выглядит немного сложнее. Почему? Тут подход более прозаический. Я считаю, что футбол на высоком уровне должен быть, во-первых, профессиональным, а во-вторых, не только неубыточным, но и приносить прибыль. Не говоря уж о том, что это не должно быть обременительно для завода, у которого есть масса других проблем. Таким образом, как человек, я – «за», а вот как руководитель…

– Понятно. Тем не менее в статьях, так или иначе затрагивающих данную проблему, говорится о 45 % акций ФК «Торпедо-ЗИЛ», оставленных заводом у себя. Соответствует ли эта информация действительности? И если да, то собирается ли ЗИЛ продать эти акции в будущем или намерен сохранить их?

– Для того чтобы ответить на этот вопрос, давайте совершим небольшой экскурс в историю. С чего все началось? (Лаптев взял из папки лист бумаги и протянул мне. – Авт.). Это письмо «Норильского никеля» в адрес мэра Москвы Юрия Лужкова, в котором говорится о том, что две команды «Торпедо» для Москвы – вероятно, многовато и что существовала идея Владимира Алешина сделать единое «Торпедо», но развития она не получила.

Обратите внимание на фразу: «Правительство Москвы может решить вопрос о создании единой команды более эффективным, экономичным путем. ОАО ГНК «Норильский никель» предлагает выкупить акции «Торпедо-ЗИЛ» с погашением при этом всех долгов и одновременным изменением названия команды». Вот так. Здесь есть резолюция Юрия Михайловича о том, что он принципиально согласен и просит осуществить данное предложение.

Казалось бы, все ясно? Однако с реализацией этого документа возникли очень большие проблемы. Уж слишком по-разному все его трактуют. Акции футбольного клуба были распределены следующим образом: 55 % – у торгового дома АМО «ЗИЛ» и 45 % – у самого завода. На сегодняшний день сделка с торговым домом недооформлена (хотя имеются определенные подписи и устные договоренности), а с заводом – вообще не оформлялась.

При этом идет какое-то однобокое освещение этого вопроса. «Норильский никель», например, вспоминает о зиловских акциях тогда, когда его представители приходят ко мне с просьбой об аренде стадиона, базы в Мячкове и так далее на льготных условиях. А вот когда переименовывали команду, почему-то не удосужились вспомнить о том, что ЗИЛ – собственник клуба на 45 %.

Я понимаю так: мы играем либо по правилам, либо без них. Нельзя вести дело таким образом, что, мол, до обеда я – собственник, а после обеда – никто. Правда ведь? Между тем сегодня складывается именно такая ситуация.

Но главное в другом. Вспомните письмо, в котором было сказано: «выкупить все акции». Однако до сих пор никакого конкретного коммерческого предложения мы от «Норильского никеля» не получали. Были некоторые кулуарные разговоры, но официального письма, как это принято в цивилизованном обществе, так и не поступило. И это меня несколько удивляет, поскольку «Норильский никель» является основательной структурой, ведет серьезный бизнес – в том числе и на Западе, – а вот к данной сделке почему-то подходит несолидно. При этом, заметьте, утверждается, что якобы все стопорит генеральный директор ЗИЛа. Но я-то что могу сделать? У меня до сих пор нет никаких – ни устных, ни письменных – заверений о том, как и за какую сумму «Норникель» готов выкупить наши акции. Я всегда привожу такой пример. Допустим, вы решили восстановить старый автомобиль и купили к нему запчасти. Но это еще не означает, что автомобиль ваш. Вы должны купить у предыдущего хозяина ПТС, документы и, наконец, саму машину.

Да, сегодня «Норильский никель», надо отдать ему должное, погасил задолженность перед игроками. Но ведь, извините, ПТС и сам автомобиль он не купил. Нужно сначала приобрести все акции, а уж потом, если так хочется, менять название и эмблему.

Я не собираюсь получать на этом сверхприбыли или спекулировать. Но, по крайней мере, документально подтверждено, какую конкретно сумму ЗИЛ в прошлом году потратил на содержание команды. С этим как быть? Сумма должна быть либо погашена, либо по ней необходимо найти конкретное решение. По-другому – никак.

Можно, кстати, пойти и другим путем: пускай «Норильский никель» потренируется и из третьей лиги выведет клуб в высшую – тогда он и узнает, сколько это стоит. Вот цена вопроса.

Еще раз повторю: считаю поведение «Норникеля» неэтичным. Пока у меня есть 45 % акций, прошу с моим мнением считаться. Именно поэтому я, через своего представителя, и вынужден был заблокировать все решения по юридическому изменению названия команды и ее эмблемы. Меня это не устраивает. Потому что если я хозяин клуба, то хочу, чтобы в его наименовании присутствовала аббревиатура ЗИЛ. Если же вы переименовываете его, то перед этим выкупите у меня все акции.

– Были ли у вас личные контакты с представителями «Норильского никеля», и в частности с его генеральным директором Михаилом Прохоровым?

– С Михаилом Дмитриевичем мы встретились один-единственный раз – минут на 15–20. После чего он уехал на другую срочную встречу, и больше мы с ним не виделись. В дальнейшем все мои контакты замыкались на Юрии Белоусе, являющемся генеральным менеджером ФК «Торпедо-Металлург». Кстати, даже назначение Белоуса состоялось без ведома АМО «ЗИЛ». Так что надо еще разобраться, кто в данной ситуации ведет себя некорректно.

– Вы заблокировали решение на совете акционеров?

– Это было собрание учредителей-акционеров. Понимаете, есть вещи, которые «Норильский никель» без меня сделать не может. Возьмите закон об акционерных обществах, и вы увидите, что для принятия положительного решения (изменение названия, устава и тому подобное) необходимо 75 % акций плюс одна. Наличие у «Норникеля» 55 % вполне достаточно для проведения любого решения в текущей, повседневной деятельности. Но есть такие вопросы, которые без моих 45 % юридически решить невозможно. Поймите, собственником решение принято, и моя задача – только грамотно его реализовать, не в ущерб заводу.

Есть у нас и еще один очень серьезный камень преткновения – СДЮШОР. «Торпедо-Металлург» считает, что школа должна принадлежать клубу. Наша же позиция однозначна и непоколебима. Я считаю, что и стадион, и база, и, естественно, школа должны остаться при спортивном фонде «Торпедо», поскольку все это связано с историей ЗИЛа и не является предметом торга. Поэтому, если они хотят, путь создают свою школу. А СДЮШОР имени Воронина останется при заводе.

– Значит, если «Норильский никель» захочет купить ваши 45 % акций, вы их продадите?

– Безусловно. И дело не только в решении собственника. У нас совершенно разные взгляды на то, как надо вести дела. Заводу тяжело тащить на себе это бремя, поэтому мы готовы выполнить решение собственника – если оно не противоречит моей морали, моим жизненным принципам. Если же оно будет противоречить, я просто напишу заявление и уйду. В данном случае решение о продаже клуба совпадает с моими принципами и взглядами на проблему. Завод в своем теперешнем состоянии не может содержать футбольный клуб. Я ведь не голословно это говорю. По моим прикидкам (а я все просмотрел и проанализировал), годовой бюджет команды, не влачащей жалкое существование, а ставящей перед собой самые высокие цели и решающей самые серьезные задачи, должен составлять минимум 15 миллионов долларов. Ми-ни-мум! Завод себе такого позволить не может.

– А если вам предложат оставить акции у завода и быть сохозяином клуба, вы на это пойдете?

– Нет. Хозяин должен быть один. К тому же я для себя уже принял решение. Для того чтобы футбол остался на заводе как массовый вид спорта и чтобы воспитанники школы имели какую-то перспективу роста, мы зарегистрируемся в качестве коллектива физкультуры и станем играть в третьей лиге, не ставя перед собой задачу выхода во вторую и первую. Все. Большим спортом мы заниматься не собираемся. Будет только команда «Торпедо-ЗИЛ» – коллектив физической культуры. Думаю, ее содержание не станет для нас обременительным. Деньги на это планируем зарабатывать сдачей в аренду стадиона. У нас уже сегодня подписаны соответствующие договоры со «Спартаком» и «Торпедо-Металлургом». Вдобавок доход принесет и аренда базы в Мячково. Этого будет вполне достаточно, чтобы поддержать массовость и дать возможность обкатки молодым талантливым воспитанникам нашей СДЮШОР. Учеба – учебой, но им будет нужна серьезная игровая практика. И встречи с подчас взрослыми мужиками станут таким полигоном.

– А если команда со временем перерастет уровень КФК?

– Думаю, по отношению к команде так вопрос ставить нельзя. Перерасти уровень, допустим, дублирующего состава, второй или первой лиги могут отдельные игроки. В этом случае мы готовы на договорной основе готовить и продавать ребят в другие клубы. Понимаете, все, что касается команды мастеров, – очень обременительно. Я несколько раз беседовал – в том числе и на эту тему – с Юрием Белоусом. И мне показалось, что он пока еще не совсем осознает, за что взялся. Ведь современный футбольный клуб – это целая индустрия. Одно содержание стадиона, базы, школы чего стоит! Вспомним и «Спартак-Чукотку», и «Океан», и «Луч», и нижегородский «Локомотив». Я не желаю подобной судьбы «Торпедо-Металлургу», но поспешать нужно медленно. Должна быть подготовлена соответствующая инфраструктура. А в «Норникеле», когда ввязались в это дело и у нас прошли первые переговоры, решили, что все пойдет по инерции: мы будем предоставлять офис, стадион, базу и так далее по льготной цене или бесплатно. Но после нескольких встреч Белоус понял, что этого не произойдет. По всем подобным вопросам мы сейчас составляем и подписываем договор. Это очень тяжелый бизнес.

– Считаю своим долгом озвучить мнение, как принято говорить у нас в стране, простого народа – или в данном случае рядового болельщика. Знаю, что поклонники автозаводского «Торпедо» написали открытое письмо властям города, категорически возражая против продажи клуба.

– Понятно. Но я в таких случаях всегда говорю: «Ребята, не нравится – купите сами клуб, если сможете себе позволить». Ведь если бы я не стал платить команде, она вообще перестала бы существовать.

От этого что, лучше было бы? Нет. А «Норильский никель» может позволить себе содержать клуб – он успешно доказывает это в других видах спорта. Все дело, повторюсь, только в цене. Мы консультировались по этому вопросу – в том числе и с работниками РФС – и узнали, что команда стоит от 7 до 10 миллионов долларов. Цифра, конечно, весьма относительная, поскольку жесткой таксы нет. Но могу сказать однозначно: в любом случае это будет выгоднее, дешевле, чем если бы «Норильский никель» тащил команду в премьер-лигу из КФК.

– Дай бог, завод поднимется, заработает на полную мощность и вновь сможет обеспечивать свою команду – каково будет тогда ваше решение?

– Пока футбольная команда не является прерогативой текущей деятельности АМО «ЗИЛ». Сегодня наша главная и единственная задача – делать машины, более качественные и дешевые, чем у конкурентов, и продавать их.

– Таким образом, теперь у нас фактически будет три торпедовские команды. Не хотели бы вы как генеральный директор ЗИЛа – не сейчас, а, может быть, со временем – оказаться в роли их собирателя в единое «Торпедо»?

– В прошлом году президент лужниковского «Торпедо» господин Алешин уже выступал с подобной инициативой. Не думаю, что наша команда, являясь коллективом физкультуры, будет создавать этим клубам какую-то конкуренцию. В перспективе же нас можно будет рассматривать в качестве фарм-клуба для этих команд. То есть мы в состоянии готовить для них молодых футболистов – на нормальной договорной основе.

В заключение хотел бы сказать вот о чем. Если бы можно было заглянуть в будущее, наверное, выяснилось бы: многое из того, о чем я вам говорил, и из того, что делаю или собираюсь сделать, не совсем верно, даже провально. Но, по крайней мере, сейчас ситуация именно такова…»

Этот материал вызвал большой резонанс. Но, как обычно бывает в подобных случаях в смутное время, первым подсуетилось не то издание, в котором эта беседа была опубликована, а совсем другое – пожелавшее снять маржу. Ну, да и бог с ним. Через пару недель журнал «СПОРТклуб», постаравшись привлечь к себе, угасающему, хоть какое-то внимание, собрал пресс-конференцию по поводу ситуации с куплей-продажей акций «Торпедо-ЗИЛа». На нее пришли представители многих СМИ. По заданию редакции отправился туда и я. После чего написал небольшой репортаж. Вот он.

В минувший понедельник в пресс-центре «СПОРТклуб» была проведена пресс-конференция, посвященная непростым взаимоотношениям между концерном АМО «ЗИЛ» и ОАО «Норильский никель».

Напомним, непонимание между обеими сторонами возникло после того, как «Норильский никель», оформив сделку только на 55 процентов акций ФК «Торпедо-ЗИЛ» (остальные 45 процентов оставались у ЗИЛа), принимал решения (в частности, об изменении названия команды и ее эмблемы), точно был уже полновесным хозяином клуба. Такое положение дел, вполне естественно, не устраивало нового главного директора АМО «ЗИЛ» Константина Лаптева, о чем он и поведал в своем интервью нашему еженедельнику.

Ведущий пресс-конференции, член редакционного совета журнала «СПОРТклуб» Владимир Вайнштейн, представив участников – Константина Лаптева, генерального менеджера ФК «Торпедо-Металлург» Юрия Белоуса и председателя тренерского совета ФК «Торпедо-Металлург» Валентина Иванова, – в своем вступительном слове сказал, что подобные пресс-конференции планируется сделать традиционными и посвящены они будут самым острым и злободневным темам.

После этого слово получили гости.

Константин ЛАПТЕВ:

– После публикации моего интервью в еженедельнике «Футбол» ситуация поменялась к лучшему. Этот материал послужил своеобразным катализатором: нам удалось урегулировать все вопросы и взаимоотношения с «Норильским никелем» и ФК «Торпедо-Металлург». Все акции были выкуплены и все обязательства выполнены.

Юрий БЕЛОУС:

– Генеральный директор ЗИЛа все четко и ясно изложил. Ни убавить, ни прибавить. После этого, пожалуй, можно уже и расходиться. Ну, а если серьезно, то, поскольку теперь «Норильский никель» стал полноправным собственником футбольного клуба, хочу заметить, что мы еще больше осознали ответственность нашего правопреемничества славных торпедовских традиций. У большинства болельщиков настоящее «Торпедо» ассоциируется все-таки с той командой, которая выступает на Восточной улице, на стадионе имени Эдуарда Стрельцова.

По большому счету на этом пресс-конференцию можно было бы и завершить. Но журналисты, как известно, народ дотошный. Поэтому просто так отпустить своих собеседников они, естественно, не захотели, и вопросы посыпались один за другим. С наиболее интересными из них мы и познакомим наших читателей.

Вопрос Белоусу:

– Как известно, вы арендуете для игр своей команды стадион «Торпедо». Не дороговато это для вас?

– Да, арендуем – это веление рынка. И, конечно, если бы это не было накладно для нас, встречу Кубка Премьер-лиги с «Локомотивом» мы провели бы на «Торпедо», а не на искусственном поле железнодорожников. Арендная плата за каждый матч на Восточной улице составляет 20 тысяч долларов. Тут главное, чтобы цена соответствовала качеству. Нам бы хотелось иных, более современных раздевалок для команд, пресс-центра для журналистов. Хотелось бы, чтобы деньги, которые мы платим за аренду, шли именно на поддержание инфраструктуры стадиона и на улучшение его составляющих.

– До сих пор во всех документах команда фигурирует как «Торпедо-ЗИЛ». Когда будет изменено ее название и что, кроме бренда, это вам дало?

– Теперь официальное название команды, и это подтверждено юридическими документами, – «Торпедо-Металлург». Кроме бренда, за нами записаны клуб, тренеры, футболисты и школа – СДЮШОР имени Валерия Воронина. Стадион же и база в Мячково принадлежат заводу.

Вопрос Лаптеву:

– Так кому же принадлежит школа? Ведь в своем интервью вы говорили, что она, как и стадион, и база, не является предметом торга. И как вы относитесь к замечаниям Юрия Белоуса по поводу соотношения цены и качества?

– У Юрия Викторовича свое видение, у нас – свое. Стоимость аренды стадиона для «Торпедо-Металлурга» такая же, как и для московского «Спартака». Много это или мало – вещь довольно относительная. Поймите, содержать такое хозяйство, как стадион, – удовольствие дорогое. Тем не менее в Москве это самые дешевые расценки. Что касается раздевалок, то замечание правильное. И мы, безусловно, будем улучшать всю инфраструктуру стадионного комплекса. В частности, сделаем запасное поле с естественным покрытием и подогревом, на котором можно было бы не только тренироваться, но и проводить матчи дублирующих составов. Что касается СДЮШОР, то я говорил так потому, что она носит имя Валерия Воронина, выдающегося футболиста, вся игровая карьера которого была связана с «Торпедо», с ЗИЛом. На мой взгляд, это именно те вещи, которые действительно не должны являться предметом торга. Но жизнь есть жизнь, и теперь школа принадлежит «Торпедо-Металлургу».

– Получилось, что вы продали одну из лучших в Москве, если не в стране, школ вместе с воспитанниками – чемпионами и призерами первенства России среди СДЮШОР?

– Во всем виноваты русское «авось» и неправильное оформление юридических документов. Вы знаете, что финансовое положение завода уже давно является очень сложным. И для того, чтобы можно было платить тренерам школы более или менее достойную зарплату, в 1997 году СДЮШОР была передана футбольному клубу, введена в его штатное расписание. То есть, хотя фактически школа находилась при стадионе, юридически она стала принадлежать клубу. А раз был продан он, значит, вместе с ним – и школа.

Вопрос Белоусу:

– Проясните все-таки ситуацию с увольнением одного из тренеров клуба – коренного торпедовца Вадима Никонова. И еще скажите, когда команда, наконец, начнет забивать, выигрывать и насколько велик кредит доверия к главному тренеру Сергею Алейникову?

– Когда прежний генеральный директор ЗИЛа Валерий Носов назначил меня на должность генерального менеджера клуба, я, принимая дела, естественно, знакомился со всеми его работниками. И дал шанс проявить себя каждому из них, вплоть до сапожника. Многие его использовали, а вот Никонов – нет. Жаль, но что делать? Тренер – это ведь не только тот, кто находится на скамейке запасных во время матча. Что касается игры, то, поверьте, мы понимаем: какие бы усилия ни предпринимались, они не будут иметь ровно никакого значения, если не будет результата. Если говорить о двух стартовых встречах, то, несмотря на ничью и поражение, они были восприняты положительно. А вот касательно матча с «Динамо», то игры, на которую мы рассчитывали, команда не показала. Будем анализировать причины и самым серьезным образом готовиться к следующей встрече – с «Ротором». Надеемся, что отдача будет. Хотя, сами понимаете, спорт есть спорт. Сергею Алейникову мы доверяем.

Вопрос Белоусу:

– А вы рассчитались со всеми задолженностями, имевшимися у ФК «Торпедо-ЗИЛ»? Если нет, то сколько их осталось в процентном отношении?

– Вы знаете, меня радуют такого рода вопросы. Это говорит о том, что журналисты понимают важность финансовых вопросов и коммерческой деятельности в современной жизни. Мы погасили все задолженности клуба перед футболистами, тренерами и так далее. Сейчас выплачиваем долги перед партнерами «Торпедо-ЗИЛ» – в частности, перед теми структурами, которые обеспечивали команду формой и тому подобным. Есть определенный график таких погашений. «Норильский никель» выполнит все свои обязательства – это дело чести. На сегодня мы погасили уже 95 % задолженностей.

Вопрос Лаптеву:

– Удовлетворены ли вы состоявшейся сделкой и какова была реакция заводчан на продажу команды?

– Что значит удовлетворен? На рынке одни покупают, другие продают. Если документы подписаны, то, считаю, некорректно говорить, устраивает это меня или нет. Трудовой коллектив знал о факте продажи и, главное, о ее причинах. Считаю, что «Норильский никель» спас команду. Могу сказать, что обходилась она заводу дорого – порядка 6–7 миллионов долларов. И это не все, были и иные траты. На встрече с трудовым коллективом я честно сказал, что сегодня содержание клуба заводу не по карману. Мнения болельщиков-заводчан, признаюсь, разделились. Одни говорили, что давно надо было так поступить, другие сожалели об этом.

Вопрос Валентину Иванову:

– Вы являетесь легендой того истинного «Торпедо», его, если хотите, символом. Как вы относитесь к очередной продаже заводом своей команды?

– На протяжении уже 10 лет я испытываю тяжелые чувства. За эти годы завод сделал много ошибок. Когда продавали команду «Лужникам», нас попросту обманули. Владимир Алешин обещал: встанет завод на ноги, окрепнет – он вернет клуб. Однако это оказалось пустым обещанием. Я не раз встречался с руководителями ЗИЛа, спрашивал: почему они не привлекают спонсоров? Мне отвечали так: придут, мол, спонсоры, и мы должны будем совещаться с ними по всем вопросам, а это нас не устраивает – мы постараемся все сделать сами. Но из этого, как мы сейчас видим, ничего не вышло. Поэтому спасибо «Норильскому никелю»: иначе команда вообще прекратила бы существование. В этом плане Константин Лаптев прав. А где настоящее «Торпедо»? Думаю, там, где завод, там, где играют воспитанники его школы, там, где команда проводит свои матчи – на стадионе «Торпедо» имени Эдуарда Стрельцова.

Вот так ЗИЛ окончательно лишился всех прав на свою команду. История знаменитого клуба, начатая Иваном Лихачевым и продолженная потом Павлом Бородиным и Валерием Сайкиным, закончилась. Поэтому на вопрос: «Где настоящее «Торпедо»?» – я в отличие от Валентина Иванова ответил бы иначе: «Нигде, ибо настоящее определяется не местом приписки, а своей природой, породой, если хотите – как настоящий алмаз отличается от искусственно выращенного».

А в январе 2003 года в «Торпедо» случилось еще одно несчастье – был убит Юрий Тишков, талантливейший футболист, одареннейший человек, для которого эта команда навсегда осталась родной. Не случайно он и пережил-то ее всего на несколько месяцев.

Александр Бородкин («Торпедо»)

Он ворвался в наш футбол мощно и ярко. Настолько ярко, что хоть глаза зажмуривай. Талант, несомненный талант, приговаривали специалисты и болельщики, наблюдавшие за его игрой. Тогда казалось, что впереди у него – большое будущее, славные победы, известность, признание.

Но футбольный бог оказался к нему суров. Щедро одарив по-настоящему игроцким характером и мастерством, для реализации возможностей он отпустил ему только… три года. Точнее, три футбольных сезона.

Несправедливо? Жестоко? Да, наверное. Особенно если учесть, что средним по классу игрокам времени отводится несравненно больше. Впрочем, и за три года в футболе (и в этом, возможно, одна из великих тайн этой игры) можно успеть сделать немало. По крайней мере, столько, чтобы остаться в памяти болельщиков.

О ком это все? О нападающем Юрии Тишкове, выступавшем в конце 1980-х – начале 1990-х за автозаводское «Торпедо» и столичное «Динамо».

Мы сидели с ним в комнате редакции долгих два часа. Я почти не перебивал его. Не потому, что многое из того, о чем говорил Юрий, было мне известно (мы с ним давно знакомы) – просто слушал, как он об этом рассказывал.

Недавно, в который уже раз перечитывая дневники замечательного русского писателя Ивана Бунина, я наткнулся на такую его запись: «При воспоминании вспоминается и чувство, которое было в минуту того, о чем вспоминаешь». Вот именно такое чувство Юрия Тишкова и было одним из самых главных в его своеобразной исповеди. Иногда я почти физически ощущал то его состояние – радости ли, печали, которое он вновь переживал, вспоминая три коротких футбольных сезона своей карьеры игрока.

– Мой путь в большой футбол вообще и в команду завода ЗИЛ в частности оказался во многом делом счастливого случая. В те годы, а было это в самом начале 1980-х, существовала очень хорошая традиция, сейчас, к сожалению, начисто утраченная: тренеры ДЮСШ ходили по обычным общеобразовательным школам и зазывали мальчишек к себе – заниматься футболом. Так, однажды к нам в школу № 315 с физико-математическим уклоном, что на Красносельской улице, пришел тренер Виктор Александрович Балашов. Пообщался с ребятами, понаблюдал за нами на уроке физкультуры и отобрал несколько человек. В том числе и меня – тогда ученика второго класса.

Работал он в ДЮСШ «Сокол», которая базировалась в районе Сокольников. Все было рядом, все было знакомо. Однако вскоре его пригласили работать в ДЮСШ «Торпедо». Это было, безусловно, заманчивое и, главное, перспективное предложение. Как-никак, школа команды высшей лиги. Он согласился и позвал меня с собой. Я с радостью откликнулся, но вот незадача – Виктору Александровичу дали группу ребят 1969 года рождения – то есть на два года старше меня. Что делать? Расставаться с ним не хотелось, но и идти на обман было совестно – как ему, так и мне. Поэтому Балашов, переговорив с руководством торпедовской школы, добился разрешения оставить меня при себе.

Вот так и получилось, что несколько лет я занимался вместе со старшими ребятами и лишь после их выпуска перешел в свою возрастную категорию – 1971 года рождения. Трудно ли мне было? Конечно. Приходилось, дабы не отставать от остальных, затрачивать больше усилий – даже просто физических, – проявлять максимум старания. Но все это, как я теперь понимаю, помогло мне выработать характер, умение терпеть и в конечном итоге быстрее вырасти как футболисту.

Недавно я нашел в своем письменном столе карточку участника чемпионата СССР 1986 года – тогда меня уже начали выпускать на 10–15 минут в играх за дублирующий состав «Торпедо». А ведь мне было только 15 лет, и учился я в восьмом классе. Представляете, что это значило для мальчишки моего возраста? Причем, не в обиду нынешним дублерам, соперники тогда были совершенно другого уровня. Когда Вадим Никонов, а именно он в то время руководил дублем, брал меня на выездные матчи, приходилось отпрашиваться с уроков в школе. Учителя, надо признать, всегда шли мне навстречу: знали, что от школьной программы не отстану – нагоню, если что.

Конечно, совмещать тренировки, игры и учебу было непросто. И мне не раз предлагали перейти в спецкласс СДЮШОР «Торпедо», через который, кстати, прошли Шустиков, Чугайнов, Чельцов, Ульянов. Но я отказывался – видел и знал, как там «учатся».

Считаю, что для всех мальчишек, занимающихся в футбольных школах, получение полноценного среднего образования должно стать нормой. Ведь станет он футболистом или нет, насколько он талантлив, чаще всего становится ясно лишь к 15–16 годам – то есть к выпускному классу. Скольким ребятам в этом возрасте дают понять или в лучшем случае они сами понимают, что больше им в футболе делать нечего. Скольких разочарований и даже маленьких трагедий в таких случаях можно избежать, если иметь образование, склонность к какому-либо иному роду деятельности.

Если же у тебя есть определенные способности к футболу, талант, то и тогда выбор может быть непростым. Мне пришлось с этим столкнуться. Мама очень хотела, чтобы я не бросал учебу и поступил в МАИ. Я тоже склонялся к продолжению образования, но мой интерес проявлялся совсем в иной плоскости. С детства я увлекся авиацией и мечтал стать если не летчиком, то хотя бы работать в этой сфере. Тогда в стране было два подобных училища – в Актюбинске и в Кировограде. Я размышлял, в какое из них подать заявление. Но тут в дело вмешался Никонов. Он не раз и не два беседовал с мамой и со мной, убеждал, доказывал, что у меня есть определенные задатки, способности и что я смогу добиться в футболе очень многого. Убедил-таки.

К тому времени в играх за дубль меня приметил Валентин Иванов и тоже проявил заинтересованность в том, чтобы я остался в футболе.

Тут уж я отбросил всякие сомнения и через год оказался в основном составе. Так и началась моя карьера.

Все первое в жизни остается в душе человека навсегда. Так и мой дебютный выход на поле в основном составе «Торпедо» отложился в памяти настолько ярко и отчетливо, словно это было не 14 лет назад, а только вчера.

24 августа 1988 года. Мы принимали киевское «Динамо». Стадион «Торпедо» на Восточной улице забит битком. За полчаса до игры вышли на разминку. Погода великолепная – солнечный, тихий, нежаркий московский вечер. В первом тайме Владимир Гречнев с пенальти забил первый мяч, а в середине второго он же провел еще один. Мы повели – 2:0. А минут за 10–12 до конца встречи я вдруг увидел, как Никонов замахал рукой нам, запасным, стоявшим за воротами, и закричал: «Юра, Юра, быстрее!» Не смогу точно описать то ощущение, которое тогда испытал. Понятно, для чего меня звали: предстояло выйти на поле – в таком матче и против такого соперника. Помню только, что я глубоко вздохнул, подхватил свои бутсы и, расстегивая на ходу тренировочный костюм, побежал к скамейке. Пока зашнуровывал бутсы, Валентин Козьмич негромко мне говорил: «Спокойно, Юра. Выйдешь на поле – подвигайся, потерзай ложными рывками оборону киевлян, заставь защитников обратить на себя внимание. Пусть они увидят и почувствуют, что на поле вышел нападающий, который хочет и может забить». Возможно, в той игре я ни разу даже не коснулся мяча: первый матч есть первый матч. Тем более, когда тебе только 17 лет. Однако больше ни в том году, ни в следующем, 1989-м, я за основной состав не выходил. Но уже в начале 1990-го все межсезонье провел вместе с ним. А после того, как в середине первого круга вернулся из Тулона с олимпийской сборной СССР, которой тогда руководил Владимир Сальков, ко мне подошел Валентин Иванов и сказал: «Готовься, Юра, твое время настало».

Конечно, я тогда и подумать не мог, что это время закончится так быстро. Я летал, как на крыльях, очень чутко чувствуя, что Иванов мне доверяет и готов, если надо, помочь. В ответ он требовал только одного – полной самоотдачи и трудолюбия, честности перед самим собой и футболом. Тогда он стал подпускать в состав очень много молодых ребят, явно занявшись омоложением команды, подготовкой ее будущего. Поэтому, анализируя тот период, ставший самым ярким в моей футбольной карьере, прихожу к выводу: ничего случайного не было. Юношеский максимализм, помноженный на чувство неизведанного, непознанного, дал результат. Так, сыграв, по сути, только во втором круге, я по итогам сезона-90 вошел в список «33 лучших». Хороша была тогда и моя голевая серия: забивал и в чемпионате, и в Кубке СССР, и в еврокубках. Причем в ворота таких команд, как киевское и московское «Динамо», «Спартак», «Севилья», «Монако». А свой первый мяч забил минскому «Динамо»: ворвался с левого фланга в штрафную площадь, поднял голову, увидел ворота и средней частью подъема мощно пробил в ближнюю «девятку». Не хочется, чтобы у болельщиков сложилось впечатление, будто один Тишков тогда был молодцом, нет. В футболе так не бывает. Здесь все взаимосвязано: игра отдельного футболиста по большей части зависит от действий всей команды. А «Торпедо» в сезонах 1990–1991 годов представляло собой очень удачный сплав опыта и молодости. И в этом опять-таки большая заслуга Иванова, тонко чувствовавшего состояние каждого игрока и команды в целом. Функционально мы всегда были здорово готовы. После тренировок частенько не могли сесть на стул без помощи рук – так болели и гудели натруженные мышцы ног. А каким он был психологом! Приехали, помню, в Монако на ответный матч Кубка УЕФА. Накануне во Франции прошли сильные снегопады, и поля были, прямо скажем, не в лучшем состоянии. Уже готовились ехать на разминку, как Козьмич вдруг сказал: «Знаете, ребята, сегодня тренироваться не будем. Свои два мяча мы все равно забьем и выиграем. Поэтому предлагаю поехать в местный океанологический аквариум – посмотрим на обитателей подводного мира». Мы, футболисты, переглянулись между собой, и у каждого, наверное, мелькнула мысль: а в здравом ли уме Козьмич – ведь сегодня вечером игра? Правота и мудрость решения Иванова дошли до нас позже, когда мы вышли на матч с «Монако» спокойными, уверенными в своих силах и победили-таки – 2:1, забив, как он и предсказывал, «свои два мяча».

А как грамотно он занимался комплектованием команды, не спеша расставаться с ветеранами, добиваясь сплава опыта и молодости. Что это давало? Мы, молодые футболисты, выходя на поле вместе с Полукаровым, Сарычевым, Ширинбековым, Николаем Савичевым, не могли, не имели права сыграть хуже них – по крайней мере, в плане самоотдачи. Потому что, когда Полукаров стелется в подкате, когда в матче с «Севильей» грудью выносит мяч с линии ворот, ты, молодой, даже если что-то не получается и от усталости сводит ноги, все равно не можешь не заставить себя бежать, бороться, играть. Это была поистине заводская команда, со своим миром, в который чужакам, людям посторонним, равнодушным к истории клуба и завода, доступа не было. Игра через «не могу» изо всех сил позволяла нам побеждать соперников, более сильных по подбору исполнителей. Валентин Козьмич не уставал повторять, что игрок должен быть быстр, ловок, вынослив, что суть игры складывается из суммы стереотипных действий: завладев мячом, отдать пас, открыться, получить ответную передачу и так далее. Но для того, чтобы так действовать, нужно быть хорошо готовым физически. Тот же «Спартак» на фоне нашего вялого чемпионата сейчас выглядит молодцом, но как только он выходит на международную арену и его соперник начинает даже не бежать, а просто быстро и мобильно двигаться, «красно-белые», к сожалению, тут же теряют все свои лучшие качества.

Сезон-91 стал для меня и команды как бы естественным продолжением предыдущего. Мы вновь были в числе главных претендентов на медали, с нами считались, нас опасались. Кажется, ничто не могло омрачить внутреннюю жизнь клуба. Однако осенью случился тот самый конфликт, когда тренер и команда встали по разные стороны баррикад. Не секрет, что со временем и с возрастом на многие вещи начинаешь смотреть иначе, многое переосмысливаешь. Я не раз потом задавал себе вопрос: чего же нам, собственно, не хватало, можно ли было избежать тех сентябрьских событий, от которых никто не выиграл, а по большому счету проиграли все?

В том конфликте и конкретно в той ситуации, которая послужила его причиной, не правы были мы. Ведь из-за чего все началось? Через два дня после кубковой игры в Самаре с «Крыльями Советов» нас ждала очень важная, принципиальная встреча с «Днепром» – нашим соседом по турнирной таблице. Иванов попросил нас проявить сознательность и отнестись к подготовке самым серьезным образом.

Услышали его, однако, не все. И когда поздним вечером прошла проверка, нескольких футболистов в гостиничном номере не оказалось. Валентин Козьмич сказал, что все они, за исключением одного-двух, будут отчислены. Игроки встали на защиту своих товарищей, и никто не то что уступить – просто услышать друг друга не захотел. Возникла мысль, что Иванов всегда был деспотом и что он по совокупности многих лет хотел кому-то за что-то отомстить.

Думаю, это было не так. Я и тогда сомневался, но все же пошел вместе со всеми: сработало стадное чувство. В конце концов, Иванов, дабы окончательно не развалить команду, ушел. А мы на общем собрании дали слово руководству клуба, что будем относиться к своим обязанностям самым серьезным образом. Хватило нас только до конца того сезона, а в следующем чемпионате команда повалилась и едва уцелела в высшей лиге.

Возможно ли повторение такой истории в нынешнее время? Думаю, нет. Сейчас изменились не только времена, но и сознание людей. Теперь, с введением контрактной системы, когда все права и обязанности игрока расписаны (по крайней мере, должны быть расписаны), нет уравниловки. Поэтому в подобной ситуации каждый будет решать спорный вопрос сам за себя.

В том конфликте, во всяком случае, для меня более важным оказался совершенно иной аспект – каким должен быть тренер: диктатором, товарищем или и тем и другим в зависимости от обстановки? Я бы ответил, что в нашей стране он должен быть прежде всего хорошим психологом: ведь многое зависит не только от его личности, но и от подбора футболистов, находящихся в его распоряжении. Еще один важный на сегодня момент – как составляются контракты между клубом и игроком. Делается это сейчас очень плохо. Почему? Потому что у большинства футболистов – к чему лукавить, совершенно неграмотных с юридической точки зрения – нет личных агентов, которые могли бы помочь им. Поэтому права большинства игроков ущемлены. Многим тренерам и президентам клубов это выгодно, ибо чем туманнее составлен контракт, тем лучше. Нередки случаи – особенно это относится к совсем молодым футболистам, – когда им подсовывают чистый бланк контракта и, на словах обещая что угодно, принуждают подписать его.

Вернусь, однако, к концовке сезона 1991 года. Мы тогда выступили удачно и заняли третье место. Еще перед началом чемпионата Иванов настраивал нас именно на такой результат. Валентин Козьмич очень хорошо знал, точнее, интуитивно угадывал, где мы можем взять очки, а где скорее всего потеряем их. Он понимал наше состояние, чувствовал, в какой спортивной форме находится команда, в какой период мы можем добыть очки, а в какой – провалиться.

Вот пример. Собрал он нас – кажется, это было в июне или июле – и сказал: «Нам нужно набрать 36–37 очков, тогда мы займем третье место. Но при условии, что в последних двух матчах обыграем «Спартак» и киевское «Динамо».

Позже, напомню, Иванов из команды ушел. Сентябрь, октябрь, ноябрь играли без него, и к последним двум турам набрали 33 очка. До конца встречи со «Спартаком» оставалось 10 минут, ничья – 1:1. Мы получили право на штрафной, я подошел к мячу и поверх стенки забил победный гол. Следующая, последняя игра – с киевским «Динамо». Упорнейший, тяжелейший поединок: минут за 20 до его окончания я прострелил с фланга во вратарскую, и Алексей Юшков, светлая ему память, буквально ввалился в ворота – вместе с мячом и защитниками динамовцев – 1:0. Мы набрали 37 очков и стали бронзовыми призерами. Скажете, мистика? Нет, тонкий стратегический расчет тренера Валентина Иванова.

По окончании сезона 1992 года многим, наверное, могло показаться, что я побежал в «Динамо» на следующий день после того, как получил оттуда приглашение. Нет. Решение о переходе далось мне очень и очень тяжело. В первый раз Валерий Газзаев, тренировавший тогда «бело-голубых», заговорил со мной об этом летом 1991-го. Затем – в сентябре, когда в «Торпедо» разгорелся конфликт и ситуация была крайне сложной, поступило предложение из «Спартака».

У меня появился выбор. Первым делом я поехал к Олегу Романцеву, переговорил с ним и даже написал заявление. Правда, предварительно договорился с ним: если Иванов уйдет, я останусь в «Торпедо», в противном случае перехожу в «Спартак». Когда Валентин Козьмич уволился, я позвонил Романцеву, и он без обиды, очень по-доброму ответил: «Юра, не беспокойся: я порву заявление, как мы с тобой договорились».

Газзаев же продолжал настойчиво звать меня в течение всего сезона. Я по-прежнему колебался. В то время у меня, кстати, был очень серьезный личный агент – Пини Захави из Израиля. Потом прошла информация, что он является агентом и англичанина Оуэна. Так вот, Захави чуть было не сосватал меня в английский «Шеффилд». Он организовал мою поездку в Англию на месяц, поселил в пятизвездочном отеле, в общем, постарался показать мне красоту заграничной жизни: вечером – ресторан, лимузин, посещение матча «Тоттенхэм» – «Манчестер Юнайтед». В ложе VIP рядом со мной сидел Линекер с супругой, чуть дальше – известный в Англии архитектор. Естественно, я проходил смотрины, тренировался вместе с командой. Однако не получилось – не хватило количества игр за национальную сборную.

Вернулся я в Москву как раз к ответной встрече Кубка УЕФА «Торпедо» – «Реал» (Мадрид). Мы победили – 3:2, я забил свой «дежурный» мяч головой. Захави опять предложил: «Юра, нет проблем, тобой интересуется испанский «Логроньес». И организовал мне встречу с президентом испанцев. Но вновь появился Газзаев, взял меня под руку и повез в «Президент-отель» на встречу с президентом итальянской «Аталанты». Валерий Георгиевич сделал своего рода пиаровский шаг: сказал, что, если я перейду в «Динамо», он подпишет со мной договор о намерениях и уже летом я смогу уехать на просмотр в Бергамо.

В принципе, если вспомнить то время, «Динамо» действительно имело хорошие выходы на ведущие в футбольном отношении страны Европы, в частности, прорубив своеобразное окно в Испанию и Италию. В итоге все решила личная встреча с Николаем Толстых. Он переговорил со мной, четко и ясно изложил условия контракта и, что важно, выполнил их полностью.

В «Торпедо» меня стали называть предателем, рвачом. Обидно было это слышать. Особенно потому, что люди не знали истинных обстоятельств. А они были таковы. Когда я решился на переход, пришел к тогдшнему главному тренеру Юрию Миронову и начальнику команды Юрию Золотову и честно сказал об этом. К тому времени контракт с клубом у меня закончился, и «Торпедо» получило бы лишь небольшую компенсацию. Поэтому Миронов с Золотовым стали уговаривать меня подписать новый и только потом переходить в «Динамо». Понимая и зная непростое финансовое положение своей родной команды, я пошел на это. Подписал контракт, и Толстых заплатил «Торпедо» деньги. Сумма была поделена на две части: одну из них автозаводцы получали сразу, а вторую – от суммы моей дальнейшей продажи. То есть ситуация, по западным меркам, являлась полнейшим абсурдом. Будь я действительно рвачом, поступил бы совершенно иначе…

Многие ли задумываются о том, что карьера игрока может прекратиться буквально в каждом матче? Когда такое случается, рядом остаются только истинные друзья, остальные о тебе тут же забывают. Нечто подобное пришлось пережить и мне. В один миг все исчезло – светлые тона, агенты, заманчивые предложения. Вместо этого – больничная койка, белый потолок, неотступные мысли о конце карьеры и жестокий вопрос: что делать дальше?

Тому злополучному кубковому матчу с «Коломной-Авангардом» предшествовали довольно странные и необъяснимые события. За несколько дней до того мы играли в чемпионате с московским «Локомотивом». В перерыве той встречи какие-то люди – как потом выяснилось, хозяева «Коломны-Авангарда» – вошли в судейскую и принялись распекать арбитров, указывая им, как надо судить. Толстых обратился к ним: вы, мол, кто такие, что здесь делаете? Они ему в ответ нагрубили, получился приличный скандал.

А вечером накануне выезда в Коломну произошел такой случай. Мой многолетний партнер по автозаводской команде встретил меня возле моего подъезда и без объяснения произнес всего несколько слов: «Юра, не надо ехать в Коломну». Мне тогда и в голову ничего плохого не пришло. А ведь задумайся я хотя бы на мгновение о том, почему твой лучший друг, знающий к тому же Сергея Бодака, встречает тебя у подъезда и говорит такие слова, может, и не случилось бы ничего. Помню, я тогда отшутился: «Да ладно, чего ты». Уверен, послушай я его тогда и пожалуйся Газзаеву на недомогание, он не поставил бы меня на игру…

Но вернемся к матчу. Вышел я на поле, как обычно, бодрым и здоровым, а вынесли меня на носилках и в машине «Скорой помощи» отправили прямо на операцию во второй физкультурный диспансер. Думал ли я тогда, что в дальнейшем так и не смогу восстановиться и заиграть в свою полную силу? Поначалу, конечно, таких мыслей не было. Хотя характер травмы говорил о том, что больше на поле мне не выйти: удар был настолько сильным, что вылетел весь сустав, порвались связки, а лодыжка вышла наружу…

И все-таки я начал потихонечку, превозмогая дикую боль, бегать. Приговор прозвучал, когда я поехал в ЦИТО к профессору Морозову. До сих пор помню не только его слова, но даже интонацию, с которой он их произнес: «Все, Юра, надо заканчивать, бери в руки учебник». И показывает на снимок: «Хряща нет, межсуставной щели нет, синувиальной жидкости нет, большая таранная кость трется о большую берцовую и наличествует частичная потеря движения в суставе».

Мне тогда было всего 22 года. О чем я думал, когда лежал в диспансере? Разные мысли в голову лезли, но, конечно, главная из них – за что, почему? Много раз просматривал кассету с записью того эпизода столкновения с Бодаком, в котором получил эту травму. Я прекрасно знаю Сергея: мы вместе играли за дубль, он бывал у меня в гостях. Знаю его и как человека, и как игрока. Знаю, что он был жестким футболистом, играл на грани фола и соперников особо не жалел. Но могу ли я, как будущий юрист, да, наверное, просто как человек, не имея достаточного количества фактов, обвинять его в умышленных действиях?

Встречались ли мы с ним после этого? Да, несколько раз. Скажем, в прошлом году, когда я комментировал для ТВЦ матч «Сатурна» из Раменского. Он работает в этой команде. Столкнулись – здравствуй, до свидания, и все. Не знаю, может быть, пройдет какое-то время, и Сергей все-таки захочет что-то сказать мне. Зла на него не держу – это не по-христиански. Но мне хотелось бы знать правду.

Та ситуация очень четко разделила мое окружение на настоящих друзей и на мнимых. Кто-то остался со мной до конца (приходили навещать и Симонян, и Игнатьев, и Садырин, не говоря уже о ребятах из «Торпедо» и «Динамо»), а кто-то очень скоро забыл обо мне. Нашлись даже такие, кто злорадствовал. Увы.

А вот «Динамо» и Толстых, наоборот, поддерживали. Снова заключили со мной контракт (хотя, наверное, в глубине души понимали, что я уже не игрок), не торопили, дали время прийти в себя, верили, надеялись, что смогу восстановиться.

Не получилось. Я перенес несколько операций, ездил на консультацию к известному профессору в Венгрию – все бесполезно. Не стало мне лучше и с возрастом: сустав становится все менее подвижным. Более того, сейчас возникает необходимость в новой операции: надо его резать еще раз. А мне ведь до сих пор снится, как я забиваю мячи.

Настало время, когда я уже не мог больше злоупотреблять хорошим отношением руководства «Динамо». Попробовал вернуться в футбол на более низком уровне – в первой лиге. Принял приглашение казанского «Рубина» и не раз потом жалел об этом. Они меня обманули – не выплатили причитающиеся по контракту деньги. Это было настолько несправедливо, что я, в общем-то, человек бесконфликтный, решил добиваться справедливости. 15 декабря 1998 года в одностороннем порядке разорвал контракт и вместе с юристом Василием Грищаком подал исковое заявление в суд. Тяжба длилась два с половиной года, и мы выиграли дело.

Чего мне это стоило? Нервов? Конечно. Но главным, как ни странно, оказалось другое. Я, к тому времени уже студент юридического института, получил великолепнейшую практику. Ведь пришлось пройти все инстанции – начиная от районного суда Казани и заканчивая Верховным судом РФ.

Прерву на время повествование Юры, чтобы дополнить его любопытной информацией о тех событиях, ставшей мне известной гораздо позже. В начале 1999 года – в конце своей игровой карьеры – Юра решил использовать последний шанс вернуться в большой футбол. И пришел в легкоатлетический манеж АЗЛК, где тренировалось «Торпедо-ЗИЛ», – поговорить с главным тренером команды Борисом Игнатьевым о возможности своего возвращения в родной клуб. Зиловцы тогда, после выигрыша у «Нефтехимика» стыкового матча за право играть в первом дивизионе, готовились к сезону. Игнатьев фактически набирал новую команду. Борис Петрович пообещал Юре, что возьмет его – но только после того, как тот разорвет контракт с «Рубином». Однако, когда Тишков сделал это, он Игнатьеву оказался уже не нужен: было видно, как, бегая по кругу в манеже, Юра волочил ногу. Просто никто не решался сказать, что играть дальше ему не позволит здоровье. В принципе, он все понимал и сам, но надеялся на чудо – вдруг получится. Не получилось. Надо было окончательно завершать игровую карьеру. Оставалось последнее – получить долг по своему контракту с «Рубином», который казанцы, судя по всему, отдавать не собирались. Юра тогда как раз заканчивал юридический институт и, поняв, что словами делу не поможешь, подал иск в районный суд Казани. Там, изучив дело, признали правомочность его притязаний и, обязав «Рубин» выплатить ему компенсацию, описали имущество клуба – в том числе автобус команды. Однако затем сначала городской суд Казани, а потом и Республиканский отменили решение районного. Дело дошло до Верховного суда России. Его председателем тогда – как, впрочем, кажется, и сейчас – являлся Лебедев, старый болельщик «Торпедо». Валентин Иванов попросил его принять Тишкова. Звонок Лебедева застал Юру в поездке по городу. Лебедев попросил его в течение часа быть у него. Юра в чем был одет (в скромном свитере и джинсах), в том и поехал. Когда он вошел в подъезд здания Верховного суда, его встретил один из помощников Лебедева. «Идем мы по коридору, – вспоминал потом Тишков. – Все в цивильных костюмах, а меня, по-простецки одетого, ведут без очереди в кабинет Лебедева». В общем, отстоять свои права Юре помогло только вмешательство Лебедева, затребовавшего к себе дело для изучения. После выигрыша тяжбы Тишков, по его собственным словам, убедился: за счет упорства и грамотной юридической работы можно добиться правды и справедливости даже в нашей стране.

Этот эпизод, кстати, стал решающим аргументом, повлиявшим на решение Тишкова стать футбольным агентом – дабы бесправие и юридическая незащищенность наших футболистов превратились в право. И вновь – слово Юре:

«Пока шло разбирательство, я попробовал свои силы в родной команде – «Торпедо-ЗИЛ». Увы, Борис Игнатьев посчитал, что я не потяну. В обиде не был, понимая, что не иду ни в какое сравнение с тем Тишковым, который играл в начале 1990-х. Да, я недоиграл, элементарно недоиграл свое. Но и в те три сезона, когда мне довелось выходить на поле, успел пережить немало счастливейших мгновений.

Помню, когда мы приехали из Монако, Сергей Шустиков на вопросы молодых футболистов из дубля еще долго отвечал в свойственной ему эмоционально-юмористической манере: «Ребята, мы победили, и Веа плакал после игры – сидел и плакал. И даже не плакал, а рыдал». И показывал в лицах, как рыдал Веа – один из лучших в то время футболистов Европы.

Наконец, я благодарен футболу за то, что он свел меня с такими людьми, как Виктор Балашов, Валентин Иванов, Константин Бесков, Вадим Никонов, Валерий Газзаев, Борис Игнатьев, Николай Толстых и многими, многими другими, несомненно, повлиявшими на мое становление как игрока и личности. Когда я окончательно решил завершить свою по большому счету едва начавшуюся карьеру, все-таки не остался один. Володя Кобзев, работавший в то время в СДЮШОР «Торпедо-ЗИЛ», предложил мне попробовать себя в роли детского тренера. Я согласился и 1 сентября 1999 года принял ребятишек 1991 года рождения. В прошлом году Сергей Ческидов предложил мне испытать себя на телеканале ТВЦ в качестве футбольного комментатора. А совсем недавно я решил попробовать свои силы в роли спортивного функционера в структуре «Медиасоюз», президентом которой является Александр Любимов, один из основателей телекомпании «Взгляд».

Я ничего не упомянул о своей семейной жизни. Думаю, не открою Америки, если скажу, что для футболиста жена – больше, чем жена. Это его крепкий тыл, его спокойствие, сосредоточенность на поле. В общем, то, без чего подчас футболист не может состояться как мастер. С моей Леной мы познакомились 12 лет назад, когда я только-только начал играть за основной состав. На ее долю выпало немало сложностей и переживаний, и в самый тяжелый момент в моей судьбе, связанный с травмой, она не только была всегда рядом, но стала еще ближе, роднее. Знаете, когда людей сближает радость – это одно, а когда испытания – совсем другое. Мы поженились 1 сентября 1994 года, отпраздновали свадьбу в ресторане «Пекин» – в присутствии верных и преданных друзей из «Торпедо» и «Динамо». А через год у нас родился сын Евгений. Когда недавно его спросили, хочет ли он стать футболистом, Женька вдруг, не по годам серьезно, но по-детски искренне, ответил: «Нет. Я не хочу, чтобы у меня болела нога так же, как у папы». Вот ведь как…

На этом мы с Юрием Тишковым распрощались. Кем он в итоге станет – детским тренером, телекомментатором, юристом, спортивным журналистом или функционером – не знаю. Время покажет. Но хочется верить, что его послеигровая карьера окажется, не в пример футбольной, долгой и счастливой…

Увы. Ночью 11 января 2003 года Юра был убит. Его тело со множественными ранениями было обнаружено в 2 часа 30 минут у дома на Дмитровском шоссе. Убийство Юры до сих пор не раскрыто…

Юрий Тишков у кромки поля торпедовской арены

Дальше же начались уже совсем другие дела, о которых, если честно, и говорить-то не хочется. Но точка не поставлена, а значит, нужно продолжать.

Итак, «Норильский никель» стал полноправным владельцем «Торпедо-ЗИЛ». «Не знаю, – делился своим сомнениями Василий Петраков, – может, Абрамович – а Мамут был его человеком – действительно вкладывал бы в команду деньги, и продажа «Торпедо-ЗИЛ» именно ему была бы наилучшим вариантом. Но что теперь об этом говорить? А как только хозяином стал «Норникель», тут же появился такой персонаж, как Юрий Белоус, – с глобальными идеями и грандиозными планами. До него коллектив клуба всегда состоял из 6–8 человек. Каждый отвечал за свой участок работы, помогая и поддерживая других. С приходом Белоуса все поменялось. Всех, кто пытался возражать ему, высказывать свою точку зрения, выгоняли сразу, без лишних разговоров. Главенствующим стал принцип: «Недоволен? Иди отсюда». Появилось и много новых людей. Все это не могло не внести нервозность в работу. Стало процветать стукачество, наушничество. Сверкающие глаза Белоуса были, казалось, повсюду. Я, например, несколько месяцев ходил с готовым заявлением об увольнении по собственному желанию. Как только Белоус начинал на меня орать, я клал заявление на стол. Что касается работы с болельщиками, то началось все то же, что было при Плахетко. Белоус, помню, говорил: «Я пришел, и теперь на каждом матче будет минимум по 10 тысяч зрителей. У меня знакомых 10 тысяч – и все они будут ходить на наши матчи». Чем все закончилось мы знаем – посещаемость снизилась до 500 человек на игре. Мы еще пытались биться за то, чтобы в названии команды оставить слово «Торпедо» и сохранить ее эмблему. Но становилось все хуже и хуже. Появились нелепые легионеры, а своих воспитанников начали выгонять – как, например, того же Сашу Рязанцева, ставшего в 2008 году чемпионом России в составе «Рубина». Белоусу, откровенно говоря, надо было убить в команде автозаводский дух – и тем самым проявить себя. Вдобавок к этому, как я понимаю, Владимир Алешин не переставал жаловаться Юрию Лужкову: зачем, мол, он позволил возродить «Торпедо»?»

Вообще Юрий Белоус – так же как и Владимир Алешин – стал своего рода злым гением «Торпедо». Может, и не стоило о нем говорить, поскольку теперь он – политический труп, хотя и ходят разговоры, будто он может объявиться в «Химках». Но ради истории добавлю еще несколько штрихов к его портрету.

Вспоминает Геннадий Пропошин, работавший тогда в клубе.

«Впервые Юрий Белоус появился у нас в 20-х числах ноября 2002 года. Размахивая какой-то бумажкой, якобы подтверждающей его новое назначение, объявил всем, что теперь генеральным менеджером (тогда еще «Торпедо-ЗИЛа») будет он. После проведения своей очередной пафосной выставки «Футбол-Маркет», он приехал в офис вторично – знакомиться с его работниками. Хотя знакомиться по большому счету было особенно не с кем: на тот момент у нас работали всего семь человек. С его приходом крохотное помещение клуба сразу же заполнила разношерстная компания. Кого тут только не было: и разного рода агенты, и представители СМИ (в том числе заместитель главного редактора одной из ведущих газет страны), а то и просто проходимцы какие-то. В другой раз Белоус привел с собой гостей, чтобы показать им, в каких ужасных, на его взгляд, условиях ему приходится работать. Он водил людей по комнатам – а их всего-то было четыре – и все кричал: «Вот посмотрите, посмотрите, что здесь творится!» Кончилось же это тем, что в одной из газет он раскритиковал общественные туалеты Дома культуры ЗИЛа, в котором тогда располагался клуб.

Вообще с приходом Белоуса в команду отношение к людям, которые не один год верой и правдой служили «Торпедо», составляя его славу и гордость, сразу же стало нарочито грубым, а порой – просто подлым. Например, когда, желая поближе познакомиться с ним, в офис зашел Александр Подшивалов, Белоус с порога спросил его: «А кто ты вообще такой?» – «Тренер по вратарям», – спокойно ответил ничего не подозревающий Подшивалов. «Нам такие кадры не нужны», – усмехнувшись, отрезал Белоус. Так, Александр в одночасье без каких-либо внятных объяснений остался без работы.

Тогда мы не сразу поняли, что происходит. Но буквально через месяц – тоже без видимых причин – встал вопрос об увольнении тренера-селекционера Николая Савичева. Всем миром (за него вступились Валентин Иванов и Владимир Овчинников) нам тогда удалось отстоять Николая. Но, как оказалось, ненадолго. Вскоре после Кубка Содружества, где Савичев подыскал для команды несколько хороших игроков – в том числе Рехвиашвили и Асатиани, – Белоус умышленно спровоцировал его на жесткий ответ в свой адрес. Он заподозрил Николая в том, что тот якобы получил за эту почти состоявшуюся сделку кругленькую сумму «отката». Савичев, послав его, куда и следует посылать в таких случаях негодяев, сказал, что никогда не занимался и не будет заниматься подобными делишками. И что господин Белоус, видимо, судит о людях по себе.

В конце марта 2003 года очередь дошла и до Вадима Никонова, открыто говорившего о том, что, на его взгляд, подготовка команды к сезону ведется неправильно, с грубыми ошибками – причем как в комплектовании, так и в тренировочном процессе. Тогда главным тренером «Торпедо-Металлурга» был Сергей Алейников. Никонов говорил это прямо и Белоусу, и коллегам по тренерскому штабу. А надо сказать, одна из главных черт характера Юрия Белоуса заключалась в том, что он всерьез считал себя непогрешимым: мол, все его поступки и решения не подлежат никакому сомнению или тем более осуждению. К любому мнению, отличному от его, он относился крайне нетерпимо. Проявилось это и в данной ситуации. Белоус не мог позволить никому даже подумать, что он или те люди, которых он пригласил, что-то делают неправильно. Именно за это Вадима Станиславовича и выкинули из клуба, который он, между прочим, несмотря на тяжелейшие условия работы, сумел сохранить в Премьер-лиге. Мало сказать, что это было некрасиво – это было подло. Теперь-то всем стало ясно: имеющие собственное мнение долго в команде и клубе не задержатся – останутся только те, кто будет либо лизать задницу начальству, либо молчать в тряпочку».

Дополню слова Пропошина. Сергей Алейников появился в команде при довольно странных обстоятельствах. Незадолго до описанных событий Белоус неожиданно пригласил Никонова в свой офис в «Футбол-Маркет», размещавшийся в Товарищеском переулке, и после нескольких ничего не значащих вступительных слов вдруг предложил ему стать помощником одного из молодых специалистов. «Он будет главным тренером команды», – добавил Юрий Викторович. Тут открылась дверь, и в кабинет вошел человек, в котором Никонов не сразу узнал Сергея Алейникова – бывшего игрока минского «Динамо» и сборной СССР, заканчивавшего свою карьеру в Италии. Позже Белоус, объясняя свое решение доверить команду человеку, никогда не работавшему с клубами Премьер-лиги, обмолвился: мол, пригласил его потому, что тот был любимым футболистом генерального директора «Норильского никеля» Михаила Прохорова.

Правда, существует и другая версия. Согласно ей, все решилось в… бане. По рассказам самого Белоуса, пошел он как-то с друзьями в баню. И вдруг решил обсудить там футбольные дела – в частности, где и как найти тренера со свежими взглядами на игру, не запятнанного в каких-нибудь нечистоплотных околоспортивных делишках. Тут, кстати, вспомнилось, что недавно президент РФС Вячеслав Колосков интересовался у руководителя тренерского департамента ФИФА Энди Роксбурга, не знает ли он толкового свободного тренера для сборной России. На что тот – якобы не задумываясь – посоветовал ему обратить внимание на Алейникова, получившего в Италии тренерскую лицензию и всегда бывшего на хорошем счету. Белоус, по собственному признанию, понимая, на какой риск идет, не только решился на этот непродуманный шаг, но и встретил понимание и поддержку у руководства «Норильского никеля». Более того – опять-таки по его словам – этот выбор одобрили и президенты некоторых клубов Премьер-лиги, в частности, Герман Ткаченко из «Крыльев Советов», Валерий Филатов из «Локомотива», Владимир Алешин из лужниковского «Торпедо», Юрий Заварзин из «Динамо» и другие. Встретившись вскоре с Алейниковым, Белоус обсудил с ним все организационные вопросы, а затем представил его Прохорову. В итоге все решилось за пару дней. Многие тогда понимали, что это была чистой воды авантюра, на которую человек, разбирающийся в футболе, никогда бы не пошел. Однако их голоса никто не слышал или не захотел услышать.

И вновь слово Геннадию Пропошину.

«На предсезонном собрании команды, как обычно, решалось много вопросов – в том числе и о премировании футболистов. Белоус выдвинул свою личную идею поощрения. А именно – по итогам сезона. То есть большую разовую премию игроки получат в конце года – и только в том случае, если займут место в призовой тройке. В крайнем случае не ниже пятого. На это опытные футболисты ответили, что в таком состоянии, в котором находится команда, хорошо было бы вообще остаться в Премьер-лиге. Поэтому премиальные надо выплачивать за каждую победу – они более привычны к этой системе, да и в других клубах заведен такой же порядок. После этого случая все в команде и клубе окончательно поняли: ими руководит человек, абсолютно далекий от знания современного футбола и не понимающий, куда он, собственно, попал. Остается лишь добавить, что впоследствии Белоус хладнокровно расправился с теми футболистами, которые на том собрании осмелились раскритиковать его.

Едва успев вступить в должность, Белоус начал свою просветительскую деятельность. Он всерьез убеждал работников клуба в том, что в футболе на первом месте должны стоять маркетинг и пиар.

Показательный в этом плане случай произошел в 2003 году, когда после неизбежной отставки Алейникова (команда начала валиться – прав оказался Никонов) главным тренером стал Валентин Иванов. В первом же матче в Питере «Торпедо-Металлург» крупно проиграло «Зениту» – 0:3. Надо сказать, что дней за 10 до этого Санкт-Петербург отмечал какой-то свой юбилей, и Белоус предложил всем остаться после матча на денек-другой – полюбоваться красотами города и белыми ночами. Когда Иванов услышал об этом, у него глаза на лоб полезли. И было от чего! Через три дня предстояла встреча с «Торпедо-Лужниками». С большим трудом – всем миром – удалось уговорить генерального менеджера не устраивать экскурсий по городу, а вернуться в Москву и серьезно готовиться к следующему матчу. Но Белоус на этом не успокоился. После игры, уже в самолете, он приказал всем работникам клуба в 9 часов утра быть на работе – он проведет совещание. Казалось бы, что тут особенного? Но дело в том, что чартерный рейс, которым летела команда, прибывал в «Шереметьево» в районе полуночи. И Юрий Викторович, конечно, не мог не знать о том, что многие работники клуба живут за городом. Но его абсолютно не волновало, что они, едва успев добраться до дома, вынуждены будут, побросав вещи, отправляться на работу.

Тем не менее все подчинились, думая, что пойдет серьезный разговор о состоянии дел в команде и о ее турнирном положении. Каково же было удивление, когда в присутствии тренерского штаба, работников клуба, врачей, массажистов, администратора Белоус опять завел речь о маркетинге и пиаре. В частности, речь шла о том, что рекламных щитов вокруг поля на домашних матчах было установлено лишь на 90 тысяч долларов (правда, замечу в скобках, из них на 80 тысяч – по бартеру). На вопрос Белоуса, почему собрали так мало денег, работница клуба, отвечавшая за эти рекламные щиты, честно призналась: «Как плохо играете, так плохо и рекламу вам дают». Белоус тут же объявил ей благодарность за хорошую работу и распорядился выписать премию. А через три дня предложил написать заявление по собственному желанию.

Когда в декабре 2002 года все долги наконец были погашены и коллектив (тренеры, футболисты, работники клуба, обслуживающий персонал) получил зарплату, которой многие не видели по полгода, люди подумали, что теперь-то проблем с этим не будет. Но не тут-то было. Оказалось, Белоус понятия не имеет, что такое бюджет, и не может элементарно его составить и расписать. В результате до начала марта народ снова остался без зарплаты. Положение выправило лишь вмешательство Владимира Овчинникова, на пальцах объяснившего Белоусу, что такое бюджет клуба, и работники вновь стали получать деньги. Вот таким был пиар и маркетинг в исполнении Белоуса.

Впрочем, Юрий Викторович воевал не только с работниками клуба, игроками и тренерами – за несколько лет его правления в команде сменилось пять наставников (причем их отставки не были вызваны неважной турнирной ситуацией, кроме разве что Сергея Алейникова), но и с болельщиками, торпедовскими фанатами. Вот какую историю поведали мне представители одной из фанатских группировок:

«Началось все с того, что мы выразили свое неудовольствие руководством команды и политикой клуба, направленной, на наш взгляд, на забвение истории и торпедовских традиций. В конце концов, мы имеем на это право. Потому что руководство приходит и уходит, футболисты – тоже, а болельщики, они с командой всю жизнь. Господину Белоусу это не понравилось, и он попытался организовать нашу травлю на местном, так сказать, уровне – посредством мелких административных мер. Но мы, как люди взрослые, дали соответствующий отпор, и тогда он прибегнул к помощи милиции.

Вот как это было. В начале 2003 года тогда еще «Торпедо-Металлург» встречалось здесь, на Восточной улице, с «Рубином». Когда игра началась, в нашем секторе появился майор ОМОНа и сказал: «Ребята, нам дано указание спровоцировать конфликт с вами и арестовать. Так что ведите себя прилично». То есть этот майор оказался нормальным человеком – предупредил нас о готовящейся провокации. «Мы понимаем, – продолжил он чуть погодя, – что это какие-то ваши интриги, а с нашей помощью их хотят разрешить. Нам это абсолютно не нужно, так что вы не давайте повода – и конфронтации не будет». Мы поблагодарили его и пообещали вести себя спокойно. Собственно, мы уже вышли из юниорского возраста – никаких драк не устраивали и файеров не зажигали. У нашего поколения это с детства не было принято. Да мы и сами против этого, дышать этой гадостью – не в кайф. У нас совсем другие способы боления за свою любимую команду: мы всегда носим клубные цвета, делаем флаги, сами для себя – торпедовские майки со своими фамилиями на спине, изготавливаем и вывешиваем баннеры, используем звуковую поддержку. А вот все эти яркие эффекты – не наш профиль. Поэтому в той ситуации и не могло возникнуть каких-то серьезных конфликтов. Но на всякий случай человек нас предупредил.

После матча, когда мы по традиции подошли к автобусу команды, чтобы пообщаться с футболистами, нам навстречу вышел еще один омоновец. Развернул листок бумаги, а там все наши фамилии и даже номера на футболках записаны. То есть, как мы потом поняли, «наверху» возмутились: почему не произошло конфликта? Рядом стоял автобус, из него вышли еще несколько омоновцев. И тот человек, который держал листок, сказал им: «Вот этих людей нам нужно сейчас арестовать». А затем, уже обращаясь к нам, добавил: «Давайте спокойно, без эксцессов, сядем в автобус. Иначе вам же будет хуже. Нам дано четкое указание спровоцировать вас и, по возможности, возбудить уголовные дела». Естественно, расчет был на нашу ответную реакцию: слово за слово, сопротивление стражам порядка – в общем, лишь бы за что-нибудь зацепиться. «Поэтому, – закончил он, – давайте спокойно сядем в автобус, доедем до отделения милиции, чтобы все видели ваше задержание, а там разберемся». Мы спокойно проехали в 93-е отделение, где нас, чисто формально продержав минут 20, отпустили – даже, кажется, не оформив протокол. То есть все понимали, что происходит. Для нас тоже не было никаких сомнений: все указания идут от Белоуса. Он не единожды рвал и метал по поводу нас. При этом говорил примерно так: «Что за дела?! Какие-то ублюдки и уроды мне будут еще что-то указывать. Я тут хозяин – что хочу, то и ворочу».

Был у нас и еще один инцидент, связанный с Белоусом. Все вышло спонтанно. Человек из нашего круга перед матчем купил домой авоську яблок. А после игры мы, увидев, что Белоус направляется к своей машине, решили подойти и пообщаться с ним – чисто по-человечески, как болельщики. А он в ответ сказал что-то вроде: «Да пошли вы… уроды». И его охранники стали нас оттеснять. Машина рванула с места, и тот человек в каком-то порыве бросил всю эту авоську вдогонку машине. Белоус потом всем рассказывал, что на него было совершено покушение. Смех, да и только. Кстати, выступая в свое время в печати или на телевидении, Белоус называл нас «неопределенной группой лиц». Мы решили так и назваться. И даже баннер сделали, на котором написали: «Группа лиц».

Его ужасно бесило, что упорное противостояние ему идет именно со стороны болельщиков. Хотя сам же неоднократно заявлял, что хочет всех их разогнать. «Зачем, – говорил, – нам все эти болельщики, старые, не старые? Они нам не нужны, мы новых сделаем». Но в итоге, конечно, ничего не сделал. Разогнать-то – разогнал, а построить на развалинах хоть что-нибудь толком не сумел. Когда команда называлась «Торпедо-Металлургом», народ еще как-то мирился с этим, на что-то надеялся. Но когда клуб переименовали в «Москву» – все, нас здесь уже абсолютно ничего не удерживало. И не только нас. Все коренные торпедовцы, верные этому имени и уважающие себя, навсегда покинули трибуны стадиона имени Эдуарда Стрельцова.

Вот такая невеселая история. О ней, между прочим, мало кто знает. Надеемся, теперь услышат многие».

К этому рассказу можно добавить еще вот что. На одном из матчей «Москвы» большой группой болельщиков была запланирована акция – к сожалению, неудавшаяся. Планировалась она в тайне, чтобы милиция заранее не смогла ее сорвать. Матч был центральным – то ли с ЦСКА, то ли со «Спартаком», сейчас и не вспомню. Фанаты знали, что на игру приедет Юрий Лужков, а потому договорились, что спустя 10–15 минут после начала встречи начнут дружно скандировать: «Верните нам «Торпедо-ЗИЛ». Однако Лужков опоздал на полчаса, и, когда он наконец приехал, все было кончено – наиболее громко кричавших быстренько скрутили и вывели с трибун. Решение об этом принимал Юрий Белоус совместно с инспектором матча Алексеем Спириным.

Собственно, на этом можно и закончить рассказ о «Торпедо-Металлурге», вскоре благополучно переименованном в «Москву». Несмотря на все потуги, этот мертворожденный клуб так и не стал в городе своим. Ни болельщиков, ни истории, ни будущего у него нет. И никогда не будет, как бы ни старались его хозяева и что бы они для этого ни делали. И все потому, что нельзя на чужом несчастье построить свое счастье. Говорят, кстати, что главной ценой вопроса покупки «Норильским никелем» зиловской команды был участок земли за стадионом – лакомый кусочек в современной Москве, в которой все продается и покупается.

Торпедовский дух оказался начисто выкурен со стадиона имени Стрельцова. Да и сам Эдуард Анатольевич, похоже, давно это понял. А потому, взяв мяч в руки, своим широким шагом направился вон с арены, где теперь вместо его родной команды играют какие-то «горожане», или, как метко окрестили их болельщики, «пчеловоды». Не верите? Подойдите к центральному входу и посмотрите сбоку на памятник. Куда направляется Стрельцов? Вот именно: со стадиона на родную ему Автозаводскую улицу, где дышится легче, потому что там пока еще остался торпедовский дух.

Последним из той плеяды коренных торпедовцев ушел из команды ее капитан Сергей Шустиков. Как в свое время и его отец Виктор Михайлович, капитан великой команды 1960-х, он – единственный, кто оставался и продолжал выходить на поле в надежде, что все еще, может быть, переменится и родное ему «Торпедо» возродится. Увы, это было невозможно. Встречались и беседовали мы с ним неоднократно. О некоторых из этих встреч я и хотел бы рассказать.

Не знаю другого такого футболиста, о котором в последние годы в болельщицкой среде ходило бы так много слухов и сплетен. Больше даже сплетен, до которых, увы, так падки бывают некоторые, с позволения сказать, «любители» футбола. Наши разговоры с Сергеем Шустиковым бывали и мимолетными – что называется, на бегу, – и долгими, обстоятельными. Но ни те, ни другие не были пустыми, никчемными, ибо даже одна фраза, сказанная как бы мимоходом, невзначай, как нечаянно выскользнувшая из рук чашка, западала в сердце осколочным эхом, подчас трогающим до глубины души.

В футболе, как и в самой жизни, многое бывает делом случая. Моему знакомству с Шустиковым я обязан именно ему.

Как-то в один из летних дней 1986 года тогдашний журналист еженедельника «Футбол-Хоккей» Валерий Березовский, встретив меня в коридоре редакции, неожиданно спросил:

– Ты давненько не бывал на дубле «Торпедо»?

– Давненько, – в тон ему, правда, несколько рассеянно ответил я.

– А ты сходи, не пожалеешь. И обрати внимание на шестого номера автозаводцев.

– А кто это?

– Сергей Шустиков – сын Виктора Михайловича Шустикова.

– И что, так же талантлив?

– Ты сначала сходи, посмотри, а потом поговорим.

Заинтригованный такой недоговоренностью, я отправился на ближайший матч дублеров «Торпедо». Сейчас уже не вспомню, кто был соперником москвичей и как закончился матч. Да, впрочем, это и неважно. Важно другое – в той встрече я увидел Игрока. Талант. Несомненный талант. Каждый определяет его по-своему. Для одного главное – прямая осанка и высоко поднятая голова, для другого – широко расставленные локти и мощный, разгоняющий ветер бег, для третьего – мелькание подошв бутс, не оставляющих и следа примятости на зеленой траве… Эти свои, особые приметы важны и дороги любому настоящему болельщику.

Не скрою, белокурый шестой номер торпедовцев – высокий, стройный, временами устраивавший на поле настоящий спектакль, игру с соперником в кошки-мышки (ну-ка, отними мячик), – сразу произвел на меня впечатление. Но больше всего поразило то, что этот 16-летний мальчишка как вышел на поле с улыбкой, так и провел с ней весь матч. Лишь по окончании встречи ее пересекла, словно перечеркнула, едва заметная досада: «Ах, как жаль, что игра так быстро завершилась».

Так я с ним и познакомился – пока заочно, ибо в тот день, продравшись сквозь толпу, окружившую «Маракану» (так прозвали болельщики поле рядом со стадионом «Торпедо», на котором обычно играет дубль), я не решился подойти к нему. Не знаю, может быть, не хотел испортить свое впечатление, боясь разительного отличия между образом на поле и вне его? Такое ведь нередко бывает. Но дальнейшие события показали, что опасения мои были напрасны. Позже мы познакомились и стали встречаться все чаще и чаще.

Та его улыбка долго не давала мне покоя. Пытаясь понять ее смысл, я как-то спросил об этом самого Шустикова. Он ответил прямо и искренне:

– Я выхожу и играю в свое удовольствие. И радуюсь тому, что вся игра еще впереди.

В том же 1986 году в жизни Шустикова произошло событие, едва не поставившее крест на его дальнейшей карьере. О том, что случилось тогда в Киеве, он до сих пор не может вспоминать без душевного озноба – рассказывая об этом даже несколько лет спустя, как бы поеживается, точно от пронизывающего осеннего ветра.

– Это был один из моих первых выездов в составе дубля в другой город. Помню, вышел на поле и, бросив взгляд на трибуны, даже чуть замедлил шаг: стадион был заполнен на две трети, народу – тьма. В общем, игра пошла – и не юношеская, а серьезная, взрослая. Вот тут-то случился тот страшный эпизод с Юраном. Сергей потом везде рассказывал, что я «подкатился» под него сзади. Но это не так. Он шел в атаку по краю, я бросился за ним, догнал и толкнул плечом в спину. Юран неудачно воткнулся ногой в газон и всем весом своего тела развернул себе голень. Конечно, упал – и закричал. Я наклонился над ним и спросил: «Чего кричишь-то?» А он вместо ответа (какой уж тут ответ, когда боль адская) приподнял чуть-чуть ногу, и я увидел, как его голеностоп, подобно надломленной ветке, повис почти под прямым углом. Ступня как бы вывернулась наизнанку – там, где должны быть пальцы, у него была пятка, и наоборот. Когда я это увидел, мне сделалось просто дурно. Судья сразу показал мне красную карточку. Я, как в тумане, поплелся по беговой дорожке и, словно бы издалека, услышал скандирование трибун: «Убийца! Убийца! Убийца!» В общем, руки-ноги у меня затряслись – кое-как добрел до раздевалки. Вот тут-то, в душевой, у меня и случилось что-то вроде нервного срыва. Потом уже, после матча, к нам в раздевалку пришли почти все ребята из киевского дубля и принялись успокаивать меня: «Брось, Шуст, ты ни в чем не виноват. Это же чисто игровая ситуация. Всякое ведь бывает». А у меня слезы рекой текут и комок в горле стоит, не проходит.

После этого случая Шустиков долго не мог прийти в себя. И только огромная любовь к футболу и удачная операция, сделанная Юрану, позволили ему вновь обрести душевный покой. А в принципе ведь все тогда висело на волоске. И если бы он оборвался, наверное, не было бы сейчас этого разговора.

Сегодня такое понятие, как дворовый футбол, практически исчезает. Причем исчезает вместе с дворами. А тогда, лет 15–20 назад, он еще существовал. И Шустиков вышел именно из него: был готов гонять мяч даже ночью – если бы на площадке имелись прожектора.

К тому времени, когда состоялся этот разговор, мы были знакомы уже несколько лет. Все это время я почему-то считал, что первым его тренером был Борис Бурлаков – тот самый, который ушел в мини-футбол и сейчас возглавляет команду «Минкас». И однажды я спросил Сергея, не знает ли он, почему его первый тренер ушел в мини-футбол.

– Первым у меня был Эдуард Анатольевич Стрельцов. Батек сначала к нему привел.

– Вот тебе и раз! А я и не знал. Как же это произошло?

– Да, в общем, обычный счастливый случай. Во дворе считалось, что я здорово играю, и мне все советовали: иди, мол, в футбольную школу. И батек не раз говорил: пойдем, я запишу тебя в «Торпедо». А я вообще-то в детстве был очень стеснительным, поэтому все время отнекивался, не соглашался. А однажды Стрельцов заболел – простудился – и, позвонив моему отцу, попросил потренировать ребят: «Жалко ведь – придут пацаны, а меня нет». И батек тогда, как сейчас помню, сказал мне: «Все, никаких отговорок, пошли со мной. Я сегодня провожу тренировку как раз с твоим возрастом». И потом, когда Стрельцов выздоровел, я стал играть в его команде.

– Каким он тебе запомнился?

– Он играл с моим отцом, был звездой футбола – не только нашего, но и мирового. Но я ни разу не увидел, не почувствовал этого. Он был очень простым и добрым человеком. И, наверное, лишь такие люди могут играть так, как играл он. Стрельцов никогда не злился на нас, ребятишек, хотя баловались мы, как и все дети в этом возрасте. Он, конечно, был личностью. Но тогда мы все мало что понимали. Сейчас бы вот с ним свидеться, поговорить, расспросить! А тогда… Тогда у меня было только одно чувство – чувство восхищения и гордости: меня тренирует сам Эдуард Стрельцов. Да, он играл с нами в футбол и учил прежде всего думать на поле.

После одного из проигранных «Торпедо» матчей Шустиков вышел из раздевалки одним из последних. Со своей массивной спортивной сумкой, переброшенной через плечо, разрумянившийся после игры и недавно принятого душа, какой-то задумчивый, но, как обычно, приветливый, готовый к шутке – хотя видно было, что на душе у него кошки скребут. Подошел, поздоровался, остановился в тени и, поставив сумку на землю между ног, тихо вздохнул и посмотрел куда-то вдаль.

– Обидно как-то проиграли, – осторожно начал я, дабы завязать разговор. Он молчал.

– Да и премиальные теперь не получите. Невелики они, знаю, но все же, – сделал я вторую попытку.

– Деньги? – точно наконец поняв, о чем это я, откликнулся он. – А что деньги?! Знаешь, в «Торпедо» можно 25 лет играть и ничего не заработать.

– Так почему же в таком случае ты не последуешь примеру Тишкова с Чугайновым и не уйдешь в другой клуб?

– Если я тебе отвечу, что «Торпедо» – мой второй дом, ведь все равно не отстанешь?

– Не отстану.

– Ну, как тебе объяснить это чувство? Вот когда диктор по стадиону объявляет составы и говорит: «Номер шестой. Сергей Шустиков – «Торпедо» (Москва)». Звучит?

– Звучит, – согласился я.

– А если, допустим, так: «Номер такой-то, Сергей Шустиков – «Спартак», «Динамо» или «Локомотив» (Москва)». Звучит?

– Вроде не очень.

– Вот и, по-моему, не очень. И я сейчас даже не могу себе представить, что должно произойти, дабы я оказался вне «Торпедо»? Наверное, это должно быть чем-то из ряда вон выходящим.

– А почему ты уговаривал остаться в команде Тишкова и Чугайнова? Только из дружеских чувств?

– Ну да, мы ведь еще со школы, с дубля вместе. Уговаривал? Что значит уговаривал? Ведь там, куда их звали, с финансами лучше – они уже получили столько, сколько здесь за 10 лет не заработали бы. Просто я считал, что в принципе мы могли бы еще поиграть в «Торпедо» вместе. Игорю я тогда так и сказал: «Чуг, может, поиграем еще?»

И тут он, вдруг быстро попрощавшись со мной, словно смутившись чего-то, подхватил сумку и пошел.

Сергей Шустиков и Юрий Тишков

Сергея на поле узнаешь сразу: и по выпущенной со спины футболке, и по едва проглядывающей сутуловатости, и по широкому шагу чуть согнутых в коленях длинных, стройных ног. Но главным образом по его манере игры. Все время ловишь себя на мысли о том, что он действует словно в чуть замедленной съемке – тягуче, с большими амплитудами разворотов, четкими подкатами, после которых мяч не улетает куда-нибудь, а остается у него в ногах. Ну и, конечно, по ярко выраженным диспетчерским задаткам. В наших с ним разговорах я не раз наводил его на эту тему, но он все время как-то отшучивался, не считая себя особо одаренным.

– Я просто делаю на поле то, что умею, – говорил он. – Вот и все.

– Вот и все – так просто?

– Ну, ладно, не сердись, – продолжил он. – Вот если бы я перешел в какой-нибудь зарубежный клуб и там бы мне показали, что такое мой талант, на что я в самом деле способен, тогда можно было бы о чем-то говорить. А пока я не очень-то уверен в своем даровании. Диспетчер? Да, это мое. Но больше всего я люблю знаешь что? – Он чуть ближе подвинулся ко мне, глаза его загорелись каким-то доселе не известным мне огоньком. – Завязать в центре атаку. Так вот – хоп-хоп (и он показал мне ногами одно из своих футбольных па) – обстучаться, вылезти из кучи игроков, между ног кому-нибудь мяч прокинуть. Вот что мне нравится. Или хорошую пасульку дашь, а потом после игры сидишь и вспоминаешь, что вот был такой момент в матче. Эстетическое наслаждение получаешь от этого.

В прошлом году, когда Сергей Петренко временно исполнял обязанности главного тренера «Торпедо», Шустиков в двух матчах, к удивлению многих, вдруг предстал в совершенно новой для себя роли – последнего защитника. Эксперимент показался смелым и не лишенным смысла. А обоснования самого Петренко, высказанные им тогда на страницах газет («Мне кажется, что Шустиков создан для этой роли»), совпали и с моими мыслями, правда, ни разу не произнесенными вслух, на людях. Потом, когда в команду вернулся Валентин Иванов, Шустиков вновь передвинулся вперед – на место опорного полузащитника.

Однако тайна определения амплуа игрока, являющаяся в футболе, на мой взгляд, одной из самых значительных, в отношении Шустикова таковой и осталась. Поэтому чуть позже я поинтересовался у него самого: а как он отнесся к той перемене?

– Не знаю, – неуверенно начал он. – Чтобы это понять, надо с полгодика провести на этой позиции, попривыкнуть. Хотя, в принципе, для меня нет проблем сыграть на любой из них: и либеро, и переднего, и крайнего защитника… Но самому мне лучше в центре. Еще и потому, что я с детства привык там играть. Кстати, могу сказать по секрету: «наелся» я в тех двух играх так, как в середине поля не «наедался» никогда.

– Что так?

– Понимаешь, задание-то мне Петренко дал такое: «Играешь в стиле Кумана – начинаешь все атаки». Ну, в стиле Кумана – так в стиле Кумана. – Шустиков хитро улыбнулся, глаза его загорелись лукавым огоньком. – Но Рональд-то как играет? Даст свою фирменную длинную передачу метров на 60–70 – и порядок, атака пошла. А у нас что получается? Ты же видел? Когда наступал соперник, я добросовестно страховал, перекрывая возможные направления атаки. Когда же мячом завладевали мы, партнеры откатывали его мне. А я, вместо того чтобы играть в стиле Кумана, вынужден был сам идти вперед, поскольку все только расступались, образовывая такой узенький коридорчик. Вот по нему-то, – тут он не выдержал и в голос рассмеялся, – я и вынужден был тащить мяч аж за центральный круг. И только там делал передачу первому открывшемуся одноклубнику. Вскоре мы мяч теряли, и мне приходилось без оглядки бежать на свое место. Вот так весь матч я и бегал вперед-назад. А под конец настолько уставал, что еле до раздевалки доползал. Впрочем, позиция эта, конечно, интересная. Нет, серьезно…

У Валентина Иванова во время его трехлетнего отлучения от команды (после известного конфликта с игроками) одной из любимых присказок, относящихся непосредственно к Шустикову, была такая. «При мне, – говорил он, – за Шустикова миллион долларов предлагали. А когда я ушел, стали говорить: вы нам еще приплатите, чтобы мы его взяли». И ведь действительно предлагали – английские, немецкие, датские клубы. А в последний раз прямо на базу в Мячково приезжали представители испанского «Депортиво» – готовы были тут же увезти его с собой.

Иванов и Шустиков, Шустиков и Иванов. Тут не просто переплетение торпедовских фамилий. Для одного – Валентина Козьмича – это, как мне кажется, мостик в его прошлое, в славную молодость, когда он, совсем юный, играл с отцом Сергея. А когда, став главным, с тренерской скамейки кричал: «Шустиков, Шустиков», – думаю, невольно мысленно снова оказывался в той команде 1960-х. Но кто же такой Иванов для Сергея Шустикова?

– В принципе, – Сергей немного задумался, как бы что-то вспоминая или собираясь с мыслями, – сейчас я понял, что его роль в моей спортивной биографии и в самом деле велика. Он очень четко подвел меня к основному составу – ни раньше, ни позже, а именно вовремя. И не бросил меня, молодого, неопытного на поле, как в топку, где я мог бы запросто сгореть. Нет, он именно подвел меня, сделал все для того, чтобы я заиграл, почувствовал уверенность в своих силах. И как он сказал, так все и получилось в дальнейшем. Действительно, тренер одного из зарубежных клубов попросил еще приплатить ему, чтобы он меня взял к себе. Правда, в тот день, когда он меня просматривал, я и впрямь играл бездарно. Иванов – жесткий тренер, у него все держится на дисциплине. Но, может, мне это и нужно было – чтобы не распускался особо. В общем, думаю, Иванов сыграл большую роль не только в моем становлении как игрока, но и в жизни.

Года два назад, после одного из домашних матчей, Шустиков был оштрафован клубом на приличную сумму. Поводом к сему послужил эпизод, случившийся в той игре. Сергей был заменен и шел в раздевалку. И вдруг неожиданно (по крайней мере, так показалось многим) остановившись, показал в сторону одной из трибун неприличный жест – нечто похожее на то, что продемонстрировал нам в свое время полузащитник сборной Германии Штефан Эффенберг. После окончания того матча Сергей долго ходил под трибунами и, казалось, кого-то высматривал. Когда же он наконец потерял надежду найти того, кого искал, и успокоился, я подошел к нему и заговорил:

– Послушай, это, конечно, не мое дело, но кого ты ищешь?

– А, это ты. Да вот, зрителя тут одного хотел найти.

– Того, которому ты показал поднятый средний палец?

– Ну, во-первых, я не так показал, а во-вторых… Я понимаю, что не прав, не надо было никому ничего показывать. Но рассуди сам. Эту группу людей я давно уже приметил. Располагаются они, как правило, на трибуне слева. И еще во время разминки начинают выкрикивать: «Поди, опохмелись» или «Подымайся сюда, стакан налью». Вот это-то меня больше всего и возмущает. Ведь не футбол они приходят смотреть, а сплетничать и оскорблять игроков. А сегодня, ты же видел, игра у меня не пошла. Бывает такое. Иду заменяться, а в душе зло разгорается – на себя, на то, что меняют. И вдруг мне в голову что-то попало. Посмотрел вокруг и увидел пробку от шампанского. И так мне стало обидно, что не выдержал и ответил вот таким жестом.

Я не раз замечал: вроде бы серьезно готовишься к матчу, режимишь, вес поддерживаешь. А через 15 минут после стартового свистка понимаешь, что не можешь играть – не выходит ничего, все из рук валится. Эти же горе-болельщики уверены, что у тебя всегда все должно получаться. А раз не получается, значит, думают они, накануне ты «поддал» как следует. Больше их фантазии ни на что не хватает. А может, у меня в личной жизни нелады? Может, мне жить в этот момент тошно? Этого они понять никак не могут. Или не желают. Ты-то как думаешь?

Тогда я ничего прямо не ответил – лишь пробормотал что-то вроде «Не расстраивайся, все образуется». А сейчас жалею. Жалею о том, что не поддержал его в тот момент душевной открытости. На прощанье же лишь шутливо, дабы разрядить обстановку, спросил его: «Так зачем ты этого зрителя-то искал? Морду, что ли, хотел набить?»

– Да нет, ты что. Просто в глаза ему хотел посмотреть.

И я бы тоже очень хотел посмотреть в глаза таким зрителям. Просто посмотреть, и все.

После домашнего матча с «КамАЗом», в котором гости играли на редкость грубо, торпедовцы долго не выходили из раздевалки. А когда наконец появились, я спросил у Шустикова: «Что, раны зализывали?»

– А то, думаешь, нет. Слушай, не пойму я все-таки эту команду. Помнишь, в прошлом году мы с ними в Набережных Челнах играли?

– Это когда какие-то молодчики Валентину Козьмичу расправой угрожали?

– Вот-вот. Но это бы ладно. В том смысле, что те, как ты выразился, молодчики, похоже, своим прямым делом занимались. Но вот то, что на поле происходило, я до сих пор понять не могу. Соперники не столько за мячом бегали, сколько за нами, – шли не на мяч, а на игрока. Наконец, я не выдержал и спросил одного из них: «Ребята, вы чего делаете-то?» А он мне в ответ: «Молчи. А если еще будешь выступать, мы вам всем морды набьем». Я тогда опешил: «Пацаны, а вы кто – футболисты или боксеры? Если боксеры, то давайте, набейте нам морду, и мы закончим играть в футбол. Что ж мы здесь, спрашивается, мучаемся?»

– И что дальше?

– Ты знаешь, кажется, дошло. Не до всех, но дошло. Чуть-чуть помягче стали играть, но все равно грубовато.

Отец Сергея Шустикова – Виктор Михайлович – личность в нашем футболе известная. Заслуженный мастер спорта, двукратный чемпион СССР, выступавший в «Торпедо» более 10 лет и проведший 427 матчей, неоднократно привлекался в сборную СССР. Шустиков-старший, я в этом твердо убежден, был и остается совестью торпедовской команды, ее нравственным обликом.

Поэтому в наших с Сергеем разговорах я не раз спрашивал его об отце. И он рассказывал – всегда охотно, ибо (это чувствовалось в каждом слове) бесконечно уважает и ценит его.

– Батек у меня красавец, – так начинал каждый свой рассказ Шустиков-младший. – Он все мои матчи смотрел, начиная с детских еще. Даже когда я во дворе играл. И потом, когда вместе возвращались домой, так тихо, ненавязчиво вдруг говорил: «А знаешь, Серега, вот в том эпизоде, помнишь, у углового флажка, надо было не так сыграть, а вот эдак». Потом, обдумывая те подсказки, я неизменно убеждался в его правоте.

– А о своей команде 1960-х он часто рассказывал?

– Редко. Он вообще не любит рассказывать – скромный он у меня, батек. Или вот иногда смотрим с ним вместе футбол по телику – еврокубки, к примеру. Он сидит-сидит, потом вдруг говорит: «Э-эх, защитник-то как сыграл. Разве так играют? Вот мы раньше…» – «Как?» – спрашиваю. «Ну как, как, – отвечает. – Нормально играли. Здорово играли». И все, опять замолчит. Вот и понимай, как они здорово играли.

– А по футболу он скучает?

– Не то слово. Он и дома-то из-за этого редко бывает – все за ветеранов выступает. Похоже, наиграться никак не может. Еще ему часто звонят и просят кому-нибудь что-нибудь вручить. Он никогда не отказывается. Вот такой у меня батек. Красавец.

Мало кто знает, что Шустиков всюду возит с собой – вроде талисмана – обыкновенную косметичку, где хранит разные железки и проволочки, которые врачи в разное время вынимали из его ног и отдавали ему. Но одну проволочку – из плюсневой кости (это на ноге возле мизинца) – так и не вынули. Вставили ее, чтобы держала «место перелома». Но из-за больших нагрузок (Сергей-то продолжал играть) она сломалась, и достать ее не было уже никакой возможности. Поэтому перед дождем или похолоданием у него до сих пор ноет костная мозоль – чуть-чуть подергивает.

Многое из того, что происходит сейчас в жизни, он не принимает. Не принимает прежде всего потребительское отношение к ней – тот факт, что многие люди бросились добывать деньги, не брезгуя при этом никакими средствами.

Он души не чает в своей второй жене Наташе и часами может рассказывать о ней. А главными ее качествами считает тактичность («она может сказать что-то по делу и даже строго, но только когда мы вдвоем») и умение терпеть («она никогда не ноет, даже когда ей очень тяжело и она очень устала – все равно все делает, все в доме на ее плечах»). Родилась у них и дочка – Виктория.

Шустиков до сих пор дружит с ребятами, с которыми во дворе играл в футбол. И до сих пор спешит к ним по первому зову и гоняет мяч, как и раньше, дотемна.

Однажды я попросил его ответить на вопросы анкеты нашего еженедельника. Не буду приводить их полностью, скажу лишь об одном. На вопрос о любимой актрисе я, честно говоря, ожидал услышать трафаретное, не раз уже слышанное от других: Джулия Робертс, Ким Бейсинджер и тому подобное. И вдруг он тихо произнес: «Вообще-то мне очень нравится Фаина Георгиевна Раневская». После этого ответа я, признаться, на минуту потерял дар речи – настолько это было неожиданно…

Мне кажется – нет, я даже уверен, – что для большинства болельщиков тот Шустиков, который предстал перед ними в этих историях, оказался неизвестен. Они знают лишь того, о котором говорили, что он, мол, не пьет только из маленькой посуды, тот, которого за нарушение режима отчислили из сборной, тот, который, похоже, погубил, растратил впустую свой талант.

Я не буду выгораживать его, хотя, на мой взгляд, любой талант если в чем и нуждается, то исключительно в защите от сплетен и нападок бездарностей. Во всем остальном он сумеет постоять за себя сам: если и не сейчас, то со временем – обязательно.

Хочу сказать лишь вот о чем. Да, он пил – но не больше, чем все остальные. Да и пил-то в основном для настроения. А в разные истории попадал потому, что открыт для всех. Не верите? Тогда подойдите к нему после матча – и он никому не откажет в беседе. С августа же прошлого года он капли в рот не берет. И жизнь его, и игра изменились.

Но не поздно ли он спохватился – ведь 25 лет уже? И в чем особенность судьбы торпедовских футболистов? Пожалуй, в том, что они сами или часто с чьей-то помощью дотла сжигали свою игровую карьеру и бесцельно развеивали пепел по ветру – сами порой не понимая, зачем и для чего.

И все-таки я верю, точнее, мне хочется верить, что прав окажется Виктор Шустиков, сказавший как-то, когда многие уже махнули на его сына рукой: «Сережа все переборет и еще покажет себя».

Однажды, в период самого расцвета его игровой карьеры, я спросил Сергея, почему, обладая хорошо поставленным ударом и прекрасным видением поля, он так мало забивает. «Эх, – со свойственной ему иронией ответил он, – ну почему люди так однобоко смотрят на футбол? Для меня в нем важно другое. Мне интересно завязать атаку. Или такую пасульку партнеру выдать, чтобы прямо в ножку ему мяч вложить, чтобы ему даже обрабатывать его не пришлось. Потом, после матча, вспоминаю его и, если сделал нечто подобное, понимаю: не зря выходил на поле. Значит, получилась игра, одарил тебя футбол в ней чем-то своим, сокровенным. Так, наверное, и у вас в журналистике. Можно ведь над материалом пару недель трудиться, а можно и за один день сварганить, правда? Прочитав второй, люди на следующий день его забудут, а о первом станут вспоминать еще долго. Так и в футболе: всегда есть место творчеству и ремесленничеству – независимо от того, мяч ты забиваешь или пас своему партнеру отдаешь. Так ведь?»

Вспомнил я тот разговор, когда ждал Шустикова на Автозаводской у бывшего магазина «Клен», где рабочие ЗИЛа, возвращаясь после смены, бывало, пропускали стаканчик-другой, дабы расслабиться. «Привет, – кто-то хлопнул меня по плечу, – не узнал?» Я обернулся. Передо мной в легком светло-синем джинсовом костюме стоял Сергей. «Слушай, а я все на дорогу смотрю – думал, ты на машине лихачом подъедешь, а ты пешочком, на метро. Неужели крутые джипы не уважаешь?» – «Да нет, к машинам я нормально отношусь. Только теперь по Москве ездить себе дороже – то ты кого-нибудь заденешь, то тебе кто-то в бок въедет. Ну его к лешему – я лучше своим ходом. Так-то оно надежнее. Ну, веди в свою обитель». И мы отправились в редакцию.

– Заметил, что из всех тех, с кем когда-то начинал путь в большой футбол, ты завершил игровую карьеру последним. Почему, как думаешь?

– Не знаю, наверное, футбольный бог был милостив ко мне. Мог бы и еще поиграть, да устал. Не от футбола, нет – от него я никогда не уставал. А вот от нашего быта… Знаешь, постоянное сидение на базах, накачки перед матчами – все это на меня очень давило.

– Тем не менее ты отыграл 18 лет.

– Нормалек, да? Страшно подумать даже.

– Неужели не наигрался?

– Представь себе. Я вот сегодня с дублерами полтора часа оттренировался. Завелся, как всегда, пару финтов заложил – пацаны аж глаза вылупили. После подходят ко мне и говорят: «Слушай, Серый, покажи, как ты это сделал?» Меня, кстати, радует, что они относятся ко мне как к равному. Я и сам прошу их: не называйте меня Сергеем Викторовичем – зовите Шустом или Серым.

– Выходит, каким ты был в дворовом футболе, таким и остался?

– Скажу тебе начистоту: мне всегда было все равно, во двор я выхожу или на большое поле против киевского «Динамо». И там, и здесь отдавался игре полностью. А дворовый футбол – это, конечно, основа всего. Я играл целый день: сразу после школы – с маленькими ребятишками, потом с теми, кто чуть постарше, а к вечеру, когда здоровые мужики подтягивались, с ними. Приходил домой затемно. И не уставал, и нравилось. Даже когда стал заниматься в торпедовской школе, после тренировок все равно приходил во двор погонять мяч. Понимаешь, это на самом деле моя жизнь. Я люблю играть в футбол. Просто люблю. По-настоящему. Когда неделю не тренируешься, начинаешь скучать, хочется взять мячик, что-то сделать, пробить…

– Вместе с тобой из дубля в основной состав «Торпедо» пришли Чугайнов, Тишков, Чельцов, Ульянов… Но почему-то ничего стоящего вы так и не выиграли.

– Наверное, потому, что вместе-то мы играли всего сезона два. А потом все разбежались кто куда. Жаль… Дольше всего я играл с Тишей и Чугом – и понимали мы друг друга даже не могу описать как. Я по взгляду определял, что будут делать Юрка или Игорь. С Тишей даже вымерять ничего не приходилось. Бывало, бросишь «черпачка» за спину защитникам и знаешь, что Юрок наберет скоростенки, срежет угол, войдет в штрафную и либо сам пробьет, либо подачу сделает. С Чугом – то же самое. Я делал ускорение вперед, потом отскакивал, он мне – передачку, а сам ускорялся. Я ему – ответную… И все! Мы центр поля за пять секунд проходили. Потом, учти, в то время за «Торпедо» еще играли такие мастера, как Ширинбеков, Полукаров, Агашков, Коля Савичев. А Валерка Сарычев – в воротах. «Свои» он брал в обязательном порядке, да еще в двух-трех случаях выручал. А Олег Ширинбеков? Он тогда играл опорного, а я перед ним располагался. Бывало, пропустишь мячик за себя и слышишь: «Бум, бум». После чего мяч обратно ко мне выкатывался – это он там все перегрызал. Жаль, мало мы все вместе поиграли. Но пару сезонов здорово соперников валтузили – в том числе и в еврокубках.

– Валентин Иванов как-то сказал о тебе: мол, кому много дано, с того много и спрашивается. Как считаешь, ты себя полностью реализовал как игрок?

– Может быть, и не полностью. Мог бы достичь и гораздо большего, но… Поиграл в чемпионатах СССР, России, Испании – и везде, заметь, в высших дивизионах. Конечно, хотелось бы стать чемпионом СССР или Испании. Не получилось, что уж тут поделаешь. Но я на судьбу не жалуюсь. У меня прекрасная жена Наташа, трое детей (сын Сергей и две дочки – Вика и Настя. – Авт.). Да и в футболе я остался – пусть и не в качестве игрока, а помощником тренера дубля, но все же. Что еще надо человеку для счастья? Такому, как я, – больше ничего.

– А почему не сложились твои отношения со сборной, за которую ты провел всего несколько матчей?

– Знать, не судьба. А вообще я такой человек… Как бы объяснить? Вот почему я в «Торпедо» играл практически постоянно? Потому, что это моя команда, мой коллектив, и чувствовал я себя там как дома. Выходил на поле и делал, что хотел. В другом клубе я бы себя так не ощущал. Для того чтобы нормально раскрыться, мне нужно вжиться в коллектив. Поэтому, скажем, в олимпийской сборной, в которой я играл под руководством Бориса Игнатьева, мне было вольготно и комфортно. Хорошая тогда у нас была команда, мы были как единое целое. А какие ребята там собирались! Ты только вслушайся: Щербаков, Онопко, Кирьяков, Радченко, Тишков, Беженар, Никифоров…

– Расскажи о торпедовских традициях. Ты же потомственный автозаводец, сын самого Виктора Шустикова…

– Для меня это – характер. У нас был самый лучший коллектив. Не помню ни одного случая, чтобы кто-то кому-то позавидовал, например. В игре бывало очень тяжело, иногда казалось, что все, лучше уползти с поля. Но в таких ситуациях я всегда знал: каждый отдаст последние силы, чтобы помочь другому. То есть наша команда состояла из настоящих мужиков, которые очень хотели играть в футбол. Мы всегда уважали старших, а они уважали нас. Бывало, играем мы, молодые, в бильярд. Заходит ветеран, мы кладем кии и молча уходим. А сегодня я очередь занимаю, чтобы сыграть партию.

– А вообще отношения между футболистами и игроков с руководством сильно изменились с того времени, когда ты начинал карьеру?

– Конечно. Когда меня только взяли в команду мастеров, помню, подписал чистый лист контракта и побежал на поле доказывать, что я что-то умею. Я ведь чего хотел: попасть в команду и играть в футбол. А о том, что за это мне еще и деньги будут платить, даже и не думал. Это потом, с возрастом, пришло осознание важности суммы. А сейчас молодые говорят: мы хотим то-то и то-то. Я не против высоких гонораров, но их надо оправдывать, отрабатывать. Но когда вижу, что человек вписывает в контракт столько, сколько хочет, а потом ни черта не играет… Для меня это неприемлемо. Я понимаю так: каждый футболист – даже выходя на тренировку – должен всякий раз доказывать, что он сильнее конкурента. А если ты не будешь этого делать – значит, ты не игрок. Или вот часто можно услышать: «Такому-то сопернику можно и проиграть». Чушь собачья. Да нельзя уступать – никому и нигде, даже во дворе. Если ты хочешь когда-нибудь выиграть что-то большое, надо стремиться побеждать всегда и везде, даже в малом. Не поверишь, но у меня создается впечатление, что нынешнее поколение вообще устало от футбола. Меня это бесит.

– Испанский период в карьере научил тебя чему-нибудь?

– Пожалуй, нет. Тут другое. Во-первых, там к футболу относятся намного серьезнее, чем у нас. А во-вторых, в Испании я почувствовал себя человеком, понял, что у меня тоже есть права, а не только обязанности. И что не надо зацикливаться на одном лишь футболе. Да, это моя самая любимая игра, но помимо нее есть еще семья, дети – в общем, личная жизнь. И я не робот какой-то, чтобы сидеть по два-три дня на базе.

– То есть почувствовал себя личностью?

– Ну, если ты выходишь на поле, то уже должен быть личностью. Потому что иначе никогда не станешь настоящим футболистом. Так и в жизни: живи полнокровно, отдыхай, ходи с семьей в театр, в кино. А футбол – это прежде всего игра. И в нее надо играть. Именно играть, а не работать. Почему у нас сейчас нет зрелищного футбола? Потому что подавляющее большинство людей на поле работают. Да, я понимаю, это их профессия. То есть работа. Но ведь зрители приходят смотреть на футбол, а не на нудную, будничную работу. Тот же подкат, например, можно сделать грязно, а можно так, что весь стадион будет аплодировать. Можно ударить коряво, а можно так, что все зрители разом ахнут. Да и в профессии своей надо быть асом. Помню, когда Сергей Алейников только возглавил «Торпедо-Металлург», на одной из первых тренировок он попросил футболистов сделать плассирующий пас – когда мяч летит в метре над газоном – своему партнеру на 60 метров. И когда практически никто не смог это выполнить, он подошел ко мне и в полной растерянности спросил: «Слушай, а как же они в таком случае в футбол-то играют?» На что я ответил: «Готовьтесь, вот так у нас и играют».

– А ты сам-то сделал такую передачу?

– Спрашиваешь! Разбуди хоть ночью – с закрытыми глазами исполню. Конечно, не спорю, это задание было непростым. Но беда-то вся в том, что у большинства нынешних футболистов нет школы. Что еще меня бесит в некоторых молодых людях, так это их отношение к черновой работе. Вот сейчас я – второй тренер дубля. Но именно тренер, а не нянька. Чисто по-футбольному я могу подсказать, показать, объяснить. Но, например, бегать куда-то, подсматривать, вынюхивать – это не для меня, и я никогда не буду этим заниматься. Для меня ведь что главное? Чтобы они пришли на тренировку и полтора часа нормально отработали. А чем они за пределами поля будут заниматься – их личное дело. Если у человека есть голова на плечах, он станет футболистом, а нет – так ни во что стоящее и не вырастет.

– Большую часть своей карьеры ты выступал на позиции опорного полузащитника. В чем, на твой взгляд, главный смысл его игры?

– Думаю, опорник должен быть своего рода дирижером: где-то попридержать мяч, где-то убыстрить темп. Он как бы соединяет все линии команды. Слаженный переход от обороны к атаке и обратно полностью зависит от него. В общем, это мозг команды. Но и тут есть маленький нюансик. Опорные полузащитники бывают разные: одни четко выполняют свои функции от и до – как тренер сказал. А другие, помимо этого, еще и импровизируют, постоянно выдумывают что-то интересное, заковыристое. Мой идеал опорника – именно второй.

– А каким, на твой взгляд, должен быть современный тренер? Какими качествами обладать?

– Отвечу на примере своей работы в дубле. Думаю, ребята на меня не обидятся, если скажу, что их стремление к тому, чтобы в России все было, как в Европе, не всегда подкрепляется соответствующим мышлением, остающимся у некоторых из них весьма совковым. Я не понимаю, почему у нас во все времена футболистам надо «пихать»? Накричишь – они понимают, нет – на шею садятся. В нашем дубле сейчас есть человек пять, которые, уверен, будут выполнять все тренерские задания, и их можно абсолютно не контролировать. А остальных, увы… И это касается большинства молодых футболистов всех команд. Не знаю, как и чем это объяснить, но очень хотел бы достучаться до них. Ведь, в конце концов, это надо не мне, а им. Всегда считал, что если хочу играть в футбол, то мне тренер по большому счету не нужен: я и сам буду стараться делать все для того, чтобы вырасти в большого мастера. Да, таланты в нашей стране есть, но с ними происходит странная вещь – они и через пять лет, и через десять все еще подают надежды. А в 30, глядишь, уже заканчивают и уходят из футбола, так и оставив после себя одни надежды. Так что, думаю, не видать нашему футболу по-настоящему больших побед до тех пор, пока что-то не изменится в головах.

– То, старое «Торпедо» распалось на твоих глазах. Какие чувства испытывал, когда в другие клубы уходили твои партнеры, друзья?

– А что можно ощутить, когда рушится твой родной дом? Но хочу вот что сказать: я горд и счастлив, что играл в команде, которой сейчас уже нет. В той, в которой выступали Стрельцов, Иванов, Воронин, мой батяня и так далее. Так и напиши: горд и счастлив.

Я так и написал. А когда мы вышли из редакции, на прощание спросил: «Твои великие предшественники Стрельцов и Иванов любили повторять, что футбол прост – отдал пас партнеру, открылся, получил ответную передачу, вновь отдал пас… Ты согласен с этим?» Он поднял две руки и ответил: «Полностью. Отдай пас партнеру – в этом суть футбола». А потом, чуть подумав, добавил: «И знаешь, в чем еще? Игре надо отдавать себя всего, вкладывать всю свою душу и не требовать взамен ничего. И если ты был перед ней честен, она сама вознаградит тебя сторицей».

«Ну, бывай», – сощурившись от солнца, Шустиков легко забросил на плечо огромную спортивную сумку и зашагал в сторону метро. Я же, глядя ему вслед, подумал: а что будет с футболом, если из него навсегда уйдут такие вот романтики? Ответа не нашел. Вспомнил лишь, как однажды спросил у Виктора Шустикова о том, что он думает о своем сыне, и в ответ услышал: «Сережка намного одареннее меня. Иногда на поле такое сотворит, что не понимаешь: откуда это у него? У меня и сотой доли того не было». Тот, кто разбирается в футболе, поймет – и откуда, и, главное, от кого. Как сказал в сердцах один болельщик, сидевший рядом со мной на очередном матче уже «осиротевшего» «Торпедо»: «Одного Шустикова на поле надо оставить. Видно ведь, что человек знает, как играть в футбол, и умеет это делать. Одно удовольствие за ним наблюдать».

Программка к матчу Кубка УЕФА «Торпедо» – «Манчестер Юнайтед».

Я еще почти ничего не сказал о болельщиках – или, как сейчас принято говорить, фанатах – «Торпедо». Но тут впору помолчать. Поэтому глава будет самой короткой.

Когда команда жила и здравствовала, она в лице тех, кто заполнял пятый сектор Западной трибуны, по существу, имела в своем составе 12-го игрока. Это была не группа, не группировка даже, а своеобразная каста людей, нередко помогавшая футболистам вытаскивать тяжело складывавшиеся матчи. Единый выдох трибун: «Торпедо», мы с тобой!» – буквально накрывал футбольный газон, заставляя хозяев сметать все на своем пути, а гостей – втягивать голову в плечи и в панике прижиматься к своим воротам.

И, хотя на других аренах болельщики тоже не молчали, на стадионе «Торпедо», где трибуны расположены очень близко к полю и все видно, как на ладони, результат достигался быстрее и легче. Попробуйте-ка докричаться с трибун Лужников, откуда даже футболисты кажутся игрушечными! А тут не то что лица игроков – даже их мимику удавалось разглядеть. И в этом таился великий смысл: футболисты и зрители были единым целым, своими, как дружная дворовая компания.

Распад «Торпедо» вызвал в стане болельщиков неизбежный раскол, и прежде сплоченная, монолитная когорта разделилась на несколько неравных частей. В результате случилось то, что и должно было неминуемо произойти: «Запад-Пятый» с торпедовского стадиона ушел, а до Лужников в полном составе так и не добрался, многих растеряв по дороге.

Для одних – их меньшинство – не произошло ничего страшного: кто-то стал считать своей командой «лужниковское» «Торпедо», а кто-то – «Москву». А вот для других, для основной массы наиболее преданных болельщиков это стало настоящей трагедией. Они остались верны команде своего детства, юности, своей судьбы, наконец. «Торпедо», которому были отданы их сердца, умерло. Но они не стали искать ему замену, а навсегда сохранили его в своей памяти, живя драгоценными воспоминаниями. Подобно человеку, на склоне лет перебирающему фотографии своей, увы, прожитой жизни, когда ничего уже нельзя вернуть – ни одного года, ни одного дня, ни одного мгновения, – а пережить все заново можно лишь мысленно.

Кто-то из фанатов уехал из Москвы, кто-то навсегда отошел от футбола, а кого-то уже и на свете-то нет. Так, Севка Червонец, о котором я упоминал в предисловии, несколько лет бомжевал, с надеждой цепляясь за каждый слух о возможном возрождении своего любимого «Торпедо». И всякий раз, когда рушилась очередная надежда, опускался все ниже и ниже. Он часто приходил ко мне в редакцию на Автозаводскую улицу, где, собственно, и коротал свои дни. Съедал предложенный бутерброд или котлету – сам не просил никогда и ни у кого. Отогревался, если дело было зимой, просил попользоваться цивилизацией (так он обозначал просьбу позвонить по телефону) и вновь уходил на холод – до вечера, пока не стемнеет. А потом забирался до утра в какой-нибудь подъезд. А ведь каким был красавцем в дни существования «Торпедо-ЗИЛ»! Работал он тогда в Доме книги, что на Новом Арбате. Подъезжал к редакции «Футбола» на «Газели», как на лихой тройке. Всегда опрятно одетый в синий фирменный комбинезончик, заходил к нам, перед тем обязательно постучав, быстренько брал по экземплярчику еженедельника для себя и для приятеля и, посидев ради приличия пару минут, спешил на базу, за товаром.

Вот уже полтора года Севку никто не видел. Говорят, его уже нет в живых. Так, вероятно, он и ушел из жизни – отчаявшись дожидаться, когда вновь сможет прийти на «Запад-Пятый» и увидеть свое родное «Торпедо»…

Ведомо ли о том господам из ОАО «Лужники» или «Норильского никеля»? Задумывались ли они вообще когда-нибудь о подобных материях? Вопрос, похоже, риторический. Огляделись бы окрест себя, заглянули в историю команды, которую уничтожили, – глядишь, в душе что-то и шевельнулось бы…

Итак, московского «Торпедо» – того, настоящего заводского клуба – больше нет. Это свершившийся факт, и любой здравомыслящий человек с этим согласится. Вместо него на отечественных футбольных полях выступают две клонированные «овечки Долли» – «Москва» и «лужниковское» «Торпедо». «Горожане» в последнее время в Премьер-лиге выглядят ни шатко ни валко, а «прямые наследники» и вовсе опустились в низший эшелон. Дальше – только КФК либо ликвидация клуба как такового. Может, и не стоило бы говорить о них, поскольку книга совсем не об этом, но теория жанра требует высказаться до конца, не оставляя камня за пазухой.

Начнем со второй из этих команд. За последние 12 лет «лужниковское» «Торпедо» довольно быстро прошло путь от объявления себя суперклубом до едва ли не самой нищей команды первой лиги, а теперь – и второй. Причем эта идеология бедного родственника с каждым годом все теснее переплеталась со схемой управления клубом: за прошедшее время он так и не стал по-настоящему профессиональным. Что же он собой представляет, как выглядят его актив, структура? Примерно так: генеральный директор, администратор, специалист по коммерческим вопросам, главный бухгалтер, референт-переводчик, газета «Торпедо». Вот и весь футбольный клуб. А что у него за душой, помимо документов? Уставной капитал в несколько тысяч рублей. И о чем тут можно говорить?

В его офисе работали всего семь-восемь человек, которые, естественно, не могли выполнить весь требуемый объем работы. Что ж, значит, Владимира Алешина устраивала такая организация. Главным, по всей видимости, было обеспечение тотального контроля надо всем, что там происходило. Это касалось и комплектования, и уровня контрактов игроков, и работы с болельщиками и ветеранами. Да что там, без его ведома клуб не мог потратить и ста долларов, а футболистам предлагалось утолять жажду просроченной минеральной водой. Никто даже не попытался хоть как-то изменить такой порядок вещей – ни гендиректор Юрий Мишин, ни главные тренеры. То есть сложившаяся система была не то что плоха, нет – в конце концов, каждый строит ее под себя. Она была непрофессиональна. Естественно, сначала возник застой, потом стагнация, а теперь вот – полный развал.

Одной из главных причин провала «Торпедо-Лужников» в 2006 году многие называли продажу Игоря Семшова. Спору нет, вокруг него строилась практически вся игра. Значит, видимо, пойти на такой шаг руководство клуба заставили очень серьезные обстоятельства. Какие? Деньги. Клубу элементарно были нужны средства, чтобы продержаться хотя бы в том сезоне. Было ли это ошибкой? Безусловно. Тем более что, насколько я понимаю, господин Алешин – далеко не бедный человек. Впрочем, продажа Семшова не стала каким-то особым сюрпризом. Вспомним, как в расцвете сил из команды ушли Ширко, Вязьмикин, Гашкин, Казаков, а затем Зырянов, Будылин, Бородин. Был продан в «Локомотив» очень перспективный защитник Бугаев. При первом удобном случае бежали из команды и воспитанники собственной школы – Лебеденко, Измайлов, Волков. А те немногие из них, кто еще оставался в обойме, выходили на поле лишь эпизодически. Вопреки всякой логике, например, прозябали в дубле Степанов и Йолович, а Кудинову почему-то запрещали даже тренироваться с резервным составом.

В середине же сезона-2006 вообще сложилось твердое убеждение, что руководство клуба потеряло все нити управления командой. Оно оказалось в полной прострации. Начиная с июля «Торпедо» буквально разваливалось на глазах. И было непонятно, на чем основывались надежды его руководителей, всерьез рассчитывавших бороться за выживание в Премьер-лиге – фактически без главного тренера, нападающих и основного вратаря? Ни с того ни с сего начали появляться какие-то беспомощные интервью с обращенным непонятно к кому призывом о том, что, мол, «Торпедо» – пролетарская команда, за которой стоит многотысячный коллектив завода. Нечто подобное Владимир Алешин сказал за несколько туров до окончания того чемпионата. Вот ведь как! Вдруг, когда запахло жареным, вспомнил, чья это команда.

Вместо покинувшего свой пост Сергея Петренко исполняющим обязанности главного тренера был назначен Александр Гостенин. Но как он мог спокойно работать, если слухи о кандидатах на эту должность и специалистах, уже побывавших в кабинете Алешина, распространялись мгновенно? Видимо, после утренней тренировки Гостенин и сам не знал, будет ли он проводить вечернее занятие. Тот факт, что никто не согласился стать главным тренером «Торпедо», говорит о многом. Профессионалы сразу поняли: с такой организацией дела команду не спасти. А какой была селекционная политика клуба! Острословы очень метко окрестили ее «селекцией Скочибушичей». После продажи опытных нападающих Панова (Александр хотел подписать контракт на новых условиях, а ему предложили старые) и Данишевского клуб остался с совсем еще молодыми Луценко и Соколовым. Из заезжих же «звезд» в команде обосновывались игроки вроде Пехны, которые и для дублирующего-то состава были непозволительно слабы. Загадочной и необъяснимой стала история с основным голкипером клуба Бородиным, в качестве кандидата привлекавшегося в сборную России и тренировавшегося с ней, но так и не появившегося в воротах «Торпедо» в последних, решающих матчах чемпионата.

Виноват ли в случившемся Сергей Петренко? В чем-то – безусловно. Но он кроил, а лоскуты разрывались по швам. Видимо, материал был не таким уж прочным – потому и не получилось сшить что-то приличное.

Сезон 2007 года, проведенный командой в первом дивизионе, оказался невнятным. Да, «лужниковцы» входили в группу клубов, претендовавших на две путевки в Премьер-лигу, но всерьез никем из конкурентов, похоже, не воспринимались. В итоге с ходу решить задачу возвращения в элиту не удалось. Надежды были отложены на следующий год. Но он оказался и вовсе провальным. Едва ли не с первого тура команда сражалась не за выход в «высший свет», а за выживание. Чем закончилась эта борьба, мы знаем – вылетом во второй дивизион. Все к этому шло, этим и закончилось. И не могло закончиться ничем иным.

Есть очень хорошая поговорка: «На чужом несчастье своего счастья не построишь». В случае «лужниковского» «Торпедо» так и вышло. Слишком многие люди осиротели после потери своей родной команды. Причем дважды. Во второй раз поклонники автозаводского «Торпедо» потеряли его после того, как в него, как слон в посудную лавку, влез «Норильский никель». Поначалу – так же, как и в случае с «Лужниками» – еще теплилась надежда на то, что новые хозяева проявят благоразумие и, следуя торпедовским традициям, возродят былую славу клуба. Но в нашей стране это, видимо, невозможно. Мы очень хорошо научились разрушать все до основания, с тем чтобы потом… сровнять развалины с землей. Так «Норильский никель» поступил по отношению к зиловскому «Торпедо». Не хочу становиться пророком, но мне кажется, что «Москву» ждет та же участь, что и «лужниковцев». Только на это уйдет больше времени, поскольку клуб все-таки финансируется.

Меня не покидает ощущение, что этим новообразованиям (пользуясь терминологией пресс-службы ОАО «Лужники») не на что опереться, поскольку, как показало время, оба оказались никому не нужными – в том числе и самим владельцам. В итоге они устремились к единственному спасательному кругу – исконному «Торпедо», которое может выручить их в данной ситуации. Хотя, напомню, каждый из этих клубов в свое время приложил немало усилий к стиранию самой памяти о том заводском «Торпедо», чьим именем они сейчас прикрываются и в чьи одежды пытаются влезть – не задумываясь о том, насколько нелепо будут выглядеть в уродливом обличье-названии «Торпедо-Москва» или «Москва-Торпедо».

Между тем осенью 2008 года история о продаже – или на сей раз объединении – «лужниковского» «Торпедо» и «Москвы» получила продолжение. Однако высокие заинтересованные стороны не столько разъясняли дело, сколько запутывали его, не столько полемизировали, сколько вступали в самую обыкновенную перепалку.

Сначала 17 сентября последовало заявление пресс– службы АО «Лужники».

«Торпедо Москва» – «Москва».

Объединение возможно

В последние месяцы в средствах массовой информации широко обсуждалась тема возможного объединения двух клубов – ФК «Торпедо Москва» и ФК «Москва».

Руководство ОАО «Олимпийский комплекс «Лужники» подтверждает факт переговоров на предмет объединения клубов. Переговоры велись как со старыми, так и с новыми владельцами ФК «Москва». Последняя встреча генерального директора ОАО «ОК «Лужники» Владимира Владимировича Алешина была проведена с генеральным директором ГМК «Норильский никель» Владимиром Игоревичем Стржалковским.

Объединение клубов будет возможно в случае достижения договоренности с новыми владельцами и лишь по окончании футбольного сезона-2008/09 (чемпионат России по футболу 2008 года, международные клубные турниры 2008–2009).

Вопрос объединения команд обсуждался и с прежними владельцами ФК «Москва» – в частности, с Михаилом Дмитриевичем Прохоровым.

Соглашаясь на объединение команд, старые владельцы предлагали для объединенного клуба название «Москва Торпедо». При этом предполагалось распустить всех игроков, тренерский штаб и управляющий персонал существующего ФК «Торпедо Москва», а ОАО «Олимпийский комплекс «Лужники» должно было выплатить владельцам ФК «Москва» в качестве компенсации три миллиона евро.

Очевидно, что все эти условия были неприемлемыми для клуба, болельщиков ФК «Торпедо Москва» и руководства ОАО «ОК «Лужники».

ОАО «Олимпийский комплекс «Лужники», в свою очередь, вне зависимости от хода переговоров, обеспечивает ФК «Торпедо Москва» стабильное финансовое положение, создает для команды все необходимые условия для организации тренировочного процесса и продолжения борьбы в первенстве России».

Прочитав это заявление, я вспомнил рассказ О’Генри «Вождь краснокожих». Речь в нем идет о том, как незадачливые похитители сына богатенького папаши затребовали с родителя крупный выкуп, но, хлебнув лиха от несносного мальчишки, сами были вынуждены отдать последнее и едва успели добежать до канадской границы. Когда Александр Мамут предлагал ему за команду 31 миллион долларов, господин Алешин отказался. А сейчас уже с него затребовали три миллиона евро.

Затем с заявлением в эфире программы «Футбол России» выступил на тот момент исполнительный директор «Москвы» Андрей Галайда: «Разговоры о слиянии двух клубов имеют под собой реальную основу. Такое решение наверняка будет принято: работа в этом направлении ведется, и небезуспешно. Первым с подобной инициативой выступил Михаил Прохоров, поручивший мне переговорить с хозяином «Торпедо-Лужников» Владимиром Алешиным. Владелец «черно-белых» разрешил нам изучить документацию клуба. Приятно, что от нас ничего не утаивали. Мы выяснили, какие проблемы существуют у «Торпедо», и подготовили свои рекомендации. Было предложено три варианта приобретения клуба с последующим слиянием с «Москвой». С ними уже ознакомились и Прохоров, и Алешин.

У «Торпедо», как у любой организации или клуба, существуют свои обязательства. Причем в первую очередь перед людьми – футболистами и администрацией. И их нужно «разрулить». Из игроков мы возьмем двух-трех человек – по усмотрению главного тренера и спортивного директора. Остальных будем куда-то пристраивать. Считаю также, что в названии объединенного клуба непременно должно присутствовать слово «Торпедо». Надеюсь, наша инициатива придется по душе болельщикам «черно-белых». Ведь приобретение «Торпедо», сохранение его доброго имени – действие скорее социальное, имиджевое, ведь никакой реальной финансовой выгоды мы не получаем».

Затем в интервью агентству «Интерфакс» Галайда еще раз прокомментировал возникшую ситуацию:

«Жалко бренд «Торпедо» – он может попросту пропасть. Команда рискует вылететь во второй дивизион и стать никому не нужной. Собственно, ради спасения бренда все и делается. Футбольный клуб «Москва» хочет купить «Торпедо», чтобы потом слиться с ним. Главным препятствием для скорейшего объединения клубов являются контрактные обязательства «Торпедо» перед игроками, тренерами, администрацией. Многим из них в новой команде, которая будет называться «Торпедо Москва» или «Москва Торпедо», может не найтись места».

Вслед за этим председатель совета директоров московского «Торпедо» Владимир Алешин вдруг высказался в том плане, что объединение его команды с ФК «Москва» состояться могло, но теперь этот вопрос уже закрыт: «Оно могло произойти. Были проведены переговоры, даже название было предложено – «Москва Торпедо». Но Михаил Прохоров продал свои спортивные активы «Интерросу». И тема умерла сама собой».

В то же время он заявил, что не собирается расставаться с «Торпедо» даже в случае вылета команды во второй дивизион: «Мы не бросим «Торпедо» ни при каких обстоятельствах. У нас хорошая футбольная школа. Занимающиеся в ней мальчишки должны знать, что у них есть цель – попасть в команду, в которой до уровня топовых клубов выросли такие футболисты, как Зырянов, Семшов, Будылин, Мамаев. Будем работать, играть и думать над тем, как вернуть утраченные позиции».

На такое странное заявление в интервью Sportbox.ru Андрей Галайда ответил буквально следующее: «Мы не против объединения с «Торпедо». Такой бренд не должен кануть во втором дивизионе. В этом вопросе не все решаю я – клубы должны выполнить определенные обязательства. Хотя, с другой стороны, если «Торпедо» не удержится в первом дивизионе, у нас, на Восточной улице, должно прибавиться болельщиков. Могу сказать, что «Лужники» несколько препятствуют объединению».

«Несколько препятствует» – это мягко сказано. Владимир Алешин производит впечатление абсолютно неадекватного человека. Понятно, что он хочет продать бренд «Торпедо» (который, напомню, по существу, не покупал – взял за копейки) таким образом, чтобы вернуть большую часть своих 12-летних затрат на него. В принципе это обычная практика наших нынешних, с позволения сказать, бизнесменов. А какой при этом у них бывает значительный, умный вид, какую теоретическую базу они подводят под свои действия… Нет, чтобы прямо сказать: «Ребята, плевать я хотел на вас и ваше предприятие (будь то клуб с 70-летней историей или какое-нибудь издание, выпускаемое уже почти полвека). Мне важна личная выгода, и больше ничего. А вы для меня как тараканы, раздавить которых – одно удовольствие».

Так вышло и с «лужниковским» «Торпедо». После вылета команды во второй дивизион Алешин говорил много, но правды в его речах было очень мало. Пожалуй, лишь в одном он был искренен. Отвечая на вопросы болельщиков, он сказал: «Вы спрашиваете о моей основной ошибке… Может быть, в том, что в 1996-м мы подставили плечо, предложили помощь». Вот и все. Надеюсь, больше не нужно никаких объяснений. Владимир Владимирович Алешин самостоятельно «расписался» в своем истинном отношении к команде, ее истории, болельщикам и всему тому, что происходило с клубом с 1996 года. Выходит, «Лужники» так и не стали для «Торпедо» родным домом, а Владимир Алешин – отцом для футболистов. Таким, какими в свое время были прежние генеральные директора ЗИЛа – Иван Лихачев, Павел Дмитриевич Бородин, Валерий Сайкин.

И виновным он себя, конечно, тоже не признает…