• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Они были самой красивой парой… Необыкновенной – пожалуй, так будет точнее. Все-таки понятие красоты у всех разное, и даже когда Катя Гордеева и Сергей Гриньков выступали на любительском льду, выигрывали Олимпиады, чемпионаты мира и огромное количество прочих турниров, всегда находились такие, кто болел не за них, а за их соперников.

Но это – другое. Уникальность Гордеевой и Гринькова заключалась, пожалуй, не в умении побеждать. А в пронзительной искренности того, что они делали на льду всю свою совместную жизнь, оборвавшуюся 20 ноября 1995 года.

Последними словами Сергея, которые слышала только Катя, упавшая вместе с ним на лед катка в Лейк-Плэсиде с так и незаконченной поддержки, были: «Мне очень плохо…»

В Лейк-Плэсиде Гордеева и Гриньков готовились к традиционным гастролям в составе профессионального шоу «Stars on Ice» («Звезды на льду»), откуда в 1993-м они уходили в любительский спорт и куда вернулись спустя год, став чемпионами Олимпийских игр в Лиллехаммере.

Помню, меньше чем за год до тех Игр, во время очередного и, как всегда, очень кратковременного заезда фигуристов в Москву мы договорились встретиться, но на интервью приехал только Сергей: Катя осталась дома с маленькой Дашей. И все мои вопросы о возвращении в любительский спорт, о приближающихся Играх Гриньков неизменно уводил в сторону: снова и снова начинал рассказывать о жене.

Даже на мое сказанное мимоходом:

– Что же вы, живя в Америке, язык до сих пор не выучили? – совершенно серьезно заметил:

– У меня же Катюша замечательно по-английски говорит. А без нее я нигде не бываю. Выучить язык еще успею.

Друг для друга Сергей и Катя были всем. Маленький, обособленный от окружающих островок абсолютного счастья. Проблемы, заботы, неприятности – все это было внутри. А внешне – баловни судьбы: успех, слава, очаровательная дочка, дом – полная чаша, любовь… Кто же знал, что судьба потребует столь высокой платы? Как только Сергея не стало, трудно было не понять, что уже никогда не будет и той Кати, которая двадцать из своих двадцати четырех лет была рядом с ним. Потому что нельзя прорасти в человека всем своим существом и не умереть, если умер он.

«Нет счастья больше для спортивного журналиста, чем видеть победу друга и писать о ней. И нет горя горше, чем сердцем чувствовать приближение неудачи того, кто тебе дорог, и не иметь права отвести взгляд», – сказал как-то очень хороший журналист Станислав Токарев.

Сильнее всего цинизм профессии осознаешь только тогда, когда приходится в последний раз перебирать архив, откладывая в сторону снимки для некролога. Живые снимки. Вот первая Олимпиада в Калгари, вот вторая – в Лиллехаммере. Гордеева и Гриньков еще не чемпионы, Сергей сделал несколько ошибок в короткой программе («В какой-то момент я почувствовал, что от напряжения не стою на ногах и просто-напросто вцепился в Катюшу»). Но уже через день они снова были лучше всех: разве могли они подвести друг друга? Вот еще одна фотография: Сергей и Катя на ступеньках обтрепанного осенним ветром ЦСКА. Сгусток ослепительного счастья…

Тогда, после интервью, Сергей так торопился домой, что оставил у меня видеокассету, снятую собственноручно на катке в США. Его рукой на коробке было написано: «Катя и Даша. Stars on Ice». На пленке – самое дорогое, что у него было: жена и дочь. Когда же, возвращая кассету, я посетовала, что семейного снимка в нашем редакционном архиве до сих пор нет, пообещал: «Обязательно привезу и подарю». И тоже не успел.

Информационные агентства сообщили коротко: остановилось сердце. За несколько лет до этого так же неожиданно от остановки сердца умер замечательный прыгун в воду Давид Амбарцумян. А мы, тренировавшиеся с ним, только тогда вспомнили, как часто, стоя на вышке, Давид растирал ладонью левую сторону груди, словно старался прогнать засевшую где-то глубоко занозу. Он никогда не жаловался: у кого из спортсменов не болят мышцы, суставы?

Гринькова мучили боли в спине. Иногда до такой степени, что приходилось по ходу профессиональных гастролей отказываться от выступлений. Он и сам наверняка не знал, что за этой ставшей уже привычной болью может скрываться другая. И как только боль отпускала, он сам рвался на лед. Может быть, потому, что всю жизнь по-настоящему был счастлив именно в замкнутом пространстве катка. Где не было никого: только он и Катя.

Парадоксально, но за все время их выступлений, начиная с первого появления на серьезном международном льду в 1986-м в Копенгагене, где фигуристы завоевали свое первое европейское серебро, и заканчивая олимпийским Лиллехаммером, ни одному фотографу не пришло в голову снять Сергея отдельно от Кати или Катю от Сергея. Сделанные во время выступлений фотографии оставляли впечатление, что фигуристы непрерывно находятся в объятиях друг друга. За исключением разве что подкруток, во время которых Сергей выбрасывал Катю в воздух, она же накручивала невообразимой скорости пируэты, зная, что внизу ее обязательно встретят родные и надежные руки.

Снимок, на котором Сергей был изображен один, все-таки появился. Его передали из США, из архива агентства Associated press, но в аннотации было написано: «Сергей Гриньков. Часть фотографии, сделанной в Лиллехаммере 19 января 1994 года».

На той фотографии он, как всегда, был рядом с Катей. И никому не могло прийти в голову, что их дуэт всего через двадцать два месяца будет разрезан по живому.

Отпевали Гринькова в ЦСКА, прямо на льду. Священник – отец Николай, который крестил Катюшу Гордееву, венчал ее с Сергеем, еще через год крестил маленькую Дашеньку, – на этот раз выполнял печальную миссию. Я же вспоминала слова мамы Сергея – Анны Филипповны. На вопрос соседки, почему гроб по русскому обычаю не подвезли к дому, она печально произнесла: «Его дом – ЦСКА».

Действительно, большая часть жизни фигуриста прошла на этом катке. В ЦСКА его привели родители, там впервые – в восемь лет – он встретил четырехлетнюю Катю и, как вспоминают очевидцы, жутко сопротивлялся решению тренеров поставить их в пару несколько лет спустя. В 1984-м 13-летняя Гордеева и 17-летний Гриньков стали чемпионами мира среди юниоров. Линия жизни была выбрана.

Единственное, что постоянно доставляло хлопоты тренерам, – неуемный, шебутной характер будущего великого спортсмена, никогда не отличавшегося послушанием. В детском саду он как-то решил проверить, найдет ли сам дорогу домой. И ушел, никого не поставив в известность. Дома, уже поздним вечером, поставив на голову всю Москву, его и обнаружила мама – милиционер.

В школе начались проблемы другого порядка. Гриньковская фирменная улыбка доводила учителей до белого каления. Родителей вызывали на ковер: «Он над нами издевается, примите меры». Меры принимал сам Сергей: закрывшись в комнате, он часами перед зеркалом отрабатывал «серьезность», демонстрируя наиболее удачные творческие находки сестре и маме.

Со стороны казалось, что и спорт для него – не более чем игра.

– Сколько я помню Серегу, о нем всегда шла слава эдакого веселого удальца, – рассказывала олимпийская чемпионка Наталья Бестемьянова. – И в то же время не было спортсменов более удачливых, чем Гордеева и Гриньков. Они работали как фанаты, но никогда не кичились своими титулами. Нам, фигуристам, иногда свойственно, извините, выпендриваться, но Сергей с Катей всегда оставались самими собою. Ни одна их победа никогда не вызывала сомнений. Даже после ухода в профессиональный спорт они, по существу, остались единственными, кто не только не потерял в технике, но поднялся на совершенно новый качественный уровень.

На Ваганьковском кладбище к могиле было невозможно приблизиться: море людей, море цветов.

– Ты помнишь наш разговор в Бирмингеме? – спросил меня партнер Наташи Бестемьяновой Андрей Букин.

Тогда, во время чемпионата мира–1995, мы жили в одной гостинице и как-то втроем проговорили до утра о превратностях спортивной жизни. Сейчас Букин продолжал:

– Мы же вместе с Сергеем катались всего десять дней назад, в Олбани – на традиционной встрече олимпийских чемпионов. Шутили, что Серега с Катей отдуваются за все советское парное катание: Елена Валова и Олег Васильев уже не выступают вместе, Артур Дмитриев тренируется с новой партнершей, Людмила Белоусова и Олег Протопопов в очередной раз прислали отказ – не сошлись с организаторами в цене. Катя же с Сергеем представляли обе свои Олимпиады – в Калгари и Лиллехаммере. А ночью, прямо с катка, сели в автобус и поехали в Лейк-Плэсид, потому что в восемь утра у них там был заказан лед…

В день похорон утренним рейсом, чтобы им же улететь обратно в Америку, из Лейк-Плэсида в Москву приехали олимпийский чемпион Скотт Хэмилтон, бронзовый призер последних Игр Пол Уайли, руководство «IMG», из Хартфорда прилетели олимпийские чемпионы Виктор Петренко и Оксана Баюл, из Санкт-Петербурга на своей машине всю ночь гнал чемпион Игр в Альбервилле Артур Дмитриев. Случившееся не укладывалось в голове ни у кого.

– Он же никогда ни на что не жаловался, – все повторял и повторял Артур. – Никто из нас никогда не был в столь блестящей форме. Даже в профессиональном спорте, когда вся работа, по сути, сводится к репетициям на льду, Сергей продолжал бегать кроссы, отрабатывать элементы на земле. И всегда с улыбкой, с удовольствием, какой бы тяжелой ни была работа.

– Если бы мы только знали, что первый инфаркт у Сережи был накануне! – сокрушалась Марина Зуева, последний тренер Гордеевой и Гринькова. – Он пришел на каток как ни в чем не бывало. Единственное, что он поначалу слегка приволакивал левую ногу. Думали, что мешает травма спины. До этого Сергей проходил медицинское обследование в Москве, потом – в Америке, перед тем как получить страховой полис. Врачи сказали, что сердце увеличено, но – в пределах нормы. Что немножко повышено содержание холестерола – но тоже ничего угрожающего. Накануне я проходила специальные курсы первой помощи, и вдруг, когда Сережа начал падать на лед, я поняла, что именно об этих симптомах нам рассказывали врачи-кардиологи. Последнее, что помню, как бросилась на лед, крича: «Звоните 911!» Полторы минуты, через которые медицинская бригада была на катке, оказались для Сергея роковыми.

«…Мама, пиши мне длинные-длинные письма, – напоминал Гриньков перед каждым своим отъездом в Америку. – И Наташка пусть пишет». Домой звонил редко: разве что напомнить про письма, если случалась оказия для их передачи. Или устроить допрос старшей сестре Наташе: «Мамка там как? Одевается хорошо? Смотрите, чтобы все у вас в порядке было…» Кому как не ему было заботиться после скоропостижной – от инфаркта – смерти отца о своих женщинах?

«Он излучает вокруг себя доброту, – писала о Гринькове английская журналистка, тридцать лет пишущая о фигурном катании, Сандра Стивенсон. – В этом виде спорта такое практическине встречается: слишком концентрируются спортсмены на своем. Эта светлая аура действовала как магнит на всех, кто хоть однажды разговаривал с Сергеем».

Когда известие о смерти Гринькова пришло в Симсбери, где последний год жили и тренировались фигуристы, с владелицей русского ресторанчика «Бабушка» случилась истерика. У нее Сергей с Катей обедали лишь однажды.

В 1991 году, когда Гриньков с травмой плеча (из-за которой они с Катей и приняли окончательное решение оставить любительский спорт) оказался на операционном столе в отделении спортивной и балетной травмы ЦИТО, в него столь же стремительно влюбился весь медицинский персонал. Палата же от постоянного нашествия посетителей превратилась в проходной двор.

– Когда я впервые увидел его суставы, то понял, что Сергей никогда не щадил себя и всегда тренировался на пределе, – говорил лечащий врач Гринькова хирург Сергей Архипов. – Впрочем, такой же была и Катя. Она лежала в ЦИТО трижды: от сумасшедших нагрузок у нее периодически расслаивались косточки стопы. Но об этом мало кто знал.

«Он был великим артистом и умер как великий артист – на сцене», – сказал о Гринькове Букин.

Гриньков не был артистом. Он просто жил на льду. При всей открытости Сергея никто на самом деле не знал, что творится в его душе. Знала Катя. Нам же оставалось только следить за их диалогом в рамке катка.

…Последней программой Гордеевой и Гринькова, с которой они выступали в Олбани, был «Реквием» Моцарта…

С тех пор как после смерти Сергея Гринькова Катя начала выступать в соревнованиях фигуристов-профессионалов как одиночница, мы несколько раз разговаривали по телефону. В 1996-м я приехала в американский Олбани, где проходил один из турниров фигуристов-профессионалов, но при встрече, когда я уже потянулась за диктофоном, Гордеева вдруг, как мне показалось, с ужасом и какой-то неприязнью во взгляде скорее выдохнула, чем сказала:

– Не надо, прошу вас, давайте поговорим попозже.

Подойти второй раз с просьбой об интервью я так и не рискнула – просто наблюдала за Гордеевой со стороны. А в конце декабря того же года, в Инсбруке, во время профессионального чемпионата мира, который в порядке исключения было решено провести в два этапа – в Америке и Европе, – снова увидела выражение затравленности в Катиных глазах, когда ее менеджер Дебби Нэш подошла со списком запланированных интервью.

– Наверное, вы должны ненавидеть журналистов, – вполголоса произнесла я. И лед вдруг растаял.

– Я безумно устала, – выдохнула Катя. – Интервью продолжаются без перерыва, по нескольку в день. Вопросы одни и те же… Иногда начинает казаться, что я теряю ощущение реальности, – что-то говорю, не понимая, чего от меня хотят. После того как в Америке вышла моя книга,[2] я страшно жалела о том, что согласилась на предложение Свифта ее написать. Но в тот момент, сразу после смерти Сергея, я была в таком жутком состоянии, что мне необходимо было выговориться.

Свифт почти не задавал вопросов. Он приходил каждый день, включал диктофон, и я говорила часами. А сейчас не могу все это читать. Мне кажется, книга получилась слишком личной, слишком откровенной. Боюсь, что многие просто не поймут такой откровенности. С другой стороны, я встречалась с людьми, которые искренне благодарили меня за то, что я это сделала. В США уже готовится второй тираж – первый был немногим более ста тысяч. Издать книгу хотят японцы – уже заключен контракт. В России… Я бы не хотела, чтобы она вышла в России: боюсь, что перевод будет неточным. К тому же я говорила со Свифтом по-английски, очень простыми фразами, и многое из того, о чем он написал, интересно американцам, но вряд ли будет интересно у нас…

Экземпляр книжки, подаренный мне Катей, я читала всю ночь. А в последней главе – о годе жизни без Сергея – нашла ответы на те вопросы, которые хотела задать, но, наверное, никогда бы не решилась.

…В нашей с Сергеем московской квартире я провела после похорон всего одну ночь. Больше я не могла там оставаться – слишком много воспоминаний связано с этим местом. Думать об этом невыносимо, и это чувство сохранилось до сих пор. Наш с Сережей тренер – Марина Зуева – буквально по минутам расписала мое время, чтобы хоть как-то меня отвлечь. Я ходила в музеи, на выставки, на концерты, плохо соображая, что происходит вокруг. Было ощущение дикой пустоты, которое медленно убивало. Каждое утро я ловила себя на мысли, что хотела бы уснуть и не просыпаться больше никогда. О фигурном катании я не думала. Мама полностью взяла на себя все хлопоты о Даше и как-то сказала, что мне, наверное, стоит забыть о спорте. Во всяком случае, тех денег, что у нас были, вполне хватало лет на десять нормальной жизни.

Меня пытался успокоить и Джей – наш с Сергеем менеджер: мол, финансовая сторона – его проблема. В США уже был создан мемориальный фонд, на который начали поступать деньги. Это само по себе было очень трогательно: мне никогда не приходило в голову, что наша с Дашей судьба окажется настолько небезразлична самым разным людям в Америке. Но жить все равно не хотелось.

Первой этого состояния не выдержала моя мама. В один из дней она довольно резко сказала, что дочери нужна здоровая и сильная мать. Вопреки всему. И я вдруг очень четко поняла, что вернуть меня к жизни может только фигурное катание. Потому что по большому счету всю мою предыдущую жизнь можно было разделить на две части: Сережа и спорт, которым я начала заниматься в четыре года. Потерю и того и другого я бы просто не пережила. Тогда из Москвы я и позвонила в Симсбери Виктору Петренко и попросила прислать мне мои коньки. Он как-то сразу все понял, сказал, что я молодец, и в середине декабря – почти через месяц после Сережиной смерти – я пришла в ЦСКА.

…Я боялась даже думать о том, что когда-нибудь мне придется выступать одной. В то же время я совершенно четко решила, что второго партнера у меня не будет. Предложения были. Но мне казалось, что я физически не смогу ни к кому прикоснуться, позволить взять себя за руку на льду. К тому же я не могла отделаться от мысли, что мои выступления даже в одиночестве будут в какой-то степени предательством по отношению к Сергею. По крайней мере, пока продолжается траур.

Эти мысли были настолько непереносимы, что я инстинктивно пошла в церковь к отцу Николаю, который крестил меня, венчал нас с Сергеем, крестил Дашу, когда она родилась, потом отпевал Сергея… Он выслушал меня и очень просто сказал: «Не бойся быть счастливой в своей будущей жизни. Катайся. А если случится, что ты встретишь близкого тебе человека, приведи его в церковь, и я благословлю ваш союз».

Эти слова меня успокоили, но я, как выяснилось, и понятия не имела, насколько наивными были мои представления о жизни и со сколькими сложностями мне придется столкнуться впервые. Помню, когда я уже начала тренироваться в ЦСКА, мне предложили встретиться с одним бизнесменом, который, как объяснили, спонсирует несколько детских фондов и хотел бы дать мне денег для Даши. Эта встреча состоялась, но когда дома я открыла конверт с деньгами, то пришла в ужас от того, насколько велика была сумма. Естественно, я позвонила поблагодарить, потом мы встретились еще раз – он пригласил меня пообедать, говорил о том, что много лет следил за нашей с Сергеем карьерой, потом стал рассказывать о своих родственниках в Париже, о капиталовложениях, которые у него были во Франции, Америке, Германии, и вдруг спросил, какую машину я хотела бы иметь.

Я восприняла вопрос как шутку и не задумываясь сказала: «Ягуар». А через несколько дней он вновь позвонил и абсолютно серьезно сказал, что нашел подходящую модель и готов купить ее для меня. Вот тут-то я поняла, что ввязываюсь во что-то страшное. Естественно, я отшутилась, но последовал еще один звонок. На этот раз с предложением купить для меня большую квартиру.

Я была в шоке. Попыталась вернуть деньги, но он не взял, заметив, что давал их не мне, а Даше. Были и другие звонки, от других людей. Телефон трезвонил без перерыва, и совершенно незнакомые люди без конца говорили, что мне нужна именно их поддержка. Чувствовала при этом я себя ужасно. Мне казалось жестокой даже мама, которая совершенно правильно заметила, что пора учиться жить и принимать решения самостоятельно. Но в России для меня уже все было чужим и страшным. И я решила вернуться в Америку. Вместе с Дашей.

Я много думала о том, почему Бог дал мне Сергея и так быстро забрал его к Себе. Может быть, чтобы в полной мере дать мне почувствовать, как тяжела жизнь, когда остаешься с ней один на один? Или то, как может болеть сердце? На похоронах и после многие говорили мне, что не могут поверить в то, что Сережи больше нет. У меня было обратное чувство. Я приняла его смерть всем своим существом. Может быть потому, что все произошло на моих глазах. Когда он умирал, у меня было ощущение, что он проходит сквозь меня, оставляя абсолютную пустоту. И что это – навсегда…

В cледующий раз мы встретились с Гордеевой через год – в конце октября 1997-го. В Сан-Хосе на первый в сезоне старт съехались сильнейшие профессиональные фигуристы, и в первый же вечер я оказалась с Катей за столиком фешенебельного ресторана не менее фешенебельной гостиницы «Фэйрмонт».

– Не хочу ничего есть, очень устала. Давайте… Давайте закажем пирожных! Я так их люблю!

В Калифорнию Катя прилетела из дома – городка Симсбери, что на восточном побережье США, – вместе с олимпийским чемпионом Альбервилля Виктором Петренко и его тренером по работе и тещей по жизни Галиной Змиевской. В субботу Гордеевой предстояло выступать, а в воскресенье утром возвращаться в Симсбери, чтобы еще через три дня отправиться в Лас-Вегас на очередной турнир, о чем мне любезно сообщила менеджер Кати Дебби Нэш. В моем распоряжении было чуть больше суток. Именно поэтому, нарушая все неписаные законы, главный из которых – не трогать спортсмена до старта, – я подошла к фигуристке в пятницу утром, на дико промерзшем тренировочном катке.

– Поужинаем вместе? Вам же так или иначе надо будет где-то поужинать. Заодно и поговорим.

– Хорошо, – легко согласилась Катя. – Только я еще не знаю, когда освобожусь. Сразу после тренировки мне придется ехать в гостиницу за соревновательными платьями, потом – на главный каток прокатывать программы: осветителям надо проверить свет «на костюмах», а звукооператорам – музыку.

Освободилась Гордеева лишь около семи часов: во дворце хоккейной арены, отданной на день фигуристам, шла обычная постановочная неразбериха и суета. В ресторане она мужественно боролась со сном.

– Извините. Но у нас в Симсбери сейчас уже ночь.

– Много до декабря турниров?

– Мне жаловаться грех. Приглашают часто. В конце декабря начнется тур «IMG», там выступления практически каждый вечер. Небольшой перерыв будет лишь во время Олимпийских игр в Нагано – я приеду на несколько дней комментировать соревнования пар для одного из американских каналов. Потом снова тур. И кстати, должна извиниться. Когда вы мне звонили в сентябре, на нашем катке как раз шли постановки и репетиции и я с десяти до десяти была занята. Поэтому и не получалось поговорить по телефону.

– Я, честно говоря, надеялась, что удастся хоть ненадолго вытащить вас в Москву.

– Я бы с удовольствием приехала и надолго, если бы могла. Но теперь уже вряд ли выберусь раньше мая.

Катя замолчала, чуть покачивая в пальцах бокал с вином. Говорить о предстоящих соревнованиях не хотелось. Еще меньше хотелось уподобляться автору большого материала о Гордеевой в сентябрьском номере журнала «Good Housekeeping», но именно эта статья (ее я успела прочитать в самолете) постоянно лезла в голову.

Статья была предельно откровенной. На трех журнальных разворотах уместились два года жизни фигуристки. Вопросы из готового текста интервью были предусмотрительно убраны. Остался монолог, рвущий душу читателя на куски. Что же оставалось говорить о душе самой Кати?

Для того чтобы продать весь тираж книги «Мой Сергей», «IMG», с которой у Гордеевой заключен многолетний контракт, организовала специальный тур по стране, во время которого Катя должна была встречаться с людьми, рассказывать о своей жизни и давать автографы всем желающим. Книга разошлась мгновенно. А следом на прилавках появилось второе издание – карманного формата. Издатели рассчитали четко: те, кто не смог приобрести бестселлер в суперобложке с прекрасными иллюстрациями за двадцать долларов, наверняка сделают это за восемь.

Через несколько месяцев после того, как в России сразу несколько журналов перепечатали выдержки из различных глав Катиной исповеди, мне позвонил человек, знавший Катю и Сергея: «Как она могла? Зачем!!! Неужели не понимает, что ее горе в большинстве случаев вызывает у людей лишь досужее любопытствo?»

Как было объяснить, что в Америке все происходит совершенно по другим, нежели в России, законам?

Американцы всегда были убеждены: все, что происходит на их территории, – самое лучшее и единственно заслуживающее внимания. Поэтому все профессиональные соревнования, будь то в гимнастике, фигурном катании или роликовых коньках, неизменно получают статус чемпионатов мира и соответственную рекламу.

Первый поток русских (точнее, советских) спортивных эмигрантов шалел от свалившегося внимания и денег. «Почему вы едете в Америку?» – спрашивала я всех, кого приходилось встречать за океаном. «Потому что здесь за спорт платят столько, сколько не заплатят больше нигде», – следовал стандартный ответ.

В 1996-м в Инсбруке, сидя в ресторанчике с Гордеевой, ее тренером Мариной Зуевой и Дебби Нэш после того, как Катя заняла второе место в последнем из мировых профессиональных чемпионатов, я вновь завела разговор на ту же тему. Беседа, из уважения к Дебби, шла на английском, но в какой-то момент Катя вдруг перешла на русский:

– Да не могу я перестать кататься, понимаете? Здесь никто добровольно не уходит со льда. Потому что деньги – десятки тысяч долларов – падают в руки сами. Даже если ты не выигрываешь, получаешь гонорары за приезд, за выход на лед, за показательные выступления, за рекламу, за телевизионные съемки. Отказаться от всего этого просто так, без причины, – сумасшествие. Да и с причиной – трудно. Думаете, случайно у большинства профессиональных фигуристок нет детей?

На эту тему я как-то говорила с другой олимпийской чемпионкой – Мариной Климовой. Победа Климовой и Сергея Пономаренко на Играх в Альбервилле (в которую к тому же не верил ни один человек в мире, кроме самих фигуристов и их тогдашнего тренера – Татьяны Тарасовой) подняла цену дуэта на профессиональном рынке до заоблачных высот. Климовой и Пономаренко принадлежит своеобразный рекорд – более десяти лет они выступали в самом знаменитом из ежегодных показательных шоу – «Туре Коллинза», где за один выход на лед (а их в «Туре» бывает до 70) звездам платят более пяти тысяч долларов. Сумму гонорара всегда держат в строжайшем секрете, но, говорят, чемпионке Игр-1992 Кристи Ямагучи Коллинз платил девять тысяч. Чуть меньше – чемпионке Игр-1994 Оксане Баюл в год ее триумфа.

– Я больше всего хочу хотя бы временно уйти со льда и родить ребенка, – говорила мне Марина. – Но как только до Коллинза доходят слухи о наших планах, он немедленно увеличивает сумму контракта. И мы… мы решаем отложить уход еще на годик.

Гордеева и Гриньков впервые выиграли чемпионат мира среди профессионалов в 1991-м. Тут же подписали контракт с «IMG» и «Stars on Ice». В начале сентября 1992-го родилась Даша, а в конце месяца Катя уже работала в гимнастическом зале – готовилась к очередному показательному турне. Собственно, рождение дочери и стало точкой отсчета по-настоящему американской жизни Кати и Сергея.

Несмотря на миниатюрность и хрупкость Гордеевой, все, кому так или иначе приходилось сталкиваться с фигуристами, неизменно обращали внимание на то, что главной в дуэте была, пожалуй, она.

– Я только сейчас поняла, что была за Сергеем как за каменной стеной, – сказала Катя уже после того, как мужа не стало.

Это тоже было правдой. Но именно это делало Катю сильной. Еще в любительском прошлом был случай, когда на соревнованиях в Италии Гриньков от излишнего волнения споткнулся в середине программы, Катя, как бы невзначай, тут же подставила мужу плечо, в буквальном смысле удержав его на ногах. На следующий день восхищению газет не было предела: «Мольто спортиво!!!» – что на итальянском спортивном языке означает высшую степень похвалы.

В Америке на Гордееву свалились все рабочие и бытовые хлопоты.

– Если бы Сергей знал язык, наверное, мне не приходилось бы решать такое количество проблем, – говорила Катя. И решала все проблемы самостоятельно. Вплоть до переговоров с агентами о том, чтобы после рождения Даши «IMG» увеличила сумму их с Сергеем контракта. Пожалуй, тогда, в конце 1992-го, фигуристам впервые дали понять, что они в Америке, несмотря на все свои заслуги, – лишь винтики гигантской шоу-машины.

– Мне было страшно неудобно заводить разговор о деньгах, – вспоминала Гордеева. – Но выхода не было. Помню, я сказала что-то вроде: «Как вы думаете, у нас могла бы появиться возможность получать в следующем сезоне немножко больше? Все-таки у нас теперь ребенок». Джей[3] внимательно выслушал и сказал, что понимает наши трудности, но что и мы должны понять: у «IMG» довольно большой выбор фигуристов. И выразил надежду, что наш контракт все-таки нас устроит.

После победы фигуристов на Играх в Лиллехаммере у Кати и Сергея не было отбоя от коммерческих предложений. В отличие от всех прочих профессионалов, временно вернувшихся в любительский спорт прежде всего затем, чтобы приподнять свою угасающую рыночную стоимость, и, за редким исключением, успеха на Олимпиаде не добившихся, Гордеева и Гриньков ехали побеждать и вернулись чемпионами. А значит, могли диктовать свои условия кому бы то ни было. В том числе и «IMG». Так продолжалось почти два года.

А 27 февраля 1996 года на прощальном выступлении звезд профи, посвященном памяти Гринькова, Катя впервые в жизни вышла на лед полностью заполненного катка в Хартфорде одна.

– Вы не трогайте ее до соревнований, пожалуйста, – попросила меня в Сан-Хосе Галина Змиевская. Голос «железной леди» фигурного катания звучал умоляюще. – Она совсем слабенькая. Тренироваться готова день и ночь, но не хватает сил. Поэтому и нервничает ужасно, хотя сама никогда в этом не признается.

На льду шла очередная тренировка, Катя раз за разом заходила на тройной прыжок и раз за разом его срывала. Я беспрекословно убрала в сумку фотоаппарат и диктофон, а Змиевская продолжала:

– Посмотрите, как она скользит! Помните, сколько было разговоров о том, будет ли Гордеева снова кататься в паре? А где взять партнера? Так, как катается Катюша, сейчас кататься почти никто и не умеет. Для нее нет партнера. Понимаете? Нет!!!

Найти Гордеевой партнера после того, как Сергея не стало, пытались многие. Пытались заочно прикинуть, что получится, если поставить с ней в пару олимпийского чемпиона Альбервилля в парном катании Артура Дмитриева – одного из ближайших друзей Сергея. Партнерша Дмитриева – Наталья Мишкутенок – тогда решила уйти из спорта. И в конце концов он встал в пару с совсем юной Оксаной Казаковой.

О возможном сотрудничестве Дмитриева с Гордеевой я как-то спросила тренера питерской пары Тамару Москвину.

– Такая идея действительно была, – подтвердила Москвина. – Но Артур отказался. Сказал, что не хочет прыгать в золотую лодку…

«Появление Гордеевой в стане женского профессионального катания отныне будет создавать проблемы всем сильнейшим», – написала я в 1996-м, когда Катя на одном из своих первых профессиональных турниров стала второй, пропустив вперед Ямагучи, но опередив двукратную олимпийскую чемпионку Катарину Витт и экс-чемпионку мира Юку Сато.

В Сан-Хосе я поняла другое. Нет, Гордеева не стала кататься хуже. Просто почему-то мне показалось, что спорт, в котором для Кати конечной целью всегда была только победа, стал для нее гонкой на выживание.

– Мне очень нравится кататься, – сказала она за тем, предсоревновательным ужином. – Пока я даже не допускаю мысли, что когда-нибудь придется уходить со льда. Сейчас это вся моя жизнь.

– Катя – стопроцентная американка, – убеждала меня там же, в Сан-Хосе, Дебби Нэш. – В Россию? Вы думаете, ей будет хорошо в России? У нас все так любят и ее, и Дашу!

Вряд ли Дебби понимала, что Гордеева вовсе не выбирала себе эту жизнь. Просто другой на тот момент не было. И не предполагалось, что будет. Она и сама прекрасно понимала, что приглашения, от которых, благодаря предельно продуманной работе менеджеров, нет отбоя, могут закончиться – стоит хоть однажды выпасть из обоймы. А выпадать нельзя, потому что на плечах семья. Мама, постоянно опекающая Дашу, пенсионер-отец, живущий вместе с ними в Симсбери, младшая сестра Мария – в Москве. Там же – сестра Сергея, племянница Светлана, которой Сергей успел пообещать, что, закончив школу, она поедет учиться в США. Выполнить данное мужем обещание Катя автоматически посчитала своим долгом.

Та поездка оставила у меня тяжелый осадок. Причина не имела никакого отношения к фигурному катанию и о ней не знал почти никто, в том числе и сама Гордеева. Один из состоятельных московских бизнесменов задался целью во что бы то ни стало заполучить Катю в жены. Познакомить их и по возможности поспособствовать сближению меня попросил человек, отказать которому по ряду причин я совершенно не могла. Постаралась объяснить, что идея заведомо обречена на провал. Что ни в какую Россию Катя не поедет ни за какие деньги и посулы. Потому что никогда не решится поменять всю свою жизнь и пожертвовать близкими ради собственного благополучия.

Однако аргументы не были приняты во внимание. «Он хочет! И платит за все. В том числе – за твою поездку, которая нужна редакции. Так что это не обсуждается» – было сказано мне.

Неделя в Сан-Хосе превратилась для меня в кошмар. Я искренне сочувствовала потерявшему голову, немолодому уже человеку. Чтобы скрыть седеющие виски, он покрасил волосы, превратившись в рыжеватого блондина. Познакомившись на катке с Катей, пригласил ее разделить с ним завтрак. Доставленные в номер яства, одолеть которые в силу их количества было бы не по плечу и десятку человек, пришлось отослать обратно на кухню: Гордеева не пришла. Та же участь постигла заказанный деликатесный ужин. Цветочная служба отеля охапками доставляла в апартаменты Гордеевой роскошные букеты, она благодарила за них – при встречах на катке, но почти сразу выставляла цветы в коридор: тяжелый запах королевских лилий вызывал головную боль.

Когда до нашего отъезда в Москву осталась ночь, поклонник не выдержал. Позвонил мне в третьем часу ночи:

– Зайди. Должен же кто-то хотя бы попробовать всю эту чертову еду…

Стол в номере люкс был накрыт, как на свадьбу. Но, едва взяв в руки вилку и нож, бизнесмен с грохотом швырнул их на тарелку.

– Она – малолетняя идиотка! Зачем ей нужно это фигурное катание? Что она видела в этой жизни? Я был готов сделать ради нее все. Все, что она захочет. А вместо этого сижу и унижаюсь, как последний дурак. Бред! Ради чего?..

Я пыталась говорить какие-то слова – о том, что такова жизнь и что у Гордеевой есть куча всяческих обязательств, в том числе – перед боссами ледового шоу-бизнеса, согласно которым она обязана не только нормально тренироваться и выступать, но и присутствовать после соревнований на торжественных приемах. Что этот выматывающий график никак не подразумевает общения со свалившимся на голову совершенно посторонним, пусть даже и очень богатым человеком. Искренняя жалость к уязвленному до последнего предела в своем мужском самолюбии собеседнику одновременно сочеталась со столь же искренней жалостью к Кате. Огромное, подогретое бесконечными публикациями количество поклонников было, как казалось мне, совершенно не способно понять фигуристку и… оставить в покое. Дать право на собственный выбор и собственную жизнь.

В следующий раз мы увиделись спустя шесть лет – на любительском чемпионате мира–2003 в Вашингтоне. Гордеева прилетела туда вместе с новым мужем, олимпийским чемпионом Нагано Ильей Куликом, на пару дней – посмотреть соревнования. Выглядела уставшей и, как мне показалось, слегка настороженной. Словно не очень привыкла появляться на столь широкой публике в новой для себя и крайне непривычной для окружающих роли счастливой супруги знаменитого в недавнем прошлом фигуриста.

Впрочем, это было объяснимо. Слишком много лет обывательская Америка как бы отказывала Гордеевой в праве на нормальное женское счастье. Драматичная судьба фигуристки виделась многим – и прежде всего тем, кто определял профессиональную карьеру Кати в США, – весьма соблазнительным, как ни цинично это звучит, товаром. Эксплуатация которого привела к тому, что официальное появление рядом с Гордеевой мужчины вызвало неосознанный, а иногда и нескрываемый протест поклонников: «Как она могла? Зачем?»

Возможно, это происходило и потому, что любовь публики, в избытке окружавшая Сергея и Катю в годы выступлений, а после смерти Гринькова – Катю и Дашу, оказалась чересчур собственнической. И когда рядом с Гордеевой появился Кулик, на него и на Катю обрушилась волна массовой ревности. Даже в среде фигуристов невозможно было не ощущать порой вполне уловимые нотки осуждения.

Говорили тогда многое. В частности, то, что именно из-за романа с Гордеевой хозяева «Stars on Ice» – самого престижного американского ледового шоу, где выступала и Катя, – не стали продлевать с Куликом контракт. Что необдуманное поведение самой фигуристки, не пожелавшей скрывать свою любовь от окружающих, вполне может стоить ей дальнейшей карьеры – так уж устроен шоу-бизнес: спрос на страдания звезд всегда выше, чем на их благополучие.

Известие о том, что Катя перебралась с восточного побережья страны – своего рода центра американского фигурного катания – в Калифорнию и ждет второго ребенка, я восприняла как окончательный уход фигуристки со льда. Недаром она говорила в Инсбруке, что система профессионального спорта в США предоставляет вовлеченным в нее людям не так много простора для собственных решений. Делает почти невозможными попытки планировать и строить личную жизнь. Слишком плотен график гастролей и слишком большие деньги там на кону.

Однако после рождения дочери Лизы Катя снова вернулась на лед. А в конце 2003-го впервые приехала выступать в Россию. По приглашению Артура Дмитриева – участвовать в его ледовом шоу в Санкт-Петербурге.

– После того как в девяносто втором я родила Дашу и вернулась в спорт, стала совершенно нормально относиться к самому факту продолжения карьеры после родов, – рассказывала мне Катя, когда в первый же день после ее приезда мы оказались рядом в автобусе по дороге на каток. – Меня до сих пор удивляет бытующее мнение, что если у женщины есть ребенок, то ей уже не стоит строить больших планов в отношении себя. Все зависит от того, что ты сама хочешь. Если есть желание найти время продолжать кататься, плавать, бегать или заниматься чем-то еще – ничего сверхъестественного и тем более ненормального в этом нет. Проще всего сослаться на то, что нет времени, и этим объяснять собственную инертность.

Больших планов в отношении карьеры после рождения Лизы я, естественно, не строила, мне не нужно было спешить, чтобы успеть в какой-то тур, на какие-то выступления. Я люблю кататься, мне нравится чувствовать себя в кондиции, поэтому я просто получала удовольствие от того, что прихожу в нормальное тренированное состояние. Это действительно удовольствие – делать что-то не потому, что кому-то должна, а потому, что хочется.

Восстанавливаться пришлось, правда, чуть дольше, чем после появления Даши. Все-таки тогда я была на десять лет моложе. К тому же нас с Сергеем поджимали сроки, да и нагрузки были совсем иными. Из-за того, что мы собирались серьезно готовиться к Олимпийским играм в Лиллехаммере, Дашу пришлось довольно рано перевести на искусственное кормление. Лизу я восемь месяцев кормила сама – и была счастлива, что у меня есть возможность заниматься ребенком столько, сколько нужно. Дочка родилась в середине июня, а уже через три месяца – в середине сентября – я стала появляться на катке.

Не думаю, что менеджеры в «IMG» пришли в восторг. Скорее были слегка озадачены, когда я сообщила, что жду ребенка и не смогу выступать в туре «Stars on Ice», как это планировалось. С другой стороны, больших проблем не возникло. По крайней мере я о них не знаю. Мы обсудили возможность моего возвращения на лед после родов, вплоть до того, что я смогу вернуться в тур. Но не захотела сама: гастроли «Stars on Ice» длятся пять месяцев в году, я же не представляла, как оставлю детей на столь долгий срок. Поэтому для меня нашли такую возможность будущих выступлений, чтобы уезжать из дома на два-три дня и возвращаться обратно…

Переезд Гордеевой в Калифорнию в 2001-м, где у Кулика к тому времени имелся собственный дом, был похож на попытку убежать из прежней жизни – в новую. Убежать от воспоминаний и обязательств. Попытаться быть просто счастливой женщиной, а не торговым брендом. «Это ненадолго, – убеждали меня многие фигуристы. – Кулик слишком эгоистичен и себялюбив. К тому же, встречаясь с Катей, вовсе не горит желанием на ней жениться…»

Со стороны казалось, что это действительно так. Самый последний из профессиональных чемпионатов мира – в 2001-м, на который в числе участников был приглашен Илья, совпал с периодом его серьезного конфликта с Катей, уже ожидающей их общего ребенка. Мы договорились тогда об интервью, и на протяжении разговора я всем своим существом чувствовала настороженность собеседника и его готовность дать немедленный отпор, если разговор вдруг хотя бы слегка повернет в сторону личной жизни, которую тогда обсуждали все кому не лень как в США, так и в России. Я все-таки спросила. Не напрямую, а как бы невзначай, уже выключив диктофон:

– Илюш, я могу через тебя передать Кате…

– Нет! – не дожидаясь окончания фразы, отрезал он.

А спустя пару лет я случайно увидела снимок, где абсолютно счастливые Гордеева и Кулик обнимали двух очаровательных девчонок. По лицу Ильи читалось: «Это – мое!»

– Почти сразу после рождения Лизы мы решили, что нужно возвращаться на восточное побережье, – рассказывала в Санкт-Петербурге Катя. – Мне очень нравилось в Калифорнии. Но постоянно не хватало общения. Особенно когда Илья уезжал на гастроли. Еще одной сложностью была постоянная проблема льда. Мы не всегда имели возможность приходить на каток в удобное для себя время. Да и кататься большей частью приходилось с кем-то еще. Утомляли и расстояния. На западном побережье США они ощутимо больше, чем на восточном. Вот мы и подумали, что переезд будет удобен во всех отношениях.

Сейчас жизнь полностью наладилась: утром я провожаю Дашу в школу и еду на каток. Затем возвращаюсь домой, меняю Илюшу, он уезжает на тренировку, а мы с Лизой отправляемся забирать Дашу из школы. Ну и, конечно, сильно облегчает жизнь то, что мои родители под боком – всегда могут подстраховать, если нужно. Часто к нам приезжают родители Илюши, хотя в отличие от моих и не живут в Америке постоянно.

– Трудно быть хозяйкой такого большого дома?

– Никогда не задумывалась. Мне нравится. Большая и дружная семья – это счастье, которого многие лишены. Я очень рада, что жизнь сложилась таким образом. Хотя иногда думаю, что было бы лучше, если бы разница в возрасте между Дашей и Лизой была не столь велика. С одной стороны, это хорошо – Даша очень помогает мне с младшей дочуркой. С другой, хотелось бы, чтобы у Лизы были брат или сестра близкого с ней возраста.

– Так что мешает завести еще одного ребенка?

– Знать бы точно, что мальчик родится, я бы, наверное, и не колебалась. Посмотрим… со временем.

На раскатке, которую все приглашенные звезды предпочитали называть более привычным для себя английским словом rehearsal, я поинтересовалась у Тамары Москвиной (она вместе с Дмитриевым принимала самое непосредственное участие в организации шоу в Питере), почему Гордеева приглашена одна, без мужа.

– Не так просто собрать в шоу всех, кого хочется, – слегка уклончиво ответила тренер. – Даже в Америке. Олимпийские чемпионы – они, знаете ли, дорогие…

Пока звезды честно отрабатывали гонорар (репетиция в день спектакля длилась с 11 утра до 6 вечера с часовым перерывом на обед), я вспоминала продолжение разговора с Гордеевой.

– В связи с чем Кулик ушел из «Stars on Ice»?

– Он не сам ушел. Просто закончился контракт. Примерно тогда же, после своей победы в Солт-Лейк-Сити, в труппу был приглашен Леша Ягудин, и хозяевам, по всей видимости, было просто невыгодно с финансовой точки зрения держать в составе двух русских олимпийских чемпионов в одном виде программы. По этой же причине, знаю, в «Stars on Ice» перестала выступать Тара Липински. Это в России возможна ситуация, когда люди готовы выступить как бы за компанию, а там подобное исключено в принципе.

– Я слышала, Илья занимается и тренерской работой?

– В Лос-Анджелесе он в основном возился с Дашей. Летом, когда свободного времени оказывалось побольше, помогал другим фигуристам. Ему нравится тренировать – это видно сразу. И самое главное – знает, как научить. Во всяком случае, мне он в свое время сильно помог с прыжками. Он вообще молодец. Свои программы всегда ставит себе сам.

– Об открытии собственной школы в США вы не подумывали?

– Это не так просто. Не придешь же на каток с объявлением. Нужно заключить определенный контракт, договориться с массой людей. Часто бывает, что сам каток принадлежит одному человеку или группе владельцев. Менеджером при этом может быть кто угодно, и совершенно не значит, что он имеет какое-то отношение к фигурному катанию или хотя бы интересуется им. И все напрямую связано с финансовыми соображениями. Если выясняется, что выгоднее отдавать лед хоккейным группам, никакого фигурного катания на катке не будет в принципе.

Я не знаю ни одного человека, которому удалось бы создать в США именно школу. Не случайно даже такой выдающийся тренер, как Тамара Николаевна Москвина, не смогла этого сделать. В какой-то степени повезло Галине Змиевской – она много лет работает на катке, построенном не то чтобы лично под нее или Оксану Баюл, но под большим влиянием начинавшегося бума фигурного катания в США в 1994-м. Фигуристы до сих пор едут к Змиевской со всей страны, но даже это не означает, что каток в Симсбери – это ее школа.

Есть и другая проблема. У нас в свое время была целая система подготовки, которая начиналась с детских групп. В Америке слово «группа» само по себе пугает родителей. Они видят гораздо больше смысла в том, чтобы прийти к конкретному тренеру и заплатить ему за индивидуальное занятие. И свято уверены при этом, что за сорок пять минут ребенка можно чему-то всерьез научить.

Своя школа подразумевает в какой-то степени навязывание людям своих идей, методик, требований, взглядов. Мы совершенно иначе относимся к самому понятию «тренер». Мне, например, стыдно брать деньги с человека, я прекрасно понимаю, что за один урок ничему его не научу. А не брать нельзя – иначе создашь массу проблем другим тренерам. Конечно, рано или поздно нам с Ильей придется зарабатывать деньги уроками, но я пока плохо представляю, как это будет выглядеть.

– Как часто вы бываете в России?

– Приезжаю каждый год – летом. Ялюблю приезжать. Ужасно приятно, что до сих пор узнают на улицах. Не уверена, что смогла бы жить в России постоянно, – все-таки слишком большая часть жизни уже связана с Америкой, но Москва для меня всегда будет совершенно особенным городом. Прилетаю в Шереметьево – и как в домашние тапочки влезла.

– А когда на соревнованиях смотрите со стороны на парное катание, ностальгии не испытываете?

Катя помолчала. Улыбнулась каким-то своим мыслям и, вскинув на меня совершенно счастливые глаза, покачала головой:

– Уже нет. Да и потом, у меня была возможность продолжить выступать в паре. Я отказалась от нее сама…