• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

Мы познакомили читателя с революцией эффективности, которая весьма выгодна ее пионерам и несколько менее — их последователям. В отличие от традиционной борьбы с загрязнением окружающей среды, повышение эффективности не требует каких-либо жертв. Тем не менее за этим также стоят важные экологические причины. Читая любой из последних докладов «О положении дел в мире» Института мировых наблюдений (например, Браун, 1995) или размышляя над книгой «За пределами» (Мидоуз и др., 1992), убеждаешься, что человечество идет к столкновению с природными ограничениями. Если мы не сумеем достаточно быстро изменить курс и столкновение произойдет, природа как-нибудь переживет это событие. Человечество — нет.

Сейчас мы постараемся обрисовать причину глобального кризиса окружающей среды. Мы будем использовать предыдущие доклады Римскому клубу, включая «Первую глобальную революцию» (Кинг и Шнейдер, 1991), и, кроме того, свяжем наш диагноз с результатами Всемирного форума 1992 г. в Рио-де-Жанейро — самой крупной до настоящего времени встречи руководителей государств, посвященной проблемам охраны окружающей среды.

В главе 8 представлены три главные неотложные темы этого исторического форума — устойчивое развитие в целом, климат и биологическое многообразие. Дополнительно ми включили некоторые наблюдения по другим нерешенным экологическим проблемам. В этой и следующей главах мы увидим, что «фактор четыре» вносит огромный вклад в решение задач, поставленных в Рио.

Одно из наблюдений, которое выходит за рамки обсуждения на форуме, состоит в том, что мы не можем, образно говоря, «не замечать мегатонны, стреляя по нанограммам». Об этом речь пойдет в главе 9.

По сравнению с решениями, представляемыми «фактором четыре», традиционная политика в области охраны окружающей среды выглядит, как мы покажем в главе 10, неудовлетворительной, рискованной и дорогостоящей.

Наконец, мы попытаемся доказать, что увеличение эффективности в четыре раза — наиболее сильная стратегия, призванная преодолеть глубокую пропасть, которая открывается перед нами. В этом контексте наиболее скромная цель состоит в том, чтобы выиграть время перед неотвратимо приближающимся периодом перенаселенности планеты.

Всемирный форум в июне 1992 г. в Рио-де-Жанейро официально именовался Конференцией ООН по окружающей среде и развитию (КОСР). Это самая знаменательная встреча глав государств и правительств в истории человечества. В работе форума участвовали 30 тысяч человек. Большинство из них провели время на многочисленных специальных мероприятиях в рамках Глобального форума, который был организован в 20 км от места проведения конференции.

На КОСР были приняты Рамочная конвенция по климату и Конвенция о биологическом многообразии. Необходимость защиты как глобального климата, так и биологического многообразия была осознана в предшествующее десятилетие в качестве первоочередной задачи всемирной политики по охране окружающей среды. К счастью для делегатов, конвенции были согласованы заранее и главы государств и правительств смогли подписать их без особых церемоний.

Большая часть времени конференции ушла на окончательное согласование каждого параграфа «Повестки 21», которая представляет собой состоящий из 40 разделов генеральный план политики XXI века, а также на некоторые окончательные формулировки «Декларации Рио». В официальных речах по поводу «Повестки 21» и Декларации неизменно подчеркивалась необходимость защиты окружающей среды. Однако все делегаты с Юга акцентировали внимание на необходимости дальнейшего экономического развития.

Оба принципа — охраны окружающей среды и развития — были включены в принципы 3 и 4 Декларации Рио:

Принцип 3. Право на развитие должно осуществляться так, чтобы справедливо удовлетворять потребности в развитии и сохранении окружающей среды для настоящего и будущего поколений.

Принцип 4. Для достижения устойчивого развития защита окружающей среды должна составлять неотъемлемую часть процесса развития и не может рассматриваться в отрыве от него.

Многие делегаты промышленного развитого Севера были против признания права на развитие в контексте Декларации Рио. Они заявляли, что, если такое право и существует, оно ограничено естественными пределами природных ресурсов и способностью экосистемы к самовосстановлению. Когда включение в Декларацию права на развитие стало неизбежным, эти делегаты предложили объединить принципы 3 и 4, чтобы показать их взаимную обусловленность. Но такой подход неприемлем для развивающихся стран, недвусмысленно препятствовших сведению права на развитие до простого права устойчивого развития.

Откуда идет эта боязнь определения развития? Начнем с того, что в былые времена никого не интересовали ограниченность природных ресурсов или способность экосистемы к самовосстановлению. Когда какие-то ресурсы, становились недостаточными, в колонии направлялись экспедиции, которые добывали и отправляли в метрополии все, что необходимо.

Конечно, это было до того, как возникла нынешняя политика в отношении природы. Но с точки зрения стран третьего мира, эти современные мероприятия по борьбе с загрязнением окружающей среды в некотором смысле ничем не лучше, чем эксплуатация ресурсов по старинке. Развитые страны не уставали говорить, что такая борьба очень дорого стоит и поэтому ее можно себе позволить только в условиях сильной и процветающей экономики (которая, кстати, характеризуется потреблением природных ресурсов на душу населения в 5 раз, а во многих случаях в 20 раз выше, чем в развивающихся странах).

Север продолжал утверждать, что развитие (т; е. высокое потребление ресурсов на душу населения) логически и хронологически возникло до защиты окружающей среды. В сущности, он рассматривал устойчивое развитие так, будто оно вытекало из предыдущей фазы неустойчивого развития.

Север должен понять, что устойчивое развитие во всем мире просто невозможно до тех пор, пока сам он не научится жить, намного уменьшив нормы потребления ресурсов на душу населения. Поэтому мы считаем реализацию «фактора четыре» предварительным условием устойчивого развития.

Всемирный форум и происходившие на нем дебаты вокруг устойчивости показали миру, что возможности отделить окружающую среду и развитие друг от друга больше не существует. Римский клуб в первом докладе Клуба (после двадцати с лишним докладов Клубу) объявил эту взаимосвязь центральной политической темой. Доклад, авторами которого были бывший президент клуба Александр Кинг и его генеральный секретарь Бертран Шнейдер (1991), получил название «Первая глобальная революция». В докладе неопровержимо доказывается, что перед всем миром стоят по крайней мере 10 взаимосвязанных проблем:

• вооружения и вооруженные конфликты;

• позорный экономический разрыв между Севером и Югом;

• рост народонаселения и недостаток продуктов питания;

• деградация окружающей природы, рост потребности в энергии и парниковый эффект;

• тенденция к созданию городов-гигантов, особенно в развивающихся странах;

• коллапс социализма, который не решил локальные и этнические проблемы, особенно в бывшем СССР;

• экономическая напряженность и культурные различия в триаде США — Япония — Европа;

• широкое распространение эмоциональной бедности;

• многочисленные новые проблемы информационного общества;

• общая проблема управляемости как в национальном масштабе в современных демократиях, так и на глобальном уровне, что еще более тревожно в контексте мировой проблематики.

Одного этого перечисления достаточно для того, чтобы заставить вас поежиться. Если Всемирный форум с трудом справился лишь со связью между окружающей средой и развитием, то какой международный орган или система сможет справиться со связью между десятью проблемами? Клуб дает некоторую надежду, смело переходя от проблематики к «резолютике» — набору приоритетных действий для решения проблемы. В список входят:

О конверсия военного производства в гражданское (в противовес широко распространенному шарлатанскому представлению о дивидендах от мира, авторы мудро предупреждают о значительных издержках, которые придется взвалить на плечи в начале процесса);

• новая политика по защите окружающей среды с сильным акцентом на массированную глобальную кампанию по эффективности энергии (всецело поддерживаем!);

• новые инициативы по развитию Юга, включая регулирование рождаемости, особое внимание к сельским районам;

• серьезное отношение к управлению, ориентация на консенсус в международном масштабе;

• систематическая просветительная работа и использование средств массовой информации для необходимых преобразований;

• и, наконец, ориентированное на разум и солидарность изменение глобального сознания.

Все это вполне справедливо. Однако в реальной жизни политиков имеются еще и выборы, которые надо выигрывать в условиях экономического эготизма, национализма, провинциализма, фундаментализма и других «измов» при том, что всегда находятся политические соперники, которые делают свою карьеру, обращаясь к одному из этих «измов». Высоко оценивая всеобъемлющий характер выдвинутых Римским клубом инициатив, мы все же полагаем, что в «резолютику» необходимо добавить еще один реалистичный проект, не дожидаясь, пока повышение этических норм и более совершенное глобальное сознание преобразуют наших лидеров и их избирателей.

Устойчивое развитие не было изобретено участниками Всемирного форума. Устойчивость служила путеводной звездой для культуры человечества с незапамятных времен. Даже популяции животных ориентировались на нее задолго до появления человека на Земле. Паразиты и хищники должны проявлять осторожность, чтобы не истребить тех, за счет кого они живут. «Борьба за выживание», по Чарльзу Дарвину, была скорее борьбой за сохранение недостаточных ресурсов, чем битвой между ненасытными хищниками и их добычей. Слишком прожорливые виды не приспособлены в дарвиновском смысле!

Большую часть своей истории человечество жило с подспудным пониманием правил устойчивости. Не было никакой необходимости в ясном осознании этого понятия, потому что использование ресурсов и рост населения оставались устойчивыми без какого бы то ни было активного вмешательства. Но бывали исключения. Возможно, наиболее очевидные примеры неустойчивого использования ресурсов относятся к лесам и запасам рыбы.

Немцы часто утверждают, что их предки изобрели концепцию устойчивого лесного урожая. Леса исчезали в Центральной Европе с угрожающей скоростью вплоть до первых десятилетий XIX века. После открытия угля в качестве легкодоступного топлива потребность в сжигании древесины снизилась, несмотря на возрастающую потребность в энергии со стороны нарождающейся промышленности. Это дало возможность королевствам и герцогствам Пруссии, Баварии, Ольденбургу и др. установить режимы устойчивого сбора урожая в лесах, которые в основном принадлежали государству. Хотя с сегодняшней точки зрения экологическая ценность пихтовых и еловых монокультур весьма сомнительна, тем не менее в немецкой культуре возникло ощущение устойчивости. К этому обстоятельству можно обратиться, когда появится необходимость втащить немцев на корабль устойчивого развития.

Но, если быть справедливыми в историческом смысле, заявление немцев некорректно по двум основным причинам. Во-первых, многие общества обладали гораздо более широким и экологически более здравым пониманием устойчивого урожая, чем Германия XIX века. Особенно это характерно для коренных жителей Южной и Северной Америки. Их культуры до сих пор сохраняют такое отношение к жизни в природе, которое исключает добычу ресурсов. Коренных северных американцев потрясла устроенная белыми посланцами бессмысленная бойня живших в прерии бизонов. А в так называемой речи вождя Сиэттла утверждается, что сам факт владения землей и ее продажи для частной эксплуатации противоречит религии коренных жителей: сначала они просто не могли этого постичь, а затем стали воспринимать как богохульство.

Во-вторых, немецкое понятие устойчивого лесного хозяйства (уходящее корнями в более ранние века) было введено только после распространения неустойчивого использования угля. Следовательно, это «паразитическое» понятие. Если бы промышленность Центральной Европы не имела угля, газа и нефти, разработка лесов, без сомнения, продолжалась бы без учета устойчивости.

Мы рассказываем историю «устойчивого лесного хозяйства», чтобы предостеречь читателей от ложных концепций устойчивости в контексте современного шарлатанства.

Обсуждение устойчивого развития в наши дни берет начало от исследования устойчивого использования ресурсов, проведенного Всемирным союзом по сохранению природы (IUCN, 1981). Оттуда концепция была позаимствована Всемирной комиссией по окружающей среде и развитию, комиссией Брундтланд. Ее доклад в 1987 г. сделал устойчивое развитие краеугольным камнем в попытке согласовать цели развития и экологии. Комиссия приняла все еще не совсем точное определение: «Человечество в состоянии сделать развитие устойчивым — гарантировать, что оно отвечает потребностям сегодняшнего дня, не подвергая риску возможность будущих поколений удовлетворять свои потребности» (WCED, 1987).

Эта волшебная формулировка, однако, не разрешает конфликт. По крайней мере одна грань конфликта остается: к кому относится «устойчивое развитие»? Север продолжает верить, что понятие устойчивого развития, в основном, ставит задачу экологизации Юга. Югу, наоборот, кажется, что термин относится к неустойчивым укладам жизни Севера. Декларация Рио допускает оба толкования. В то время как принципы 3 и 4, которые приведены выше, безусловно говоят о Юге (хотя и с осторожностью используя термин «устойчивое»), принцип 8 столь же безусловно говорит о Севере:

Принцип 8. Для достижения устойчивого развития и более высокого качества жизни для всех людей, государства должны уменьшить или исключить неустойчивые структуры производства и потребления, а также содействовать соответствующей демографической политике.

Упоминание о соответствующей демографической политике относится к Югу. Но в этом принципе вполне правильно связываются неустойчивое (на душу населения) потребление и демографическая политика. При нормах потребления на душу населения в Германии примерно в 15 раз выше, чем в Индии, общее экологическое бремя, создаваемое 80 миллионами немцев, вероятно, выше, чем бремя от 900 миллионов индийцев. На рис. 22 показано, что 1000 немцев потребляет различных ресурсов примерно в 10 раз больше, чем 1000 филиппинцев, египтян или аргентинцев. График составлен Вупперталь-ским институтом при подготовке к Всемирному форуму, получил широкое распространение и приводился в европейских средствах массовой информации.

Во вступлении к данной главе мы солидаризировались с мнением Юга. Нам кажется, что расчеты на душу населения являются главными для оценки устойчивости укладов жизни и цивилизаций. Однако следует признать, что на Всемирном форуме Северу удалось сделать свою точку зрения официальной. В «Повестке 21», вокруг которой разворачивалась дискуссия на КОСР ООН, в основном обсуждаются вопросы, относящиеся к Югу, и не подвергается серьезным сомнениям северный уклад жизни. Фактически Юг не расстроился из-за этого, потому что «Повестка 21» (в отличие от Декларации Рио) говорит не о принципах, а о практических задачах, решение которых подразумевает большой приток денег с Севера на Юг. Претворение в жизнь всех предложений, включенных в «Повестку 21», потребовало бы от Севера переводить на Юг ежегодно сумму, равную примерно 100 миллиардам долларов. Эта сумма эквивалентна, намеренно или нет, 0,7 % накопленного ВВП Севера; цифра объявлена большинством северных стран (кроме США) как их ежегодная помощь в развитии.

Но давайте не будем обманывать себя экологически. Если каким-то чудом этот поток денег когда-нибудь реализуется, глобальная окружающая среда едва ли выиграет от этого. Причина в том, что меры «Повестки 21» вместе взятые неизбежно привели бы к громадному увеличению строительства, землепользования, потребления энергии, дорожного движения и, следовательно, добычи ископаемых и уничтожения лесов. В защиту «Повестки 21» можно сказать, что других путей цивилизованного развития и способов защиты окружающей среды, кроме принятых на Севере, до сих пор не было. И любая попытка поставить под серьезное сомнение северную модель встретила бы сильный отпор делегаций с Севера. «Американский образ жизни не подлежит обсуждению», — сказал президент Джордж Буш перед отлетом в Рио-де-Жанейро.

В контексте ограниченных ресурсов на планете и ограниченной во-зобновляемости экосистемы (рис. 22) напрашивается вывод, что северная модель развития в принципе неустойчива. Но что здесь можно сделать? И что можем мы сделать, когда национальные планы развития в Китае, Индонезии, Бразилии, Нигерии и других развивающихся странах отделываются лишь пустыми словами в отношении устойчивого развития? Если спросить об этом развивающиеся страны, они с готовностью ответят, что Север извлек немалую выгоду, настойчиво стремясь к собственной индустриализации — подход, которому они не видят реальной альтернативы.

Исследователи на Севере предпринимали несколько попыток количественно оценить, в чем состоит неустойчивость северной модели. Уильям Риз и его сотрудники из Университета Британской Колумбии в Канаде рассчитали, что экологический след среднестатистического канадца столь велик, что нам, может быть, потребовалось бы три земных шара, чтобы разместить 5–6 миллиардов следов этого размера. Иными словами, если бы все человечество потребляло и загрязняло окружающую среду с канадским размахом, потребовалось бы три земных шара, чтобы разместить нас всех (Риз и Ваккернагель, 1994).

Голландская группа под руководством Мануса ван Бракеля и Марии Буйтенкамп (Буйтенкамп и др., 1992) оценила экологическое пространство, которое необходимо среднестатистическому голландскому гражданину, и пришла практически к такому же результату. В их работе «Устойчивые Нидерланды» говорится, что один заокеанский перелет на самолете съедает устойчивую долю энергии человека на транспорт на три-четыре года. Основываясь на подобной философии экологического пространства, Вуппертальский институт подготовил доклад (Бунд и Мизереор, 1996), предлагающий ряд модельных концепций, которые могут внести вклад в новые устойчивые уклады жизни. Характерно, что аналогичная работа в США, опубликованная Президентским Советом по устойчивому развитию (PCSD, 1996), хотя и явилась большим достижением в обеспечении политического консенсуса в очень неблагоприятных условиях, когда большинство в конгрессе едва ли озабочено устойчивым развитием, не содержит какого-либо упоминания об ограничениях в потреблении ресурсов на душу населения.

Влияние реальных исследований, которые предлагают ограничить потребление на душу населения, конечно, очень мало. Какое мыслимое правительство на Севере осмелилось бы ограничить воздушный или автомобильный километраж, расход топлива для обогрева помещений или воды для вашей кухни и ванной? Пока наши северные экологические следы остаются такими большими, как сегодня, и фактически продолжают увеличиваться, у нас нет права и ни малейшей возможности помешать китайцам и всем другим народам следовать по нашему смертельному пути.

Северу просто удобно отрицать, что этот путь смертелен. Поэтому Север продолжает ждать, что где-то когда-то появится рыночный сигнал, побуждающий нас снизить потребление бензина или воды — выжидательная позиция, которая сама по себе неустойчива. Это может оказаться плохой новостью для многих читателей.

Хорошая новость заключается в том, что существуют весьма привлекательные пути, которые позволяют нам избежать вышеизложенной дилеммы. Уменьшить размер наших следов в 4 и более раз, не поступаясь эквивалентом американского образа жизни и ежедневными радостями, поможет революция в эффективности. В первой части нашей книги приведено 50 примеров того, как могла бы работать эта революция. Претворение всего этого в жизнь с помощью инструментов, показанных во второй части, является, вероятно, самой простой стратегией для достижения устойчивого развития.

Парниковый эффект занимает воображение людей всего мира. Все в определенной мере зависят от погоды и климата. Сама мысль, что человечество вмешивается в погоду, вызывает беспокойство. Чувство беспокойства усиливается от сознания того, что зажиточное меньшинство в мире вносит самый большой вклад в парниковый эффект. Для защиты климата возникли весьма необычные коалиции среди 170 с лишним стран мира, о чем мы расскажем ниже.

Бангладеш — одна из беднейших и наиболее плотно населенных стран в мире. В случае больших изменений климата, которых опасаются в следующем столетии, Бангладеш, как и 30 с лишним стран Союза малых островных государств (СМОГ), сильно пострадает. На рис. 24 показаны ожидаемые последствия. Лишь 20 % территории Бангладеш не будет подвержено опасности.

Подъем уровня моря — не единственная климатическая угроза странам СМОГ и Бангладеш. Частота и сила ураганов неизбежно возрастают с температурой. Метеорологические условия возникновения ураганов зависят от температуры поверхности воды, если она выше 26 °C. Площади, на которых регулярно возникают такие условия, увеличиваются.

Все это беспокоит не только тех, кто живет в этих районах. Страховые компании также весьма озабочены. Как раз перед Конференцией сторон, участвующих в конвенции по климату, которая состоялась в Берлине в марте 1995 г., собрались ведущие европейские страховые компании, чтобы обсудить влияние, оказываемое изменениями погоды на их бизнес. Внимание средств массовой информации привлекла, в частности, иллюстрация, показывающая значительное увеличение экономического ущерба от ураганов в течение последних трех десятилетий (рис. 25). Только один ураган Эндрю в августе 1992 г. вызвал банкротство шести американских страховых компаний.

Боязнь опасного парникового эффекта, на самом деле, не нова. Она была впервые высказана Сванте Аррениусом (1859–1927), великим шведским физиком и химиком, в известной работе, опубликованной в 1896 г. Он применил данные по физике и химии атмосферы своего времени к практике промышленного сжигания угля и пришел к выводу, что человечество может легко вызвать радикальное изменение в погодных условиях в глобальном масштабе. Он рассчитал, что удвоение содержания СО2 приведет к увеличению температуры на земном шаре в среднем на 4—6 °C. (Несколько лет спустя он сказал, что оценка, возможно, была завышена). К сожалению, существовавшие в его время методы измерения не могли установить увеличение концентрации СО с точностью, необходимой для подтверждения его теории.

Только после Второй мировой войны стали проводиться непрерывные измерения концентрации СО2 в атмосфере. Гавайская обсерватория на горе Мауна Лоа, которая расположена в месте, не подверженном локальным выбросам (иначе измеренные концентрации зависели бы от направления ветра и промышленной активности), зарегистрировала поразительно возрастающую с годами кривую концентрации СО2 (рис. 26). Кривая показывает тенденцию к ускорению, которая соответствует постоянно увеличивающимся выбросам. В 1960 г. ученые стали задумываться о том, куда приведет эта тенденция.

Однако данные обсерватории Мауна Лоа были недостаточными для подтверждения теории Аррениуса. Отсутствовала корреляция с температурами. Просто период времени был слишком мал для того, чтобы надежно установить соответствующую тенденцию к глобальному потеплению. Наблюдались немного более теплые летние и зимние периоды, но их можно объяснить статистической погрешностью, солнечной активностью или долговременной динамикой изменений межледникового климата, которые происходят без вмешательства человека. Поэтому не удивительно, что обсуждение вызванных человеком климатических изменений на самом деле не началось в 1960 г. и вскоре было отодвинуто на второй план более срочными экологическими проблемами, такими как загрязнения воздуха и воды. Повестка Конференции ООН по окружающей среде, которая состоялась в 1972 г, в Стокгольме, была сосредоточена почти исключительно на защите от загрязнения и не упоминала глобальное потепление.

Годом позже даже эти проблемы окружающей среды уступили место тому, что казалось еще более срочным: «энергетическому кризису», вызванному взрывом цен на нефть, которые диктовались ОПЕК. Заботы об энергии доминировали до конца 70-х годов. Те ученые, которые работали над теорией Аррениуса, не могли реально надеяться на то, что предмет их исследований найдет отклик со стороны общественности. В этом отношении начало 1980-х годов было еще хуже. Они начались с советского вторжения в Афганистан, кризиса с заложниками в Иране и, как результат, нацеленности на холодную войну в Америке. Такие настроения оставляли очень мало места для политики в области охраны окружающей среды.

Все это изменилось под влиянием неожиданного научного открытия. Это была регистрация «ископаемых» концентраций СО в антарктическом льду. Эксперимент по глубокому бурению, начатый на советской антарктической станции «Восток», дал серию захватывающих дух данных о непрерывном изменении концентраций СО2 за последние 160 тысяч лет. Микрохимический метод, разработанный швейцарским климатологом Полом Эшгером, позволил французской группе Клода Лори (Лори и др., 1985;Барнола и др., 1987) определить химический состав мельчайших воздушных пузырьков в слоях льда, возраст которых был хорошо известен.

Более сложный метод позволил им также установить средние температуры в соответствующие периоды времени. Кислород состоит из 99,8 % обычного 16О и 0,2 % «тяжелого» 18О. Молекулы воды (НО), содержащие тяжелый кислород, испаряются не так легко, как молекулы, включающие атомы обычного кислорода. Поэтому вода в облаках содержит большую долю обычного кислорода, чем вода в океане. Осадки в Антарктиде отражают состав воды из облаков, а не из океана. В теплые периоды выпадает больше осадков. Таким образом, лед, образовавшийся в более теплые периоды, должен содержать меньшие концентрации 18О. Эта небольшая разница позволяет ученым достаточно надежно разделить теплые и холодные периоды при регистрации температуры по тем же воздушным пузырькам, содержащимся в антарктическом льду (Жузель и др., 1987). Когда обе кривые концентраций СО и температуры были совмещены, обнаружилась их сенсационная близость (рис. 27). Это заставило мир вновь подумать об опасностях дополнительного парникового эффекта, вызванного деятельностью человека.

Когда результаты изучения кернов льда со станции «Восток» дошли до научного сообщества (перед их публикацией в журнале «Nature»), раздались возгласы тревоги. Всемирная метеорологическая организация (ВМО) в Женеве, которая до того была неприметным органом ООН, Программа охраны окружающей среды ООН в Найроби и Международный совет научных союзов (МСНС) в Париже собрались вместе и организовали семинар в Филлахе (Австрия), которому суждено было стать одной из важнейших встреч по вопросам окружающей среды в наше время. На встрече в Филлахе были представлены данные, полученные из исследований кернов антарктического льда, и обсуждались их политические последствия.

Необходимо признать, однако, что в более ранние геологические времена (500 миллионов лет назад и ранее) высокие температуры соотносились скорее с низкими концентрациями СО2 В соответствии с теорией глобального потепления Аррениуса эта более ранняя картина не основана на прямых причинных связях. Скорее, парниковый эффект маскировался какими-то другими эффектами. В любом случае необходимо проявлять осторожность, используя результаты «Востока» в качестве главной основы для моделирования климата и его изменений в будущем.

Встреча в Филлахе может рассматриваться как момент рождения нового направления в политике — политики в области климата. Началась лихорадочная деятельность на международном и национальном уровнях. Вскоре, в 1988 г., в Женеве была созвана Вторая Всемирная конференция по климату. Чтобы гарантировать постоянное внимание правительств к проблеме, создана Межправительственная группа по изменению климата (МГИК), которая собрала вместе ученых и государственных чиновников для обсуждения смысла новых климатологических знаний. С самого начала группу возглавил видный шведский климатолог Берт Болин, который умело направлял дискуссии для достижения научного консенсуса и политических действий. МГИК и ее отличная международная репутация во многом способствовали началу дебатов в другом органе — Межправительственной согласительной комиссии (МСК), которая была создана для подготовки конвенции о защите климата.

За несколько недель до Всемирного форума МСК завершила обсуждения и переговоры о Рамочной конвенции по изменениям климата (РКИК), которая, таким образом, была готова для подписания в Рио. Во время Всемирного форума 154 государства подписали эту Конвенцию. Многие главы государств и правительств, включая президента Джорджа Буша, премьер-министра Джона Мейджора и канцлера Гельмута Коля, гордятся тем, что лично подписали Конвенцию в присутствии международной прессы. Возможно, это был мо-мент наивысшего внимания средств массовой информации к проблеме глобального потепления.

Рамочная конвенция особенно сильна своим Параграфом 2. В нем государствам, подписавшим документ, предлагается «стабилизировать концентрацию парниковых газов на уровнях, предотвращающих опасное вмешательство человека в климат». Это серьезное заявление. Если сегодняшние тенденции продолжатся, мы наверняка достигнем концентраций СО2 которые будут оказывать очень опасное воздействие на глобальный климат.

Однако остается множество интерпретаций того, что Параграф 2 означает практически. Даже подписавшие документ страны, кажется, пока не хотят связывать себя серьезными обязательствами в отношении согласованных целей снижения количества парниковых газов. В 1995 и 1996 гг. проведены две конференции сторон-участников РКИК. Первая, в Берлине, дала так называемый Берлинский мандат на составление протокола, который должен быть готов для принятия на третьей конференции сторон в Киото (Япония) в декабре 1997 г. Хотя как конференция в Берлине оценена обозревателями как весьма разочаровывающая встреча, ввиду того, что страны-экспортеры нефти вместе с США и Россией блокировали практически всякий прогресс, вторая конференция в Женеве была на удивление успешной в конкретизации мандата для Киото, в основном благодаря изменению позиции делегации США.

Третья конференция сторон состоялась с 1 по 11 декабря 1997 г. в Киото. Она стала крупным национальным событием для Японии. Компании, города и школьные классы страны дали торжественное обещание охранять климат. В конечном итоге, после крайне напряженных переговоров, конференция увенчалась единодушным принятием «Киотского протокола». Ни одна из стран ОПЕК, ни Австралия в конце концов не решились наложить вето на это соглашение. Этот дипломатический успех во многом обязан послу Рафалю Эстраде из Аргентины, искусно направившему Комитет по подготовке окончательной редакции протокола к приемлемому компромиссу.

Принятый в Киото протокол предусматривает сокращение выбросов парникового газа до 2008–2012 гг. по сравнению с уровнями 1990 г. на 6,7 и 8 % для Японии, США и Европейского Союза соответственно. Япония уже выполнила большую часть своей домашней работы за двадцать лет до конференции, поэтому от нее требовались менее серьезные обязательства, нежели от США и ЕС. С другой стороны, Австралию (которая, разумеется, не является «развивающейся страной» и крайне неэффективно использует ископаемые топлива) заставили промолчать, разрешив ей неприличное увеличение выбросов СО2 еще на 10 %. Киотский протокол охватывает шесть парниковых газов, включая, в частности, СО2 метан и N2О («веселящий газ»). На выращивание лесов внутри государств, направленное против выбросов СО2 будут выданы кредиты, и между странами должна быть установлена торговля правами на выбросы. Детали правил торговли, а также включение в протокол развивающихся стран предполагалось определить на четвертой конференции в Буэнос-Айресе. Она состоялась 8 ноября 1998 г. Ратификация ее решений займет время, и не ожидается, что США утвердят Протокол, если развивающиеся страны не будут включены в него в разумном объеме.

Киотский протокол не остановит дальнейшее увеличение выбросов СО2 из-за динамичного роста некоторых из развивающихся стран. Однако для выполнения Параграфа 2 Конвенции, призывающего к стабилизации концентраций, потребуется больше, чем просто стабилизация выбросов. Для того чтобы стабилизировать концентрации на приемлемо низких уровнях, выбросы следует сократить примерно на 60 % во всем мире. Представьте, что это означает для промыш-ленно развитых стран! Если предположить, как это сделал Всемирный энергетический совет (1993), что потребность в энергии в развивающихся странах возрастет более чем в два раза и что основная часть этой потребности будет удовлетворяться за счет ископаемых видов топлива, индустриальным странам придется сократить выбросы СО2 примерно на 80 %. Для достижения этой цели, возможно, потребуется 50–80 лет (см. рис. 1).

Задача кажется громадной. Каким образом промышленные страны могут достичь пятикратного снижения выбросов парниковых газов? Зная о трудностях, если не сказать невозможности, многие авторы (напр., Нордхауз, 1993) рекомендовали отдавать предпочтение адаптивным, а не превентивным мерам, которые они считают дорогостоящими и бесполезными. Они опасаются, что пренебрежение адаптивными стратегиями может привести к очень высоким издержкам в случае климатических изменений, сопровождающихся подъемом уровня моря, засухами или сильными ураганами. Не будем высмеивать этот подход. Это — один из серьезных вариантов для индустриальных стран.

Возможны другие варианты. Один из них представляет собой резкое изменение культуры Севера в сторону умеренности и аскетизма. Но исторический опыт показывает, что этот вариант маловероятен. Другая возможность, которая более подробно обсуждается в главе 10, состоит в переходе с ископаемых видов топлива на ядерные и возобновляемые источники энергии. Вывод из этого обсуждения сводится к тому, что смена топлива, вызванная необходимостью, означает издержки, в некоторых случаях очень большие, и имеет довольно ограниченные возможности.

На наш взгляд, намного более привлекательным вариантом является революция в эффективности, описанная в первой и второй частях этой книги. Как подчеркивалось, «фактор четыре» тем более привлекателен, что может дать прибыль. Это приводит к совершенно новой ситуации. Раньше все участники переговоров по климату исходили из того, что всякий экологический прогресс требует расходов. В случае повышения эффективности на долю активных защитников климата выпадут отрицательные издержки, т. е. доходы, что должно значительно облегчить переговоры.

Однако результат встречи в Берлине, по-видимому, показывает, что едва ли кто-то уже понял огромные возможности, таящиеся в этом новом подходе. Следует надеяться, что расплывчатый Берлинский мандат и Киотский протокол будут определенно использованы для разработки беспроигрышных стратегий, ориентированных на эффективность.

Даже переход к «фактору четыре» в энергетической производительности не будет достаточным для остановки глобального потепления. Парниковые газы, отличные от СО2, вносят в парниковый эффект примерно 50 % от общего вклада. К ним относятся хлорфторуглероды, метан (CH4, водяной пар (на большой высоте), N2О и озон (О3).

Значительные последствия имело постепенное прекращение производства хлорфторуглеродов с целью защиты озонового слоя в стратосфере. Это явилось одним из наиболее ободряющих успехов в дипломатии окружающей среды (Бенедик, 1991).

Метан поступает с рисовых полей, является продуктом пищеварения крупного рогатого скота и разложения биомассы (компостирование). Выбросы N2О также возникают при разложении биомассы и в большинстве процессов сгорания. N2О остается в атмосфере очень длительное время, более 150 лет, тогда как метан имеет период полураспада в атмосфере, равный «всего» 14 годам. Изменения в сельском хозяйстве явились бы самым важным ключом к снижению выбросов метана и N2О. Но, учитывая, что снижение производства пищевых продуктов невозможно в период роста населения, здесь нам тоже может понадобиться революционное увеличение эффективности, которое позволит производить больше продуктов при уменьшении количества метана.

Другое крупное соглашение, подписанное на Всемирном форуме, связано с биологическим многообразием. Какие тут существуют проблемы, и что можно сделать? Гарвардский биолог Эдвард Уилсон сказал, что уничтожение биологического многообразия — это грех, который будущие поколения простят нам в последнюю очередь. Он сравнил сообщество ученых, занимающихся науками о жизни и столкнувшихся с сегодняшним экологическим разрушением, с любителями искусства, которые видят, как Лувр и другие музеи исчезают в огне, но не могут потушить пламя.

Биологическое многообразие также служит в качестве экологического буфера против непредсказуемых климатических изменений и других изменений в биосфере. Глупо и очень безответственно жертвовать биологическим многообразием ради краткосрочной экономической выгоды.

Благодаря Глобальному докладу на 2000 год, подготовленному для президента Джимми Картера (Барни, 1980), до Америки и всего мира дошло, что потери в биологическом многообразии стали крайне драматичными. На рис. 28 график, составленный институтом Джеральда Барни, показывает динамику исчезновения видов.

Причины этого огромного ускорения исчезновения видов сложны. Возможно, важнейшим фактором является кризис долгов, который заставил развивающиеся страны продавать товарные культуры, руды, лесоматериалы и электричество гидростанций зарубежным странам и компаниям по неустойчивым расценкам. Многие из этих ориентированных на экспорт шагов были сделаны за счет девственных лесов и других природных богатств, и внесли таким образом существенный вклад в разрушение естественных мест обитания. Поскольку почти все развивающиеся страны расширили разработку ресурсов и их экспорт одновременно, цены на товары на мировом рынке резко упали. В результате странам-должникам пришлось продавать еще больше природных богатств, чтобы погасить свои долги. На рис. 29 совмещены рост долгов стран третьего мира и падение цен на товары с середины 1970-х годов до начала 1990-х годов. (Некоторое облегчение принесло недавнее повышение цен на товары.)

Конвенция о биологическом многообразии, принятая на Всемирном форуме в Рио-де-Жанейро в 1992 г., была также подготовлена межправительственной согласительной комиссией. В основном эту конвенцию поддерживал Север, в то время как Юг был весьма озабочен сохранением национального суверенитета над своими биологическими ресурсами.

Со времен Стокгольмской конференции по окружающей среде в 1972 г. развивающиеся страны с большим подозрением относились к стремлению Севера вмешиваться в их экологические дела. «Принцип 21» Стокгольмской декларации, которая была предшественником Декларации Рио, подтвердил, что «государства… имеют суверенное право эксплуатировать свои ресурсы в соответствии с их собственной политикой по окружающей среде». В Рио-де-Жанейро третий мир продвинулся еще на шаг, записав (в «Принципе 2»): «в соответствии с их собственной политикой по окружающей среде и развитию» (добавление выделено курсивом). Их подозрения усилились, когда США, Великобритания, Австралия и другие страны, участвовавшие в обсуждении Конвенции о биологическом многообразии, стали настаивать на сохранении права собственности на протоплазму зародышевых клеток, которую получали в развивающихся странах, но биотехнологически обрабатывали в северных лабораториях. Развивающимся странам казалось, что весь интерес Севера к защите биологического многообразия относится к эксплуатации генетических ресурсов. Тем не менее Юг уступил почти во всех возможных отношениях. В частности, Юг даже не упомянул о кризисе долгов, зная, что это была наиболее труднопреодолимая причина огромных потерь в биологическом многообразии. Сказать по правде, конвенция ничего не могла сделать, чтобы остановить кризис долгов.

По крайней мере некоторые стимулы для развивающихся стран были заложены в конвенцию. Установлено, что выгоды от биотехнологического использования генетических ресурсов должны распределяться на справедливой и равноправной основе (параграф 19), причем Север должен обеспечить новые и дополнительные ресурсы, чтобы позволить Югу оплатить выполнение согласованных обязательств (параграф 20). Последнее относится, в частности, к предпочтению охраны природных ресурсов in situ, что означает защиту природных зон (Параграф 8), по сравнению с охраной природы ex situ, что означает ботанические или зоологические сады и генные банки (Параграф 9). Это весьма благоразумно, потому что гектар девственного леса содержит неизмеримо большее биологическое многообразие, чем все, что может быть выращено в Садах Кью вместе с накопленными результатами по селекции и разведению видов во всех биотехнологических лабораториях мира.

Первая конференция сторон состоялась в Нассау (Багамы) в ноябре 1994 г., но не привела к большому прорыву в конкретизации языка. На второй и третьей конференциях в Джакарте (1995) и Буэнос-Айресе (1996) стороны по крайней мере пришли к соглашению о необходимости протокола о биологической безопасности. Делегации из развивающихся стран увидели связь между защитой мест обитания и абсолютной необходимостью управлять биотехнологией и использованием генетического материала в сельском хозяйстве и фармацевтике, что до недавних пор в значительной степени игнорировалось Севером (Third World Network, 1995).

Однако читатель может спросить, какая существует связь между «фактором четыре» и сохранением биологического многообразия. Фактически революция в эффективности обязательно во многом поможет защитникам окружающей среды. Снижение потребности в электроэнергии явилось бы большим облегчением для участников движения за охрану природы как на Юге, так и на Севере. Снижение массированной добычи материальных ресурсов, например, минералов и древесного волокна, могло бы даже оказаться якорем спасения для стратегий по защите естественных мест обитания живых существ.

Более того, революцию в эффективности можно представить себе для секторов пищевой промышленности и землепользования. С точки зрения теории четырехкратное повышение производительности земли представить не труднее, чем такое же повышение производительности энергии. Теоретически нет необходимости переносить возделывание земли в девственные леса (метод, который был устойчивым при очень малой плотности населения, но который в недавние годы превратился в наиболее опустошительную практику, отчасти из-за значительного увеличения населения, а отчасти потому, что стали ориентироваться на товарные культуры почти без учета особых свойств почвы).

Мы предпочли не включать в книгу главу о производительности земли, потому что она далеко не так проста, как производительность ресурсов. Во многих случаях единственным устойчивым решением является экстенсивное, «непродуктивное» землепользование. Однако ряд примеров в первой части этой книги указывает на возможность лучшего землепользования на благо биологического многообразия.

Существует много других экологических проблем, которые вызывают озабоченность. Мы не намерены пытаться перечислить их все. Наиболее серьезная из них обсуждается в следующей главе — нарастающий поток материалов, который разрушает поверхность Земли. Из других проблем упомянем только две — эвтрофикацию (заболачивание) и чрезмерный вылов рыбы.

В 60-х и 70-х годах эвтрофикация была признана одной из самых серьезных проблем загрязнения воды. Фосфаты и нитраты трансформировали многие озера и медленнотекущие реки в состояние с чрезмерным содержанием питательных веществ, что привело к росту водорослей. Рыба и другие животные, которые нуждаются в большом количестве кислорода, исчезали, и во многих случаях экосистема разрушалась, оставляя после себя чрезвычайно неприятные запахи (и токсичность). Очистка городских сточных вод и бесфосфатные моющие средства во многом содействовали улучшению ситуации в развитых странах, и эвтрофикация почти исчезла из повестки дня в политике по охране окружающей среды.

Это было преждевременно. Эвтрофикация все еще имеет угрожающие размеры, хотя и в других ситуациях. Одна из них — морская эвтрофикация. Особенно подвержены сильной опасности губительной эвтрофикации Черное и Балтийское моря. Фактически глубоководные слои Черного моря были мертвы с доисторических времен из-за постоянного притока питательных веществ по Дунаю, Днестру, Днепру и Дону, а также из-за отсутствия вертикальных течений. Мертвая серная глубинная среда придает морю черноту, которая и дала ему название. Однако в послевоенное время под воздействием массивных дополнительных потоков питательных веществ от восточноевропейского сельского хозяйства и людских поселений граница между массой мертвой воды и живым поверхностным слоем поднялась вверх. Зловонный запах сероводорода периодически появляется на поверхности и начинает угрожать прибрежным жителям и туризму. Подобного развития событий опасаются и в Балтийском море.

Еще одна форма эвтрофикации происходит через воздух. В Центральной Европе закись азота от автомобильных выхлопов, аммиак от сельского хозяйства и множество других азотных выбросов вносят свой вклад в беспрецедентное насыщение воздуха нитратами. Это приводит к отложению нитратов часто в размере 50—100 кг на гектар в год, что превышает количество, обычно вносимое фермерами для удобрения полей и лугов. С другой стороны, богатые питательными веществами луга прискорбно бедны с точки зрения биологического многообразия. Быстрорастущие растения, такие как одуванчик, мать-и-мачеха, обычные травы, заглушают чувствительные к питанию растения и доминируют в экосистеме. Кроме того, подземные воды также испытывают на себе воздействие эвтрофикации, что делает ее главной опасностью для питьевых водоемов.

Мы говорим об эвтрофикации не только потому, что она представляет собой важную проблему, но и для того, чтобы предостеречь от упрощенческих методов в технологии эффективности. Увеличение эффективности сельского хозяйства и производительности земли вносит вклад в эвтрофикацию. Ответ — в налаживании современного высокоэффективного органического сельского хозяйства.

Еще одна нерешенная проблема — чрезмерный вылов рыбы.

Доклад о состоянии дел в мире в 1995 г., подготовленный Институтом мировых наблюдений (Браун и др., 1995), ясно показывает, что мировое рыболовство превзошло максимальный устойчивый улов. Цены на рыбу поднимаются в течение многих лет и побуждают флот прилагать еще большие усилия для увеличения улова или сохранения его на прежнем уровне. Но напрасно. Рыбным косякам необходимо время для восстановления. Предсказывается массовая безработица в рыбной промышленности как совместный результат неизменных или снижающихся уловов и продолжающейся механизации. На рис. 30 показаны застой и взрыв цен за последние десять лет.

Где же решение? Не в дальнейшей механизации морского рыболовства, а скорее в производстве рыбы в сочетании с местным сельским хозяйством. Существуют высокопроизводительные интегрированные системы. Рыба может питаться водорослями, которые живут за счет органических остатков с ферм. Многообещающая инициатива предпринята в феврале 1996 г. Международным фондом живой природы и компанией «Унилевер» — предложена специальная маркировка для устойчивого рыбного хозяйства под контролем Совета морского ведомства. Это позволило бы покупателям поддержать устойчивое управление рыбными запасами через бойкотирование поставщиков, не соблюдающих правил Совета.

Заканчивая эту главу, мы хотели бы предостеречь от сюрпризов. Некоторые проблемы не видны на ранних стадиях их развития. Уильям Стильяни, работавший в Международном институте прикладного системного анализа в Австрии, а затем в Университете штата Айова, показал временную динамику подкисления Большого Лосиного озера в северной части штата Нью-Йорк. Его результаты представлены на рис. 31. Более 50 лет все возрастающие количества серы в виде серной и сернистой кислоты выпадали на этот район вместе с дождями, пока, наконец, буферная способность почвы на водосборе и самого озера не была исчерпана. Озеро в конечном счете вытолкнули за точку, откуда возврат в равновесие невозможен.

Это — история движения. Мы двигаем землю. Мы, люди, перемещаем больше земли, чем вулканы и погодные явления вместе взятые (Шмидт-Блеек, 1994). Передвигая вещи вокруг себя, мы наносим большой ущерб. Наша деятельность превышает способность земли без потерь впитать миллиарды тонн того, что мы возвращаем в качестве отходов или гор породы около шахт. Лавины материи могут оказаться величайшей угрозой для глобальной окружающей среды. «В прошлом защита окружающей среды распространялась на нанограммы. Сейчас настало время бороться с мегатоннами», — говорит Фридрих Шмидт-Блеек, который, вместе с Бобом Айресом и Джоном Янгом, стал первопроходцем, сделавшим материалы — токсичные или нетоксичные — главным вопросом политики по охране окружающей среды.

Римский клуб с его видением нынешнего века также был среди зачинателей. «За пределами века отходов» (Габор и Коломбо, 1976) — к сожалению, этот важный доклад Римскому клубу вызвал весьма незначительный интерес. Возможно, авторам не повезло в том, что они обращались к публике, которая была слишком занята энергетическим кризисом и падением режима иранского шаха, чтобы обращать внимание на мечтателей в период убогой экономики.

Какие же мы создаем проблемы, перемещая и преобразуя мегатонны? Первое, что бросается в глаза в промышленно развитых странах, — это проблема отходов. Места захоронения отходов — причина бесконечных ссор в американских городах и вокруг них. Какое-то время в качестве решения были признаны мусоросжигающие заводы. Но вскоре и они сами встретили энергичные протесты со стороны защитников окружающей среды. Следующими логическими шагами были переработка и повторное использование. Однако прогресс на этом направлении оставался медленным, а лавины отходов продолжали расти. Хорошая сторона этого, с точки зрения экономического роста, состоит в том, что использование отходов стало процветающим многомиллиардным бизнесом и обеспечило, пожалуй, около миллиона рабочих мест только в США. Однако это приносит небольшое облегчение для экологии. Использование отходов не работает на ранних стадиях потоков материалов, которые политика по охране окружающей среды имеет тенденцию забывать и которые совсем не безобидны с экологической точки зрения.

Каждый раз, когда какая-нибудь проблема выдвигается на передний план в политической повестке дня, возникает желание бросить на нее большие деньги. Это и произошло с вопросом отходов. Однако простое расходование денег не всегда ведет к изящным решениям. Не удивительно, что управление отходами (их перемещением, переработкой, ликвидацией) в настоящее время малоэффективно.

Управление отходами в странах ОЭСР основано на значительном объеме законодательной деятельности. Очистка и захоронение отходов стоят все дороже (а сами отходы наносят все больший ущерб общественному имиджу компании). Это привело в промышленности к возникновению ситуации, когда «сокращение отходов всегда окупается» — таков популярный лозунг (и программа) компании «Доу кемикл». Промышленность в США, Японии и Европе действительно смогла значительно снизить количество отходов. В большинстве случаев это было достигнуто внутренней переработкой материалов, т. е. снижением материалоемкости производства.

Однако одна из проблем, которую очень трудно решить, заключалась в отходах упаковочных материалов. Упаковка стала символом современного потребительского общества. Супермаркеты считают, что им необходима удобная, гигиеничная и привлекательная упаковка практически для всех товаров, которые они продают. Промышленность не в состоянии изменить эту точку зрения. Поэтому переработка отходов упаковки представляется единственным способом увеличения производительности материалов. Однако многие упаковочные материалы с трудом поддаются переработке. Часто используемые составные материалы содержат различные смеси пластмасс, металлов, бумаги и древесины. Как можно справиться с этим?

В 1991 г. Германия вышла в лидеры со смелым постановлением об отходах упаковочных материалов, согласно которому производители, как отечественные, так и экспортирующие товары в страну, должны оплачивать сбор и стоимость переработки своих упаковочных материалов. Такая оплата позволяла ставить на продукты «зеленую точку». Дифференцированная оплата (с конца 1993 г.) стимулировала использование легких, простых и легко перерабатываемых упаковочных материалов. По данным Германской двойной системы (ГДС), частной монопольной фирмы-подрядчика, которая управляет системой борьбы с отходами, это позволяло уменьшить количество бытовых отходов на миллион тонн в год. Разумеется, в конце концов значительную часть счета оплатили потребители, и поэтому они разозлились на всю систему. ГДС стала почти символом экологических «нерешений». (Глава 2 более подробно описывает недостатки системы «Зеленая точка» и предлагает высокотехнологичное решение проблемы переработки пластмасс, которые используются для формованной упаковки.) Во всяком случае, горячие споры вокруг ГДС показали германской общественности, что решения, связанные с окончанием жизненного цикла, и системы стимулирования не очень привлекательны в борьбе с отходами.

В разгар общественной критики системы «Зеленая точка» немецкий парламент — бундестаг — наконец, после многолетних споров, пришел к соглашению о создании Специального комитета по изучению химикатов. Лагерь защитников окружающей среды давно намеревался проанализировать и осудить производство хлора и другие виды деятельности, которые считаются источником токсичных отходов и загрязнений. Когда комитет наконец приступил к работе в 1992 г., законодателям уже слегка наскучило заниматься еще одним очередным рассмотрением вопроса по превентивному контролю нанограммовых количеств токсичных химикатов, и они начали осознавать необходимость всестороннего подхода к потокам материалов в течение их срока службы. Всем вершителям политики становилось очевидным, что неприятные проблемы отходов — это лишь конец длинной и сложной истории, которая до сих пор не усвоена политиками по охране окружающей среды.

В этой ситуации комитет бундестага проявил большой интерес к идеям Ф. Шмидта-Блеека о глобальных потоках материалов и «дематериализации». После двух лет работы они представили большой том с результатами и политическими предложениями (Enquete-Kommission, 1994), который может рассматриваться как политическое начало идеи эффективного использования материалов.

Возможно, общество смотрело на потоки материалов совсем не с той стороны. Сначала мы позволили технологическому прогрессу осуществить разведку, добычу, переработку и отгрузку наиболее эффективных и дешевых материальных ресурсов. В результате абсолютное количество материалов, которое прибывало к воротам нашей цивилизации, возрастало. Мало удивительного в том, что проблема отходов усложнялась. «Управление отходами» — весьма поверхностное решение. Необходимо исследовать, контролировать и уменьшать потоки материалов.

Перемещения земли и вызванные человеком изменения в водных потоках — самые большие потоки материалов, которыми необходимо заняться в первую очередь. Вильгельм Рипль (1994) показал, что перемещения земли и дренаж серьезно нарушили концентрацию катионов (положительных ионов) в почве и на водосборах. По определению, это ведет к подкислению. Рипль считает, что причины подкисления почвы и воды лежат скорее в перемещениях земли, чем в кислотных дождях. На рис. 32, который представляет собой качественную схему, подготовленную Риплем на основании исследований подкисления земли в Скандинавии, показана колоссальная потеря катионов за последние годы. Почти все запасы, накопленные в ледниковый период, истрачены всего за несколько десятилетий.

Перемещения земли оказывают и другое воздействие на подкис-ление. По данным Питера Нойманна-Малкау (1993), при высвобож дении атомов серы во время перемещений земли создается большее количество двуокиси серы, чем во всех вместе взятых промышленных процессах горения.

Тропические леса могут больше пострадать от добычи полезных ископаемых (включая подъездные дороги), чем от рубки на лесоматериалы. В основном добыча, переработка и перевозка материальных ресурсов являются, наряду с транспортом и энергетикой, источниками как местной деградации окружающей среды, так и выбросов парниковых газов (Юнг, 1992).

А лавины материи растут. Роберт Айрес (1996) показал, что использование почти всех металлов растет экспоненциально (рис. 33). Эта лавина материи, которая используется нашей цивилизацией, представляет собой только верхушку айсберга. Каждая тонна металла несет с собой многие тонны руды, которую необходимо добыть, очистить и переработать. Известно, например, что золотодобывающие шахты являются причиной гигантских перемещений земли и широкомасштабного загрязнения воды тяжелыми металлами, кроме золота (не говоря уже о цианиде, который часто используется для извлечения золота). То, что остается в основном около шахты, называется «покрывающим слоем» (порода, которую необходимо убрать, чтобы получить доступ к подстилающим рудоносным образованиям) или «хвостами» (порода, которая осталась на поверхности земли после химического извлечения рудоносного минерала) — оба термина указывают, что мы рассматриваем эти гигантские массы породы как бесполезные. Часто такие остатки ядовиты для растений и животных. Озеленение «хвостов» — не простое дело и едва ли когда-нибудь восстановит девственные водоносные горизонты, места обитания и поврежденные ландшафты.

Эффективность использования материалов необходимо каким-то образом определить. Шмидт-Блеек (1994) сделал смелую попытку, установив понятие материалоемкости услуги (MIPS). Для всех видов товаров и услуг он и его команда оценивают и рассчитывают потоки материалов в течение их жизненного цикла в тоннах. Это касается золотого кольца на вашем пальце, ежедневной газеты, апельсинового сока и автомобилей. Изделия часто важны не сами по себе, а благодаря услугам, которые они обеспечивают. В конечном счете как раз услуги интересуют потребителя изделий. Это — километр, который проехали в пассажирском вагоне, удобство сидения в комфортабельном кресле или «услуга», помогающая показать семейное положение с помощью золотого кольца, которая будет использоваться как знаменатель в расчетах MIPS. (Определение услуги оказывается самым трудным для группы расчета MIPS Шмидта-Блеека!) Долговечность товаров оказывает положительное влияние на MIPS. По определению, она снижает MIPS соответствующих услуг. В главе 2 представлено множество примеров снижения MIPS в четыре и более раза, что соответственно повышает производительность материалов.

Группа Шмидта-Блеека использует MIPS даже в качестве обобщенного критерия экологического воздействия услуг. Конечно, признается существование других, более точных критериев. Среди них токсичность, землепользование, выбросы парниковых газов. Но, так или иначе, все они связаны с интенсивностью оборота материалов. И чрезвычайно важно иметь простой способ для быстрой приблизительной оценки экологических воздействий.

Килограмм металла, полученного из шахты, подчас требует переработки тонн руды. Шмидт-Блеек (1994) говорит об «экологической нагрузке» («экологическом рюкзаке»), которую несет в себе металл. На рис. 34, который скорректирован с учетом данных Шмидта-Блеека, показаны соотношения между полученными металлами и их экологическими нагрузками.

Для золота и платины соотношение составляет 1:350000. Представьте себе вес «экологического рюкзака» золотого кольца на вашем пальце. Он составит 3 тонны для кольца весом всего 10 г.

Металлы были лишь началом истории Шмидта-Блеека об экологической нагрузке. Энергия тоже несет свой рюкзак. Те 3 миллиарда тонн угля, которые мы сжигаем ежегодно, несут рюкзак «хвостов» и воды, который весит не менее 15 миллиардов тонн, не говоря уже о 10 миллиардах тонн СО у выделяющихся в процессе сжигания угля. Соотношения еще хуже для бурого угля. Здесь рюкзак в десять раз тяжелее, чем полученный бурый уголь.

Каждый товар и услуга, которыми мы пользуемся, несут экологическую нагрузку. Каталитический преобразователь в автомобилях, который когда-то провозглашался спасителем германских лесов, весит менее 9 кг, но несет рюкзак весом более 2,5 тонны, в основном из-за применения в нем платины. (Несомненно, рюкзак «усыхает» при тщательной утилизации каждого миллиграмма платины, и овчинка стоит выделки.) Апельсиновый сок тоже не безобиден. В зависимости от страны производства, литр апельсинового сока требует перемещения более 100 кг почвы и воды. Ваша ежедневная газета может весить фунт, но ее экологический рюкзак, вероятно, составит 10 кг. Производство автомобиля обычно дает 15 тонн твердых отходов, не считая воды, которая была использована и загрязнена в процессе изготовления.

Однако «фактор четыре», т. е. повышение в четыре раза продуктивности материалов, во столько же раз облегчит экологические рюкзаки. Примеры в главе 2 демонстрируют серьезное облегчение от излишнего бремени. Но беда в том, что «фактора четыре» может не хватить для экологической устойчивости. Шмидт-Блеек считает, что для этого необходим по крайней мере «фактор десять».

Рассматривая общее воздействие вмешательства человека на биосферу, Шмидт-Блеек, как и другие авторы (напр., Рис и Ваккернагель, 1994; Уэтерингс и Опшур, 1992), приходит к заключению, что оборот материалов необходимо сократить по крайней мере на 50 % во всемирном масштабе. Поскольку потребление на душу населения в странах ОЭСР примерно в 5 раз выше, чем в развивающихся странах, а дальнейшее увеличение мирового населения неизбежно, он полагает, что устойчивые уровни потоков материалов не будут достигнуты, пока материалоемкость в странах ОЭСР не снизится в десять раз. Такова цель в отношении материалов для обеспечения устойчивости.

Исходя из этих соображений, Шмидт-Блеек явился инициатором создания «Клуба фактора десять» из выдающихся специалистов по окружающей среде, которые поддерживают эту цель (см. илл. 13 на вкладке). Принципы Клуба изложены в Карнульской декларации, датированной октябрем 1994 г. Опубликованная на пяти языках, включая японский, декларация призывает к революции в эффективности, прекращению субсидирования использования ресурсов, новому пониманию и определению благосостояния.

Среди членов Клуба: Жаклин Алуаизи де Лардерель, директор программы по промышленности и окружающей среде в рамках Программы ООН по защите окружающей среды; Герман Дали, бывший сотрудник Всемирного банка; Ашок Хосла, президент Альтернатив развития, Индия; Джим МакНейл, бывший исполнительный директор Комиссии Брундтланд; Хью Фолкнер, бывший исполнительный директор Делового совета устойчивого развития; Ричард Сендбрук, исполнительный директор Международного института окружающей среды и развития в Лондоне; Вутер ван Дирен, который подготовил для Римского клуба новый доклад «Считаться с природой» (1995); Эрнст фон Вайцзеккер, соавтор данной книги.

Инициатива «Клуба фактора десять» сразу произвела впечатление на некоторых должностных лиц в Европейской комиссии, занимающихся вопросами технологии. Питер Джонстон и Роберт Пестель (сын Эдуарда Пестеля, покойного соучредителя Римского клуба) в Управлении современных средств связи, технологий и обслуживания работают над меморандумом о взаимопонимании под названием «Информационное общество для устойчивого развития». Они расценивают постулат «фактора десять» (возможно, с некоторыми компромиссными формулировками) как весьма вдохновляющую задачу и хотели бы, чтобы главные европейские предприятия подписали и поддержали меморандум.

Как было сказано во введении к главе 2, улучшения в десять раз легче добиться в материалах, чем в энергии. Это связано с физической стабильностью большинства материалов. Если предотвратить их рассеяние, они могут использоваться снова и снова. Одним из злейших врагов эффективного использования материалов является сжигание отходов, поскольку оно относится к технологиям удаления отходов, сопровождающимся максимальным рассеянием. Однако многие недальновидные люди провозглашают сжигание мусора как наиболее удобное «решение» проблемы. Его можно считать решением для токсичных органических веществ в промышленных и бытовых отходах, где образование этих веществ изначально невозможно предотвратить путем изменения продукта или технологии. И все же в рамках обязательств по «фактору десять», сжигание отходов скорее представляет собой антирешение.

Рейчел Карсон стала героиней. В одиночку она привлекла внимание общественности к одному из величайших скандалов нашего века — химическому загрязнению мира. Ее книга «Тихая весна» стала вехой в политике по окружающей среде. Начиная с пестицидов, которые были основной целью Карсон, борьба с загрязнением окружающей среды стала синонимом охраны окружающей среды. В ответ на новые требования общественности было создано Управление по охране окружающей среды США, на федеральном уровне и на уровне штатов были приняты Закон о чистом воздухе, Закон о чистой воде и другие акты по борьбе с загрязнением окружающей среды.

Подобные события имели место в Японии, где болезни Итаи-Итаи и Минаматы, вызванные присутствием тяжелых металлов в питьевой воде, подняли на ноги общественность. Широко распространенные легочные заболевания, вызванные сильным загрязнением воздуха, сделали защиту окружающей среды главной общественной проблемой во всех пострадавших районах. Как и в Америке, борьба за чистоту окружающей среды представлялась очевидной необходимостью. В Западной Европе после многолетней озабоченности загрязнениями окружающей среды были разработаны меры контроля с помощью новых законодательных актов и принуждения к исполнению старых законов.

Движение в защиту окружающей среды набрало политическую силу из местных инициатив, которые возникли повсюду в США, а затем и в других демократических странах. Активисты взяли судьбу окрестностей в свои собственные руки и тем самым стали символом омоложенной демократии. Новые деятели с их мятежным духом не хотели солидаризироваться со старомодным подходом к охране природы, хотя позднее эти два течения слились в одно более широкое движение за охрану окружающей среды.

Миллионы жизней были спасены или сделаны намного приятней в процветающих странах благодаря борьбе с загрязнением окружающей среды. Нельзя отказываться от выгод данного нового успешного направления цивилизации. Однако борьба с загрязнением окружающей среды имеет свои пределы.

Защита окружающей среды представляла собой трудную борьбу с самого начала и останется таковой еще многие годы. Причина проста — охрана окружающей среды, как и сохранение природы, рассматривались как экономическая жертва. Установка фильтров или более современных устройств в существующих производственных процессах неизменно означала дополнительные издержки для производителей. Их принуждали по закону или по суду нести эти издержки. Однако они всегда могли сказать, что имеют ограниченные возможности платить. Производители заявляли, что им придется уехать из страны, если издержки и риски будут слишком высокими.

Конечно, экономисты начали осознавать, что здоровая окружающая среда представляет собой социальное достояние, за которое стоит платить. И возникли предприятия по охране окружающей среды, которые дали более 2 миллионов новых рабочих мест для этих новых целей только в одних США (Реннер, 1991). Некоторые традиционные компании тоже осознали, что они получат большую экономическую выгоду от предотвращения загрязнения окружающей среды. Однако они делали это при определенных условиях, связанных с избежанием или снижением судебных издержек, престижем и маркой фирмы, модернизацией основного капитала и, в некоторых случаях, экономией расходов на сырье. Но эти условия зависят от законодательства, исполнения законов, правовой культуры и цен на товары. Эти условия различаются для разных стран. Под давлением конкуренции компаниям всегда приходится сравнивать издержки и выгоды в различных регионах мира и выбирать наиболее выгодные места.

Иными словами, несмотря на все хорошо известные аргументы в пользу борьбы за чистоту и предотвращение загрязнения окружающей среды, борьба часто означает, а предотвращение может означать дополнительные издержки. Как показывает опыт компании «Доу кемикл», издержки не всегда распределяются разумно. Оценки затрат для одной новой правовой нормы таковы, что 80 % усилий компании пойдет на документацию и 20 % — на мониторинг и эксплуатацию оборудования. Увеличение издержек неизбежно. Таким образом, можно понять, почему менее развитые страны постоянно твердят, что они не могут «позволить себе» борьбу с загрязнением окружающей среды. Это трагично для людей в населенных центрах третьего мира, где большому числу людей приходится мириться с весьма плохими водой и воздухом.

Трагедия усугубляется в богатых государствах. Если каждая страна потребует существующего в странах ОЭСР уровня богатства как условия для борьбы с загрязнением окружающей среды, вся игра будет проиграна. Представьте, что случится с миром, если все 5,8 миллиарда людей будут достаточно богаты, чтобы «позволить себе» борьбу за чистоту окружающей среды. Это был бы экологический крах мира, так как богатство ОЭСР характеризуется уровнем потребления ресурсов в 5 раз, а часто в 20 раз более высоким, чем в развивающихся странах (вспомните рис. 22). Даже сегодняшние мировые нормы потребления явно неустойчивы.

И все же, несмотря на очевидную неустойчивость парадигмы борьбы с загрязнением окружающей среды, богатые страны не отказываются от нее и даже переходят к тому, что можно считать физически невозможной задачей: заводам и машинам с «нулевым» выбросом. Если классическая борьба с загрязнением окружающей среды недоступна для 80 % мира, нулевые выбросы недоступны 98 %. Наилучшим оправданием для подхода нулевых выбросов могли бы стать технические прорывы, случайно достигнутые в стремлении удовлетворить крайне жесткие стандарты борьбы с загрязнением окружающей среды. В случае требований по выхлопам автомобилей, которые действуют в Калифорнии, например, они могут фактически содействовать ускоренному внедрению «гиперавтомобиля» (глава 1 и глава 2), который окажется намного чище, чем его жадно глотающие бензин соперники.

Цель данной книги — показать выход из затруднительного положения в борьбе за чистоту окружающей среды. По сути, «фактор четыре» означает отход не от борьбы с загрязнением окружающей среды как таковой, а от чрезмерной концентрации внимания на ней и от философии дорогостоящей экологической стратегии. Наша цель состоит в том, чтобы сделать политику в отношении окружающей среды абсолютно выгодным предприятием. Для этого мы вновь возвращаемся к вопросу о ресурсах.

Почему «возвращаемся»? Вспомните 1970-е годы! Опубликование доклада Римскому клубу «Пределы роста» (Мидоуз и др., 1972) произвело впечатление на людей во всем мире, включая высшие эшелоны власти. В докладе много внимания уделялось вопросу истощения дефицитных ресурсов в случае, если сохранятся существующие тенденции. Год спустя потрясение на нефтяных рынках, казалось, сурово подтвердило опасения возникновения дефицита. В результате недостаток ресурсов и повышение цен на них стали основной заботой общественности.

Но было еще кое-что, чего многие люди не заметили. В ответ на высокие цены на товары и широко распространенный страх перед дефицитом ресурсов, разведка и разработка ресурсов стали возрастать в невиданном масштабе. Новые нефтяные и газовые месторождения открывались почти ежемесячно. Пятнадцать лет подряд ежегодно открывалось намного больше нефтяных и газовых ресурсов, чем сжигалось (Йергин, 1992). Как отмечается в главе 9, геологическая разведка с использованием высоких технологий сделала доступ к ископаемому топливу под землей и другим минеральным ресурсам еще дешевле. Эти тенденции продолжаются сегодня, и процесс даже ускоряется.

Не удивительно, что в установлении цен производители нефти быстро теряли свои позиции, и к 1986 г. цены на нефть и газ на мировом рынке упали до уровня ниже, чем до нефтяного кризиса в 1973 г. Подобное произошло и на других товарных рынках. К середине 1980-х годов дефицит ресурсов практически исчез как общественная тема.

Примерно в это же время, однако, был обнаружен (или повторно открыт) новый «дефицит»: поглотительная способность биосферы для всех загрязняющих веществ независимо от места их появления (Керн-кросс, 1991). Символом этого открытия был СО2 Казалось, что парниковый эффект заставляет нас значительно снизить выбросы СО2. С философской точки зрения, разговор о поглотительной способности вернул нас к первым дням борьбы с выбросами и загрязнением окружающей среды. Хотя трудно представить себе фильтры СО2, парниковые газы рассматривались как загрязнители атмосферы. И экономисты, в частности, Вильям Нордхауз, набросились на новую тему борьбы с загрязнением окружающей среды, используя свой стандартный экономический репертуар. Не удивительно, что они «открыли» огромные «издержки», которые необходимы в гипотетической битве с парниковым эффектом (глава 4).

Как лучше всего решить проблемы выбросов? Мы считаем, что с практической точки зрения гораздо перспективнее решать проблему СО2 и многие другие проблемы загрязнения, сначала оптимизировав использование первичных ресурсов.

Причина в том, что увеличение производительности ресурсов может оказаться весьма выгодной стратегией, а выражение «поднимать 20-фунтовые банкноты с земли» во многих случаях было нашим девизом. Таким образом, хотя мы признаем (и разделяем) широко распространенное мнение, что нет необходимости чрезмерно беспокоиться о дефиците ресурсов, мы приводим доводы в пользу экономической выгодности и эффективности с целью вновь обратить внимание на контроль и снижение потребления первичных ресурсов.

Многие люди полагают, что нам не нужна революция в эффективности. Некоторые могут просто отрицать наличие экологической проблемы. Некоторые признают наличие проблемы, но убеждены в том, что она будет решена так же, как всегда решаются проблемы — техническими средствами производителей.

На проблемы загрязнения воздуха и воды были найдены технические ответы, которые сейчас называются борьбой с загрязнением окружающей среды. Если новая проблема состоит в выбросах СО2 ответом будут поглощение СО2 ядерная энергетика или другие источники энергии без участия углерода. Если проблемой являются транспортные пробки, то поможет улучшение дорог или электронное управление движением.

Японцы особенно гордятся своими успехами в использовании технологии для разрешения проблем, а также, одновременно, для победы над конкурентами. В прошлом развитие технологий в Японии в основном служило для того, чтобы не отстать в индустриализации и ускорить ее. Недавно Япония начала стратегически подходить к решению глобальных проблем, которые создавались и углублялись процессом индустриализации.

Авторам, конечно, известно, что некоторые из предложенных высокотехнологичных подходов не лишены серьезных проблем. Ядерная энергия составляет сегодня лишь 5 % от мирового энергетического пирога (см. рис. 35). Для примерной оценки возможностей ядерной энергетики выскажем очень смелое предположение, что общий объем производства ядерной энергии утроится за 40 лет. При этом великодушно не будем принимать во внимание проблемы финансирования, безопасности, военные вопросы, проблемы терроризма, загрязнения и захоронения отходов, которые могут быть связаны с утроением ядерного энергетического комплекса. Предположим также, как это делают некоторые японские футурологи и Международный энергетический совет, что потребность в энергии примерно удвоится за этот промежуток времени. Тогда мы приходим к выводу, что ядерный вклад во всемирный энергетический пирог в конечном итоге составит лишь 7,5 %! Стоит ли овчинка выделки? Это, конечно, не предотвратило бы дальнейшего увеличения сжигания ископаемого топлива.

А как насчет захоронения СО, в океанских глубинах? Эффективность такого метода, разумеется, будет неудовлетворительной. В конечном счете механическая энергия, которая необходима для сжатия и перекачки, «съедала» бы около 50 % выработанной полезной энергии. Поглощение СО2 из отходящих газов электростанций, работающих на ископаемом топливе, может оказаться несколько более перспективным. Двуокись углерода, введенная в большие пруды, может служить питательным веществом для водорослей, растущих в прудах. Но затем водоросли необходимо собрать, высушить и использовать либо для другого цикла сжигания (чтобы частично заменить ископаемое топливо), либо для захоронения. А это стоит денег. Конечно, при таких условиях не до бесплатного обеда.

Двуокись углерода поглощается из воздуха зелеными растениями. Политика массированных лесопосадок на подходящих площадях имеет большой смысл (Рид, 1994). Однако не все площади подходят. Судьба программ «озеленения пустынь» может оказаться несчастливой с самого начала. Только подумайте о неизбежном засолении почвы, когда начнется постоянный приток в оросительную систему пресной воды (содержащей определенное количество соли), а единственным стоком будет (бессолевое) испарение.

Еще большее беспокойство вызывают термоядерная энергия и солнечная энергия из космоса. Термоядерная энергетика очень далека от того, чтобы быть безопасной и чистой. Она требует огромных количеств радиоактивного изотопа водорода — трития, что создает беспрецедентные проблемы герметизации. Кроме того, при термоядерном синтезе физически неизбежны очень интенсивные нейтронные потоки. Нейтроны проникают практически в любые стены, независимо от материала, из которого они сделаны, а затем непредсказуемо вступают во всевозможные виды ядерных реакций, делая материал стен весьма радиоактивным. Термоядерные нейтроны могут даже использоваться для выработки материалов для ядерных бомб.

И никто не знает, будет ли эта энергия когда-нибудь коммерчески жизнеспособна.

Энергия космического солнечного излучения ничуть не лучше. Вероятность промышленного применения здесь еще более сомнительна, чем в случае термоядерной энергии: если бы у нас были дешевые солнечные батареи, без которых вся затея не имеет смысла, они, вероятно, давали бы более дешевую солнечную энергию при установке на крыше вашего дома. Кроме того, искусственные спутники, передающие солнечную энергию на Землю, легко могли бы стать самыми опасными источниками ввиду их пригодности для военных целей и подверженности терроризму. Террорист мог бы прервать подачу высококонцентрированной энергии либо использовать ее как оружие. Многие научно-фантастические рассказы основываются на возможности изменять направление высокоинтенсивных пучков энергии со спутников и шантажировать трепещущую Землю.

Основанные на высоких технологиях фантазии служат целям привлечения денег на научные исследования и опытные разработки. Самых ярых сторонников термоядерной энергетики можно обнаружить не в энергетическом бизнесе, а в научно-технических кругах. Мы не завидуем их деньгам и их рабочим местам, но почему они должны тратить время и деньги налогоплательщиков на такие бесполезные, дорогостоящие и невыгодные вещи, как термоядерная энергия? Результат с точки зрения новых технологий и новых научных открытий, вероятно, был бы выше, если бы деньги шли непосредственно на прикладные и фундаментальные исследования. А экономические и социальные выгоды, скорее всего, были бы намного выше, если бы большая часть денег передавалась на революцию в эффективности!

Многое в истории высокотехнологичных ответов на существующие проблемы на самом деле полно иронии. Среди первых ответов на «Пределы роста» (а также на работы Поля Эрлиха «Популяционная бомба» и книгу Барри Коммонера «Замкнутый круг») были контратаки со стороны научного и технического сообществ, самым ярким представителем которых является Джон Мэддокс, бывший редактор журнала «Nature» («Природа») — самого престижного, быть может, журнала в научном мире. Он обрушил свой гнев на эти книги в своей работе «Синдром судного дня» (Мэддокс, 1972), написанной в шутливой и агрессивной манере. Он предположил, что, как и все предыдущие проблемы, новые проблемы, связанные с населением, развитием и окружающей средой, легко будут решены в свое время разумным применением передовых технологий.

За такие фантазии в области высоких технологий Мэддокса (позже возведенного в рыцари) и его последователей, таких как экономист Уилфрид Беккерман, их критики, включая одного из авторов данной книги (ЭБЛ), назвали «сторонниками рога изобилия». Мы считали, что мифические новые технологии, будучи, без сомнения, очень мощными, тоже связаны с затратами и побочными эффектами. За такую непочтительность сторонники рога изобилия окрестили нас «технологическими пессимистами».

Двадцать с лишним лет спустя некоторые из «технологических навязчивых идей» оказались более живучими, чем кто-либо ожидал. Однако победителями стали не реакторы-размножители на быстрых нейтронах или спутники для передачи солнечной энергии, а скорее микроэлектроника, миниатюризация и трудосберегающие производственные технологии. Среди победителей также были многие из технологий эффективности, которые мы описываем в первой части этой книги.

Оценивая экономические и технологические реальности на основе собственного опыта, мы полагаем, что суперокна (глава 1), многолетние поликультуры (глава 2) или материал «белланд» (глава 2) выглядят предпочтительнее, чем реакторы-размножители на быстрых нейтронах, заводы по производству мегаудобрений и пальмовые плантации, клонированные из тканевых культур. Гигантские гидротехнические объекты проиграли капельному орошению (глава 2) и экономичным бытовым приборам (глава 1). Нефтеносные сланцы уступили минеральной вате, теплообменникам и гиперавтомобилям (глава 1). Короче говоря, чары производителей в целом оказались неконкурентоспособными по сравнению с технологиями эффективного использования ресурсов. Некоторые темные лошадки и неизвестные наездники из скромных конюшен выиграли, в то время как фавориты проиграли еще на старте. Это обезобразило ландшафт разрушающимися техноскелетами стоимостью в сотни миллиардов долларов.

Первоначальные роли тоже поменялись. Именно подобные нам бывшие технологические пессимисты сейчас объявлены сторонниками нового рога изобилия! А бывшие сторонники рога изобилия превратились в технологических пессимистов, которые твердят о том, что наши решения, опирающиеся на спрос, не существуют, неэкономичны, не найдут сбыта или ненадежны. Поэтому, утверждают они, их более дорогие технологии, опирающиеся на предложение, необходимо приобретать как страховой полис.

Невозможно купить полный набор решений для спроса и предложения, потому что они конкурируют за ресурсы и в некоторых случаях фактически несовместимы. Отраслям-поставщикам необходим высокий спрос для покрытия своих гигантских капиталовложений в производство. Успешное сочетание как увеличенного предложения, так и повышенной эффективности приведет к самому худшему в обоих мирах — к издержкам на рост производства в отсутствие доходов на их оплату. Такой сценарий фактически несколько раз, начиная с 1973 г., имел место в США с самыми печальными последствиями для нефтяной и ядерной отраслей и коммунального хозяйства: им пришлось списать средства стоимостью в сотни миллиардов долларов, предназначенные для производства дорогостоящей энергии, которая никому не потребовалась.

Однако более глубокий урок состоит в том, что никто не может предсказать, какие технологии люди предпочтут, изобретут, продадут или купят. Обычно предсказания склонны преувеличивать кратковременный эффект и преуменьшать долговременный эффект инноваций. Реже наблюдается, что крупные классы изобретений (среди последних примеров таких изобретений — гиперавтомобили) появляются совершенно неожиданно в результате счастливого и искусного синтеза технологий, которые разрабатывались независимо друг от друга совсем для других целей.

Конкретные примеры, приведенные в данной книге, относятся поэтому только к технологиям, уже разработанным или, по крайней мере, прошедшим техническую проверку и обычно уже имеющимся на рынке. Однако другие технологии, которые еще не придуманы, — категория, для которой пока невозможно привести примеры, — вероятно, еще более упростят задачу производительности ресурсов. Сегодняшним сторонникам нового рога изобилия следует шире смотреть на вещи и избегать высокомерия своих предшественников.

Достоверная информация об экологических характеристиках компании является важнейшим предварительным условием для «зеленого» управления. Начало было положено в США в 1970-е годы. После катастрофы на объекте «Лав Канал» и других происшествий общественность и страховые компании стали настаивать на систематическом анализе потенциальных опасностей, присущих производственным процессам. Под давлением закона промышленные фирмы стали систематически оценивать риски аварий, информировать о них соответствующие власти и разрешать проведение инспекций независимыми экспертами.

Почти то же самое произошло в Европе после аварии «Севесо» в 1977 г. Директива Совета 82/501/ЕЕС, широко известная как «Директива Севесо», сделала оценки риска и информирование обязательными для всех крупных промышленных установок в Европейском сообществе. Особый акцент был сделан на связь с ближайшими окрестностями, чтобы избежать паники в случае аварии.

Судебные процессы и вытекающие из них финансовые риски сыграли решающую роль в Америке в развитии идеи аудита. Страховые компании хотели знать риски, которые им придется покрывать по страховым контрактам, связанным с окружающей средой.

Оценка риска и информирование были лишь началом длинной истории аудита по вопросам окружающей среды. В первые годы терминология все еще была довольно свободной. Для окружающей среды имелись «оценки», «инспекции», «обследования», «доклады» и «обзоры». В 1980-е годы стандартным выражением стал термин «экологический аудит». Управление по охране окружающей среды опубликовало Программу экологического аудита (ЕРА 130/4—89/001), в которой настоятельно рекомендовалось отдельным

штатам установить правила аудита для всех промышленных предприятий.

Судебные процессы и действия правительства были важны для претворения в жизнь идеи аудита. Но в конечном счете, как раз сами фирмы в основном и содействовали развитию эко-аудита. Они осознали, что экологический имидж становится центральным элементом их коммерческого успеха. Потребительские группы публиковали рейтинги компаний по результатам их деятельности в вопросах, далеко выходящих за рамки качества продукции. Социальная справедливость и равноправие полов, связи с диктаторскими режимами в других частях света и окружающая среда были наиболее распространенными узловыми моментами в оценочных таблицах. Поддержание хороших отношений с потребителями и успешный сбыт конечной продукции стали сильно зависеть от экологического имиджа компании. А хороший экологический имидж, искренне культивируемый и основанный на твердом фундаменте реальных достижений, становился ценным корпоративным достоянием, в то время как потеря доверия в плане охраны окружающей среды могла стать постоянной помехой.

В преддверии Всемирного форума в 1992 г. Международная торговая палата (МТП), базирующаяся в Париже, опубликовала модель экологических аудитов, которая, как считалось, будет полезной для фирм во всем мире и поможет достижению согласованности на международном уровне. Концепция МТП предусматривает трехступенчатый аудит: действие перед обследованием, действие на месте и последующее действие. Каждая ступень подразделяется на многочисленные частные процедуры. Экологический аудит может оказаться громадным предприятием, стоящим миллионы долларов для большой фирмы с ее многочисленными отделениями, каждое из которых обследуется отдельно, и с сотнями экспертов, работающих внутри фирмы и за ее пределами.

В 1991 г. Европейское сообщество приняло новую директиву по (добровольным) эко-аудитам, которая в настоящее время введена в действие странами-участницами. На национальных уровнях введены достаточно строгие процедуры регистрации аудиторов и самих аудитов. Эко-аудиты предназначены для обеспечения исчерпывающей и полезной информации, которая также позволяет фирмам проводить более эффективную политику в отношении использования энергии и материалов. Все это требует существенных затрат, которые нелегко взвалить на себя маленьким фирмам. С другой стороны, создан новый рынок для консультантов в области охраны окружающей среды.

Эко-аудиты и добровольные соглашения (между правительством и некоторыми отраслями промышленности) стали ведущими инструментами сегодняшней политики в области охраны окружающей среды. Они гармонируют с тенденциями сокращения вмешательства государства в экономику. Но не удивляйтесь, если возможности для реальных изменений остаются ограниченными — ведь цены и структуры стимулирования продолжают поощрять расточительное использование природных ресурсов.

В третьей части нашей книги мы хотим выразить мысль о неотложности изменения современного хода развития технологии и цивилизации. Мы не намереваемся быть пророками светопреставления, а хотим оценить скорость и движущие силы сегодняшних тенденций, включая темпы роста в Китае и Индии, а также очевидное увлечение инвесторов этими явлениями роста.

Как только обеспечены инфраструктура, градостроительство и основные капитальные вложения стоимостью в триллионы долларов, они начинают диктовать последующие шаги. Даже легко доступные потенциалы эффективного использования ресурсов, скорее всего, будут игнорироваться, если кредиторы и владельцы хотят быстро увидеть высокую прибыль на инвестированный капитал (и продолжают верить, что эффективность скорее увеличит, нежели уменьшит их издержки).

В данной книге мы не акцентируем внимание на точках в различных процессах экологического ущерба, откуда невозможен физический возврат. Ощущение безотлагательности проблем скорее возникает ввиду быстрого приближения точек экономического невозврата, после чего достижение преимуществ эффективного использования ресурсов обойдется слишком дорого. Но если мы изменим направление инвестиций и технологического развития уже сейчас, то большинства из ожидаемых благ при отрицательных затратах можно добиться.

Конечно, исчезнувшие виды не могут вновь быть возвращены к жизни, а значительные изменения климата позволят «вернуться к нормальному состоянию» только через тысячи лет. Оценивая научный анализ изменения климата и других экологических угроз, мы считаем, что у мира осталось примерно 50 лет для того, чтобы преодолеть пропасть, упомянутую при обсуждении «лавин материи» или на рис. 1.

В этой последней главе части III мы даем более или менее количественные оценки путей преодоления этой пропасти. Возьмем в качестве отправной точки «Пределы роста».

Донелла и Деннис Мидоузы вместе с Йоргеном Рандерсом и Уильямом Беренсом были авторами первого большого доклада Римскому клубу под названием «Пределы роста», опубликованного в 1972 г. Было продано около 9 миллионов экземпляров на 29 языках, и книга изменила мир. Мировая цивилизация узнала о внешних пределах, которые ранее игнорировались.

Не удивительно, что критикам не потребовалось много времени, чтобы обнаружить недостатки, содержащиеся или предполагаемые, в идее книги, некоторых ее деталях и методологии. Более бедные страны (и бедные люди, живущие в богатых странах) нашли несправедливым то, что богатые должны устанавливать пределы роста в то время, когда бедные только начали ощущать экономический рост. Специалисты по ресурсам показали, что запасы минеральных ресурсов, включая газ и нефть, намного обильнее, чем предполагалось авторами «Пределов» (хотя авторы возражали, что это совершенно не относится к делу). Многим экономистам и политикам казалось, что «Пределы» в целом слишком пессимистичны, а Джон Мэддокс и его последователи в научном и инженерном сообществах (см. главу 10) утверждали, что технологический прогресс настолько часто давал неожиданные ответы на конкретные проблемы, что бессмысленно говорить о быстро приближающихся пределах.

Действительно, «Пределы роста» основывались на намеренно упрощенной компьютерной модели, и результаты были также очень простыми. Некоторые исходные данные оказались ошибочными. И технология действительно может творить чудеса. «Фактор четыре» практически подтверждает это. С другой стороны, физическое состояние окружающей среды значительно ухудшилось. Тенденции роста продолжаются и подвели нас намного ближе к некоторым пределам, хотя, может быть, к несколько иным, чем определенные в исследовании 1972 г.

Мидоузы и Йорген Рандерс вновь собрались вместе спустя 20 лет для подготовки исправленного и дополненного издания своей книги. Однако они обнаружили, что им придется написать совершенно новую книгу. Слишком многое изменилось, как говорят авторы в предисловии к работе, которая называется «За пределами» (Мидоуз и ДР., 1992):

Накапливая статистические данные, совершенствуя компьютерную модель и размышляя о том, что мы узнали за два десятилетия, мы поняли, что время и продолжение многих тенденций роста вывели человеческое общество на новую позицию по отношению к пределам. В 1971 г. мы полагали, что физические пределы использования человеком материалов и энергии отдалены на десятилетия. В 1991 г., заново рассмотрев данные, компьютерную модель и наши собственные познания о мире, мы поняли, что, несмотря на совершенствование технологий, рост понимания и более решительную экологическую политику, многие потоки ресурсов и загрязняющих веществ превысили пределы устойчивости.

Например, за период с 1970 по 1990 г. население Земли увеличилось с 3,6 до 5,3 миллиарда человек, количество автомобилей с 250 до 560 миллионов, ежегодное потребление природного газа с 1 до 2 триллионов кубических метров, генерируемая электрическая мощность с 1,1 до 2,6 миллиарда киловатт. Что бы ни говорили геологи о богатых и неразведанных ресурсах, потребление на земном шаре не может продолжать расти такими темпами. Даже стабилизация потребления на столь высоком уровне не решит проблемы. И многие аналитики говорят, что дальнейший рост потребления ресурсов ограничивается не столько их дефицитом, сколько способностью Земли поглотить все загрязняющие вещества и отходы.

Мы приблизились к пределам, как говорят Мидоузы: «Без значительного снижения потоков материалов и энергии в ближайшие десятилетия наступит неуправляемый спад в выпуске пищевых продуктов, использовании энергии и промышленном производстве на душу населения». Однако, как и в «Пределах роста» (хотя едва ли кто-нибудь читал эту книгу достаточно внимательно, чтобы заметить), авторы сами указывают и на хорошие новости: «Спад не неизбежен. Чтобы предотвратить его, необходимы два изменения. Во-первых, исчерпывающий пересмотр стратегий и практических действий, которые увековечивают рост потребления материалов и населения. Во-вторых, быстрый и резкий подъем в эффективности использовании материалов и энергии».

Они правы, говоря, что одной эффективности недостаточно. Если экспоненциальный рост будет продолжаться со скоростью 5 % в год, все результаты революции эффективности, обеспечиваемой «фактором четыре», будут исчерпаны менее чем за 30 лет! На рис. 36 и 37 графически представлены эти процессы.

Команда Мидоуза рассчитала еще несколько сценариев. Некоторые из них действительно оказались самоподдерживающимися. Наилучший сценарий в новой книге нереалистичен, но имеет большое эвристическое значение, поскольку он рассчитан в предположении, что стратегия устойчивости (включая численность народонаселения) была введена еще в 1975 г. Результаты представлены на рис. 38.

Вся беда в том, что такая стратегия фактически не была введена в 1975 г. и едва ли будет введена даже сейчас. Общественное мнение не разделяет идеи защиты окружающей среды и устойчивого развития. Авторы работы «За пределами» говорят, что «переход к устойчивому обществу требует, чтобы основной акцент был сделан на достаточности, справедливости и качестве жизни, а не на количестве выпускаемой продукции. Он требует большего, чем производительность и технология; он также требует зрелости, сострадания и мудрости»; Испытывали ли когда-либо подобные чувства какой-нибудь Ньют Гингрич, премьер-министр Малайзии Мататир или президент Бразилии Кардосо?

Мидоузы и Рандерс дали довольно убедительный, хотя и тягостный, ответ на вопрос, почему политики так плохо готовятся к XXI веку. На рис. 39 срок полномочий политических лидеров, избранных в 1990 г., сопоставлен с ожидаемым периодом окупаемости для основных корпоративных инвестиций, сроком эксплуатации электростанции (образцом долговечности в деловом мире), продолжительностью жизни ребенка, родившегося в 1990 г., и влиянием на озоновый слой хлорфторуглеродов, изготовленных в 1990 г.

Довольно существенный культурный сдвиг и упор на самодостаточность, возможно, действительно помогут избежать разрушительной динамики, характерной для динамических систем, представленных в «Пределах роста». Но нам кажется, что самодостаточность — это не то, что поощряется любой властью, принимающей решения в нашем мире. Похоже, даже церковь непоследовательна в этом отношении, в частности, не считая необходимым планирование семьи.

Ни одна из проблем, обсуждавшихся на Всемирном форуме в Рио-де-Жанейро, не заслуживала бы серьезного внимания, если бы на Земле жили только 500 миллионов людей, которых нужно было бы кормить, одевать и давать им кров. Но, как ни странно, вопрос о населении даже не являлся предметом обсуждения Конференции ООН по охране окружающей среды и развитию. Ходили слухи, что это было отдано на откуп Ватикану и некоторым исламским странам. Трудно поверить, что религиозные идеи должны препятствовать людям и странам, в которых они живут, делать то, что необходимо для сохранения творения Господа и создания достойной жизни для людей на этой Земле. Но это так. Некоторые религиозные лидеры, кажется, боятся, что стратегии в отношении рождаемости могут привести к общему подрыву уважения к жизни.

Население в мире увеличивается со скоростью около 100 миллионов человек в год. На развивающиеся страны приходится 95 % увеличения. С другой стороны, каждый новый гражданин США по статистике создает большую нагрузку естественную окружающую среду, чем 20 индийцев или жителей Бангладеш. С экологической точки зрения, большинство северных стран намного более перенаселены, чем Индия или Китай (см. обсуждение «экологических следов» в главе 8). Президентский совет по устойчивому развитию обоснованно настаивал на ограничении рождаемости в США (PCSD, 1996).

По средним оценкам ООН, население Земли к 2050 г. составит 10 миллиардов человек, как показано на рис. 40.

Несмотря на некоторые политические и религиозные возражения, международное сообщество все же обращалось к вопросам народонаселения. В августе 1994 г. в Каире ООН созвала Международную конференцию по населению и развитию (МКНР). На этой конференции, третьей по счету, был сделан весьма ценный вклад в рациональную стратегию в области народонаселения. В частности, МКНР подчеркнула важность роли женщин, их социального положения, образовательного уровня и финансовой независимости. На рис. 41, взятом из Доклада ООН по развитию и населению, наглядно показано, как увеличение населения в десяти развивающихся странах коррелирует с отсутствием образования женщин. Не возникает ли у вас подозрение, что некоторые исламские лидеры, возможно, специально подавляют образование женщин, имея в виду стратегию «демографической победы» ислама? В мире ограниченных ресурсов такая стратегия принесет лишь нищету и лишения тем же самым людям.

Если предположить, что потребление на душу населения увеличивается лишь на 1,5 % в год (в Китае ежегодное увеличение многие годы составляет 8 %!), средний вариант приведет к учетверению общего потребления за период с 1995 по 2050 г. Иными словами, общая революция, связанная с «фактором четыре», если бы она произошла за этот же период времени, уже была бы «съедена», благодаря сочетанию роста населения и весьма умеренного увеличения потребления на душу населения. От революции в эффективности ничего не осталось бы для облегчения перегрузки естественной окружающей среды. А в отсутствие революции в эффективности было бы еще хуже!

Резкое увеличение населения почти неизбежно приведет к политическим конфликтам из-за земли и ресурсов. Миграция достигнет всех континентов и стран. В интересах не только бедных, но и богатых остановить рост населения и в конечном счете сделать так, чтобы осуществился минимальный сценарий, представленный на рис. 40.

Нет нужды защищать включение «фактора четыре» в обсуждение вопроса о населении. «Фактор четыре» на самом деле мог бы сыграть решающую роль в достижении стабилизации численности населения в мире. Более 50 лет хорошо известен демографический факт, что численность населения имеет тенденцию к стабилизации, почти независимо от религии, при достижении определенного уровня процветания (который также сильно коррелирует с независимостью и чувством собственного достоинства женщин, хотя эта корреляция зависит от религии и культуры).

Сегодня мы понимаем, что процветание по американскому образцу для шести или более миллиардов человек определенно немыслимо по экологическим причинам, поэтому надежды на стабилизацию населения «естественным» путем весьма туманны. Если, однако, революция в эффективности позволит достичь процветания при уровнях потребления ресурсов примерно в четыре раза меньших, чем в Америке, то мы вновь сможем обрести надежду.

Иными словами, те люди на Севере, кто считает рост населения главной угрозой, должны сделать все возможное для содействия достижению большего процветания и революции в эффективности на Юге. Но так как Юг не собирается заниматься революцией в эффективности по собственной инициативе, Север должен возможно скорее начать движение по новому пути!

В предыдущих разделах главы 11 показано, что традиционная мудрость не обеспечивает решения проблемы «пределов роста», но население может быть стабилизировано, хотя и не скоро, при удовлетворительном уровне благосостояния. Кратко обсудив центральный фактор системной динамики Мидоузов — численность населения, — мы можем теперь обратиться к вопросу о том, существуют ли варианты, выходящие за рамки чисто гипотетического сценария, в который заложено начало политики устойчивости в 1975 г. Существует ли основанный на реальности сценарий устойчивого будущего?

Мы обсудим этот вопрос в рамках усовершенствованной модели системной динамики «World3/91», любезно предоставленной нам Деннисом Мидоузом. Рис. 42 дает представление о сложности этой модели. На нем показана только подсистема объема промышленного производства. Полная модель, естественно, содержит и объединяет множество других подсистем.

Главная мысль состоит в том, чтобы включить динамику революционного подъема эффективности в существующую модель двумя простыми основными способами. Мы предполагаем, что можно получить прирост эффективности в 2–4 % в год (обе цифры представляют собой достаточно скромные оценки, согласующиеся с историческим опытом; ежегодный прирост на 2 %, скажем, в производительности энергии был достигнут во многих обществах практически без вмешательства политики и без целенаправленных усилий). Исходя из параметров благосостояния и образования, мы ожидаем уменьшения размера семьи, т. е. сокращения рождаемости на 40 % в период с 2000 по 2100 г. В результате мы получаем при условии ежегодного прироста эффективности на 2 % умеренно оптимистическое развитие (рис. 43), а для прироста на 4 % получается действительно привлекательный сценарий (рис. 44).

XXI век вовсе не должен быть тягостным и унылым. Если наше видение «нового рога изобилия» окажется верным, даже самые серьезные проблемы распределения в мировом масштабе будут решены без нанесения значительного ущерба уровню благосостояния в какой-либо части мира. Чего не могут учесть глобальные компьютерные модели, так это эпидемии, войны и другие конфликты. Кроме того, невозможно учесть нерациональное поведение при постоянной напряженности, возникающей в результате международной экономической конкуренции. Мы обсудим некоторые из этих нерешенных проблем в части IV.