Итак, Грабин категорически отказался заниматься ДРП и идти в подручные к Курчевскому. Это, безусловно, характеризует его как грамотного артиллериста и волевого человека. Но что делать дальше? Идти в КБ Кировского завода или завода имени Калинина на вторые роли? Грабин вы
брал иное — ехать в г. Горький на только что законченный завод «Новое Сормово». Проектная мощность завода была достаточно велика, станочный парк полностью укомплектован новыми немецкими станками, а вот самостоятельное КБ при заводе отсутствовало. Да и повод был — доработка технической документации для изготовления 76-мм полу-универсальной пушки А-51.
Сначала Грабин послал на разведку на «Новое Сормово» двух инженеров — В.И. Розанова и П.Ф. Муравьева. Последний был заодно и профгруппоргом, ему и сам Бог велел стать квартирьером. Поздним вечером 3 января 1934 г. Грабин, а также девять конструкторов и один технолог из ГКБ-38 сели в поезд «Москва — Горький». Всего с квартирьерами грабинский «десант» насчитывал 13 человек.
К началу 1934 г. завод «Новое Сормово» изготавливал новые и перестволивал старые 76-мм пушки обр. 1902/30 г., а также изготавливал 76-мм пушки обр. 1933 г. Первым на заводе присвоили индекс Ф-10, а вторым — Ф-19. Кроме того, завод выполнял различные заказы для соседа — судостроительного завода «Красное Сормово».
Директор завода «Новое Сормово» Леонард Антонович Радкевич встретил прибывших радушно. Он согласился выделить КБ из состава в отдел подготовки производства и организации труда, куда оно входило. Начальником КБ был назначен Грабин.
Итак, в январе 1934 г. В.Г. Грабин впервые стал первым лицом. Новоиспеченный начальник сразу взялся за дисциплину:
«Назавтра большинство сотрудников пришли в КБ, как всегда, аккуратно. Все приступили к работе, кроме меня. Я же, выйдя в коридор, прохаживался у дверей и здоровался за руку со всеми, кто появлялся после звонка. Неловко чувствовали себя эти товарищи. Через день-другой уже никто не опаздывал, но я сохранял заведенный порядок — по утрам здоровался возле КБ с каждым, кто приходил позже меня. Наконец, все стали приходить раньше меня и подготавливать свое рабочее место до звонка. Мы старались показывать пример дисциплинированности всем цехам и другим отделам заводоуправления»*.
* Грабин В.Г. Оружие победы. С. 64.
С первых дней КБ стало оказывать конкретную помощь заводу. Началось с десяти пушек обр. 1902/30 г., которые почти год не принимали военпреды. Сотрудники КБ выявили и составили список конструктивных недостатков каждой пушки, а затем с помощью рабочих завода устранили их.
Вскоре КБ выпустило рабочие чертежи полууниверсальной пушки А-51, получившей на заводе индекс Ф-20. Грабин решил проверить в кузнечно-прессовом цехе, как идут дела с заготовками.
«Долго ходил от молота к молоту, от пресса к прессу, но не мог найти ни одной заготовки. Подумал, что они, видимо, уже отправлены отсюда в механический, но на всякий случай решил зайти к начальнику цеха Г.Н. Конопасову, спросить у него. Тот подтвердил, что действительно большинство заготовок пошло дальше, а в кузнечно-прессовом остались только заготовки для ободьев колес. Объяснил, где они лежат. Я поблагодарил его, затем долго ходил вокруг да около указанного мне места и опять не нашел. Вернулся к Конопасову. Тот любезно предложил проводить меня. Мы пришли туда, где я только что был, и он, улыбаясь, указал:
— Вот они, лежат как миленькие.
Я не мог поверить: обод должен весить около 40 кг, а заготовки были приблизительно по 1200—1300 кг.
— Вы не ошибаетесь? — спросил я. — Может быть, это заготовки для иных деталей?
Но начальник цеха твердо ответил: это и есть заготовки для ободьев колес.
В других цехах я повидал заготовки остальных деталей и опять был крайне поражен их гигантскими размерами. Вилка станины должна весить приблизительно 17 кг, а заготовку для нее сделали килограммов на 140. Выбрасыватель (это деталь затвора) по чертежу не должен превышать 700 г, а заготовка — около 15—17 кг. Жуткие заготовки! Чтобы получить из них готовые детали, нужно было чуть ли не девять десятых металла выбросить в стружку. Мало того, что это очень понижает производительность труда и повышает себестоимость, это снижает и качество деталей, так как при ковке металл уплотняется к периферии больше, чем внутри, и при термической обработке он также лучше прокали
вается на периферии. Следовательно, при механической обработке в стружку уходит лучшая часть металла, а детали изготавливаются из худшей.
Меня это задело за живое: почему кузнечно-прессовый цех на своем первоклассном оборудовании кует такие безобразные заготовки? Чем это вызвано? Оказалось, цеху задают программу в тоннах. Чем больше по массе он выдаст поковок, тем выше его показатели. И кузнечно-прессовый цех из квартала в квартал держал заводское переходящее Красное знамя. Его руководители получали премии, а механические цеха принимали к обработке любые заготовки и безропотно грызли их, расходуя много режущего инструмента и времени»*.
Подобных безобразий хватало и в других производствах. Так, из пяти труб (стволов) серийной пушки Ф-19 после нарезки годной оказывалась только одна.
Вдобавок обострились отношения с директором завода: «Однажды я, проведя весь день на заводе, пришел в КБ, когда все уже разошлись, и занялся просмотром почты. В комнате было тихо, ничто не мешало. Сосредоточившись, я не сразу заметил, как вошел директор завода. Поднявшись из-за стола, я поздоровался, пригласил присесть. Радкевич отказался. Так мы и стояли друг перед другом.
Оба молчали. Я думал: что привело его сюда, да еще после окончания рабочего дня? Кстати сказать, директор еще ни разу не был в КБ с самого нашего приезда. Собравшись с мыслями, он заговорил серьезно и деловито:
— Василий Гаврилович, я продумал вопрос о роли и задачах КБ на нашем заводе. Пришел к такому выводу: заниматься опытно-конструкторской работой мы не будем. В этом нет нужды. Незачем заводу брать на себя ответственность за создаваемые конструкции, достаточно с нас ответственности за изготовление. Вы, наверное, уже сами убедились в том, как много у нас забот и неприятностей на производстве. Их нам вполне хватает. Ну, а для обслуживания цехов валового производства КБ не нуждается в таком большом штате конструкторов. Большую половину надо откомандировать во Всесоюзное орудийно-арсенальное объеди
* Грабин В.Г. Оружие победы. С. 66—67.
нение для использования на других заводах. Отберите себе лучших.
Вот как директор определил наши отношения! Он говорил в приказной форме. Значит, мои соображения ему не интересны? Получалось, что я поступил очень опрометчиво, не съездив на завод сам, не уточнив все вопросы еще до приезда моих товарищей.
Ведь только ради творчества, ради интересной и нужной работы они оставили Москву. И вдруг сегодня я им скажу...
Отдав свое приказание, директор умолк. Молчал и я.
Леонард Антонович, помедлив, вновь заговорил первым — повторил, чтобы я отобрал лучших конструкторов, а остальных откомандировал.
— Зачем спешить? Работы много, без дела никто не сидит, — сказал я. И добавил: — Откомандировать всегда успеем, а вот, если потребуется, получить людей будет очень трудно. Прошу вас не торопиться с указаниями отделу кадров.
— Хорошо, — сказал директор. — Значит, вы со мной согласны?
Конечно, он хотел, чтобы я сказал “да”. Но я уклонился от прямого ответа:
— Вы говорили в приказном порядке, а приказы обсуждению не подлежат. Я человек военный — знаю это.
— Да, приказы не обсуждают, — кивнул он, — их выполняют»17.
Грабин решил обратиться за помощью в Москву:
«Через несколько дней мне представился удобный случай для поездки в Москву. В Главном артиллерийском управлении я довольно быстро добился решения вопросов, связанных с валовым производством, и, не теряя времени, направился на площадь Ногина — на Деловой двор, где размещался тогда Народный комиссариат тяжелой промышленности и его Главное военно-мобилизационное управление. Это управление ведало всей оборонной промышленностью: артиллерийско-стрелковой, танковой, судостроительной. Возглавлял ГВМУ Иван Петрович Павлуновский»18.
И.П. Павлуновский и его заместитель К.М. Артамонов поддержали Грабина в его решении начать проектирование дивизионной пушки без поддона. Павлуновский обратился к Орджоникидзе с просьбой разрешить Грабину работать над новой пушкой. «Орджоникидзе не только разрешил проектировать, но и приказал выделить в мое распоряжение 100 тысяч рублей для премирования работников, которые особо отличатся при создании дивизионной пушки»*.
Таким образом, Грабин за спиной директора завода № 92 («Новое Сормово») протолкнул идею создания дивизионной пушки. Индекс для нее в КБ стали выбирать сразу после возвращения Грабина из Москвы:
«Все машиностроительные заводы, как правило, имеют свой индекс, например автомобильные — ГАЗ, ЗИЛ, МАЗ и др. Индекс обозначает принадлежность машины соответствующему заводу, ее класс; и особенно необходим, когда в производстве находится несколько машин: он вносит порядок, облегчает пользование технической документацией, технологической оснасткой.
Наш завод своего индекса пока не имел, так как был еще в стадии становления. Выпускаемая им продукция шла под индексом того КБ, которое создало изделие. Теперь же нам полагался свой индекс.
Все высказывались за “Г” — Грабин, мотивируя тем, что начальник КБ разрабатывает идею пушки, руководит всем процессом проектирования и конструирования вплоть до изготовления и испытания опытного образца»**.
Грабин из скромности отклонил букву «Г» в индексе.
«После долгих и довольно-таки пылких дебатов мое предложение одобрили. Решили установить нейтральный, так сказать, индекс, который в артиллерии обозначается, как правило, одной или несколькими буквами русского алфавита.
Для начала исключили все буквы, с которых начинались фамилии конструкторов: Боглевского, Водохлебова, Горшкова, Грабина, Киселева, Костина, Мещанинова, Муравьева, Павлова, Ренне, Розанова, Строгова. После недолгих поисков из оставшихся букв алфавита единодушно ос
тановились на “Ф”. Вот так и родился наш заводской индекс»*.
К концу 1934 г. на заводе № 92 был изготовлен опытный образец 76-мм полууниверсальной пушки А-51 (Ф-20). Ствол пушки состоял из свободной трубы, кожуха и навинтного казенника. Затвор (вертикальный клиновой) и полуавтоматическое управление почти полностью взяты от 76-мм пушки обр. 1931 г.
Лафет однобрусный. На заднем конце бруса, сразу за сошником, была смонтирована хоботовая гусеница, с помощью которой производился поворот орудия. Пушка могла стрелять с колес и с поддона.
Накатник гидропневматический. Пружинный уравновешивающий механизм состоял из двух цилиндров. Подъемный механизм секторный. Верхний станок — стальная отливка с ввернутым кованым боевым штыром. К верхнему станку крепился щит. Колеса в двух вариантах: с грузошиной и с металлическим ободом. Баллистические данные 50-калиберного ствола, гильза образца 1900 г.
8 февраля 1935 г. опытный образец Ф-20 был отправлен на полигонные испытания на НИАП.
В своих воспоминаниях Грабин не скрывает, что над полууниверсальной пушкой Ф-20 он работал по принуждению. Поэтому и не особенно интересовался ее судьбой. Зато в КБ полным ходом шли работы над любимым детищем конструктора — 76-мм дивизионной пушкой, которой был присвоен индекс Ф-22. Проект ее был закончен к началу 1935 г.
Ствол орудия состоял из свободной трубы, кожуха и казенника. Затвор вертикальный клиновой, полуавтоматика копирного типа. Тормоз отката гидравлический веретенного типа. Накатник гидропневматический. Длина отката переменная. Подъемный механизм имел один сектор. Поворотный механизм винтовой.
Недостатком системы была невозможность ведения огня одним номером расчета — прицел находился слева от ствола, а механизм вертикального наведения — справа.
Боевая ось коленчатая. Рессора пластинчатая, расположена перпендикулярно оси пушки. Орудия первых выпусков
* Грабин В.Г. Оружие победы. С. 75—76.
имели металлические дисковые колеса с грузошиной. Затем стали использовать колеса с шинами ГК, такие колеса имели индекс КПМ. Штатный прицел не был приспособлен для ведения зенитной стрельбы. В этом случае, как гласило наставление, требовалась «постановка прицела с зенитной частью», а вот где найти ту часть — не говорилось.
В апреле 1935 г. было закончено изготовление трех опытных образцов пушки Ф-22, два из которых имели складные (ломающиеся) станины, а один — обычные. Кто придумал делать складные станины, Грабин не говорит, но не трудно понять, что эта идея была ему не по душе. Я точно не знаю, кому и зачем понадобились складные станины. Во всяком случая, среди отечественных артсистем к 1935 г. они встречались только у горных пушек. Преимуществом складных станин была малая длина в походном положении. Зато было много и недостатков — малая прочность, увеличение стоимости орудия и времени перехода из походного положения в боевое.
Опытный экземпляр Ф-22 с дульным тормозом (эффективностью до 30%) имел боевой вес 1474 кг. Все опытные экземпляры имели удлиненную камору под новый патрон. Но позже по требованию заказчика дульный тормоз был снят, и принята камора от 76-мм пушки обр. 1902 г.
Специально для Ф-22 был разработан утяжеленный снаряд весом 7,1 кг, длиной 5,3 калибра. Для сравнения: штатный снаряд ОФ-350 имел вес 6,2 кг и длину 4 калибра. В апреле 1936 г. при стрельбе из Ф-22 утяжеленным снарядом его начальная скорость составляла 710 м/с, а дальность 14 060 м. Однако производство утяжеленного снаряда ограничилось лишь малой серией.
Заводские испытания первого опытного образца пушки Ф-22 были начаты 8 мая 1935 г. Грабин писал: «Полууниверсальную (Ф-20) и две Ф-22 окрасили в зеленоватый, “защитный” цвет, а Ф-22 с цельными станинами, по предложению директора, — в желтый. Ее так и стали называть — “желтенькая”».
9 июня 1935 г. опытные образцы были доставлены под Москву на Софринский полигон, где им предстояло соревноваться с 76-мм пушками других заводов. Грабин красочно описал это состязание:
«10 июня вся материальная часть, кроме “желтенькой” пушки, была выдвинута на боевые позиции, а “желтенькая” осталась в сарае, взаперти.
На позиции пушки располагались в таком порядке: на правом фланге, откуда должен был начаться осмотр, — 76-мм универсальная пушка Кировского завода, рядом с ней — наша полууниверсальная пушка Ф-20, дальше — Ф-22 со складными станинами. За нашими пушками стояли 76-мм полууниверсальная пушка К-25, 76-мм дивизионная пушка, изготовленная по чертежам, снятым с образца шведской системы “Бофорс”, еще дальше — другие новые пушки и гаубицы. Длина позиции была огромна. Около каждого орудия копошился орудийный расчет, рабочие и конструкторы. Одни изучали, другие обучали.
Отсутствие “желтенькой” пушки меня прямо-таки резануло по сердцу. На мой вопрос Горшкову, почему не поставили “желтенькую”, тот ответил, что причины ему неизвестны: спрашивал у Дроздова, но тот отмахнулся и ничего толком не сказал. Я побежал к Дроздову.
— Почему вы распорядились не устанавливать на позиции нашу третью пушку?
Он заявил, что не может ее поставить.
— И так стоят две ваши пушки, вполне достаточно. Нет нужды ставить еще третью.
Мои объяснения и просьбы успеха не имели. На следующий день на полигон прибыл начальник Артиллерийского управления, он же заместитель начальника Вооружения, комкор Ефимов. Я обратился к нему с просьбой поставить “желтенькую” на позицию. Он отказал. 13 июня приехал на полигон Тухачевский. Он тоже отказал. Очень было досадно. Что еще можно сделать? У него власть, у меня только просьба. У него на петлицах по четыре ромба, а у меня только две шпалы. Кого же еще просить? Ведь это главные устроители смотра. Остается только обратиться к Ворошилову, но его здесь нет. А мне было известно, что смотр назначен на 14 июня. После отказа Тухачевского я испытывал состояние, близкое к отчаянию. В самом деле, можно ли было спокойно отнестись к тому, что созданное нашим коллективом с таким трудом, с таким напряжением перечеркивалось одним махом даже без объяснения причин. Видя всю
безвыходность нашего положения, я заявил Тухачевскому, что при докладе руководителям партии и правительства скажу, что нашу третью пушку закрыли в сарае и все мои просьбы вплоть до обращенных лично к начальнику Вооружения не привели к положительному результату.
— Так и скажете? — спросил Тухачевский.
— Да, так и скажу.
— Хорошо, мы поставим вашу третью пушку, но стрелять из нее не будем.
— Согласен»*.
14 июня на полигон для осмотра орудий прибыли члены правительства.
«Впереди в кожаном пальто шел К.Е. Ворошилов, несколько позади — И.В. Сталин в сером летнем пальто, в фуражке и в сапогах, рядом шагал В.М. Молотов в темном реглане и в шляпе, чуть поодаль — Г.К. Орджоникидзе в фуражке защитного цвета со звездочкой и в сапогах, почти рядом с ним — В.И. Межлаук в серой шляпе и в сером летнем пальто, а с обеих сторон и сзади шли неизвестные мне военные и штатские.
Подана команда “смирно”. Все замерли. Комдив Дроздов, приложив руку к козырьку, пошел навстречу высоким гостям. Не доходя нескольких шагов, остановился:
— Товарищ народный комиссар, материальная часть для осмотра подготовлена...
Приняв рапорт, К.Е. Ворошилов подал команду “вольно”. Однако участники показа не почувствовали себя “вольно”, все внимание сосредоточилось на руководителях партии и правительства. Они прошли к правофланговому орудию — к универсальной пушке “Красного путиловца”, поздоровались с Махановым, и тот с добродушной улыбкой начал свой доклад. Мне очень хотелось услышать его, но я стоял далековато и почти ничего не слышал. Время идет, а Маханов все рассказывает. По всему видно, что обстановка довольно-таки непринужденная. Часто даже смех раздается. Для полного успокоения мне нужно было бы слышать Маханова, который, как видно, довольно подробно касается конструкции отдельных механизмов и агрегатов.
* Грабин В.Г. Оружие победы. С. 110—111.
Я начал было подумывать о том, что слишком заузил свой доклад, и стал мысленно его расширять, как вдруг слышу:
— Товарищ Маханов, вы слишком подробно... Пожалуйста, нельзя ли покороче?..
Это сказал Ворошилов. Маханов мгновенно умолк, на лице его появилась растерянность. Видя это, Сталин заметил Ворошилову:
— Зачем вы его сбиваете, пусть он докладывает, как приготовился. — И затем Маханову: — Продолжайте!..
Маханов оживился, слегка улыбнулся и стал продолжать. Я думал: как же мне докладывать? Коротко или длинно? Ведь предстояла еще стрельба и возка. Длинные доклады могут сорвать полный показ. Но после столь обстоятельного сообщения И.А. Маханова не удивит ли моя предельная краткость? Не подумают ли, что я не приготовился?
Много возникало у меня всяких мыслей, но предупреждение Ворошилова, сделанное Маханову, утвердило во мне принятое решение. Не обо всех пушках можно слушать столь подробно.
Осмотр универсальной пушки окончился, все направились к нашему орудию. Я почувствовал, как кровь прилила к лицу. Мысли спутались. Казалось, вот-вот я потеряю самообладание.
Послышался голос Ворошилова:
— Товарищ Грабин, расскажите о своей пушке.
Начал я не сразу. Рука сама было потянулась в карман,
где лежала заготовленная шпаргалка, и тут же мне стало стыдно. Что я, не знаю своей пушки?
Сначала заговорил довольно тихо и, наверное, невнятно, потом овладел собой и начал докладывать, стремясь четко сформулировать основные положения.
Начал с пушки Ф-22. Сказал о ее назначении, перечислил основные показатели — габариты, вес в походном и боевом положении, начальную скорость снаряда, дульную энергию, или, иначе говоря, мощность, которая может быть повышена. Отметил, что примененная нами новая гильза способна вместить увеличенный заряд пороха: повышение мощности пушки может потребоваться для пробивания брони более совершенных танков. Сейчас пушка способна уничтожить любой танк из находящихся на вооружении других армий, но мы думаем, что мощность броневой защиты будет наращиваться и за счет толщины брони, и за счет научно-исследовательских и конструкторских достижений — путем нахождения наиболее невыгодного для снаряда угла встречи с броней, чтобы достичь большего рикошетирования, и за счет повышения качества стали. Подчеркнул большую скорострельность Ф-22 в сравнении с трехдюймовкой и то, что Ф-22 соответствует всем тактико-техническим требованиям Артиллерийского управления НКО, предъявленным к полууниверсальной пушке, но она на 550 кг легче и создана нашим КБ по своей схеме, изготовлена из отечественных материалов и на отечественном оборудовании, что очень существенно, особенно в случае войны. Коротко объяснив устройство главных агрегатов, обратил внимание на то, что ствол имеет свободную трубу, которая при необходимости может быть заменена другой даже в боевой обстановке. Все мои объяснения сопровождались демонстрацией соответствующих механизмов.
Вопросов мне было задано немного. Я не понял, удовлетворил ли всех мой доклад. Руководители парии и правительства направились к следующей нашей пушке, а ко мне подошел директор и сказал, что я был слишком краток и что о второй пушке он сделает сообщение сам. Его заявление меня потрясло. Не успел я опомниться — он уже докладывал. Но и Леонард Антонович проговорил недолго. Все направились к полууниверсальной пушке завода имени Калинина, оттуда стал доноситься голос В.Н. Сидоренко, начальника КБ, а я стоял и тяжело переживал свою неудачу. Очень жалел, что не доложил так же подробно, как Маханов, но уже было поздно. Не пойдешь и не попросишь еще раз выслушать тебя по поводу той же пушки. Не было никакой возможности исправить положение, хоть уходи. Вдруг вижу: Сталин отделился от всей группы и направился в мою сторону.
Что это может значить, почему вдруг он направился опять на правый фланг? Я продолжал стоять в стороне, но все мои мысли, только что меня волновавшие, мгновенно испарились, меня стало занимать лишь то, что Сталин идет в мою сторону. А Сидоренко продолжает докладывать о своей пушке.
Сталин подошел к дощечке, на которой были выписаны данные о нашей “желтенькой”, остановился и стал внимательно знакомиться с ними.
Я все еще стоял в стороне, затем подошел. Сталин обратился ко мне и стал задавать вопросы. Его интересовала дальность стрельбы, действие всех типов снарядов по цели, бронепробиваемость, подвижность, вес пушки, численность орудийного расчета, справится ли расчет с пушкой на огневой позиции и многое другое. Я отвечал. Долго длилась наша беседа, под конец Сталин сказал:
— Красивая пушка, в нее можно влюбиться. Хорошо, что она и мощная и легкая»*.
Потом были произведены стрельбы из опытной пушки.
«Когда кончилась стрельба из последнего орудия, Сталин произнес: “Все!” — и отошел от амбразуры. Выйдя из блиндажа, заговорил негромко, как бы думая вслух:
— Орудия хорошие, но их надо иметь больше, иметь много уже сегодня, а некоторые вопросы у нас еще не решены. Надо быстрее решать и не ошибиться бы при этом. Хорошо, что появились у нас свои кадры, правда, еще молодые, но они уже есть. Их надо растить.
Мы с Махановым шли рядом с ним, я справа, а он слева, но ни я, ни он не промолвили ни слова — было ясно, что Сталин не с нами ведет этот разговор.
Потом он остановился. Остановились и мы. Сталин сказал:
— Познакомьтесь друг с другом.
Мы в один голос ответили, что давно друг с другом знакомы.
— Это я знаю, — сказал Сталин, — а вы при мне познакомьтесь.
Маханов взглянул на меня с приятной улыбкой, и мы пожали друг другу руки.
— Ну, вот и хорошо, что вы при мне познакомились, — сказал Сталин.
Я не мог ничего понять.
Сталин обнял нас обоих за талии, и мы пошли по направлению к нашим пушкам. Через несколько шагов Сталин опять остановился и сказал:
— Товарищ Маханов, покритикуйте пушки Грабина.
__________
* Грабин В.Г. Оружие победы. С. 114-117.
Этого ни один из нас не ожидал. Подумав, Маханов сказал:
— О пушках Грабина ничего плохого не могу сказать.
Не ожидал я такого ответа, даже удивился. Тогда Сталин обратился ко мне:
— Товарищ Грабин, покритикуйте пушки Маханова.
Собравшись с мыслями, я сказал, что универсальная пушка имеет три органических недостатка. Перечислил их и заключил:
— Каждый из этих недостатков приводит к тому, что пушка без коренных переделок является непригодной для службы в армии.
Сказав это, я умолк. Молчали и Сталин с Махановым. Я не знал, как они отнесутся к моим словам, и испытывал некоторую душевную напряженность, но не жалел о том, что сказал. “Если бы меня не спросили, я не сказал бы ничего, — рассуждал я мысленно, — ну, а раз спросили!..”
Помолчав немного, Сталин предложил мне:
— А теперь покритикуйте свои пушки.
Этого я уже совершенно не ожидал. Ждал или не ждал — не важно. Умел критиковать чужую пушку, сумей покритиковать и свои.
И тут меня очень выручил стиль нашей работы — то, что мы всегда объективно оценивали нами сделанное. Строго оценили на описанном мною совещании и эти пушки. Я рассказал о недостатках. Перечисляя их, объяснил, как они могут быть устранены, и в заключение сказал, что устранение дефектов значительно улучшит боевые качества пушек. От своей самокритики я даже вспотел.
Сталин сказал:
— Хорошо вы покритиковали свои пушки. Это похвально. Хорошо, что, создав пушки, вы видите, как они могут быть улучшены. Это значит, что ваш коллектив будет расти, прогрессировать. А какую из ваших пушек вы рекомендуете принять на вооружение?
Опять неожиданный вопрос. Я молчал. Сталин спросил еще раз. Тогда я сказал, что надо бы прежде испытать пушки, а потом уже давать рекомендации.
— Это верно, но учтите, что нам нужно торопиться. Времени много ушло, и оно нас не ждет. Какую же вы рекомендуете?
Я сказал, что рекомендую “желтенькую”.
— А почему именно эту, а не другую?
— Она лучше, чем Ф-20.
— А почему она лучше?
— Ф-22 мы проектировали позже, чем Ф-20, учли и устранили многие недостатки.
— Это хорошо. А теперь мы отправим вашу пушку в Ленинград, пусть военные ее испытают. Я правильно понял вас, что в ней нет ничего заграничного?
— Да, товарищ Сталин, она создана нашим КБ по своей схеме, изготовлена из отечественных материалов и на отечественном оборудовании.
— Это замечательно, — сказал Сталин.
Похвалу слушать было приятно, но отдавать военным для испытаний опытный образец пушки — такого в практике проектирования никогда не было. Всегда КБ предварительно отлаживало, испытывало образец, а потом сдавало его заказчику. Никогда еще не бывало, чтобы опытный образец без заводских испытаний был направлен на полигонные.
— Ну что ж, не бывало, так будет, — сказал Сталин.
Я пытался доказать, что совместить заводские испытания с полигонными невозможно: у каждой организации свой подход. Когда завод испытывает и обнаруживает дефекты, он их устраняет и изменяет чертежи, т. е. по ходу испытаний дорабатывает пушку. Полигон же стремится выявить в новой пушке как можно больше дефектов и все, что выявляет, записывает, после чего делает свои предложения и выводы. Я боюсь, что мы не сумеем одновременно испытывать и дорабатывать пушку. Как бы не удлинился период отработки и испытаний»*.
В начале июля 1935 г. завод № 92 получил срочный правительственный заказ на изготовление в течение четырех месяцев опытно-валовой партии Ф-22 из десяти изделий.
Четыре новых экземпляра с нескладными станинами поступили на войсковые испытания в марте 1936 г. 22 апреля
1936 г. Наркомат обороны закончил все испытания Ф-22.
Постановлением Правительства № ОК 110/сс от 11 мая 1936 г. Ф-22 была принята на вооружение под названием «76-мм дивизионная пушка обр. 1936 г.». Постановление предусматривало изготовление в 1936 г. 500 серийных орудий, а в 1937 г. — 2500 пушек Ф-22. На 1936 г. на заводах № 92 и Кировском планировалось выпустить по 250 пушек.
_________
* Грабин В.Г. Оружие победы. С. 118-120.
На заводе № 92 приступили к разработке и проектированию технологии серийного производства Ф-22 с осени 1935 г. На Кировский завод чертежи Ф-22 стали поступать с завода № 92 с февраля 1936 г.
Контрольный отстрел первой серийной Ф-22, изготовленной Кировским заводом, был произведен 4 ноября 1936 г. В конце того же года начал валовое производство и завод № 92.
Вопреки мемуарам Грабина пушка Ф-22 имела множество конструктивных дефектов и непрерывно совершенствовалась. На войсковых испытаниях она получила такую оценку: «Ф-22 на походе плоха, так как длина системы затрудняет поворотливость. Подвижность вне дорог крайне ограничена, так как ее клиренс 350 мм, а подъемный механизм выдается в сторону движения и слабо прикрыт (удар и др.). При стрельбе сильная вибрация и колебания тела орудия, что ведет к уменьшению кучности. Слабое сцепление люльки с боевой осью. При 50— 60 выстрелах непрерывного огня жидкость в компрессоре перегревается, что может привести к разрыву люльки. Надо прекращать стрельбу и отливать 150 граммов жидкости. Пушка универсальная, но ни одному назначению не удовлетворяет».
Многострадальную Ф-22 модифицировали, как могли. Так, была спроектирована Ф-22 «полуторной очереди», в которой нижний станок был сделан литым, а не клепаным, как в системах «первой очереди», была усилена обойма люльки и т. п.
23 июля 1937 г. на НИАП прибыла первая пушка «полуторной очереди», изготовленная Кировским заводом. По заключению НИАПа полигонные испытания она не выдержала. В системах «второй очереди» понизили на 35 мм линию огня, изменили поворотный механизм, оба станка — и верхний — были клепаными. Первая Ф-22 «второй очереди» 26 января 1937 г. прибыла на НИАП с завода № 92. Доработки продолжались, и их список длинен.
Заслуживают внимания испытания Ф-22 на Научно-исследовательском зенитном полигоне (НИЗП) в Евпатории, проведенные с 29 апреля по 11 декабря 1937 г. Стрельбы велись выстрелами от 76-мм зенитной пушки обр. 1915/28 г. со стержневой шрапнелью весом 6,5 кг с трубкой Т-3 зарядом 1,15 кг пороха марки 9/7, допускавшим начальную скорость 730 м/с. Для стрельбы использовали ПУАЗО-1. При стрельбе под углами 60—70° автоматика не работала совсем.
Но и при идеально работающей автоматике Ф-22 существенно уступала по мощности пушке обр. 1915/28 г.
В январе 1938 г. комиссия НИЗП тактично написала в заключении по полигонным испытаниям, что после устранения недостатков (следовал длинный список) Ф-22 можно допускать к войсковым испытаниям в качестве полууниверсальной пушки.
Любопытно, что в 1941 г. в КБ завода № 92 под руководством Грабина работали над установкой ЗИС-В — 76-мм пушкой Ф-22 на тумбе для «зенитной самообороны». Разумеется, из этой затеи ничего путного не вышло.
Тем не менее, худо-бедно, а Ф-22 шла в войска. В 1936 г. промышленностью было сдано 10 пушек, в 1937-м — 417, в 1938-м — 1002 и в 1939-м — 1503. В 1940 г. Ф-22 была снята с производства. Таким образом, в РККА было сдано 2932 пушки. На 22 июня 1941 года в войсках находилось 2844 пушки Ф-22.
Примечания:
2
Семенов С. Ликвидация антисоветского Кронштадтского мятежа 1921 г. М., 1973.
