• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

На пороге своего шестидесятипятилетия Владимир Михайлович вернулся к конструкторской деятельности. Он возглавил оперяющуюся организацию, чье название начиналось со столь близкого ему слова — «экспериментальный»…

Жизнь совершила очередной виток по спирали, одновременно напомнив о той прекрасной поре, когда, полный сил и дерзких замыслов, Мясищев получил у Туполева первую руководящую должность — должность начальника бригады экспериментальных самолетов. Как давно это было, сколько лет прошумело с того времени! Владимир Михайлович словно бы возвращался к истокам — умудренный опытом, переживший победы и разочарования, взлеты и падения, весь в не видных глазу шрамах и вновь готовый к борьбе.

И символом обновления, гонящего прочь усталость и душевный покой, продлевающего творческую молодость, звучало название его теперешней фирмы.

Новая организация получила территорию бывшей мясищевской летно-испытательной и доводочной базы — ЛИиДБ. У руля ее стоял Михаил Владимирович Гусаров, один из ветеранов-мясищевцев.

В 1951 году, попав в распоряжение главного конструктора, Гусаров начал с… рисования каких-то квадратиков. Делал он это, казалось, безо всякого энтузиазма, в душе считая: его знания используют не по назначению. А квадратики-то оказались непростыми. Они послужили основой оригинальной, впервые примененной в отечественной практике структуры ОКБ. Напомню: в своей организации Мясищев создал несколько конструкторских бюро, наделив их большими правами. Так вот, М.В. Гусаров вместе с Я.И. Зелкиндом и несколькими коллегами помогал Главному «сочинять» необычную структуру организации. Постепенно дело это увлекло Михаила Владимировича, он понял его смысл и значение и уже не считал себя обойденным интересной работой.

Затем Гусаров занимается стендовой обработкой систем бомбардировщиков, участвует в создании летающих лабораторий Ту-4 и Ту-16. Его труд вложен и в устройство наземной топливно-двигательной лаборатории. Через некоторое время Михаил Владимирович назначается начальником бригады наземного оборудования, но не ощущает особой радости. Он считает, что ему, самолетчику, могли бы найти иное дело, где отдача выше. И опять он убеждается в прозорливости, а следовательно, и в правоте Мясищева. Именно самолетчикам Главный хотел доверить наземное оборудование. Никто, кроме них, знающих машины как свои пять пальцев, не справился бы так хорошо с этим важным участком.

Гусаров и его товарищи предложили несколько новшеств, в частности, осуществили буксировку самолетов с управлением на поворотах из кабины летчика, подъем тяжелых машин для «гонки» шасси с помощью специальных гидравлических устройств.

По-настоящему нашел себя Гусаров на посту руководителя подразделения по доводке самолетов.

Впервые в отечественной практике ЛИиДБ как самостоятельное подразделение создал Туполев. Используя опыт Андрея Николаевича, Мясищев пошел дальше, также впервые организовав на базе ЛИиДБ конструкторское бюро. Тут собрались специалисты широкого профиля — аэродинамики, прочнисты, гидравлики, каркасники и т. п. Они-то и составили ядро нового коллектива Владимира Михайловича.

К встрече с Мясищевым сотрудники готовились заранее. Многие знали его не один год, радовались возможности вновь работать с ним. Гусаров освободил его старый кабинет, в котором Владимир Михайлович некогда обсуждал ход испытаний своих самолетов, поставил туда мебель, сообразуясь с его вкусом. Встреча получилась теплой. Мясищев разволновался, увидев знакомые лица, поблагодарил за внимание к нему, рассказал о проблемах, которые предстоит решать.

Знакомых и впрямь оказалось немало. Одни к приходу Мясищева уже работали здесь, другие откликнулись на его призыв и перешли из смежных фирм.

И все-таки коллектив предстояло создавать. Предстояло и отстраиваться, вводить новые корпуса. Все это было не впервой, но требовало времени и сил. Мясищев пошел по испытанному еще в начале пятидесятых годов пути: пригласил в КБ выпускников авиационных вузов. Сделав ставку на молодежь, не ошибся. Новоиспеченные конструкторы, инженеры под руководством опытных старших товарищей прониклись сложностью поставленных перед ними задач, взялись за дело, не испытывая страха перед возможными неудачами. Неудачи, промахи, конечно же, на первых порах случались, зато взамен приобретался опыт, «сын ошибок трудных». Творческий рост специалистов в КБ у Мясищева шел быстрее, чем у других авиационных руководителей.

Задачи, вставшие перед коллективом, характеризуемые одним емким понятием «эксперимент», выглядели увлекательно и даже загадочно. Первая заключалась в повышении дальности полета машин и связывалась с так называемым ламинарным обтеканием. Решением ее активно занялся молодой способный аэродинамик Арвид Драстоматович Тохунц, ранее работавший у Туполева.

Что же такое ламинаризация? Приведу житейский пример. Вы мешаете ложечкой чай в стакане. В результате создается турбулентность — вихревое возмущенное движение. Если же вы размешиваете в стакане мед, налипающий на его стенки, создается ламинарное обтекание. В природе большая часть движений турбулентна, ламинаризация — исключительно редкое и весьма ценное явление. Понаблюдаем, например, дельфинов. Благодаря ламинарному обтеканию они могут развивать огромную скорость, ибо сопротивление ламинарного пограничного слоя в несколько раз меньше, чем турбулентного.

Теперь рассмотрим, что происходит с летательным аппаратом. В полете пограничный слой воздуха как бы налипает на крылья, фюзеляж, оперение. Сопротивление слоя, как известно, значительно меньше, чем у обычного турбулентного. Следовательно, его ламинарное состояние стоит сохранять. Но как это сделать практически? Этим и занимались мясищевцы, и в первую очередь А. Д. Тохунц.

Было предложено отсасывать через мельчайшие отверстия пограннчпый слой воздуха с крыла, тем самым создавая искусственную ламинаризацию. Началась серия любопытных экспериментов. Выяснилось следующее: дальность полета при искусственной ламинаризации увеличивается примерно на четверть, или при той же дальности масса машины уменьшается на 15 процентов…

Другая проблема, которой увлекся коллектив, — поиск композиционных материалов. Давало это очень многое. Крылья, фюзеляж и другие элементы конструкции самолета усиливались, становились более прочными, жесткими и одновременно более легкими.

На рубеже шестидесятых — семидесятых годов встал вопрос повышения ресурса машин. Вместе с коллегами Владимир Михайлович занялся разработкой средств, позволяющих бороться с усталостными разрушениями конструкции. Оригинальную идею предложил С.Я. Жолковский: использовать систему накладок — притом накладок тоньше, нежели обшивка, — чтобы задержать образование трещин.

Жолковского не поняли, вернее, в его идею не поверили. Он пошел к Мясищеву. Владимир Михайлович тоже поначалу усомнился, однако остался верен своему принципу — любому новшеству давать дорогу через эксперимент. Опытный прочнист Жолковский оказался прав. Его система накладок великолепно себя зарекомендовала.

Шло время, фирма крепла, набиралась сил и уже конкурировала с известными самолетными ОКБ. Конструкторским бюро было предложено участвовать в конкурсных проектах по созданию новых схем самолетов. Мясищевцы не убоялись конкурентов и, к собственному немалому удивлению, победили на ряде конкурсов. Один из премированных проектов и стали осуществлять, строя самолет специального назначения.

Коллектив решал перспективные задачи авиационной техники. Хочу привести высказывание выдающегося советского авиаконструктора Павла Осиповича Сухого, имеющее прямое отношение к последнему периоду творчества Мясищева.

«Владимир Михайлович всегда старался опередить время, применить самое новое, прогрессивное… Примененные в конструкции его машин новинки становились обычно достоянием всей нашей авиации, помогали ей идти вперед».

Каким запомнился генеральный конструктор в семидесятые годы? Человек меняется беспрестанно, порой неуловимо для окружающих и даже для себя. Да, меняется, согласился бы Мясищев, но сердцевина остается прежней. Един ствол у дерева, только ветви растут влево и вправо.

О последних годах жизни Владимира Михайловича я расспрашивал многих людей. Содержательный разговор вышел с одним из его молодых коллег.

«Большое видится на расстоянии»… Теперь отчетливее, чем когда работал бок о бок с Владимиром Михайловичем, понимаю: судьба свела меня с удивительной, неповторимой личностью, — вспоминает он. — Находясь рядом с большим человеком, и сам осознаешь себя больше. Общаясь с ничтожеством, и себя нередко чувствуешь ничтожеством. Так вот, Мясищев поднимал нас в наших собственных глазах. И заслуга в этом в первую очередь принадлежит ему самому.

У него не существовало разлада между словом и долом. Он говорил то, что думал, — на всех уровнях. В период реорганизации фирмы ему предложили солидный руководящий пост. Он отказался. Когда его спросили о причине отказа, он откровенно высказал несогласие с позицией определенной группы лиц по принципиальным вопросам. Помню, я, тогда молодой и запальчивый, начал переубеждать шефа. Он ответил: «Запомните: никогда в ответственные моменты жизни нельзя кривить душой».

Однажды Владимир Михайлович заметил, обращаясь ко мне: «Знаете, какой у вас недостаток? Вы собираете совещание и уже заранее знаете, какое решение следует принять. Тем вы дурачите тех, кого пригласили на дискуссию. Кому нужна подобная бутафория?..»

О Мясищеве ходили всевозможные россказни. Некоторые утверждали, что он высокомерен, холоден, сознательно не сближается с окружающими. До чего же они плохо знали своего старшего коллегу! Да, на сближение, тем более духовное, он не шел, соблюдая в отношениях дистанцию. Такова его натура, и винить за это было бы нелепо. Но высокомерие, холодность? Разве не Мясищеву принадлежала фраза: «В человеке важно не отсутствие недостатков, а наличие достоинств». Он относился к большинству окружающих тепло, стремился видеть в них хорошее, а не плохое.

Со временем я понял, откуда, в частности, проистекало столь явное непонимание его души. Каждый руководитель хочет видеть вокруг себя беспредельно преданных, «своих в доску» сотрудников. Пусть их трое, пятеро, семеро — не важно сколько. Важно, что они — «свои», что не подведут, не выдадут. Стремление вполне понятное, и изначально тут нет ничего дурного. Но вот беда: на практике все это частенько выливается в рабское поклонение начальнику, подхалимаж, поддержку его престижа дозволенными и недозволенными приемами. Как правило, раболепствующие подчиненные — слабые работники, удерживающие свои позиции благодаря благосклонности шефа, по ошибке или сознательно включившего их в свою «команду».

Ни о какой подобной «команде Мясищева» и речи идти не могло. Будучи объективным и справедливым в оценках, он не потерпел бы рядом с собой не уважаемых им коллег, пытающихся влезть в доверие. Такие попытки неоднократно делались и всегда кончались плачевно для тех, кто их предпринимал. Отсюда и пошли рассуждения о высокомерии, о холодности».

В последние годы Мясищев по-прежнему не жалел себя, жил работой. Уезжая в командировки, он, семидесятилетний, проводил по двенадцать часов без отдыха. Он сохранил осанку, стремительность. Когда он шел по лестнице, молодые за ним едва поспевали. И скромность сохранялась у него до конца. Он обычно никогда ни о чем не просил, не использовал своего положения, не добивался для себя никаких льгот. В канун 8 Марта решил купить в подарок жене и дочери духи. Вошел в магазин и встал в конец очереди. Час простоял, ноги одеревенели. То ли внешность сыграла роль, то ли его узнали (в этот магазин он часто заходил), но из-за прилавка вышла продавщица и спросила его: «Вы какие духи хотите купить?» Лишь после настойчивых приглашений Мясищев покинул очередь и воспользовался любезностью продавщицы.

— Я еще могу производить впечатление на дам, — комментировал он эпизод в магазине.

А вот фрагмент воспоминаний человека, работавшего с Мясищевым.

«В середине семидесятых годов Владимиру Михайловичу и мне предстояло лететь в командировку на восток страны. Стоял август, у авиакасс творилось нечто невообразимое. Трое суток мы не могли купить билетов. Мясищев ни к кому не обращался за помощью, хотя требовался один телефонный звонок. Наконец достали билеты на самый неудобный рейс и вылетели на Ту-154 в час ночи. Я сказал командиру корабля, с кем лечу. Тот подошел к Владимиру Михайловичу, пожелал счастливого полета. Мясищева это тронуло…

Видя его утомленное лицо, я решил хоть как-то скрасить его пребывание в самолете. Зная, что он любит чай, попросил у стюардессы заварки. Как на грех, ее не оказалось. Наконец нашли заварку у кого-то из пассажиров. Стюардесса принесла чай, Владимир Михайлович спросил: «Это мне одному или всем?» Пришлось успокоить его, заверив, что остальным чай подадут попозже…»

Сохранил он в старости и свои любимые выражения: «черт паршивый» (как уже говорилось, пожалуй, одно из самых крепких ругательств в его устах), «типичный троечник» (о неспособном человеке), «прохиндеи» (о нечестных людях), «для порядка», «спасибо за вчерашние котлеты» (по поводу работы, сданной с опозданием), «радость моя» (обращение к жене). В последние годы прибавилось: «Устал немножко…»

На собственной машине он теперь почти не ездил. Возил его на служебном автомобиле шофер Валерий Иванович Биткин. Утром он высаживал Владимира Михайловича по его просьбе у леса. Мясищев прогуливался по знакомой тропинке полчаса, дышал хвоей, слушал птичьи пересуды, затем снова выходил на шоссе, где его ждал Биткин, и доезжал до проходной.

Неизменным спутником Владимира Михайловича был тяжелый железный чемодан, в котором он возил бумаги. В пути он не терял ни минуты, работал — устроившись на переднем сиденье, читал, писал, пользуясь подсветом. Читая иностранные технические журналы, отчеркивал интересные места, делая на полях пометки: «Это Архангельскому», «Это Федотову», «Это Тохунцу»…

В эти годы Мясищеву присвоили звание «Заслуженный деятель науки и техники РСФСР». Еще раньше он получил орден Октябрьской Революции.

Приближалось семидесятипятилетие Владимира Михайловича. Он болел. Развился атеросклероз, возраст брал свое. Не зря в авиации любят повторять приведенную в книге Михаила Арлазорова об Артеме Микояне шутку: «Самое ценное качество генерального конструктора — атлетическое здоровье». Увы, здоровья не хватало.

Владимир Михайлович не сдавался. Он по-прежнему стремился не ограничивать себя в делах. Особенно много помогал молодежи. С охотой откликнулся на просьбу стенной газеты ответить на ряд вопросов, касающихся специфики труда конструктора. Некоторые его высказывания стоит привести.

«Во-первых, дорогие товарищи, я поддерживаю постановку вами интересных вопросов, так как это позволит улучшить непосредственный наш с вами контакт…

…Нам в КБ и в цехах надо значительно усиливать выход конструкций в металле, и в особенности опытных, экспериментальных изделий. Конструкторы и производственники недостаточно настойчиво, инициативно, творчески ведут свою работу в цехах. Совсем не чувствуется каждодневное общественное руководство борьбой за план, качество, сроки.

Где в КБ и в цехах лозунги — всегда свежие, призывающие к выполнению таких-то сроков по нашим темам? Где имена лучших конструкторов и производственников? Где каждодневный учет работы бригад в КБ и в цехах, как это делается в промышленности и в сельском хозяйстве? Вот вам и обобщенный ответ на ряд вопросов.

Вы спрашиваете: каким должен быть начальник бригады — администратором или техническим руководителем? Не «или», а «и». А кроме того — еще и общественным руководителем.

И конечно, не опека нужна над бригадами — это всегда вредно, так как дезавуирует начальника бригады, — но необходим контроль…

В связи с многообразием тематики современного ОКБ в нем нужны специалисты и узкого и широкого профиля. Однако и широкое профилирование делается в последнее время узкой специальностью, появляются науки управления, администрирования, общего экономического анализа и др.

…Производительность труда конструктора измеряется не в КБ, а в цехе и на аэродроме…

Все новое продвигается всегда с трудом и только личными усилиями автора конструкции.

Я приветствую всякие соревнования и конкурсы и поэтому приветствую и конкурс на лучшие конструкции. Но, конечно, надо помнить, что это будет не идеальная конструкция «на вечные времена», и она не должна сеять самоуспокоенность. Это качество (имею в виду самоуспокоенность) должно отсутствовать у конструктора.

Хочется пожелать молодым специалистам обязательно вести какой-либо общественный участок деятельности, то есть, как говорил Л.Н. Толстой, «освоить труд общения с людьми».

Однажды Мясищев неожиданно получил письмо на бланке с изображением всемирно известной чайки — эмблемы Художественного театра. В письме говорилось:

«Московский Художественный театр приступил к работе над пьесой «Главный конструктор». Герои пьесы — ученые, создатели советской авиационной техники. В пьесе будет поставлена проблема преемственности поколений. Руководство МХАТ СССР имени М. Горького убедительно просит Вас принять автора будущей пьесы Д.Я. Храбровицкого в любое удобное для Вас время для консультации по интересующим его вопросам. С благодарностью и уважением…» Далее следовали подписи директора театра К.А. Ушакова и главного режиссера О.Н. Ефремова.

Владимир Михайлович принял Даниила Храбровицкого, по мере возможности помог ему.

…И вот настал день юбилея генерального конструктора. Свое семидесятипятилетие Мясищев встречал далеко не в лучшей форме. Летом 1977 года он два месяца провел в больнице, осенью вышел на работу, но силы были уже не прежние.

Старые соратники Владимира Михайловича, те, с кем он создавал первые стратегические бомбардировщики и с кем судьба потом развела его, тепло поздравили своего бывшего руководителя.

Все лето и начало сентября 1978 года Владимир Михайлович чувствовал себя значительно лучше. Он постоянно бывал в фирме, ездил на совещания, аккуратно вел записные книжки (одна — деловая, административная, другая — техническая, третья — сугубо личная). Как-то под выходные дни поехал в поликлинику на медосмотр. Вышел оттуда через час и поделился с шофером:

— Медики сказали — сердце, как у молодого. А вот сосуды мозга…

А вскоре на даче с Владимиром Михайловичем случился приступ. «Скорая» отвезла его в больницу. Усилия врачей оказались тщетными. 14 октября 1978 года Мясищев скончался.

В некрологе, подписанном руководителями Коммунистической партии Советского Союза и Советского правительства, видными деятелями авиации, в частности, говорилось:

«В лице Мясищева авиационная промышленность потеряла выдающегося конструктора самолетов.

Большая научная эрудиция, творческая смелость при решении сложных технических проблем и блестящие организаторские способности В.М. Мясищева особенно ярко проявились в послевоенные годы при создании новых военных самолетов, которые явились существенным вкладом в дело повышения обороноспособности нашей Родины. На этой работе развернулся его талант выдающегося авиаконструктора».

Кабинет Мясищева в фирме ничуть не изменился с того момента, как Владимир Михайлович покинул его. Каждая вещь бережно сохраняется. Стол, крытый зеленым сукном, чертежная доска, щиты для отражения выполнения плановых заданий, папки с информационными материалами… На стене — увеличенная фотография В.М. Петлякова, рядом портрет Н.Е. Жуковского — подарок коллектива ЦАГИ, фотографии самолетов 103М и 201М, пролетающих над Красной площадью. Единственное нововведение, которое позволили себе коллеги генерального конструктора, — карандашный рисунок А.Н. Яр-Кравченко, запечатлевший Мясищева. Рисунок появился на стене после смерти Владимира Михайловича.

Здесь, в рабочем кабинете, и состоялась важная для меня беседа с соратником Владимира Михайловича В.А. Федотовым. Беседа, в известной мере подытожившая многое из того, о чем рассказано на страницах этой книги.

«Более полувека отдал Мясищев напряженному труду авиационного конструктора, — говорит Валентин Александрович. — И все эти годы конструктор сочетался в нем с пытливым исследователем. Все стороны создания летательных аппаратов изучались им с одинаковой зоркостью и глубиной, будь то проблемы аэродинамической компоновки, прочности, технологии выбора двигателей или специального оборудования.

Владимир Михайлович никогда не шел проторенными путями, везде искал новые решения, приводящие к существенным улучшениям характеристик самолетов. В меньшей степени он был склонен к эволюционным путям в своем творчестве, в большей степени — к революционным скачкам, дающим качественно более совершенные конструкции. В то же время он никогда не допускал необоснованного риска, всегда опирался па достижения науки, широко привлекал эксперимент.

Сложные технические решения ему удавалось реализовывать в короткие сроки, порой в рекордно короткие. Так, первый опытный самолет 103М был построен и готов к испытаниям всего через год и десять месяцев после организации ОКБ. В США разработка аналогичной по классу машины В-52 продолжалась более четырех лет.

Свою роль здесь сыграло одно важное обстоятельство. Мясищев справедливо считал, что без кооперации ОКБ с мощным серийным заводом невозможно в короткие сроки осуществить создание нового большого самолета. Впервые в отечественной практике он делал первые образцы крылатой техники не на опытном, а на серийном предприятии. Находились скептики, отвергавшие такой принцип, но Владимир Михайлович твердо стоял на своем. И сейчас мы являемся свидетелями того, что этот принцип стал основой всего опытного самолетостроения.

Дорогу осилит идущий — вот творческое кредо Мясищева. Он не боялся новизны, наоборот, всюду и везде старался использовать как можно больше новых идей. Колоссальная техническая интуиция оберегала его от неоправданного риска, хотя вся его конструкторская деятельность сопровождалась риском, без чего, наверное, трудно обойтись, создавая небывалые летательные аппараты. И не случайно в списке шести первых советских генеральных авиаконструкторов фамилия Мясищева идет второй, вслед за фамилией Туполева.

Самолеты его и сегодня в строю. Поразительное долголетие крылатой техники!

Многие разработки Мясищева стали достоянием авиационной отрасли. Перечислю некоторые его достижения. Все они могут сопровождаться словом «впервые».

Владимир Михайлович ввел в конструкцию фюзеляжей большие вырезы под бомболюки.

Он внес большой вклад в освоение нашей авиапромышленностью классического плазово-шаблонного метода.

На его тяжелых самолетах появились совершенные герметические кабины для экипажей, убирающееся в полете шасси, дистанционное управление вооружением, были опробованы гидравлические бустеры в системах управления, целиком поворотные стабилизаторы, различные автоматические устройства, облегчающие пилотирование самолетов и повышающие безопасность полетов.

В сотрудничестве с ЦАГИ и с другими научно-исследовательскими организациями и конструкторскими бюро мясищевцами были созданы стреловидные крылья большого удлинения и крылья малого удлинения высокого аэродинамического совершенства, оригинальные схемы велосипедного шасси для укороченного взлета, система заправки топливом в воздухе, монолитные панели для крыла и фюзеляжа, герметичные баки-кессоны, металлические конструктивно подобные модели, освоены магниевые сплавы, высокопрочные металлы и материалы».

…Этот вечер наверняка надолго запомнится его участникам. Отмечалось восьмидесятилетие со дня рождения Владимира Михайловича Мясищева.

Есть юбилеи и юбилеи. Одни пышные, помпезные, с торжественными речами, в которых заслуги чествуемого подаются исключительно в превосходной степени, а путь его, если верить речам, сплошь усыпан розами. Сидишь на таких заседаниях и думаешь: неужто и впрямь знаменитому человеку жилось столь легко, воздушно, неужели, все получалось у него с первого раза и не испытывал он мук творчества, сомнений, разочарований… Конечно, испытывал, но тонет все это в славословии, отдаляет от понимания истинного значения действительных заслуг человека.

Другие юбилеи — менее представительные, более скромные, без обязательных речей по бумажкам — многое дают присутствующим. Разматывающаяся перед ними лента неповторимой жизни несет, как кардиограмма, знаки борьбы, подчас мучительной, жестокой, отстаивания идей и идеалов, умения побороть неудачи, найти единственно правильное решение. И делается такой человек ближе, понятнее, ощутимее для всех тех, кто прикасается к его судьбе.

Таким и стал вечер памяти Мясищева.

Сотни конструкторов, инженеров, летчиков, пришедшие на вечер, вначале ознакомились с выставкой. С великим тщанием готовили стенды с текстом и фотографиями соратники Владимира Михайловича. Все этапы его деятельности нашли тут отражение. То здесь, то там у стендов затевались разговоры, обсуждения, даже микродискуссии. Ветераны авиации воспринимали показываемое не как историю, не как дела давно минувших дней — как живую действительность.

Едва все заняли места в зале, погас свет. Начался показ документального фильма о жизни и творчестве генерального конструктора. Лента была снята также коллегами Владимира Михайловича. Я видел ее впервые и, обладая, казалось бы, немалым запасом сведений о волновавшей меня судьбе творца самолетов, тем не менее затаив дыхание ловил очертания появившегося на экране дома в Ефремове, где родился Мясищев, фиксировал ступени роста и возмужания Владимира Михайловича, начиная с довоенного ЦАГИ и кончая годами работы в экспериментальной организации.

Затем на трибуну поочередно стали подниматься те, кто близко знал конструктора, кто трудился с ним бок о бок, выполняя задания государственного значения. Рабочий, ученый, конструктор, летчик-испытатель, представитель Военно-Воздушных Сил… Говорили они по-разному и о разном. Но все слова шли от сердца. Было в них и уважение, и преклонение, и стремление обозначить неповторимость творческого почерка Мясищева, и откровенная оценка объективных и субъективных трудностей, с которыми пришлось сталкиваться Владимиру Михайловичу на тернистом жизненном пути.

Зал реагировал на каждое слово, проникался его значением, переживал. Я следил за лицами сидевших рядом со мной мясищевцев и ловил оттенки чувств. Мясищевцев не только по принадлежности к сплотившей их организации — по самому духу, по единству взглядов и отношений.

…Идут годы, а память остается. Мясищева помнят очень многие, соприкасавшиеся с ним и близко, и не особенно близко. Таково своеобразие, обаяние его личности, хотя он не принадлежал к числу людей открытых, всем нравящихся.

В городе, где он трудился последние годы жизни, Ефремовский краеведческий музей собирает материалы о славных делах Владимира Михайловича, задумав открыть мемориальные комнаты конструктора.

О нем пишут крупные авиационные работники. Вот как запечатлелся в памяти бывшего наркома авиационной промышленности А.И. Шахурина облик конструктора:

«Сильное впечатление произвел Владимир Михайлович Мясищев. Он начал заниматься конструированием еще в студенческую пору и сразу обратил на себя внимание А.Н. Туполева, под руководством которого затем работал несколько лет. Владимиру Михайловичу довелось участвовать в создании тяжелых бомбардировщиков. Они и стали главным делом его жизни. Талантливый инженер, он возглавил накануне войны конструкторское бюро.

Владимир Михайлович был человеком несколько другого склада, чем Туполев. Внешне суховатый, замкнутый, он не шел на сближение, пока не чувствовал искренности, тепла, человеческого отношения. Сдержанным был и в разговоре. Мало отвлекаясь на какие-либо внеслужебные дела, на побочные темы, Мясищев отвечал только на вопросы по существу, поэтому казалось, что он целиком поглощен мыслью, с которой пришел. Последующее общение с ним не развеяло моего первоначального впечатления, даже укрепило его. Мне Владимир Михайлович запомнился именно таким: строгим, сдержанным. Однако я не раз убеждался, что, несмотря на внешнюю суховатость, он умело руководил крупным коллективом».

Думаю о Мясищеве и в который раз шепчу строки Маршака:

Ни один из нас бы не взлетел,
Покидая землю, в поднебесье,
Если б отказаться не хотел
От запасов липших равновесья.

Лишние запасы равновесья Мясищев преодолел благодаря небесному притяжению.

Совершил ли он все, о чем мечтал? Наверное, нет. И есть ли хоть один человек на свете, который в ответ на такой вопрос мог бы произнести утвердительное «да»… Иной раз обстоятельства оказывались сильнее Владимира Михайловича. Иной раз фортуна отворачивалась от него. Но он никогда не жаловался на судьбу. Она подарила ему радость творчества, а такую радость, как говорил Гёте, «можно завоевать лишь в большом труде».

… В тот октябрьский полдень солнце светило и небо голубело, как в июле. Погода выдалась на диво. Сотни людей пришли на кладбище, где открывался памятник Владимиру Михайловичу Мясищеву. Привела их сюда память сердца, над которой не властны время и быстротекущие события.

На квартире конструктора, по русскому обычаю, помянули его, вспомнили эпизоды, связанные одной нитью жизни. Промелькнула фраза, сказанная кем-то из гостей: «Прекрасный человеческий дух в прекрасной человеческой оболочке».

Пусть эти слова станут последними в книге.