• Главная
• Контакты
• Нашёл ошибку
• Прислать материал
• Добавить в избранное

У детей с различными формами речевых нарушений в ряде случаев имеются определенные психологические (психолого-педагогические, патопсихологические) особенности, отмечается своеобразие формирования личности. Это в разной степени проявляется в сенсорной, интеллектуальной, аффективно-волевой сферах. Бесспорным является факт, что нарушения речи в определенной мере влияют на формирование других сторон психики, а в некоторых случаях и именно ими вызываются.

Во II части «Логопатопсихологии» представлены материалы преимущественно психолого-педагогического изучения детей с общим недоразвитием речи, алалией, дизартрией, заиканием, нарушениями чтения и письма. Фрагменты (выдержки) из работ по этим нарушениям структурированы в соответствующую рубрикацию:

– Психолого-педагогические особенности детей с общим недоразвитием речи (по материалам Р. А. Беловой-Давид, И. Т. Власенко, Ю. Ф. Гаркуши и др.).

– Психолого-педагогические особенности детей с алалией (материалы Г. С. Гуменной, Л. Р. Давидович, В. А. Ковшикова и др.).

– Психолого-педагогические особенности детей с дизартрией (данные Л. А. Даниловой, М. В. Ипполитовой, Е. М. Мастюковой и др.).

– Психолого-педагогические особенности заикающихся детей (извлечения из работ В. И. Селиверстова, Г. А. Волковой, Т. А. Болдыревой и др.).

– Психолого-педагогические особенности детей с нарушениями чтения и письма (представлены фрагменты исследований, проведенных А. Н. Корневым, Р. И. Лалаевой, Е. Н. Российской и др.). Разумеется, приводимые материалы ни в коей мере не исчерпывают проблемное поле современной специальной психологии и коррекционной педагогики. Психолого-педагогические особенности детей с нарушениями речи с разной степенью полноты представлены в работах Т. Б. Филичевой, Г. В. Чиркиной, И. Ю. Левченко, О. Е. Грибовой и многих других известных и уважаемых исследователей. Работы многих специалистов достойны упоминания, однако одним из основных критерий отбора материала была их малая доступность в настоящее время, поэтому включены в пособие издания преимущественно прошлых лет (до 2000 г.).

Современная диагностика психического развития детей с нарушениями речи не может не учитывать опыт прошлого, развивая его. В этом выражена диалектическая преемственность в специальной психологии и коррекционной педагогике и логопедии в ее составе.

В приводимых извлечениях, несмотря на мозаичность их, представлена целостная программа изучения детей с нарушениями речи и речемыслительной деятельности, охарактеризованы некоторые основополагающие принципы, методы и приемы изучения личности, приведены показатели диагностики и ее результаты.

Особое внимание уделено показателям дифференциальной диагностики, так как при внешне сходных проявлениях могут быть принципиально разные нарушения. Например, при алалии специфические особенности развития и структуры имеющихся отклонений отличаются от сходных аномалий при олигофрении, а особенности ребенка с сенсорной недостаточностью отличаются от ребенка с нарушенным слухом.

Общее недоразвитие речи, имеющее в разных случаях различную природу дефекта, характеризуется общностью типичных проявлений.

Как известно, общее недоразвитие речи подразделяется Р. Е. Левиной на три уровня, при этом несформированными оказываются все компоненты речи. И при каждом уровне развития у детей исследователями отмечены психолого-педагогические особенности.

Дети с первым уровнем развития практически безречевые, их характеризует негативизм, отсутствие форм и средств общения. Социальная адаптация детей в связи с этим затруднена.

Дети со вторым уровнем развития имеют уже определенный словарь общеупотребительных слов, владеют некоторыми грамматическими категориями. Их общая и речевая активность выше, чем у детей с первым уровнем, но по-прежнему их характеризует недостаточная устойчивость внимания, трудности его распределения, слабость мнестической деятельности и т. д. Дети могут быть соматически ослаблены, они имеют недостатки двигательной сферы и другие специфические особенности.

Дети с третьим уровнем развития достаточно свободно общаются, однако их речь далека от совершенства, что проявляется при попытках пользования развернутой связной речью.

Т. Б. Филичева выделила четвертый уровень развития, что уже вошло в практику современной логопедии, представила описание таких детей (а их достаточно много): у детей отмечаются остаточные явления нерезко выраженного недоразвития речи.

Психическое развитие детей с общим недоразвитием обычно в целом протекает более благополучно, чем развитие их речи.

При алалии имеют место различные речевые и неречевые, в том числе психолого-педагогические особенности, между которыми существуют сложные опосредованные отношения. В симптоматике расстройств при алалии, как установлено в последнее десятилетие в связи с развитием патопсихологии и психолингвистики, преобладающими являются языковые нарушения. Среди неречевых расстройств при алалии все исследователи отмечают наличие в той или иной мере выраженных моторных, сенсорных, психопатологических симптомов разного характера и в разной степени выраженных.

Исследователями описаны разные варианты двигательных, сенсорных, интеллектуальных, эмоционально-волевых нарушений при дизартрии.

Проблема личности детей с нарушением темпоритмической стороны речи, в том числе и заикающихся, традиционно рассматривается в двух планах: во-первых, именно определенные личностные особенности способствуют возникновению заикания, а во-вторых, возникнув, нарушение вызывает разнообразные личностные особенности. В связи с этим и строится система перевоспитания (на фоне лечения) личности и поведения, социальная реадаптация и адаптация заикающегося.

При нарушениях чтения и письма в большинстве случаев у детей отмечается несформированность многих высших психических функций: зрительного, слухового анализа и синтеза, пространственных представлений, расстройства внимания, памяти, сукцессивных и симультанных процессов при восприятии и воспроизведении речевого и неречевого материала, недостаточность эмоционально-волевой сферы, девиантное поведение и другие особенности. В результате ситуации постоянного неуспеха у ряда учащихся возникает отрицательное отношение к учению, снижается развитие познавательной активности.

Материалы пособия структурированы достаточно произвольно, условно отражая традиционные подходы, творческий поиск по проблеме и методическое новаторство психологов, врачей, педагогов.

В приводимых извлечениях подчеркивается направленность на комплексность изучения особенностей детей, их речевую и неречевую деятельность, поведение. Показаны закономерности развития личности в условиях нарушения речи.

Выборки из работ преднамеренно разные по объему, отобраны только те материалы, которые в наибольшей мере акцентируют внимание на формирование разных сторон личностного развития в условиях речевого онтогенеза.

При этом подчеркнута неравномерность в развитии отдельных психических функций, своеобразие в протекании определенных психических процессов, в сенсорных функциях, что создает неповторимую индивидуальность каждого ребенка.

Во всех исследованиях подчеркнута мысль, что психическое развитие ребенка с нарушением речи – своеобразный путь развития, процессы которого обусловлены биологическими и социальными факторами.

Как это и принято в специальной психологии и коррекционной педагогике, психологические, нейропсихологические, психолингвистические концепции рассматриваются как основание для углубленного анализа психолого-педагогических особенностей детей. Методы диагностики при этом составляют основу для изучения и коррекции нарушений психического развития детей.

Ключевым для организации изучения, коррекционного обучения и воспитания детей является понятие Л. С. Выготского о системном характере нарушений развития, о структуре дефекта, в которой выявляются первично пострадавшее звено и вторичные наслоения, и о наличии компенсаторных, значительных потенциальных возможностях ребенка с нарушением речи.

С позиций системного подхода показана взаимосвязь и взаимообусловленность в развитии разных компонентов речи, речемыслительной деятельности, мышления, поведения.

Приведенные в извлечениях факты, отражающие особенности психического развития детей с нарушениями речи, имеют диагностическое, коррекционное и прогностическое значение.

Психическое обследование. Существующее в литературе и логопедической практике мнение о сохранности интеллекта или его вторичном недоразвитии у детей с речевыми расстройствами долгое время мешало нашим исследованиям. Педагоги на первое место выдвигали речевой дефект, не учитывая психическое развитие ребенка. Родители, обращаясь за помощью, указывали, главным образом, на отставание в речевом развитии, считая, что во всех других отношениях ребенок ничем не отличается от сверстников. Простейшие навыки самообслуживания и примитивные игры у многих детей были сформированы, их недостаточность объяснялась изолированностью ребенка от детского коллектива, отсутствием речевого контакта с окружающими и т. д. К сожалению, дошкольная дефектология еще очень слабо развита, и мы не могли воспользоваться наблюдениями других учреждений аналогичного типа. Психопатологическая картина стала проясняться с введением педагогической программы, рассчитанной на четырехмесячное пребывание детей в стационаре. Основу ее составила «Программа воспитания в детском саду».

Медленные темпы продвижения детей на логопедических занятиях, плохое усвоение речевого материала, быструю потерю отработанного еще можно было объяснить глубиной и тяжестью речевого дефекта. Однако неправильным будет относить за счет речевой патологии крайнюю примитивность детских игр, их однообразие, подражательность, отсутствие сюжета, медленное усвоение внеречевых понятий (соотнесение по признаку цвета, формы, величины, количества), слабые навыки лепки, рисования, конструирования, отвлекаемость, вялость, отсутствие заинтересованности во время педагогических занятий. Недостаточная продуктивность в силу отсутствия целенаправленности, снижения памяти, неустойчивости и узости внимания характеризует все виды психической деятельности этих детей.

Складывалось впечатление, что многие дети с речевой патологией, несмотря на возраст, еще просто не созрели для потребности в речевом общении, их коммуникации носили более элементарный эмоциональный и жестовый характер. Другие, более старшие или более развитые интеллектуально, имели примитивные формы речевого общения, очевидно, вполне удовлетворяющие их. И наконец, третьи, с выраженным дефектом экспрессивной речи (при алалии) понимали и умели значительно больше, чем могли сказать. Однако и у них импрессивная речь не соответствовала возрастным нормам. То же можно было сказать и о других видах их интеллектуальной деятельности.

«Программа детского сада», на которую мы вначале ориентировались, оказалась непригодной для обучения детей с речевым недоразвитием. Они не в состоянии были ее усвоить не только по срокам, но и по способу подачи материала. Приемы обучения в массовых яслях и детских садах оказались сложными для детей с недоразвитием речи. Этот же самый материал приходилось не только растягивать по времени, но и значительно его упрощать, расчленять на составные части, конкретизировать, многократно закреплять, т. е. мы вынуждены были обратиться к олигофренопедагогике (к сожалению, раздел дошкольного возраста разработан очень слабо). По существу к этому же сводилась и логопедическая работа. То, что здоровый ребенок самостоятельно воспринимает из окружающей его жизни (мы имеем в виду обычную систему воспитания), дети с недоразвитием речи усваивают только в специально «разжеванном» для них виде. Из родного языка логопед должен был выделить разнообразные категории рода, числа, падежа, времени и др., дать стандартный образец, отработать этот речевой шаблон, и только после такой длительной работы он переходил в самостоятельную речь ребенка, если степень его умственного недоразвития не очень значительная.

Для того, чтобы окончательно утвердиться в своем предположении о первичном интеллектуальном ущербе, приводящем к общему психическому и речевому недоразвитию, мы ввели в педагогический лист истории болезни несколько специальных граф: пространственные представления (вверх, вниз, вперед, назад, в стороны); основные цвета, форма, величина и количество обследовались в трех планах:

1) по соотнесению (сделай так, покажи или дай такой же, причем инструкция давалась либо в речевой оформлении, либо жестом, в зависимости от возможностей ребенка);

2) в плане импрессивной речи (руки вверх или дай красный и т. д.);

3) в плане экспрессивной речи (Как я сделала руки? Какая фишка?).

Такое обследование проводилось при поступлении в отделение, затем в динамике педагогической работы и, наконец, перед выпиской подводились итоги достигнутых результатов. Продвижение, как правило, было не очень значительным.

Мы условно выделили категории, наиболее легкие для обследования, чтобы достигнуть какой-то степени объективности в суждении о запасе представлений об окружающем у детей с недоразвитием речи. Проанализировать таким же образом сформированность навыков самообслуживания, игровой процесс и другие виды психической деятельности детей было сложно, так как у нас возникали разнообразные сомнения; возможно, ребенка этому не обучали, или навыки не сформированы из-за излишней опеки взрослых, или ребенок пассивен в силу своих характерологических особенностей и т. д. И действительно, мы знаем массу примеров полной беспомощности интеллектуально полноценных, но неправильно воспитанных детей. Однако их моторная неловкость и отсутствие инициативы не мешают при самостоятельном овладении достаточным запасом сведений об окружающем мире.

Обследование большого количества детей с недоразвитием речи по описанной выше схеме убедило нас в крайней скудности их знаний, несмотря на то, что многие из них воспитывались в нормальных условиях (благополучная семья, наличие других полноценных детей, массовый детский сад).

Простейшие пространственные представления (вперед, назад, вверх, вниз, в стороны), основные цвета, форма предметов (круг, квадрат, треугольник), величина (большой, маленький), количество (один – много и представление о числе в пределах трех – пяти) для многих обследованных нами детей были доступны только в плане непосредственного соотнесения. Однако были и такие дети, которые не могли справиться и с этим заданием. На просьбу педагога они отвечали обычной двигательной реакцией, т. е. что-то подавали, не выделяя требуемого признака. Другие дети могли выделить предлагаемый признак по речевому побуждению (Дай красный кубик и т. д.), т. е. в импрессивной речи эти понятия у них уже были сформированы, хотя еще отсутствовали в экспрессивной речи. Более тщательное обследование убеждало нас в нестойкости и недостаточной дифференцированности этих образований, их обусловленности определенной ситуацией в легком распаде при утомлении детей, которое, как правило, наступало очень быстро. Ребенок переходил на недифференцированный способ ответа, т. е. подавал любой предмет, подвернувшийся под руку, или смешивал близкие признаки (синий – зеленый и т. д.). Меньшинство из обследованных детей могли самостоятельно обозначить эти признаки. Однако и у них отмечались неточности и путаница в обозначении, что свидетельствовало о нечеткости их представлений. Так, например, ребенок мог назвать один и тот же кубик синим, а через несколько предъявлений – зеленым, два предмета обозначить словом «три» или «один» и т. д. И только дети, наиболее продвинутые в интеллектуальном и речевом отношении (третий уровень общего речевого развития), давали ответы, приближающиеся к границам возрастных норм. Их отставание выявлялось на более сложном материале.

Если учесть, что у здоровых детей выделенными нами категории самостоятельно или с небольшой помощью формируются к 3 годам, то подавляющее большинство обследованных нами детей (в среднем 5—7-летнего возраста) значительно отставало по развитию от сверстников. То же самое можно было сказать об их навыках лепки, рисования, конструирования. Обучение лепке нередко начиналось с раскатывания пластилина на «шарики» и «колбаски», причем некоторые дети не умели справиться даже и с таким примитивным заданием. Педагогу приходилось раскатывать пластилин, захватив своими руками руки ребенка, чтобы дать ощущение необходимого движения. Так же постепенно формировались навыки рисования и конструирования. Многие дети не умели держать карандаш, не могли произвольно провести на бумаге прямые линии в заданном направлении. Получалось хаотическое нагромождение беспорядочных черточек. Обычное объяснение педагога с показом процесса рисования на доске или бумаге, как правило, не давало результатов. Систему обучения рисованию пришлось начать с игры: два домика, между ними дорожка из кубиков, по ней провозят машину, ведут куклу и проводят пальцем дорожку от дома к дому. Затем эти домики переносят на лист бумаги и ребенок должен провести дорожку между ними вначале пальцем (можно смочить палец краской), затем уже карандашом. На следующем этапе домики заменяли изображением, а потом точками, предварительно сделанными педагогом, которые ребенок соединяет прямой линией. На последующих занятиях по точкам создаются простейшие рисунки (дом, забор, тачка). Степень необходимого расчленения процесса рисования (так же как и других навыков) и сроки обучения зависят от степени умственного недоразвития.

Навыки конструирования также отличались бедностью и сводились к построению из кубиков длинных рядов (дорожек или заборов) домиков и ворот, которые чаще всего в игре не использовались. Дети с сохранным интеллектом могли делать более сложные постройки. Простые варианты доски Сегена не представляли трудности даже для детей со значительной умственной отсталостью. Достаточно было сконцентрировать их внимание на задании, несколько раз продемонстрировать механизм вкладывания фигурок в пазы доски, и они начинали действовать вначале методом проб и ошибок, а затем переходили к зрительному соотнесению формы несложной фигуры с соответствующим пазом. Усложненные варианты доски Сегена или кубики Косса дети выполняли с затруднением. Такая относительная сохранность оптико-пространственной системы у умственно отсталых детей вначале заставляла сомневаться в их интеллектуальной неполноценности, несмотря на слабые показатели во всех других видах интеллектуальной деятельности. В дальнейшем мы убедились, что конструктивные возможности у этих детей имеют предел. Кажущуюся сохранность оптико-пространственных систем мозга не удалось использовать в целях обучения: сравнительно легко запомнив отдельные буквы алфавита, ребенок не мог овладеть слиянием этих букв в слоги и слова.

Подавляющее большинство детей с речевым недоразвитием с большим трудом овладевало счетным процессом. В группе, где находились дети с первым уровнем общего речевого развития, за 4 месяца с трудом удавалось отдифференцировать понятие один – много и дать представление о числе в пределе 2. Эти знания оказались не очень стойкими. В группе со вторым уровнем общего речевого развития дети, получив и уточнив представления о составе чисел 2 и 3, надолго застревали на этом и остальные числа (до 10) в лучшем случае возникали у них как порядковый пересчет, без конкретного содержания. Счетные операции на конкретном материале были возможны в пределе 3. В третьей группе (третий уровень общего речевого развития) основные трудности выявлялись при обучении простейшим арифметическим действиям (сложение и вычитание по одному), которые многие дети выполняли только на конкретном материале. У некоторых детей не было представления о составе чисел выше 4.

Обращали на себя внимание примитивность и бедность детских игр. Девочки могли подолгу сидеть, держа в руках куклу, или хватали одну игрушку за другой. Мальчики с шумом возили по полу машины, сталкивали их, ломали игрушки. Постоянно находясь в коллективе, каждый играл отдельно от других детей, общих игр было мало. Наиболее агрессивные из детей старались толкнуть подвернувшегося под руку, отбирали игрушки, которые тут же бросали. Довольно часто дети возбуждались и начинали бесцельно носиться, наскакивая друг на друга и крича. Если кто-нибудь из детей с более сохранным интеллектом (второй – третий уровни общего речевого развития) организовывал какую-нибудь игру («дочки-матери», «война», «больница»), к нему присоединялись другие дети, подражали его действиям, бегали, выполняли различные поручения, изображали «больного», которому делают уколы, и т. д.

Коллективные игры, организованные педагогом, запоминались после ряда повторений, и затем стоило только начать песенку или стихи, сопровождающие эту игру, как дети младших групп выстраивались и производили положенные по ходу игры движения. Так же педагог отрабатывал с ними простейшие навыки самообслуживания: складывание одежды на стуле в определенном порядке, складывание кубиков и т. д.

Нередко получалось так, что дети, в интеллектуальном отношении менее развитые, в руках опытного педагога становились самыми «организованными» и неукоснительно выполняли простейшие режимные моменты.

Для детей с первым и вторым уровнями речевого развития характерным было отсутствие вопросов к окружающим. Они радовались при появлении привычного персонала, возбуждались, жестами и отдельными выкриками пытались рассказать и только что случившемся событии (кто-то обидел другого и т. д.), но никогда не задавали вопросов.

Простые вопросы возникали у детей в начале третьего уровня общего речевого развития, когда их речевое развитие достигало примерно третьего уровня.

Дети с третьим уровнем общего речевого развития значительно быстрее усваивали педагогические навыки.

Таким образом, у нас создалось впечатление, что у детей с выраженным недоразвитием всех сторон речи имела место значительная психическая недостаточность, которая в какой-то степени была обусловлена речевым недоразвитием (хорошо известно, какое значение имеет речевая система при воспитании и обучении ребенка). Психоорганическая симптоматика, обнаруженная при обследовании этих детей (слабость памяти, неустойчивость и узость внимания, отсутствие активности, целенаправленности, утомляемость, инертность нервных процессов) приводила к слабой продуктивности в любом виде психической деятельности, не говоря уже о таком сложном образовании, каким является речевая функция. Исключение составляли дети, у которых недоразвитие речи было связано с поражением только слуховой или двигательной системы мозга на фоне сохранности всех предпосылок интеллектуальной деятельности.

По своим характерологическим особенностям обследованных детей можно было подразделить на две основные категории: с повышенной возбудимостью нервной системы и склонностью к реакциям тормозного типа. Первым детям была свойственна эйфория, быстрая смена настроения, легкий переход от слез к радости, благодушие, постоянная, часто неадекватная улыбка на лице, стремление к контакту с окружающими на доступном им уровне, суетливость, двигательное беспокойство, отвлекаемость во время занятий и игр, большая эмоциональность. Они быстро привыкали к отделению, легко уходили от родителей во время свиданий, ласкались ко всем, ни к кому избирательно не привязывались. У них не было «любимых» игрушек, определенного места, стойких привычек. При поверхностном знакомстве с ними создавалось неплохое впечатление, казалось, что ребенок будет старательно заниматься и даст хорошее продвижение. Однако чаще всего результаты оказывались неважными, их «любопытство» не было любознательностью, взгляд их скользил по окружающему, ни на чем не задерживаясь, ничего не запоминая, не делая никаких выводов. Память была ослаблена, внимание поверхностное, продуктивность в работе невысокая.

Для примера рассмотрим несколько историй болезней.

Андрей К. 1963 г. рождения. Поступил в отделение в июле 1968 г. с жалобами: не говорит, двигательно беспокойный, отстает в развитии. Диагноз при поступлении: задержка речевого и психического развития. Социально-бытовые условия хорошие. Родители здоровы. Наследственность благополучная. Ребенок от 4-й беременности. Роды со стимуляцией. Вес при рождении 3600 г. Грудь взял плохо, сосал вяло. Раннее развитие: пошел после года, лепет после года. Болел ветрянкой, энтеритом, простудными заболеваниями. Отставание в развитии мать заметила около 2 лет. Ребенок не понимал обращенную к нему речь, чаще пользовался жестом, не говорил. С детьми общался, но плохо понимал смысл игры. Статус: со стороны соматической сферы грубой патологии не выявлено. Неврологический статус – остаточные явления раннего органического поражения центральной нервной системы.

Эмоциональные проявления и поведение всех детей с недоразвитием речи чаще всего отличались инфантильностью и соответствовали поведению детей более раннего возраста, но не всегда это было гармонично выражено. Черты повышенной возбудимости или склонности к реакциям тормозного типа можно было обнаружить во всех психических проявлениях у детей. Патологическая инертность нервных процессов, составляющая основу тормозной психики, сказывалась в особенностях эмоциональных реакций (однообразная форма выражения положительных и отрицательных эмоций с трудным переходом из одного состояния в другое, чаще отрицательный фон настроения, избирательные привязанности), в склонности к образованию стойких привычек (еда только одного определенного блюда, однообразные игры с «любимыми» игрушками, педантичное раскладывание предметов в определенном порядке, занятия только с одним логопедом в постоянном составе группы и усвоенной последовательности), в приверженности ко всему старому, известному, заученному и отказе от трудностей, связанных с усвоением нового материала. Ломка зафиксировавшегося стереотипа у этих детей всегда происходила с большим трудом и вызывала реакцию бурного протеста или пассивный уход в защитное торможение. Эти дети не отличались любознательностью, новые знания приходилось им навязывать насильно, однако, раз усвоив материал, они запоминали его надолго.

Таким образом, у всех больных с выраженными формами речевого недоразвития, не являющегося следствием чистой патологии слуховых и двигательных систем мозга, было отмечено отставание в психическом развитии. Если наглядно-действенный уровень мышления у некоторых больных был удовлетворительно выражен, то в наглядно-образном они заметно отставали, а словесно-логический уровень был доступен наиболее продвинутым из этих детей. Во многих случаях речевого недоразвития уровень развития речи является отражением степени их психической отсталости и мог быть использован как один из объективных критериев при квалификации психического недоразвития детей дошкольного возраста (идиотия, имбецильность, дебильность). Познавательная деятельность детей с дефектами речевого развития часто напоминала деятельность больных с относительно легкими формами поражения лобных долей мозга, описанных А. Р. Лурия. «Они начинают осуществлять классификацию предметов правильно, выделив какой-либо (обычно достаточно упроченный в прежнем опыте) принцип их систематизации. Однако этот принцип классификации или, как правило, не удерживается, или больные соскальзывают на побочные связи, относя в одну группу предметы, входящие в общую конкретную ситуацию или связанные друг с другом какими-либо внешними ассоциациями».

Больной Алексей с синдромом моторной алалии, успешно классифицируя предметы по отработанным группам (овощи, фрукты, мебель, одежда и др.), всегда правильно исключая четвертую лишнюю картинку (три картинки из одной группы, четвертая из другой), при предъявлении ему большого количества предметных картинок переходил на более примитивный ситуационный способ классификации, объединяя в одну группу моряка и пароход или лук и кастрюлю.

В настоящее время мы не можем провести дифференциальный диагноз между структурой умственного недоразвития у детей с речевыми расстройствами и структурой олигофренического слабоумия, так как не нашли в литературе о детской олигофрении специальных работ, посвященных этой проблеме. Характерологические особенности личности накладывали свой отпечаток на картину общего нарушения познавательной деятельности. Дети с так называемым синдромом моторной алалии в своем подавляющем большинстве относились к группе повышенно тормозимых.

Нарушение речи у дошкольников / Под ред. Р. А. Беловой-Давид. М., 1972. С. 32–82.

Особенности памяти у взрослых больных с речевыми нарушениями изучены более полно, чем у детей. Первое такое исследование в отечественной литературе было представлено В. А. Гиляровским в 1912 г. Изучение особенностей памяти при афазии позволило подойти к вопросу о ее структурно-функциональной организации и роли различных мозговых структур в осуществлении мнестических процессов.

Изучение особенностей памяти у детей с недоразвитием речи представляет не только теоретический интерес, но и имеет большое практическое значение. Оно помогает выяснить, в какой мере недоразвитие различных речевых зон может сказаться на формировании таких системных процессов, каким является память, способствует более правильному пониманию патогенеза интеллектуальных нарушений, а также выработке адекватных методов обучения и лечения.

Цель нашего исследования состояла в изучении особенностей памяти у детей школьного возраста с недоразвитием речи.

Изучались особенности памяти у 106 учащихся 1–8 классов школы для детей с речевыми нарушениями. Большинство обследованных находились на третьем уровне речевого развития и только 8 – на втором (по классификации Р. Е. Левиной). Несмотря на то, что все дети в той или иной степени владели фразовой речью, уровни сформированности предложения и развития лексограм-матической стороны речи у них были различными. Если у одних трудности в моторной речи выступали отчетливо уже на уровне первых бессоюзных предложений (8 учащихся первых классов), то у других они становились выраженными только в более сложных придаточных предложениях или в контекстной речи.

По формам речевого недоразвития обследуемые распределялись следующим образом: синдром моторной алалии без выраженной интеллектуальной недостаточности отмечался у 40 человек, этот же синдром в сочетании с апрактико-гностическими нарушениями и акалькулией – у 10, речевое недоразвитие в сочетании с психическим, а также нарушениями деятельности и поведения – 18, речевое недоразвитие в сочетании с дизартрией – у 13, замедленный темп речевого и психического развития – у 25 детей.

Обследование осуществлялось динамически в процессе наблюдения за детьми в течение трех лет. При этом изучалось неврологическое и психическое состояние, особенности речевой функции, формирование навыков письма, чтения, счета. Анализировались приемы, способствующие лучшему усвоению учебного материала. Проводилось исследование высших корковых функций, внутренней речи – с помощью электромиографической методики (47 детей) и электроэнцефалографическое (47 детей).

При обследовании высших корковых функций оценивалось состояние праксиса руки и артикуляционного аппарата (по методике А. Р. Лурия и Е. Н. Винарской). При обследовании конструктивного праксиса детям предлагалось копировать простые и более сложные фигуры из палочек, конструировать из кубиков Кооса, рисовать на заданную тему. Оценивалось состояние пространственного синтеза как по результатам выполнения предыдущих заданий, так и в пробах Хеда. Исследовалось состояние зрительного и лицевого гнозиса (по методике И. Гюёта, Ц. и Ч. Тардье), а также пальцевой и оральной стереогноз (последний обследовался по методике R. L. Ringel).

Электромиографическое исследование внутренней речи производилось по методике А. Н. Соколова. Особое внимание при этом обращалось на оценку электромиограмм в процессе запоминания слов.

Биотоки мозга регистрировались на 13-канальном электроэнцефалографе фирмы Nihon Kohden. Запись ЭЭГ проводилась в состоянии бодрствования, использовались как монополярные, так и биполярные отведения.

Исследование памяти осуществлялось по общим методикам, принятым в медицинской психологии: определялся объем кратковременной памяти на словесные и зрительные раздражители, изучались основные параметры долговременной памяти (процессы запоминания, ретенции и репродукции).

На основе данных, полученных в пробах на запоминание, составлялись «кривые заучивания» и графики, отражающие частоту воспроизведения слов в зависимости от места в словесном ряду. Кривая, огибающая графики, представляла собой «кривую памяти» по Эббингаузу. «Кривые памяти», а также результаты применения других приемов (воспроизведения серий из двух или трех слов, повторения предложений и коротких рассказов, не связанных между собой по смыслу) (по методикам А. Р. Лурия) позволили выявить влияние ретроактивного торможения в мнестических процессах. Изучалось также воспроизведение коротких рассказов и стихотворений через разные промежутки времени после их предъявления (10, 15, 30 мин, 1 час, следующий день, несколько дней, спустя 2–3 месяца), что давало материал, необходимый для анализа длительности сохранения следов, процессов произвольного и непроизвольного запоминания в пробах на зрительное узнавание.

Процессы памяти тесно взаимосвязаны с другими проявлениями интегративной деятельности мозга (мотивацией, вниманием, мышлением и т. д.). Поэтому анализ данных проводился после неоднократного обследования одних и тех же параметров памяти с учетом общего психологического состояния ребенка. Только в этих условия можно было решить вопрос о первичном или вторичном характере выявленных мнестических нарушений.

При анализе полученных данных установлены некоторые особенности мнестических процессов у детей с недоразвитием речи, оказавшиеся неодинаковыми при различных уровнях речевого развития и при различных формах речевой патологии.

Для определения объема кратковременной памяти применялось три варианта методик:

1) определение ее объема при воспроизведении раздражителей (зрительных и словесных) в заданном порядке. Учащимся предъявлялся ряд картинок и зачитывались слова. Количество элементов ряда увеличивалось последовательно от двух на один элемент при каждом предъявлении до тех пор, пока ребенок не допускал ошибки. Ошибками считались неполное воспроизведение заданного ряда, а также изменение порядка раздражителей. Условия проведения обследования были стандартными: раздражители предъявлялись с интервалом в 2 секунды, воспроизведение ряда разрешалось через 5 секунд. Обследование повторялось три раза;

2) определение объема кратковременной памяти при воспроизведении раздражителей в произвольном порядке. Учащимся предлагались ряды раздражителей в количестве заведомо большем, чем они могли запомнить с первого предъявления. Ребенку давалось задание воспроизвести возможно больше элементов в любом порядке. Ему показывали 10 картинок и зачитывали 10 односложных слов;

3) определение объема кратковременной памяти при узнавании предъявленной последовательной серии из 10 элементов, затем с интервалом в 10 секунд предъявлялась вторая серия из 20 элементов, в число которых в случайном порядке были включены 10 предъявленных ранее. Ребенку предлагалось узнать те из элементов, которые предъявлялись в первой серии. Таким путем предъявлялись две серии слов и два ряда картинок.

При анализе полученных данных установлено, что дети с различными вариантами речевого недоразвития по-разному справлялись с заданиями, предъявляемыми зрительно и на слух. У детей с синдромом моторной алалии объем кратковременной словесной памяти обычно был ниже объема кратковременной зрительной памяти. В среднем после однократного предъявления они могли запомнить до четырех слов и до 6–7 картинок. Особенно малый объем оперативной слуховой памяти отмечался у 10 детей с синдромом моторной алалии и выраженными апрактико-гностическими нарушениями, недостаточностью пространственного синтеза. При электроэнцефалографическом исследовании у большинства из них (у 7 из 10) выявлены признаки асимметрии в левой теменно-височной области в виде редукции основной корковой ритмики. Клиническая картина в целом свидетельствует о наличии у этих 7 детей акустико-мнестического синдрома.

Наряду с недостаточным объемом оперативной слуховой памяти у детей с синдромом моторной алалии отмечались значительные трудности в воспроизведении слов и в раскладывании картинок в данной последовательности (первый вариант методики), что позволяет нам говорить о нарушении у них последовательной временной организации.

Особенно низкие показатели в объеме оперативной слуховой памяти (по сравнению с другими обследуемыми детьми того же возраста) были у детей, развитие речи которых соответствовало второму уровню.

При задержке речевого развития выраженных различий в объеме кратковременной словесной и зрительной памяти у детей не обнаружено. У них не наблюдалось также различий при выполнении заданий первого и второго вариантов методик. Это может свидетельствовать о потенциальной сохранности слуховой функциональной системы у детей с задержкой речевого развития в отличие от детей с синдромом моторной алалии.

При дизартриях у детей с церебральными параличами (8 человек) объем кратковременной зрительной памяти в пробах с предъявлением серии геометрических фигур по сравнению со словесной был меньшим, что сочеталось с нарушениями восприятия формы, недостаточным соотнесением плоских изображений с объемными, слабостью пространственных представлений.

Таким образом, уменьшение объема кратковременной памяти при предъявлении раздражителей разных модальностей проявляется в соответствии с недостаточным функционированием того или иного анализатора. Полученные данные способствуют лучшему пониманию патогенеза речевого недоразвития, выявлению наиболее сохранных и, напротив, дефектных звеньев, а также выбору наиболее адекватных приемов обучения детей.

Для заучивания детям предлагалось 10 коротких слов, которые имелись в их активном словаре. Слова повторялись 5 раз, при каждом воспроизведении отмечалось количество заученных слов, затем вычерчивались соответствующие кривые. Для анализа длительности сохранения следов и процессов репродукции ребенку предлагалось воспроизвести заученные слова через различные промежутки времени (10, 15, 30 мин, 1 час, на следующий день). При изучении процесса заучивания обращалось внимание на то, какие приемы ребенок использует, выполняя задание, как нарастает объем заученных слов по мере повторения, каков максимальный предел запоминания, имеются ли парафазии при воспроизведении слов, каковы его качественные особенности. Учитывалось также, как ребенок относится к своим неудачам.

«Кривые заучивания» у обследуемых детей характеризовались следующими особенностями.

Для детей с синдромом моторной алалии была характерна медленно восходящая кривая с отдельными элементами платообразной. Особенно выраженный платообразный характер кривые имели при наличии акустико-мнестического синдрома. Воспроизведение у детей с синдромом моторной алалии характеризовалось нередко выраженной склонностью к стереотипным ответам, с отдельными элементами парафазий, повторений, добавлением «лишних» слов.

В тех случаях, когда речевое недоразвитие сочеталось с психическим недоразвитием, отмечалась плоская, равномерная низкоамплитудная кривая. У детей с выраженными нарушениями деятельности кривая заучивания характеризовалась предельно малым объемом заученных слов и почти не имела восходящего характера. Особенности заучивания у них во многом определялись отсутствием установки на задание, нарушением целенаправленной деятельности. Воспроизведение характеризовалось: стереотипным рядом слов с многократным повторением одного и того же слова («глаз, овос, глаз, овос, хлеб, овос»: в серии даны слова: глаз, воз, хлеб и др.); добавлением «лишних» слов, отсутствующих в предлагаемой серии. В некоторых случаях дети давали их по типу вербальных и литеральных парафазий, а иногда и побочных ассоциаций с данным словом. Так, например, в серии имеется слово хлеб. Девочка 10 лет, ученица 2 класса, стойко повторяет слово масло. Иногда «лишние» слова представляли собой наименование какого-либо предмета, который детям предъявляли в предыщущих заданиях в виде картинок для проверки зрительной памяти. В некоторых случаях они не имели никакой связи (ни акустической, ни семантической) с предъявляемыми словами, а также с предшествующими раздражителями. Допущенные ошибки дети не замечали, не корригировали и стойко воспроизводили при проверке запоминания после разных промежутков времени.

Для детей с задержанным речевым развитием и дизартрией, особенно при выраженности церебростенических проявлений, характерна неравномерная пикообразная кривая заучивания. Склонность к парафазиям и добавлениям «лишних» слов для них менее характерна.

Отсроченное воспроизведение у всех детей с недоразвитием речи оказалось низким (через 10 мин они воспроизводили в среднем 5 слов, на следующий день – 1–3). Особенно затрудненным отсроченное воспроизведение было у детей с моторной алалией при наличии у них сенсорного компонента или акустикомне-стического синдрома. У этих детей, как правило, отмечалась недостаточность высших корковых функций (пространственного синтеза, лицевого гнозиса, орального стереогноза). Вербальное поведение характеризовалось малой активностью. При электроэнцефалографическом исследовании у них наиболее часто отмечались признаки асимметрии в левой теменно-височной области виде редукции основной корковой ритмики.

Влияние ретроактивного торможения на процессы запоминания у большинства детей проявлялось в более редком воспроизведении слов, стоящих в середине заучиваемой серии (растянутая и V-образная форма кривой памяти), а также в трудностях воспроизведения серий из двух и особенно из трех пар слов. При этом выявлялась тенденция воспроизведения слов последней пары.

Приводим пример этого нарушения у Саши, 11 лет, ученика 3 класса.

Диагноз: ранее органическое поражение центральной нервной системы. Синдром моторной алалии, акустико-мнестический синдром. Задержка психического развития. На ЭЭГ у обследуемого при монополярной записи отмечается периодическая асимметрия в центральных и височных областях с редукцией ритмики слева.

Предложена следующая серия: стол – часы, дом – ночь, шкаф – лес.

Воспроизведение: стол – лес, час – окно, дом – лес.

Повторение задания не улучшает качества ответов.

Это влияние обнаружилось и в трудностях воспроизведения двух предложений и особенно двух рассказов, различных по смыслу (задания такого типа предлагались только детям с третьим уровнем речевого развития).

Приводим еще один пример этих нарушений у Саши.

Даны два предложения: «В саду за высоким забором растут яблоки и груши». «На опушке леса охотник убил зайца». (Пробы А. Р. Лурия.) После каждого раздельного предъявления ребенок правильно повторяет предложения с некоторыми сокращениями. Первое предложение он сразу повторяет так: «В саду за деревом растут яблоки». После второго предложения первое повторяет так: «В лесу жила белка». Вновь читаются два предложения. Первое воспроизводит так: «На опушке леса растут яблоки и груши».

Выяснилось, что повторение простых рассказов и даже непосредственное их воспроизведение вызывают выраженные трудности у большинства обследуемых детей с третьим уровнем речевого развития. Качество повторения во многом зависело от уровня развития лексико-грамматической стороны речи. При одинаковом уровне речевого развития особенно трудным это задание оказалось для детей с алалическим синдромом и при некоторых формах системного недоразвития интеллекта и речи. При этом у детей выявлялись нарушения всех сторон речи (фонетики, лексики и грамматики), которые в других ее видах (в диалогической речи, в рассказе по картинке и по серии сюжетных картинок) уже были менее выраженными. Отмечались характерные структурные нарушения слов, разнообразные аграмматизмы, иногда повторение рассказа сопровождалось конфобуляциями и побочными ассоциациями. Смысла рассказов: «Галка и голуби» и «Хозяин и курица» не понял никто из обследуемых детей.

Вот пример воспроизведения рассказа «Галка и голуби» ученицей 2 класса Розой, 8,5 лет.

Диагноз: органическое поражение центральной нервной системы. Алалический синдром. Задержка психического развития. ЭЭГ выявила общемозговые изменения в виде несформированности основной ритмики и отсутствия дифференцировки ритмики по областям.

«Галка услыхала, что гуси ее зовут, покрасилась в синий цвет и полетела к гусям»… На вопрос, почему же голуби выгнали галку, ответила: «Потому что она была девочкой». После прочтения рассказа второй раз повторяет его так: «Галя покрасилась в синий цвет, а гуси ее прогнали».

Наиболее отчетливо явления ретроактивного торможения отмечались у детей со значительной недостаточностью лексико-грамматической стороны речи (при синдроме моторной алалии), особенно в сочетании с акустико-мнестическим синдромом. У детей со своеобразной формой интеллектуальной недостаточности (при преимущественном недоразвитии лобных отделов мозга) и алалическим синдромом эти явления выступали вместе с грубыми персеверациями, побочными ассоциациями, непониманием смысла рассказов и предложений. Характерным для них было также частое преобладание непроизвольного зрительного и слухового запоминания над произвольным.

Таким образом, материалы исследования свидетельствуют о нарушении мнестических процессов у большинства детей с речевым недоразвитием. Нарушения памяти входят в структуру своеобразной интеллектуальной недостаточности у детей с синдромом моторной алалии и в значительной степени затрудняют усвоение ими школьной программы.

Выраженность нарушений памяти у детей с недоразвитием речи коррелирует с тяжестью органического психосиндрома, особенно сочетающегося с недостаточностью произвольной целенаправленной деятельности.

Выраженность нарушений вербальной памяти зависит от степени и характера речевого недоразвития. Наиболее выраженные нарушения долговременной вербальной памяти отмечались у детей с синдромом моторной алалии, у которых обнаруживалась недостаточность и других высших корковых функций (особенно пространственного синтеза, лицевого гнозиса, орального и ручного стереогноза). Клинические и электроэнцефалографические данные заставляли предполагать у части из этих детей недостаточное функционирование височно-теменно-затылочных отделов доминантного полушария.

Дефектология. 1972. № 5. С. 12–17.

На современном этапе развития педагогической науки и практики, характеризующемся постановкой задач оптимизации и дифференциации процесса обучения, становится чрезвычайно актуальным совершенствование методов психодиагностического изучения аномальных детей в ходе коррекционного обучения.

Важнейшую роль в построении программы обучения ребенка, индивидуализации педагогического подхода, создающего условия для наиболее эффективного использования возможностей ребенка, играет психодиагностическое исследование его особенностей в течение первого года обучения, когда закладываются основы учебной деятельности, происходит процесс интенсивного становления и развития личности школьника. Перед школьным педагогом стоит задача проектирования, а затем и формирования индивидуальности каждого школьника. Для ее решения учитель должен получать информацию относительно правильности и эффективности примененных им обучающих и воспитательных воздействий.

Разрешение вопросов дифференцированного и индивидуального подхода к учащимся предполагает в первую очередь знание психологических особенностей ребенка с речевой патологией, создание типологии нарушения и на этой основе апробацию той модели обучения, которая адекватна структуре выявленных особенностей.

В связи с этим современный уровень педагогических исследований предполагает не только определение качественного своеобразия нарушений, касающихся различных аспектов языка, систематику речевых ошибок с учетом фонетико-фонематического и лексико-грамматического уровней языка, но и целостное рассмотрение их в структуре когнитивного развития, состояния мотивационно-регуляторной сферы учащихся, особенностей личности и поведения детей.

Формулировка логопедического заключения в виде ОНР, используемая в практике, содержит в себе указание на ведущий дефект, клинической основой которого является первичная форма речевого расстройства. Применительно к данной категории разработано содержание коррекционного обучения, ориентированное в первую очередь на преодоление нарушений речевого развития. Этой цели служит вся система учебно-воспитательного воздействия в данном типе специальных школ. Индивидуальная логопедическая работа, являясь одной из форм коррекционного обучения, апеллирует в свою очередь к клиническим формам речевой патологии, т. е. логопед в выборе методов и средств коррекции речевых расстройств рассматривает их в аспекте оценки состояния и развития фонетических, фонематических и лексико-грамматических средств при ринолалии, дизартрии, алалии и т. д., т. е. учитывается главным образом клиническая структура дефекта, а не общая способность к обучению, которая в немалой степени определяет эффективность логопедического воздействия.

В специальных учреждениях для детей с тяжелыми нарушениями речи педагог в своей практической деятельности нередко применяет стандартизированные психологические методики, не обеспечивающие оценки потенциальных возможностей («зоны ближайшего развития»). В большинстве случаев педагоги не владеют приемами адаптации этих методик к контингенту детей с речевой патологией, а также достаточной квалификацией для интерпретации полученных данных.

В последние годы появились основания говорить о наличии в деятельности учителя-логопеда особой, ранее не выделявшейся функции, а именно психодиагностической. При осуществлении этой функции на практике господствует интуитивный подход, так как учитель-логопед не имеет описания различных поведенческих образцов, характеризующих детей различных категорий, что крайне важно для специального обучения, неотъемлемой частью которого является индивидуализация требований к ребенку.

Разрешение вопросов индивидуального подхода в значительной степени связано с выявлением особенностей когнитивной деятельности учащихся, рассмотрением собственно языковых нарушений учащихся в общей структуре их психического развития.

Тесная связь между развитием речи и интеллекта делает часто дифференцгиальный диагноз между умственным и речевым недоразвитием весьма затруднительным, так как умственное недоразвитие всегда в той или иной степени сопровождается недоразвитием речи, с другой стороны, при выраженном недоразвитии речи также часто отмечается задержанное и специфическое развитие интеллекта.

Недоразвитие речи имеет различное происхождение и структуру аномальных проявлений. Р. Е. Левина, выделяя основные причины общего недоразвития речи (ОНР), указывает на слабость акустико-гностических процессов: пониженную способность к восприятию речевых звуков при сохранении слуха, недостаточное различение акустических признаков фонем, нарушение звуко-произношения и воспроизведения структуры слова; речедвигательные расстройства, связанные с органическими поражениями или недоразвитием определенных отделов центральной нервной системы; своеобразие оптического восприятия, низкую психическую активность.

Результаты последних исследований, основывающихся на представлениях современной психолингвистики и учитывающих новые данные о развитии речи у нормальных и аномальных детей, дают возможность по-новому и более дифференцированно подойти к проблеме ОНР.

Е. Ф. Соботович предлагает классификацию аномалий речевого развития, построенную по принципу рассмотрения речевых расстройств у детей с учетом психолингвистической структуры и механизмов нарушения речевой деятельности. По своей природе и динамике обратного развития автором разграничены формы недоразвития речи, которые возникают при различных патологических состояниях мозга. В соответствии с этим автор выделяет 3 типа аномалий речевого развития:

– дефекты и замедленные темпы овладения системой языковых значений и программой речевых действий (недоразвитие речи у детей с олигофренией и общими задержками психологического развития);

– дефекты и замедленные темпы овладения знаковой формой языка и оперированием знаками в процессе порождения речи (две формы моторной алалии и параалалия);

– дефекты усвоения гностико-праксической организации языковых программ в процессе порождения речи (недоразвитие речи, обусловленное кинетической и кинестетической апраксией). Детей с ОНР, отмечает Е. Ф. Соботович, отличает от нормальных сверстников несколько более низкий уровень обобщения, недостаточная гибкость и динамичность мышления, более замедленный темп усвоения тех или иных закономерностей. В генезе описанных автором расстройств мышления большая роль принадлежит глубокой языковой неполноценности.

Психолого-педагогическое изучение детей с первичными формами речевой патологии выявляет различную степень нарушения у них не только речевых, но и познавательных функций.

По данным исследований, у детей с ОНР отмечается своеобразие психической деятельности: нарушения внимания, недостаточное развитие способности к переключению, недостаточная наблюдательность по отношению к языковым явлениям, своеобразие словесно-логического мышления, низкая способность к запоминанию вербального материала, недостаточный уровень развития самоконтроля.

Изучение структуры познавательной деятельности у детей с ОНР осуществлено в основном применительно к дошкольному возрасту. Эти данные, несомненно, представляют интерес в аспекте создания уровневых характеристик познавательной деятельности у данной категории детей, однако они не могут быть в полной мере перенесены в условия коррекционно-развивающе-го обучения школьников с речевой патологией. Лишь начинают проникать в систему традиционных логопедических методик и не заняли достойного места в системе диагностического исследования методы психолингвистики.

Психолого-педагогическое изучение учащихся школ для детей с тяжелыми нарушениями речи направлено главным образом на выявление структуры речевого дефекта, анализа языковой продукции детей с первичными формами речевой патологии (моторной алалией). В указанных исследованиях представлено описание специфических признаков нарушения речемыслительной деятельности у данного контингента детей, однако нередко отсутствие когнитивных характеристик учащихся (или их наличие со ссылкой на документацию) не позволяет осуществить связь указанных признаков с патогенетическими механизмами нарушения собственно речевых, когнитивных или регуляторных систем мозга. Вероятно, такая задача может быть решена в процессе изучения обучаемости.

В общей психологии понятие обучаемости рассматривается в аспекте общих способностей, значительную долю которых составляют когнитивные особенности личности. Аналогичный взгляд на проблему обучаемости существует среди дефектологов. Классификация аномальных детей по ведущему дефекту, лежащая в основе отбора детей в специализированные учреждения, предполагает также разрешение проблемы обучаемости каждого ребенка.

В. И. Лубовский определил общие подходы к дифференциации детей с речевой и интеллектуальной недостаточностью по данному критерию, указав на степень сформированности данного качества у аномальных детей. Данный аспект психолого-педагогического изучения детей с аномальным развитием находится лишь в начальной стадии своего становления. Как определять обучаемость таких детей, у которых при общей достаточно высокой способности к абстрагированию отмечается выраженная недостаточность в области языковых явлений, т. е. когда главным образом страдают собственно речевые процессы (восприятие вербальной информации, порождение собственной речевой продукции), т. е. когда можно говорить о высокой обучаемости на невербальном уровне, но низкой – на вербальном. Термин «средняя» здесь вряд ли уместен, вероятно, можно говорить лишь о качественном своеобразии деятельности данной категории аномальных детей в процессе принятия, переработки и передачи информации различного характера. Подобные трудности возникают и при оценке вариантов поведенческих, эмоциональных расстройств, когда при достаточно высоких потенциальных возможностях к усвоению знаний, отмечается крайне низкая степень их реализации в практической деятельности. Адекватное разрешение диагностических и коррекционно-развивающих задач дефектологии требует конкретизации данного понятия, выделения в нем таких составляющих, которые могут многоаспектно характеризовать личность аномального ребенка в условиях педагогического взаимодействия.

Таким образом, имеющиеся в литературе данные, характеризуя различные аспекты речевой и познавательной деятельности детей с ОНР, не позволяют получить характеристику их обучаемости в ходе формирующих воздействий исследователя.

На современном этапе развития отечественной специальной психологии и педагогики представляется возможным постановка задачи создания определенной типологии аномальных детей по качественному своеобразию их обучаемости на основе системного рассмотрения их речевой и учебно-познавательной деятельности. Проблема разрешения вопросов коррекционного обучения детей с речевой патологией предполагает, с одной стороны, проведение сравнительных исследований, интеграции имеющихся предложений о ходе речевого и психического развития при различных вариантах нарушений когнитивной сферы, произвольных форм поведения, эмоциональных расстройствах с целью выделения детей с первичными формами речевой патологии. Разрешение вопроса о первичности или вторичности речевых расстройств в структуре аномального развития имеет значение для обоснования методов межсистемной компенсации, имеющей чрезвычайно важное значение для реабилитации аномального ребенка.

Разрешение проблемы обучаемости предполагает изучение как минимум трех аспектов психической деятельности аномального ребенка, в числе которых состояние когнитивных функций, коммуникативно-познавательная деятельность (речевое поведение), мотивационно-регуляторная сфера и эмоционально-поведенческие особенности личности. Сложная взаимосвязь указанных параметров, составляющих психологический базис обучения и определяющих успешность овладения знаниями и умениями, может быть предметом системного анализа. Это позволит создать относительные модели аномального развития на основе выявления качественного своеобразия учебно-познавательной деятельности.

Целостный системный анализ в процессе психологической диагностики рассматривался нами как обнаружение не просто отдельных проявлений нарушения психического развития, а выявление связей между ними, определение их причин, установление иерархии обнаруженных недостатков или отклонений в психическом развитии, т. е. того, что Л. С. Выготский определял как взаимосвязанную систему дефектов.

Основываясь на концепции Л. С. Выготского о первичных, вторичных, третичных и т. д. дефектах, соотношение причин и следствий, возникающих в ходе аномального развития, трактовалось следующим образом: одни и те же (или очень сходные) вторичные и третичные отклонения в развитии могут наблюдаться при разных первичных дефектах. И, наоборот, при одном и том же первичном нарушении отсутствует полное однообразие третичных (а возможно, и вторичных) проявлений.

Вторым, важнейшим для проведения исследования положением явилась концепция Л. С. Выготского об «актуальном уровне умственного развития» и «зоне ближайшего развития», которая определяется как способность ребенка в содружестве со взрослым усваивать новые способы действий, поднимаясь тем самым на более высокую ступень умственного развития. Указывая на то, что наличие широкой «зоны ближайшего развития» является более надежным признаком успешности дальнейшего обучения (по сравнению с актуальным запасом знаний и умений), Л. С. Выготский подчеркивает и диагностическую значимость определения этой «зоны» при оценке умственных возможностей ребенка.

Это положение Л. С. Выготского нашло свое методическое воплощение в разработке обучающего эксперимента, который рассматривался нами как основной метод исследовательской работы, реализуемый как в условиях индивидуального обследования изучаемого контингента детей, так и в ходе их фронтального обучения.

В соответствии с указанными требованиями в качестве диагностической программы, т. е. содержательной модели изучения речевой и познавательной деятельности детей с речевой патологией в сравнении с нормально развивающимися сверстниками, явились учебные дисциплины лингвистического и математического цикла. На основе перестройки дидактического содержания учебного материала было осуществлено конструирование диагностических заданий вербального и невербального характера по принципу индивидуального формирующего эксперимента. Совокупность диагностических методов включала в себя:

• Стандартизированные психологические методики, традиционно применяемые в дефектологии, в числе которых матрицы Дж. Равена, модифицированные Т. В. Розановой, Т. В. Егоровой, В. А. Лониной. Предъявлялось 36 задач (первая – обучающая, остальные – проверочные). Методика включала 5 типов заданий. Результаты оценивались в баллах. За правильное решение с первой попытки начислялся 1 балл, со второй – 0,5, с третьей – 0,25 балла. Если задание не выполнялось, испытуемому сообщался принцип исхода. Если и после объяснения школьник не мог решить задачу, то мы прибегали к наглядно-действенному способу ее решения. Баллы за 1 и 5 попытку не выставлялись. Количество случаев помощи в виде вычленения условий задач и число решений с использованием передвижных вкладышей не учитывались при анализе результатов. При анализе экспериментальных данных мы опирались на имеющиеся в литературе сведения о возможностях выполнения заданий по методике Дж. Равена: нормально развивающиеся дети – 27 баллов, слабовидящие – 23 балла, глухие – 21 балл, дети с задержкой психического развития – 15–20 баллов, умственно-отсталые – 12 баллов.

• Специально разработанную систему педагогического тестирования, построенную на основе содержания основных учебных дисциплин первого года обучения (развитие речи и знакомство с окружающим, обучение грамоте, математика). По своему содержанию педагогические тесты, будучи связанными с содержанием обучения, оценивали не только его результат, но и более общие психологические образования, лежащие в основе овладения знаниями.

При разработке содержания экспериментального исследования мы ориентировались на положения развиваемого в последние годы в психодиагностике критериально ориентированного тестирования, отличительной чертой которого является выбор некоторой содержательной области (знаний и умений, планируемых при изучении предмета) и построение методики, каждое из заданий которой направлено на диагностику определенного аспекта этой области. Успехи испытуемых оцениваются не по отношению к другим представителям популяции, а по отношению к заранее заданной норме. Навык (умственное действие, операция) выступает как критерий достижения ребенком определенного уровня развития.

В качестве главных условий рассматривались как констатация имеющихся затруднений в выполнении заданий, так и выявление причины, лежащей в их основе, а также определение психолого-педагогических условий обучения каждого ребенка с учетом его индивидуально-типологических особенностей.

В системе учебного содержания по основным предметам первого года обучения выделены так называемые «ключевые задания», позволяющие осуществить системный анализ речемыслительной деятельности учащихся в сложной взаимосвязи вербальных и невербальных компонентов обучения.

На основе психолого-педагогического изучения детей в процессе коррекционного обучения в 1 классе школы для детей с тяжелыми нарушениями речи, а также анализа клинических данных нами была сформулирована рабочая гипотеза о том, что в зависимости от качественного своеобразия когнитивного, речевого и эмоционального поведенческого развития дети будут характеризоваться различной обучаемостью. В соответствии с этим различные группы рассматриваемого нами контингента детей будут обнаруживать неодинаковую «чувствительность» к педагогическим воздействиям, которые будут дифференцированы с учетом различных факторов, влияющих на процесс обучения. В свою очередь оценка эффективности каждой из обоснованных и реализованных в ходе обучения педагогических стратегий позволит рассматривать предложенные коррекционно-педагогические системы как диагностические, использование которых позволит учителю-логопеду в ходе коррекционного процесса определять типологию аномального развития ребенка, а также разрабатывать направления дифференцированного подхода.

В эксперименте участвовало: 120 учащихся 1 класса школы для детей с тяжелыми нарушениями речи, 120 учащихся 1 класса общеобразовательной школы, занимающихся на логопедическом пункте в группе «Общее недоразвитие речи». Для определения возрастных требований к выявлению критериального уровня выполнения экспериментальных заданий проведено фронтальное обследование 400 первоклассников с нормальным речевым и интеллектуальным развитием. Результаты обследования учащихся по методике Равена позволили распределить всех участвующих в эксперименте детей на 4 группы, в соответствии с которыми в табл. 1 приводятся количественные показатели выполнения заданий.

Таблица 1

Результаты изучения наглядно-образного мышления

При распределении учащихся по уровням учитывалось два фактора: количество набранных баллов, качественное своеобразие деятельности при выполнении заданий (темп, устойчивость внимания, адекватность реакции при указании на ошибку и т. д.). Это позволяло анализировать как операциональный, так и мотивационно-регуляторный компоненты мыслительной деятельности. В соответствии с данными требованиями уровневые характеристики преследуют цель осуществить предварительное распределение изучаемого контингента на типы в соответствии с показателями когнитивного развития различных категорий аномальных детей (по традиционной терминологии «нормально развивающиеся», «с задержкой психического развития», «умственно отсталые»). В связи с введением в критерии анализа качественного показателя в приводимых нами обобщенных данных содержится некоторое различие в количественных оценках по сравнению с литературными данными. При этом мы считали возможным следующее уровневое распределение:

– результаты от 24 до 27 баллов и выше характеризуют критериальный возрастной уровень когнитивного развития (IV и III уровни);

– количественные показатели от 16 до 23 баллов свидетельствуют о недоразвитии познавательной деятельности, характеризующейся наличием потенциальных возможностей для выполнения заданий, но низкой их реализацией в условиях эксперимента;

– результаты ниже 15 баллов присущи детям с выраженными нарушениями когнитивных функций. Рассмотрим, как решались задачи разных типов.

С задачами на установление тождества в простых рисунках все первоклассники справлялись легко. Задачи следующего типа – на установление тождества между сложными рисунками – все испытуемые решали менее успешно, чем на нахождение тождественных среди простых рисунков. Определенные затруднения, вероятно, связаны с тем, что дети не могли учесть все признаки рисунка (толщину и направление линий, их сочетание), а выделяли какой-либо один признак. Правильное решение находили после 2–3 проб, иногда требовалась помощь экспериментатора в выделении условий задачи. Наибольшие затруднения вызывали задачи А₇, А₁₀.

Анализ результатов решения наглядных задач, основанных на принципе тождества между заданным и искомым, позволяет прийти к выводу, что в целом эти задачи доступны детям, начинающим обучаться в школе для детей с тяжелыми нарушениями речи. Задачи с простым рисунком решили все первоклассники. Задачи же с более сложными рисунками у детей вызвали затруднения.

Задачи третьего типа – на дополнение рисунка до целого по принципу центральной или осевой симметрии почти все испытуемые решили приблизительно с той же успешностью, что и задачи предыдущего типа, верное решение, как правило, находили после 2–3 проб.

Отдельные школьники нуждались в вычленении в наглядной ситуации ее существенных признаков, в отдельных случаях приходилось обращаться и к наглядно-действенным средствам решения, после чего дети были в состоянии решить другие задачи путем мысленного оперирования образами. Незначительное число детей с заметным трудом определяли отношения симметрии даже при использовании передвижных вкладышей.

Задачи на установление отношений по аналогии между рисунками по двум признакам (четвертый и пятый типы) испытуемые выполнили менее успешно, чем предыдущие. Большинство детей не могли с первого предъявления самостоятельно определить принцип решения задач четвертого типа. Они пытались установить тождество между отдельными рисунками на матрице и на вкладышах или осуществляли случайный перебор вкладышей. После неудачных проб одни дети находили правильный ответ, другие часто нуждались в объяснении условий задачи, а иногда и в использовании вырезных вкладышей.

В целом сходные результаты обнаружились при решении задач пятого типа. Наибольшие затруднения у всех детей вызвала задача В₁₂.

В ходе эксперимента учащиеся с речевой патологией решали как простые, так и сложные задачи на основе зрительно-двигательного анализа и синтеза условий задачи.

Таким образом, у большинства изучаемых нами детей сформировано умение мысленно анализировать зрительно воспринимаемый объект, вычленять в нем свойства и части, находить разные отношения между частями и свойствами, абстрагировать то одни, то другие признаки и отношения, проявляя тем самым гибкость мышления, соотносить требования задачи с данными условиями, привлекать ранее сложившиеся образы предметов и сравнивать их с вновь воспринимаемой ситуацией. Исключение составляют 7 % учащихся 1 класса школы для детей с тяжелыми нарушениями речи и 5 % детей, занимающихся в логопедической группе общеобразовательной школы (до 15 баллов).

Количество набранных этими детьми баллов оказались близкими к показателям умственно отсталых детей (по данным Т. В. Розановой).

У 55 % учащихся специальной школы и 68 % контингента логопедического пункта выявлены трудности в организации их деятельности. Задания выполнялись очень медленно, но результаты все же были неплохие. Наиболее трудными оказались задания на установление тождества рисунков, дополнение до целого по принципу симметрии.

Полученные данные явились для нас исходным материалом, который следовало уточнить и углубить в ходе дальнейшего исследования, направленного на выявление педагогических признаков, характеризующих различные группы детей в условиях коррекционного обучения. Этой цели служит моделирование учебной деятельности, позволяющее осуществить педагогическое изучение различных аспектов речевой и познавательной сферы интересующих нас групп детей и уточнить данные психологического исследования.

Обобщение полученных в ходе исследования материалов позволяет говорить о трех типах учащихся с недоразвитием речи, отличающихся качественным своеобразием выполнения экспериментальных задач, а также спецификой учебно-познавательной деятельности. Процентное распределение изучаемого контингента представлено в табл. 2.

Таблица 2

Распределение детей по характеру их обучаемости

Дети, объединенные в первую группу, характеризуются средними, в отдельных случаях высокими показателями наглядно-образного мышления (24–33 балла). У данной группы детей отмечается достаточно высокий уровень абстракции и обобщения: в предметном материале самостоятельно выделяют количественные отношения. Система чисел присутствует в сознании учащихся этой группы как абстрактно-логическая структура, т. е. возможно оперирование с числами как абстрактными величинами. Учащиеся успешно выполняют абстрактные операции с числами, в отдельных случаях допускаются элементы наглядно-образного и наглядно-действенного выполнения заданий. Мы отметили свободное владение счетными операциями в пределах программного материала. Обнаружена тенденция к расширению области чисел, с которыми можно выполнять действия. Успешно определяются на абстрактном уровне со счетом двузначных чисел в прямом и обратном порядке, сравнивают предложенные числа и определяют их количественную разницу. Счетные операции в пределах 10 доступны в полной мере, доступно решение примеров с переходом через десяток, есть попытки выполнять действия с двузначными числами.

Учащиеся данной группы активно включаются в выполнение заданий, действуют сосредоточенно и целенаправленно. С нетерпением ожидают каждое новое задание, проявляя большой интерес. Безошибочно выполняют задание на классификацию числовых и предметных фигур. Подбор карточек с разным количеством геометрических фигур разного цвета, формы, размера и различно расположенных в пространстве осуществляют на основе признака количества («Почему подходят?» – «Потому что их 9»). Не вызывает затруднений задание на сравнение чисел и предметов («Еде больше палочек?» – «Одинаково»). Тест числового ряда, выявляющий умение устанавливать закономерности, доступен в полной мере на знаковом символическом уровне (1, 3, 5 …/2, 4 …/9, 7 …/8, 5 …/19, 17 …). Легко решаются аналогичные и условные задачи.

Мы обратили внимание на выраженные нарушения вербально-логического мышления, что выражалось в следующем: дети не решали самостоятельно текстовую задачу и не выполняли тест числового ряда в вербально-логическом плане («Продолжи ряд 9 7 5 …»), отмечались трудности понимания выражений «больше на …», «меньше на …». Однако учащиеся, вошедшие в эту группу, успешно справлялись с заданиями в наглядно-образном и наглядно-действенном планах, если обеспечивалось понимание словесной инструкции и предъявлялся образец.

Некоторые трудности выявлены в прямом и обратном счете (на вербальном уровне) двузначных чисел: нами были подмечены искажения в произношении данных чисел, перестановки их местами («20, 18, 17, 19», «25, 26, 28, 27»), пропуски, смешения чисел по звучанию (3, 13, 30), случаи незнания числительных (30 – «двадцать десять»). Некоторые учащиеся отказались от счета в обратном порядке. Наблюдались отдельные ошибки при сравнении двузначных чисел на абстрактном уровне: в определении большего и меньшего числа из предложенных пар, в установлении их количественной разницы.

Дети рассматриваемой группы с интересом относились ко всем видам заданий, легко вступали в контакт. Учащиеся ориентировались на реакцию взрослого, неравнодушно относились к оценке результатов своей работы: искали подтверждения правильности своих решений, были очень восприимчивы к одобрению и поддержке, постоянно находились в тревожном ожидании нового задания, проявляя стремление выполнить его хорошо, очень огорчались своими неудачами. В деятельности не обнаруживали поспешности, были очень внимательны к инструкции, однако, часто требовалось ее повторение.

При достаточно высоких показателях когнитивного развития у детей данной группы отмечается недостаточная направленность на языковую действительность, ее анализ, наблюдается избирательная несформированность мыслительных операций, направленных на выделение из общего речевого потока основных единиц языка. Наибольшие трудности эти учащиеся испытывали при выделении слов из предложения и слогов из слов, определения количества слогов в слове. Собственная речевая продукция учащихся данной группы отличается выраженным аграмматизмом, семантическими трудностями. Объем рассказа небольшой, между фразами присутствуют паузы. Фраза элементарна и строится по типу «подлежащее + сказуемое». Межфразовая связь отсутствует. Наблюдается большое число лексических ошибок, частое употребление слов в несвойственном значении, контексте. …

Таким образом, дети этой группы пользуются довольно ограниченным набором языковых средств, отдают предпочтение простым 2-х и 3-х членным конструкциям. Из второстепенных членов предложения чаще всего употребляют дополнения, обстоятельства места и времени. Неумение структурно оформлять предложения проявилось и в избыточном употреблении служебных и вводных слов.

Воспроизведение языковой информации (пересказ текста) у данной группы детей отличается фрагментарностью, нарушением логической последовательности, характерными речевыми ошибками, выражающимися в многочисленных повторах, неадекватностью использования лексических и грамматических средств языка, несмотря на наличие готовых языковых конструкций в авторском тексте. Указанные особенности являлись как следствием нарушения процессов восприятия речи, так и механизмов порождения высказывания. В отдельных случаях можно было говорить о ведущем в том или ином варианте расстройства, чаще всего эти процессы нарушались системно.

Эти особенности определяли специфику обучаемости данной группы детей: они значительно успешнее выполняли вербальные задания при условии их связи с наглядными образами, позволяющими иллюстрировать причинно-следственные зависимости между событиями и героями текста. Однако и при этом условии характер языкового оформления изменялся незначительно, что свидетельствует о достаточно устойчивых нарушениях речемыслительного процесса.

Установление последовательности сюжетных картинок как начальный этап программирования связного речевого высказывания данной группы детей выполняется успешно (при условии отсутствия выраженных эмоционально-поведенческих нарушений). Мотивация невербальной деятельности устойчива, познавательный интерес достаточен.

Таким образом, анализ речевой продукции данной группы учащихся в соотношении с результатами выполнения заданий на невербальном уровне (по тестам Равена, серии сюжетных картин, классификации предметного материала, операций с абстрактными числами) позволяет считать первичным в структуре нарушений учебно-познавательной деятельности собственно речевые механизмы. Операциональный и мотивационно-регуляторный компоненты невербальной деятельности сохранны. Вторичными расстройствами являются эмоционально-поведенческие особенности личности, выражающиеся в отдельных негативных реакциях протеста главным образом в ситуациях, повышающих вербально-коммуникативные возможности ребенка, когда присутствуют настойчивые требования выучить стихотворение, пересказать текст, рассказать о событии и т. д.

Дети с мотивационно-регуляторными расстройствами (оценка наглядно-образного мышления 16–23 балла) отличались от первой группы более низкими количественными характеристиками невербального интеллекта. Изучение мыслительной деятельности выявляет у них несколько ограниченные возможности в усвоении абстрактных знаний, однако специфические особенности их деятельности обнаруживались во всех формах мышления.

Наблюдалась недостаточная психическая активность при выполнении познавательных заданий. Отмечались затруднения в выполнении операций в вербально-логической, наглядно-образной и наглядно-действенной формах.

Подбор карточек с учетом признака количества дети осуществляли правильно, но ограничивались 1–2 вариантами, требовалась организующая деятельность экспериментатора. Испытуемые не могли установить отношение равенства количества в процессе одновременного выкладывания двух множеств по единице (не соотнесли одновременность выполненных действий с количеством счетных палочек), допускали ошибки при выполнении задания, в котором требовалось увеличить ряд палочек на определенное количество единиц. Тест числового ряда учащиеся выполняли в наглядно-образном предъявлении, при этом не могли сосредоточиться, приходилось концентрировать их внимание на каждой карточке, особые трудности испытывали при воспроизведении ряда в обратном порядке: выкладывали числовые фигуры по принципу уменьшения количества, не ориентируясь на заданный образец. Принцип выполнения задания эти учащиеся все же осознали. Решение текстовой задачи осуществлялось в наглядно-образной форме, одному из учеников потребовалось и аналогичную задачу перевести в наглядно-действенный план. Приведем конкретный пример.

У учащегося отмечена недостаточная познавательная активность, сочетающаяся с быстрой утомляемостью и истощаемостью. Наблюдалась повышенная двигательная активность: раскачивание на стуле, перебирание пуговиц на костюме, хаотичные движения рук.

Необходимо отметить то, что в процессе обследования мальчик охотно принимал помощь, проявлял заинтересованность в ней там, где не мог справиться с заданием самостоятельно. Систематизацию числовых фигур осуществлял на основе выделения признака количества в предметном материале, но разложил карточки по принципу уменьшения, а не возрастания количества. Требовалось руководство деятельностью ребенка в процессе выполнения задания, основанного на подборе карточек с геометрическими фигурами к данному образцу. Выбрав одну карточку, ориентируясь при этом на признаки формы, цвета и количества (9 маленьких кружочков красного цвета), мальчик не стал искать другие варианты. После стимулирующей помощи педагога ребенок подобрал дополнительно две карточки, ориентируясь на форму и количество. Затем обратился к взрослому: «А еще есть? Я не знаю», с раздражением стал перебирать карточки. Эмоциональная поддержка исследователя («Не волнуйся! Посмотри внимательнее. Что еще подходит? Ты сейчас обязательно найдешь!!!») способствовала правильному выполнению задания: был подобран еще ряд вариантов решения задачи.

Тест числового ряда выполнялся данным ребенком в наглядно-образной форме (с опорой на числовые фигуры), при этом требовалось сосредотачивать внимание ребенка на каждой карточке, так как обследуемый стремился к механическому воспроизведению ряда в привычном порядке (1, 2, 3 …), не ориентируясь на заданный образец (1, 3 …), избегая тем самым умственных усилий. Принцип выполнения задания все же был усвоен ребенком.

Текстовая задача переводилась в наглядно-действенный план, то же самое пришлось сделать и с аналогичной задачей, что, по-видимому, было связано с резким снижением работоспособности ребенка. После перерыва мальчик решил аналогичную задачу в наглядно-образном предъявлении.

Большие трудности были связаны со счетом двузначных чисел. Запись исходных данных и помощь экспериментатору не изменили положение. Мальчик делал ошибки, вновь начинал считать (25, 26, 27, … 26, 25 …), пропускал числа, отказался от счета в обратном порядке. При сравнении и определении количественной разницы чисел 19 и 23 требовалась наглядная опора.

Ребенок овладел приемами вычислений типа а ± 4, однако, требовалась подробная запись приемов и стимуляция деятельности («Подумай! Ты обязательно решишь!» 6 + 4 = 6 +2 +2 = 8 + 2 = 10). Выполнив примеры на сложение, мальчик осуществлял эту же операцию и в примерах на вычитание, что свидетельствует о трудностях переключения с одного вида деятельности на другой. Решив по два примера на каждый случай вместе с педагогом, ребенок смог выполнить остальные самостоятельно, записывая вычисления.

Значительные трудности были связаны с выполнением заданий, направленных на выявление того, как учащиеся ориентируются в структуре натурального ряда двузначных чисел. Кроме ошибок, рассмотренных при характеристике познавательной деятельности детей предыдущей группы, наблюдались следующие особенности в процессе выполнения этих заданий: ученики теряли порядок при счете, вновь начинали считать (25, 26, 27 … 26, 25 …), продолжали считать дальше заданного числа, один первоклассник отказался от счета в обратном порядке. Учащиеся, вошедшие в данную группу, овладели новыми приемами вычислений в обучающем задании, однако требовалась подробная запись приемов и стимуляция деятельности детей.

В процессе обследования выявлена необходимость направляющего педагогического воздействия в виде привлечения наглядной опоры, словесных правил, регулирующих действия, и положительных эмоциональных реакций.

Низкий уровень сформированности интеллектуальных операций (количественного сравнения, анализа, синтеза, абстрагирования) сочетается с нарушением предпосылок мыслительной деятельности: низкой работоспособностью, ослабленным вниманием, отвлекаемостью, плохой переключаемостью, трудностями удержания в памяти вербальной и наглядной информации.

В целом, учащиеся данной группы обладают потенциальными возможностями, чтобы приблизиться к критериальному уровню знаний.

У детей с мотивационной недостаточностью отмечено недоразвитие всех компонентов речи, касающихся как смысловой, так и звуковой ее сторон. Используемые слова в большинстве случаев произносились искаженно, отмечались явления аграмматизма. Но в отличие от предыдущей группы, характеризующейся чрезвычайной бедностью словаря, особенно его глагольной лексики, стандартности синтаксических конструкций, – у этих учащихся система речевых умений напоминала характерные признаки речевого развития детей более младшего возраста. Самостоятельное речевое высказывание состояло из 1–5 предложений. Не сформированы умения строить развернутые высказывания. Предложения характеризовались семантической и синтаксической неполнотой. Трудности продуцирования связного речевого высказывания сохранялись при попытках дать развернутое положение готового материала, например, при пересказе. Кроме того, нередко в речи отмечались нарушения отдельных членов предложения или целых предложений. Дети не могли выразить отношения между отдельными частями высказывания, в результате пересказ состоял из разрозненных фактов и действий.

Мы отметили то, что данная группа учащихся отдает предпочтение заданиям репродуктивного плана (пересказ, воспроизведение готовой языковой информации), отмечается заметное улучшение результатов в случае, когда логическая основа текста определена последовательностью сюжетных картинок. Вероятно, создание внешней программы высказывания способствует некоторой активации деятельности детей в процессе обучения…

Таким образом, самостоятельная связная контекстная речь у учащихся данной группы характеризуется недостаточной связностью и последовательностью изложения. Набор слов и синтаксических конструкций ограничен, имеются значительные трудности в программировании своего высказывания, в синтезировании отдельных его элементов в структурное целое и в отборе материала, соответствующего той или иной цели высказывания.

Система обучающих воздействий, используемая в ходе индивидуального эксперимента, позволила установить то, что изменение психолого-педагогических условий предъявления материала значительно повышает результаты. Эффективными средствами активизации речевой и познавательной деятельности с данным контингентом учащихся явились:

– стимулирующие и побуждающие к действиям высказывания педагога на ориентировочном этапе деятельности;

– управление действиями детей посредством словесных правил и отдельных инструкций;

– включение в деятельность элементов ролевого взаимодействия и игры;

– моделирование окружающей действительности с целью образования в ней существенных связей и отношений, а также создания учебно-коммуникативной мотивации.

В этих условиях удается выявить потенциальные возможности каждого ученика и обнаружить то, что имеющиеся речевые затруднения достаточно динамичны: то или иное речевое умение оказывается в «зоне ближайшего развития» (Л. С. Выготский), т. е. в условиях индивидуального взаимодействия нередко обнаруживается то, что ребенок «может, но не хочет»; в отличие от детей с первичной речевой патологией, которые чаще «хотят, но не могут» или «не хотят, потому что не могут».

Таким образом, отличительной чертой учебно-познавательной деятельности данной группы учащихся является низкая психическая активность, нарушения внимания и памяти, недостаточная сформированность мыслительных операций, общее снижение работоспособности. В сочетании с указанными признаками наблюдаются явления системного недоразвития речи.

У незначительной части детей, подвергнутых психолого-педагогическому изучению, выявлены достаточно низкие показатели наглядно-образного мышления (менее 15 баллов). Качественный анализ речевой и познавательной деятельности этих учащихся позволяет выделить когнитивные нарушения как ведущее расстройство в структуре учебно-познавательной деятельности.

При выполнении экспериментальных заданий математического содержания у данной группы детей обнаруживается ряд особенностей.

При подборе «подходящей» к образцу карточки с геометрическими фигурами испытуемые ориентировались на несущественные в данный момент признаки: цвет, форму, пространственное положение фигур, а не на признак количества, стимулирующие воздействия не помогли выполнению задания. Приведем фрагмент обследования ученицы 1 класса.

Определение признака количества находится в «зоне ближайшего развития» данного ребенка. Доказательством этому является правильный результат выполнения задания по подбору и упорядочению числовых фигур и фигур с изображением определенного количества предметов.

В процессе выполнения задания по выкладыванию равного количества девочка не пыталась соотнести одновременность выполненных действий с количеством палочек, а делала вывод, что в одной группе палочек больше, так как они складывались в квадраты большого размера.

Равенство количества палочек установила в процессе поэлементарного соотнесения множеств («Где больше?» – «Нигде»). В ответ на просьбу исследователя сделать «заборчик» на 2 больше, девочка среагировала следующим образом: «А как это?», убрала 1 палочку, затем вновь вернула ее на место, обратив внимание на недоумение взрослого. Экспериментатор повторил инструкцию и пересчитал вместе с ребенком выложенное количество палочек, после чего девочка нерешительно добавила 2 палочки. Далее исследователь предложил аналогичную ситуацию: попросил увеличить заборчик на 3 единицы, но испытуемая добавила лишь 2, обнаружив склонность к шаблонным способам решения поставленных задач. Потребовалось фиксировать внимание ребенка на количественной разнице и вновь повторить инструкцию («Считай на сколько у тебя больше – 1, 2. Больше на 2, а нужно на 3. Сколько еще добавим палочек? У тебя уже есть 2, сколько нужно еще палочек, чтобы получилось 3? Считай, на сколько стало больше – 1, 2, 3. Покажи, где больше на 3»).

Тест числового ряда предъявлялся в наглядно-образной форме. Девочка не могла осознать принцип выполнения задания: докладывала карточки подряд, не ориентируясь на образец. В ряде объяснения, продолжив ряд по принципу увеличения количества с равномерным пропуском множеств, обследуемая не смогла переключиться на воспроизведение ряда в обратном порядке (6, 4 … 5, 6, 7), перебирала карточки.

Задача на нахождение неизвестного слагаемого решалась в наглядно-действенной форме, причем требовалось видоизменить условие («У тебя 6 зеленых палочек. Сколько нужно добавить красных, чтобы получилось 10?»). Аналогичную задачу девочка решила в абстрактной форме, но, видимо, на основе чисто внешних признаков формулировки задачи, не исходила из всестороннего анализа условия, не смогла объяснить способ решения. С целью уточнения понимания конкретного содержания задачи мы предложили решить еще одну, в которой требовался новый ответ (3), но девочка повторила прежний результат (актуализировалось числительное, относящееся к предыдущей задаче). Была создана конфликтная ситуация в виде изменения интонации (4?!), что провоцировало ребенка на отказ от ответа, девочка стала перечислять данные в условии числа.

Испытуемая продемонстрировала достаточно автоматизированное умение называть ряд двузначных чисел в прямом порядке, но продолжала считать дальше заданного числа. Выявлены следующие ошибки: путала числа 13, 15, 23, 25, число 30 назвала «двадцать десять». От счета в обратном порядке, а также от сравнения чисел по месту в ряде и определения их количественной разницы отказалась.

Справившись с вычислениями типа «а + 4», которые выполнялись с подробной записью приема, обследуемая девочка не могла самостоятельно решить примеры на вычитание, записывала данные, не доводила действия до конца:

10 – 4 = 10 – 2 + 2

7 – 4 = 5

Результаты обследования свидетельствуют о выраженных нарушениях мыслительной деятельности у данного ребенка.

Таким образом, в отличие от детей с мотивационно-регуляторной недостаточностью, эти дети продемонстрировали меньшую чувствительность к помощи, крайне низкую обучаемость, невозможность переноса способа деятельности в новые условия. Основные трудности обнаруживались в когнитивной сфере. У данной группы учащихся более низкий объем представлений об окружающем, отмечаются трудности при выполнении как вербальных, так и невербальных заданий: по сравнению с описанными выше детьми эта группа учащихся подбирает меньшее количество признаков к картинкам, изображающим времена года, с трудом дифференцирует признаки весны и осени и т. д. При выполнении экспериментальных заданий выявлялись трудности установления причинно-следственных связей в окружающей действительности, учащиеся не могли установить порядок времен года, правильно разложить серию сюжетных карточек и т. д. Для понимания изображенной на картинке или прочитанной ситуации, а также для лингвистического оформления связного высказывания этим детям требовалась значительная помощь взрослого в виде стимулирующих и наводящих вопросов и наглядных образов, позволяющих иллюстрировать причинно-следственные связи.

В высказываниях отдельных учащихся наблюдалось неадекватное фантазирование, изменение сюжетной линии рассказа и соответственно его общего замысла. Иногда рассказ содержал лишь перечисления каких-либо событий и не передавал скрытого смысла. В пересказах этих детей отмечались пропуск тем, составляющих смысловую схему текста. Это выглядело, как нарушение связности рассказа (при пропуске тем в середине текста) или как его незавершенность (пропуск завершающих тем). Речевая и познавательная активность у большинства обследуемых была недостаточной. Структурно-языковое оформление текста обнаруживало специфические особенности речи детей с интеллектуальной недостаточностью.

Рассказ по сюжетной картинке у данной группы детей характеризовался тем, что даже при максимальной помощи взрослого отсутствует относительно стойкая программа высказывания. Репродуктивные возможности этих учащихся достаточно выше. Типичным является описание в виде повторений, излишней детализации: перечисляются изображенные объекты, их части и признаки.

Приведем пример такого рассказа:

«Наступила зима. Все девочки и мальчики оделись в теплую одежду. Деревья все покрыта шубой белой. Все птицы улетели уже давно, осенью, на юг. Там давно тепло на юге, а в Москве холодно. Девочку катают на санках с горки. Кто-то на лыжах. Снежно. Тепло. Бабушка везет на лошади воду из колодца. Собака скачет. Собаки зимой живут дома, а летом – в будке. Все катаются. Дома бабушки и мамы сидят. А дедушка лезет на крышу. Что-то надо делать. Хорошо зимой! У всех шапки, валены. Зима очень холодная. А когда бывает ветер, все уходят домой. А у мальчик куртка расстегнута, ему мама сказала: «Застегни, а то простудишься и не будешь кататься на санках». Все уходят домой. Ветер, начинается буря, снег падает».

Анализ особенностей речевой продукции, а также деятельности по созданию текста этими детьми, позволяет говорить о несформированности у данной группы детей внутренней смысловой программы высказывания. Недостатки планирования развернутого высказывания проявляются в соскальзывании с заданной темы на другую, подмене построения высказывания воспроизведением готовых речевых стереотипов. Данная группа детей с трудом устанавливает причинно-следственные связи не только в тексте, но и в окружающей действительности.

Психолого-педагогическое изучение детей с общим недоразвитием речи на основе анализа различных аспектов речевой и познавательной деятельности позволяет говорить о том, что под данным термином в реальной педагогической практике объединяются различные по своим клинико-психолого-педагогическим проявлениям нарушения речевой, когнитивной и эмоционально-волевой недостаточности.

Учитывая многообразие форм и различную степень речевого дефекта, который может существовать как относительно избирательное расстройство, так и осложнять или сочетаться с различными вариантами когнитивных и поведенческих нарушений, учителю-логопеду важно овладеть системными методами психолого-педагогического исследования, которое реализуется в ходе учебно-коррекционного процесса. На основе описания качественного своеобразия речевой и познавательной деятельности детей с речевой патологией может быть составлена определенная психолого-педагогическая типология, что позволит учителю-логопеду осуществлять диагностическую деятельность, которая является неотъемлемой частью индивидуального и дифференцированного подхода.

Полученные данные, раскрывающие речевые и когнитивные возможности учащихся первого года обучения в школе для детей с тяжелыми нарушениями речи с целью выявления некоторых поведенческих характеристик, позволит учителю моделировать коррекционно-развивающее обучение в условиях урока и индивидуальной логопедической работы.

Теория и практика коррекционного обучения дошкольников с речевыми нарушениями. М., 1991. C. 41–72.

В современной дефектологической литературе уделяется большое внимание вопросам совершенствования организации и методики коррекционно-воспитательной работы с детьми дошкольного возраста с тяжелой речевой патологией. Многие авторы настоятельно подчеркивают необходимость проведения коррекционной логопедической работы с учетом имеющихся у детей отклонений в развитии познавательных процессов. Это обусловливает особую важность целенаправленного, глубокого изучения особенностей различных психических процессов у детей с речевой патологией.

К настоящему времени накоплен ряд данных, касающихся развития восприятия, памяти, мышления и др. у детей с тяжелыми нарушениями речи.

В то же время вопрос об особенностях воображения у таких детей является практически неизученным.

В трудах, посвященных исследованию воображения у детей с нормальным развитием, подчеркивалась тесная связь воображения и речи. «Наблюдение за развитием воображения обнаружило зависимость этой функции от развития речи, писал Л. С. Выготский. Задержка в развитии речи знаменует собой и задержку развития воображения»[12].

Целью настоящей работы было исследование особенностей воображения детей дошкольного возраста с общим речевым недоразвитием. Исследования проводились в детских садах с логопедическими группами г. Люберцы Московской области. Сравнительные исследования воображения проведены у 60 детей подготовительных групп (6–6,5 лет). Из них 30 детей – основная группа – имели общее недоразвитие речи I и III уровня, не осложненное заиканием, а 30 детей без отклонений в развитии, составили контрольную группу.

В исследованиях использовались методики: «Выполнение рисунков по заданной геометрической фигуре», модификация теста Роршаха, а также вариант методики «Окончание рисунка по заданному началу». Указанные методики применялись многими авторами для исследования творческого воображения у детей. Нами была проведена апробация методик на отдельной группе детей 5—7-летнего возраста.

Исследования проводились методом индивидуального эксперимента, в специальном помещении. В ходе экспериментов осуществлялись наблюдения за детьми, включающие хронометрирование выполнения заданий (быстрота включения в работу, длительность пауз, отвлечений и т. д.) и качественный анализ их деятельности (активность, устойчивость, продуктивность). Проанализировано свыше 900 рисунков детей обеих групп и около 200 протоколов исследования.

По первой методике детям последовательно предъявлялись три стандартные карточки с изображением одной из геометрических фигур (круг, полукруг, треугольник) и предлагалось придумать и выполнить рисунки с использованием данной фигуры. Предварительно давался образец выполнения на примере фигуры, не используемой в заданиях (квадрат). На выполнение каждого из трех заданий отводилось 10 мин. При анализе результатов учитывалось: количество рисунков; количество созданных в рисунках образов; число рисунков, повторяющих образец, данный при объяснении задания, или «копирующих» предметы непосредственного окружения (стол, лампа, розетка и т. п.); число рисунков, неадекватных заданию; количество изображений с детализацией (например, рисунок многоэтажного дома на основе треугольника, с трубой, антеннами и т. д.).

Кроме того, обращалось внимание на изменение пространственного положения фигуры в рисунке, а также на множественное использование фигуры при создании образов (двугорбый верблюд, горы – на основе полукруга, снеговик – на основе круга и т. п.). Графомоторные особенности выполнения заданий не принимались во внимание.

По окончании выполнения задания детям предлагалось назвать (объяснить) свои рисунки.

Анализ результатов сравнительного исследования детей двух групп по первой методике показал следующее. По среднему количеству выполненных рисунков между детьми основной и контрольной групп не было выявлено значительных различий. Однако дети с нормальной речью создавали в своих рисунках в среднем на 5 образов больше, чем дети с общим недоразвитием речи. Обработка данных методом математической статистики с определением критерия достоверности показала, что указанные различия неслучайны (t = 4,6; p < 0,1 %). Обращает на себя внимание, что количество созданных образов у детей с недоразвитием речи составило 69,8 % от общего числа выполненных рисунков, в то время как у детей контрольной группы этот показатель был значительно выше (93 %). Это связано с тем, что: во-первых, у детей с общим речевым недоразвитием, по сравнению с контрольной группой, было в 2,5 раза больше рисунков, копирующих образец и предметы окружающей обстановки; во-вторых, в работах этих детей в 3 раза чаще, чем в контрольной группе, отмечалось повторение одних и тех же рисунков; в-третьих, у детей с нарушениями речи встречались рисунки, неадекватные заданию, т. е. не связанные с заданной фигурой (9,9 % всех рисунков). У детей контрольной группы таких рисунков не было.

В ходе анализа мы стремились выявить способность детей к пространственному оперированию заданной фигурой при создании образов. Было установлено, что дети с нормальной речью чаще используют изменение ее пространственного положения при выполнении рисунка, чем дети с речевым недоразвитием. Так, случаи изменения пространственного положения фигуры мы отмечали в работах у 27 из 30 детей контрольной группы и только у 15 испытуемых с общим речевым недоразвитием. У детей с нормальной речью было почти в 3 раза больше рисунков, в которых данная фигура использовалась многократно, чем у детей с речевой патологией (соответственно 20,8 и 11 % от общего числа образов). Эти данные свидетельствуют о том, что дети с нормальным речевым развитием более свободно оперируют пространственными представлениями при создании образов воображения.

В ходе экспериментов фиксировалось время от момента инструкции к выполнению задания до начала включения ребенка в работу, а также паузирование в процессе выполнения задания.

Такое хронометрирование позволило выявить заметные различия между детьми сравниваемых групп. Так, у детей с общим недоразвитием речи среднее время включения в работу (t₁) было в 4 раза большим, чем у детей контрольной группы (t₁ = 12,9 и 52,2 с соответственно), а время пауз в работе (t₂) у детей с речевым недоразвитием примерно в 3 раза продолжительнее (в среднем 1,5 и 4,7 мин). Наблюдения показали, что у многих детей с речевой патологией (более половины испытуемых) при выполнении третьего варианта задания отмечалось заметное истощение деятельности (возрастало количество пауз, дети начинали искать заданную фигуру в предметах окружения и т. д.).

Таким образом, анализ результатов выполнения заданий первой методики показал, что дети с общим недоразвитием речи по уровню продуктивной деятельности воображения отстают от нормально развивающихся детей.

Вторая часть экспериментального исследования была направлена на выявление некоторых особенностей продуктивной деятельности воображения испытуемых (оригинальность и разнообразие создаваемых образов, подвижность комбинаторных функций и др.). С этой целью мы использовали модификацию методики окончания рисунка по заданному началу. Известно, что методика «окончания рисунка» применялась в комплексном психологическом исследовании детей уже в возрасте 3–3,5 лет. Использованная методика включала 3 последовательных однотипных задания. В каждом из них ребенку предъявлялась стандартная карточка с изображением детали какого-то предмета. В первом задании это было изображение части растения (контуры ствола); во втором задании – детали строения (стена и часть крыши); в третьем – детали транспортного средства (горизонтальная линия с двумя кружками – «колесами»). Ребенку предлагалось продолжить, закончить данное изображение. В том случае, если ребенок справился с рисунком 1-го задания, дополнительно ему предлагалось придумать и изобразить на такой же точно карточке еще один вариант продолжения начального изображения, отличный от первого. Аналогично выполнялись детьми и два последующих задания.

После выполнения каждого из заданий ребенку предлагалось рассказать о содержании своего рисунка.

При оценке выполнения заданий учитывались следующие показатели: наличие или отсутствие рисунка; наличие второго варианта продолжения заданного начала; характер рисунка (наличие детализации; ограничивается рисунок только завершением исходного изображения или он носит развернутый, сюжетный характер). Особое внимание обращалось на оригинальность содержания создаваемых образов (наличие рисунков, отличающихся по содержанию от указанного выше предполагаемого окончания: растение, строение, машина).

В данном эксперименте участвовало 20 детей с недоразвитием речи и 20 детей контрольной группы. В результате сравнительного исследования были получены следующие данные. Из 20 детей, страдающих общим недоразвитием речи, один испытуемый совсем не справился с заданиями и 9 детей выполнили лишь частично (один ребенок выполнил рисунок только по одной предложенной карточке, а 8 детей – по двум). Всего детьми с недоразвитием речи было выполнено 47 первых вариантов рисунков по всем трем карточкам. 10 детей (т. е. половина группы) смогли придумать вторые варианты рисунков к заданному началу, в основном, по одному из трех заданий (всего 13 рисунков). Вариантом окончания рисунка мы считали либо совершенно новый, отличный от первого рисунка образ, либо «модификацию» первого рисунка по содержанию (например, первый рисунок – «дерево», второй – по тому же началу – «ракета»; или первый рисунок – «автомобиль», второй – «поезд»). Дети с речевым недоразвитием нередко просто повторяли свои первые рисунки почти без изменений (повторные изображения дерева, дома и т. д.). В итоге, дети этой группы по заданию придумать второй вариант рисунка выполнили по всем трем карточкам-заданиям 6 новых рисунков, 7 «модификаций» первого рисунка и 9 повторений.

Все испытуемые контрольной группы справились с заданиями по всем трем карточкам и выполнили 60 первоначальных вариантов рисунка. 19 из 20 детей смели выполнить и вторые варианты рисунков по заданному началу (в основном, по двум из трех предложенных карточек). Всего детьми этой группы было выполнено 39 вторых вариантов рисунка, т. е. в 3 раза больше, чем в группе детей с недоразвитием речи. При этом дети контрольной группы во вторых вариантах создали 27 новых образов и 12 «модификаций», в 4-х случаях отмечалось повторение первого рисунка. Полученные данные свидетельствуют о большей продуктивности и подвижности процесса воображения у детей с нормальным речевым развитием.

Детальный анализ содержания рисунков детей сравниваемых групп также выявил заметные различия между ними. Большинство детей с общим недоразвитием речи (18 из 20) ограничивались в своих рисунках завершением исходного изображения в виде одного предмета (дом, грузовая машина и т. п.). И только у двух детей встречались многопредметные рисунки (всего 3 рисунка). В контрольной группе многопредметные, развернутые рисунки отмечены у 13 из 20 детей. Они составили 25 % всех рисунков, выполненных детьми этой группы. В качестве примеров можно привести: изображение дома с пристройкой, забором, травой и стоящей на крыльце девочкой – рисунок Оли, 6 лет; «лес» – несколько деревьев, пень с растущими на нем грибами – рисунок Лены, 6 лет. Многие рисунки детей контрольной группы носили сюжетный характер, например: «Магазин, из него выходит покупательница; рядом изображена дорога с идущим по ней автомобилем и девочка на велосипеде» – рисунок Тани, 6,5 лет.

В ряде случаев уже первые варианты рисунков детей по заданному началу отличались от предполагаемого окончания (растение, строение, транспортное средство). Среди них встречаются изображения ракеты, пюпитра, кресла, весов, кораблика и др. Подобный отход от предполагаемого завершения рисунка может свидетельствовать об оригинальности возникающих образов воображения. Такие рисунки сравнительно редко встречались у детей с недоразвитием речи (7 рисунков из 47) и значительно чаще у детей в контрольной группе (22 из 60).

Среди работ детей контрольной группы можно выделить так же оригинальные рисунки, как «телеграфные столбы», «мальчик-жонглер» – на первое задание; «опора линии электропередачи» – на второе задание; «мальчик на самолете», «карета с принцессой», «ковер с орнаментом» – на третье и т. п. Таких рисунков, указывающих на необычность и яркость создаваемых образов, мы почти не наблюдали у детей с речевой патологией.

Анализ ответов детей по выполненным рисункам показал следующее. Ответы детей с общим недоразвитием речи, как правило, были односложными и сводились либо к простому называнию изображаемых предметов, либо носили форму короткого предложения.

Наблюдались случаи, когда дети даже не могли назвать свои рисунки. В то же время все дети контрольной группы дали более или менее развернутые объяснения своих рисунков, иногда даже в форме небольших рассказиков. В объяснения и рассказы к рисункам дети нередко включали элементы фантазирования, сказочные образы и ситуации («девочка на лошадке в лесу», «сундук с сокровищами», «избушка Бабы-Яги», «золотое дерево» и др.).

Сравнительные данные позволяют предположить, что имеющееся у детей общее речевое недоразвитие (бедность словарного запаса, несформированность фразовой речи, многочисленные аграмматизмы и др.) в сочетании с отставанием в развитии творческого воображения создает серьезные препятствия для словесного творчества детей. Изучение формирования словесного творчества у детей с речевой патологией является задачей наших дальнейших исследований.

Исследования воображения, приведенные с помощью модификации теста Роршаха у детей основной и контрольной групп (по 30 детей в каждой группе), в основном подтвердили результаты предыдущих методик. Испытуемым предлагались две специально отобранные, с учетом возраста детей, таблицы теста. Результаты исследования оценивались по количеству и характеру создаваемых образов, актуализируемых в ответах детей; учитывалось наличие «детализации» образа, наличие повторений и др. Было выявлено, что количество образов, возникающих при восприятии недифференцированных изображений, у детей с недоразвитием речи было несколько меньшим, чем у детей контрольной группы (в среднем на 3 образа). «Детализированных» образов в ответах детей с речевой патологией было меньше в 5 раз, а повторения одних и тех же образов встречались в их ответах значительно чаще (примерно в 2,5 раза). Это свидетельствует о меньшей продуктивности, инертности процесса воображения у этих детей.

Проведенные исследования позволяют сделать следующие выводы:

1. Дети старшего дошкольного возраста, страдающие общим недоразвитием речи, отстают от нормально развивающихся сверстников по уровню продуктивной деятельности воображения.

2. Для детей с общим речевым недоразвитием характерны: недостаточная подвижность, инертность, быстрая истощаемость комбинаторных функций воображения и более низкий уровень пространственного оперирования образами.

3. Исследования указывают на необходимость особого внимания к развитию воображения детей с речевой патологией, учитывая важнейшую роль этого процесса в общем познавательном развитии ребенка. Это может быть осуществлено путем включения в программу воспитания и обучения детей с речевой патологией в детском саду специальных занятий, а в определенные виды занятий (ручной труд, рисование и т. д.) – заданий и упражнений, направленных на развитие воображения и творческой деятельности.

Недоразвитие и утрата речи. М., 1985. С. 41–48.

В настоящее время количество детских учреждений для детей с различными нарушениями речи и интеллекта увеличивается и в них намечается все большая дифференциация программ и методик обучения. Дети с тяжелым речевым недоразвитием поступают до школы в специальные детские ясли и сады. Это вызывает необходимость в поисках методик обследования речи и познавательной деятельности детей-дошкольников, страдающих недоразвитием речи.

Появился ряд работ, посвященных вопросам психолого-педагогического изучения детей А. А. Венгер, Г. Л. Выготский и Э. И. Леонгард, С. Д. Забрамная, Б. И. Шостак, С. Д. Пикулин, Е. З. Безрукова и др. Эти пособия адресованы работникам медико-педагогических консультаций и отборочных комиссий и в основном освещают вопрос диагностики умственной отсталости и отграничения ее от сходных состояний…

Работ, освещающих особенности сенсорного и интеллектуального развития детей с тяжелыми нарушениями речи, практически нет. У различных авторов встречаются отдельные указания на особенности познавательной деятельности этой группы детей Н. Н. Трауготт, В. К. Орфинская, Р. Е. Левина, М. Н. Ипполитова, Г. В. Мациевская и т. д.). В настоящее время продолжаются споры о характере нарушения интеллекта у детей с тяжелыми нарушениями речи.

Первичная сохранность интеллекта этих детей может быть выявлена только при углубленном психолого-педагогическом исследовании с широким использованием методик, для выполнения задания по которым нет нужды в собственной речи, а понимание инструкций полностью не зависит от уровня понимания обращенной речи.

Настоящая работа ставит своей задачей только наметить направление исследований, которые могут помочь в решении вопроса о состоянии сенсорного и интеллектуального развития детей с тяжелым недоразвитием речи. В задачи исследований должно войти также решение вопроса о связи определенных форм речевой патологии с особенностями структуры познавательной деятельности.

Методы обследования сенсорных способностей детей, сохранности их анализаторной деятельности зависят прежде всего от возраста ребенка и от состояния его двигательной сферы.

При обследовании и анализе правильно рассматривать сенсорные и моторные возможности ребенка как единое целое, так как только на основе обоих процессов может формироваться нормальное восприятие.

Восприятие является не только полимодельным процессом, но и процессом сенсорно-моторным.

В первый год жизни ребенка идет совершенствование системы анализаторов, развитие их функций. Процесс этот изначально базируется на развитие деятельности слуховой и зрительной функций. Ребенок очень рано начинает реагировать на звук и фиксировать взгляд на ярком предмете, попавшем в его поле зрения. Следующим этапом будет поворот головы на звук (моторная реакция) и попытка проследить глазами за движущимся предметом (моторная реакция).

С 3–4 месяцев ребенок тянется к яркой игрушке, хватает ее рукой и таким путем (тактильно-двигательным) знакомится с формой и фактурой предметов.

Это в норме. В патологии же может быть множество моментов, нарушающих этот процесс. Парез глазо-двигательных нервов ограничит возможности зрительного восприятия, парез или паралич конечностей ограничивает возможности формирования функций руки.

Позднее развитие двигательной сферы (ребенок поздно начинает сидеть, ползать, ходить) ограничивают его знакомство с окружающим миром.

При обследовании ребенка после 3-х лет (а именно в этом возрасте ребенок подвергается обследованию педагогом-дефектоло-гом или логопедом в первый раз) часто двигательные дефекты с неврологической точки зрения сгладились, но вызванные ими задержки развития сенсорно-моторной сферы проявляются особенно ярко и часто, служат причиной постановки диагноза «олигофрения», так как они сопровождаются грубыми дефектами речи ребенка. Эти ошибки вызываются и более примитивными способами выполнения заданий, часто значительно отстающими от возрастной нормы. Кроме того, часто низкий уровень выполнения задания зависит от локальных выпадений отдельных сенсорных функций, связанных с нарушением того или иного анализатора в центральной или периферической части. Эти нарушения затрудняют выполнения не только отдельных заданий, непосредственно связанных с деятельностью данного анализатора, но и мешают выполнению заданий, в которых данная функция должна обеспечивать возможность выполнения задания в совокупности с функциями других анализаторов.

При любом обследовании важно зафиксировать:

1. Понимание задания.

2. Способы выполнения задания.

3. Истощаемость при выполнении задания.

4. Обучаемость.

Понимание задания связано с прежним опытом ребенка, с состоянием его речи (импрессивной и экспрессивной), а также с его физическим и психическим состоянием в момент обследования. Способы выполнения задания зависят, прежде всего, от состояния сенсомоторной сферы ребенка.

Задание «коробка форм» или «почтовый ящик» являющееся модернизацией доски Сегена, может быть выполнено только при сохранности зрительного восприятия, мелких движений руки и хорошей оптико-пространственной координации, т. е. при сохранности зрительного, тактильного, двигательного анализаторов и наличии полноценных межанализаторных связей. Для выполнения этого задания требуется ряд сложных сенсомоторных действий. Поражение любой части (сенсорной или моторной) помешает выполнению действий способом, соответствующим возрастной норме, а часто сделает невозможным переход к более высоким способам при обучении.

При обследовании показательным для уровня сенсорного и интеллектуального развития является классификация по цвету, форме и величине. В этом случае важна способность уловить принцип обобщения по одному, существенному признаку.

Способ выполнения задания здесь существенного значения не имеет. Но большое значение приобретает способность ребенка к обучению в процессе исследования. Часто причиной возникновения ошибок является истощаемость ребенка, быстрое наступление утомления.

Не менее важной причиной невозможности выполнения задания может быть нарушение зрительного гнозиса (восприятия), который лежит в основе умения различить отдельные чувственные качества вещей (цвет, форма, величина).

Существенную роль в сенсорном развитии ребенка имеет конструктивная деятельность. В процессе этой деятельности ребенок создает целое из частей по заданию, образцу или на основе своего жизненного опыта. В обследовании ребенка целесообразно включать задания, требующие познания пространственных свойств предметов, моделирующих эти свойства. Таким заданием будет определение количества и расположения кубиков на предложенном образце (проба Иеркса) и конструирования по этому образцу. К заданиям этого типа будет относиться и составление целого из частей. Для успешного выполнения этих заданий необходимо умение зрительного расчленения образца на отдельные элементы, определить их расположение по отношению друг к другу и представить себе целое, которое получится из выбранных элементов. В данном случае деятельность ребенка является достаточно сложной, состоящей из ряда последовательных сенсорных или, правильнее, сенсомоторных действий, включающих как процесс обычного зрительного восприятия и более сложные познавательные процессы.

При оценке результата выполнения задания необходимо учитывать, что, понимая задание и пытаясь его выполнить, дети могут испытывать затруднения в силу неполноценности своей сенсомоторной сферы. Быстрая истощаемость ребенка – органика – также не всегда дает возможность выполнить до конца предложенное задание. Все указанные выше методики рассчитаны на детей – дошкольников от 5 до 7 лет, но они оказались показательными и при обследовании учащихся 1 классов, 8–8,5 лет, поступивших на прием к логопеду с жалобой на нарушения письма и чтения. При анализе выполнения заданий нельзя ограничиваться формальной оценкой деятельности ребенка, которая дает возможность ориентироваться только в том, на каком уровне выполнения он стоит по отношению к возрастной норме.

Для оценки состояния интеллектуальных возможностей ребенка это не является достаточным. Даже способ выполнения заданий ребенком с тяжелой речевой патологией не дает достаточных оснований для оценки его возможностей. Только сравнительный анализ выполнения целого ряда заданий помогает определить характер сенсомоторных нарушений, связанных с выборочным расстройством деятельности одного из анализаторов, которые и дают определенную структуру познавательной деятельности. Среди детей, страдающих алалией, В. К. Орфинская выделила группу детей с первичным недоразвитием языковых систем и вторую группу детей, где недоразвитие языковых систем является вторичным. В первом случае преимущественное расстройство лежит в речедвигательном или речеслуховом анализаторах, во втором случае – в двигательном и зрительном.

Очевидно, что пестроту картины речевых и сенсомоторных затруднений детей и создают разные комбинации нарушений деятельности отдельных анализаторов и связей между ними. Тщательное обследование и анализ полученных материалов служит основанием для определения задача специфической коррекционно-воспитательной работы.

Расстройства речи и методы их устранения / Под ред. С. С. Ляпидевского и С. Н. Шаховской. М., 1975. С. 37–40.

…Многочисленные литературные данные показывают, что в группах детей с нарушениями речи встречаются дети с отклонениями в интеллектуальной деятельности, также как в группах детей с интеллектуальной недостаточностью имеются дети с нарушениями речи, по прямой зависимости между состоянием речи и интеллекта не отмечается, т. е. недоразвитие одного звена не является обязательным условием для дефектного формирования другого. Однако сам факт взаимосвязи речи и интеллекта является несомненным, на что указано в ряде отечественных и зарубежных работ. Возникает проблема дифференциации первичных и вторичных нарушений при отборе детей в специальные речевые школы. В связи с этим необходимо выявить особенности взаимодействия речевых и неречевых нарушений в условиях речевой патологии.

Для решения проблемы о взаимодействии речи и интеллекта в процессе развития аномальных детей мы выбрали традиционный путь. Нами исследовалась группа детей с общим недоразвитием речи III уровня. Работа проводилась в старшей группе детского сада для детей с тяжелыми нарушениями речи. Для сопоставления результатов нами параллельно была обследована старшая группа детей детского сада.

Основным в нашем исследовании было изучение состояния невербального интеллекта. Отсутствие однозначного определения невербального интеллекта в изученной нами литературе поставило нас перед необходимостью дать ему рабочее определение. Под категорией «невербальный интеллект» мы подразумеваем деятельность, сохраняющую все присущие черты и структуру, исключающую пользование понятийным мышлением, способную опираться на систему обобщенных образов, являющихся продуктом отражения конкретных ситуаций, и проявляться в виде механических действий, направленную на создание новой системы образов и отношений между ними.

Думается, что такой подход к вопросу о сущности невербального интеллекта является эффективным для решения проблемы взаимовлияния интеллекта и речи в ходе развития аномальных детей и может оказать помощь в квалификации сущности дефекта у детей с общим недоразвитием речи. При этом понятие «механических» рассматривается не в плане заученных, а в плане внешних, физических действий, в виде отражения в пространстве.

В процессе исследования невербального интеллекта у детей с тяжелыми нарушениями речи (группа детей с общим недоразвитием речи. III уровень по Р. Е. Левиной) мы попытались ответить на следующие вопросы:

1. В какой связи находятся речевые и внеречевые процессы у детей с недоразвитием речи?

2. В чем заключается своеобразие интеллектуального развития детей с общим недоразвитием речи в отличие от интеллектуального недоразвития детей – олигофренов? Предполагалось, что: 1) если интеллектуальное развитие у детей с общим недоразвитием речи связано с недоразвитием внутренней речи, обусловленным поздним становлением внешней, физической (по Л. С. Выготскому) речи, то при исследовании невербального интеллекта у таких детей мы получим результаты, соответствующие результатам у детей с нормальной речью, что и будет являться дифференциальным признаком по отношению к олигофрении; 2) если мы получим результаты, отличающиеся от нормы в той или иной степени, то в данном случае следует говорить об обусловленности своеобразия развития интеллекта у детей с общим недоразвитием речи другими неречевыми факторами, сущность которых должна определяться в процессе исследования.

Процесс исследования невербального интеллекта у детей с общим недоразвитием речи включал 2 этапа: экспериментальное изучение и экспериментальное обучение.

Первый этап. В основу исследования был положен метод «обучающегося эксперимента» (по А. Я. Ивановой), который базируется на теоретических положениях Л. С. Выготского об обучаемости как показателе умственного развития ребенка. При составлении серий заданий для экспериментального исследования мы пользовались разработанными в специальной психологической литературе заданиями и рекомендациями.

Невербальные задания предлагались детям в определенной последовательности с учетом возрастающей их сложности.

Оценка результатов экспериментального изучения проводилась по системе, разработанной А. Я. Ивановой. Анализ результатов мы проводили на основе сопоставления полученных данных в группе детей с общим недоразвитием речи и в контрольной группе детей с нормальной речью и интеллектуальным развитием.

Второй этап. Экспериментальное обучение детей строилось на основе теории П. Я. Гальперина о поэтапном формировании умственных действий. Опираясь на исследования П. Я. Гальперина и его сотрудников, указывающих на то, что решающую роль в формировании умственного действия играет его ориентировочная часть, а также на то, что полнота и правильность овладения им определяет скорость и качество формируемого действия и характер его исполнительной части, мы основное внимание сосредоточили именно на этом этапе. При этом мы учили детей последовательности деятельности, т. е. разъясняли цель и ход действия.

В соответствии с поставленной нами проблемой находились и общие цели экспериментального исследования. Они могут быть представлены в следующем виде:

– исследование, которое включало в себя уровень:

• мотивации;

• целенаправленности;

• способы выполнения действий;

• обучаемость, т. е. способности детей к восприятию помощи и логическому переносу навыков на выполнение аналогичного задания.

Частные цели экспериментального изучения были намечены исходя из результатов анализа каждого отдельного задания. Их можно трактовать как факторы, влияющие на продуктивность интеллектуальной деятельности. В общем виде они могут быть сформулированы как исследование: произвольного внимания, зрительного восприятия, целостности и обобщенности восприятия, способности к условному расчленению целого на части и синтезу частей в условиях оперирования в деятельности при наличии и отсутствии образца целого, операционной стороны памяти, операционной стороны мышления. Это предполагает:

а) исследование операций анализа и синтеза;

б) операций обобщения;

в) операций абстрагирования;

г) операций сравнения и т. п.

Поскольку исследуемые нами параметры интеллектуальной деятельности очень часто выступают в функциональном единстве, мы фиксировали их как компоненты единой системы взаимосвязанных процессов с выделением ведущей деятельности.

В результате проведенного исследования, мы убедились в том, что дети с общим недоразвитием речи в среднем отстают от детей с нормальной речью по большинству исследуемых нами параметров. В то же время по отдельным результатам показатели выполнения заданий у детей с недоразвитием речи приближаются или даже соответствуют аналогичным данным у детей с нормальной речью. Так, например, во время ориентировочного периода на I этапе исследования дети обеих групп показали одинаковые результаты, что характеризует высокий уровень мотивации при выполнении невербальных заданий в каждой группе.

При систематизации средних показателей количества баллов на этапе восприятия помощи в соответствии с расположением заданий по степени сложности обнаружилась закономерность: с возрастанием сложности задания пропорционально возрастает разность между средними показателями количества баллов на этапе восприятия помощи у детей с патологией речи и у детей с нормальной речью. В такой же зависимости находятся и средние временные показатели на этапе восприятия помощи.

Для объяснения данного явления можно выдвинуть две гипотезы:

1. Дети с общим речевым недоразвитием не успевают при выполнении задания уложиться в определенное заранее время, которое давалось им на выполнение задания между «уроками-подсказками» (в эксперименте А. Я. Ивановой, который мы применили в нашем исследовании, между «уроками-подсказками» определено время 30 с), и поэтому экспериментатору, точно выполняющему указания по методике эксперимента, приходилось давать следующий «урок», не учитывая, что при увеличении времени между «уроками-подсказками» ребенок мог бы, возможно, действовать самостоятельно.

2. При возрастании сложности задания дети с ОНР в силу своего интеллектуального недоразвития не могут выполнить задания без дополнительной помощи.

Объяснить эти закономерности нам помогли данные, полученные на этапе логического переноса навыков (на этом этапе время деятельности не ограничивалось).

При этом мы исходили из того, что:

1) если количественные показатели на этапе логического переноса у детей с общим недоразвитием речи соответствуют этим же показателям у детей контрольной группы, то в данном случае факт увеличения показателя на этапе восприятия помощи у детей с патологией речи можно объяснить замедленностью реакций и утомляемостью детей, т. е. подтверждается первое положение о том, что детям давали недостаточно времени для выполнения задания;

2) если показатели у детей с ОНР на этом этапе отличаются от таких же показателей в норме, то факт увеличения показателя на этапе восприятия помощи следует связать с предположением о том, что дети с ОНР не смогут выполнить задания без дополнительной помощи по причине интеллектуальной недостаточности.

На этапе экспериментального обучения детям с ОНР также в среднем понадобилось большее количество помощи для выполнения заданий, однако перенос сформированных навыков на выполнение аналогичных заданий удалось осуществить большинству детей с патологией речи.

Таким образом, средние результаты исследования подтверждают вторую выдвинутую нами гипотезу о качественном своеобразии развития невербального интеллекта у детей с общим недоразвитием речи, что обусловлено не речевыми трудностями, а другими факторами, характер которых выявлен в процессе исследования. Результаты проведенного исследования также показывают, что этот вывод никоим образом не может распространяться на всех детей, имеющих общее недоразвитие речи.

По характеристике невербального интеллекта можно выделить несколько подгрупп в группе детей с общим речевым недоразвитием:

1– я подгруппа – дети, у которых развитие невербального интеллекта несколько отличается от нормы. При этом своеобразие развития интеллекта обусловлено трудностями не речевого плана, а имеет самостоятельное значение. Дети данной подгруппы составили в нашем исследовании 9,1 % испытуемых.

2– я подгруппа – дети, у которых развитие невербального интеллекта происходит в пределах возрастной нормы. Дети этой подгруппы составили в нашем исследовании 27,3 %.

3-я подгруппа – дети, у которых развитие невербального интеллекта соответствует нижней границе нормы, однако характеризуется нестабильностью, т. е. дети этой подгруппы в определенные моменты могут показать результаты, показывающие состояние невербального интеллекта, ниже нормы. Таких детей в нашем исследовании оказалось 63,6 %. Таким образом, в каждой из подгрупп выявляется специфика взаимоотношений между речевыми и неречевыми процессами. Эти особенности позволяют выделить направления коррекционной работы с детьми.

У детей 1-й подгруппы, у которых недоразвитие невербального интеллекта имеет самостоятельное значение, общее речевое недоразвитие может быть в значительной степени связано с их интеллектуальным недоразвитием, так как неполноценность формирования интеллектуальных операций, даже незначительная, в большинстве случаев приводит к снижению социальной активности, что сказывается и на формировании речи. Даже в том случае, если у таких детей речевое недоразвитие имеет также самостоятельное значение, то интеллектуальное недоразвитие еще более углубляет недоразвитие речи. Поэтому при организации коррекционно-воспитательной работы с детьми 1-й подгруппы представляется чрезвычайно важным в первую очередь обращать внимание на развитие интеллектуальной базы речи.

У детей 2-й группы, развитие невербального интеллекта которых происходит в пределах возрастной нормы, первичное общее недоразвитие речи, оказывает влияние на развитие вербального интеллекта. Поэтому при организации коррекционно-воспитательной работы с детьми 2-й подгруппы необходимо в первую очередь работать над речью и через ее посредство – над развитием интеллекта.

У детей 3-й подгруппы, развитие невербального интеллекта которых соответствует нижней границе нормы и характеризуется нестабильностью, первичное недоразвитие речи, по-видимому, также оказывает влияние на развитие вербального интеллекта. Характерная для этих детей истощаемость, застреваемость на отдельных видах деятельности, очевидно, сказывается как на деятельности всей интеллектуальной системы, так и на функционировании речи. Поэтому при организации коррекционно-воспитательной работы с такими детьми необходимо обращать внимание как на развитие интеллекта, так и речи. Принимая во внимание факторы, характеризующие крайнюю неустойчивость внимания детей 3-й подгруппы, следует организовать работу так, чтобы дети обучались в условиях ведущей игровой деятельности при условии правильной дозировки времени для выполнения заданий.

Результаты исследования показали, что, как и предполагалось, большинство обследуемых нами детей оказались способными к восприятию помощи в логическому переносу навыков на выполнение аналогичного задания. И хотя, в отличие от детей с нормальной речью, детям с патологией речи в среднем понадобилось большее количество «уроков-подсказок» при выполнении основных заданий, а способы действий их в некоторой степени отличались несовершенством, оставаясь при этом адекватными, что можно объяснить нарушением операционной стороны деятельности у определенной части детей (1-я, 2-я подгруппы), детям с ОНР в отличие от олигофренов понадобилось меньшее количество «уроков» для выполнения заданий.

Таким образом, результаты проведенного нами экспериментального исследования невербального интеллекта у детей с общим недоразвитием речи позволили нам сделать следующие выводы:

1. Уровень речевого недоразвития не всегда является показателем степени сформированности интеллектуальной деятельности.

2. Группа детей с общим речевым недоразвитием неоднородна как по проявлению речевого расстройства, так и по внутренним механизмам, обусловливающим внешнее проявление недоразвития речи, а потому не исключена косвенная зависимость между состоянием речи и невербального интеллекта, что может быть связано с нарушением регулирующей функции речи.

3. Качественное своеобразие развития интеллекта у детей с ОНР отличается от развития интеллекта у детей-олигофренов. Отличие это состоит в том, что количественные показатели своеобразия развития невербального интеллекта у детей с ОНР колеблются, преимущественно, в пределах от нормы до низкой границы нормы, тогда как эти же показатели у детей-олигофренов находятся (иногда в значительной степени) за пределами нормы.

4. Для правильного обоснования логопедического воздействия необходимо изучать состояние интеллекта детей, так как это позволит проводить дифференцированную логопедическую работу.

5. Обследование состояния интеллекта с использованием обучающего эксперимента имеет большое значение для разграничения интеллектуального нарушения при общем недоразвитии речи и олигофрении.

Обучение и воспитание детей с нарушениями речи. М., 1982. С. 13–19.

В клинике речевых расстройств у детей с различной патологией речи нередко встречается нарушение номинативной функции речи. Этот дефект может проявляться в синдроме других речевых расстройств, но иногда может быть и обособленным.

Мы предположили, что у детей дошкольного и младшего школьного возраста называние может оказаться несформированным из-за дефектов в сфере чувственной основы слова и, прежде всего, зрительного восприятия и зрительных предметных представлений и образов. Задачей нашего исследования явилось экспериментальное изучение зрительного предметного восприятия и предметных представлений у детей с разными формами патологии речи.

Эксперимент состоял из двух частей. Задачей первой части явилось исследование точности, объема и прочности восприятия предметных изображений и их запоминания. В первой серии опытов предъявлялись для запоминания 3 предметных картинки, после чего дети должны были найти их среди 6 других картинок. Вторая серия опытов была построена по типу конфликта: картинки-стимулы, бывшие в прежней серии предметом восприятия и запоминания, т. е. предметом действия, затем предъявлялись в качестве фоновых, а бывшие фоновые картинки предъявлялись для запоминания, становясь тем самым предметом действия.

Задачей второй части эксперимента явилось исследование зрительных образов предметов. Для этой цели был использован метод рисования и классификации стилизованных картинок. В четырех сериях опытов исследовались предметные зрительные образы, их связь со словом, подвижность и объем (богатство). В пятой серии изучалось зрительное предметное восприятие методом классификации стилизованных (зашумленных) изображений животных.

Всего было три группы испытуемых. В 1-ю группу входили дети дошкольного возраста с различной речевой патологией (недоразвитие и задержка развития речи и др.), 50 % из них имели интеллектуальную недостаточность. 2-ю группу составили дети младшего дошкольного возраста с различной патологией, но с сохранным интеллектом. 3-я группа – здоровые дети дошкольного возраста. Всего было исследовано 124 ребенка с речевыми нарушениями и 68 здоровых детей в возрасте 4–9 лет (эксперимент проводился совместно с логопедом Т. М. Пирцхалайшвили).

Обнаруженные в опытах нарушения зрительной памяти, восприятия и предметных представлений характерны лишь для детей с патологией речи, но не для здоровых детей того же возраста. Для детей с более выраженной патологией речи, и прежде всего названия, характерным является нарушение зрительного восприятия и зрительных предметных образов, и в меньшей степени – зрительной оперативной памяти, которая оказывается грубо нарушенной у детей дошкольного возраста с интеллектуальной недостаточностью. Зато у этой группы детей меньше страдает зрительное восприятие, а нарушение зрительной сферы проявляется в основном в бедности и недифференцированности зрительных образов, инертности и непрочности зрительных следов и в отсутствии прочной и адекватной связи слов с зрительным представлением предмета.

Полученные данные дают основания для некоторых методических рекомендаций в практике обучения детей с нарушениями речи.

Нам представляется, что методика работы над формированием речи (и прежде всего называния предметов) у детей с патологией речи, должна начинаться с методов, формирующих зрительные память, восприятие и представления, их точность, дифференцированность и подвижность. Для этого работа должна начинаться с невербальных приемов и на невербальном материале.

Седьмая научная сессия по дефектологии НИИ дефектологии АПН СССР. М., 1975.

Нами было проведено обследование состояния неречевых умений детей пяти лет с недоразвитием речи. Обследование выявило у них определенные трудности при выполнении математических операций. У детей данной группы оказались недостаточно развитыми умения изобразительной и конструктивной деятельности. При этом наиболее трудным для детей было выполнение заданий с элементами творческого характера. Дети с недоразвитием речи обнаружили особенности продуктивной деятельности по сравнению с возрастной нормой, которые проявляются в затруднениях самостоятельного обследования образца, планирования последовательности действий и осуществления контроля за их выполнением.

Исследование показало, что у подавляющего числа детей с речевой патологией обнаруживался низкий уровень количественных и качественных показателей выполнения корректурной пробы. Изучение зрительного восприятия выявило, что у всех детей с недоразвитием речи в той или в иной степени страдала его точность. Характер произвольного запоминания в условиях зрительного предъявления материала свидетельствовал о том, что, как и в норме, для детей с недоразвитием речи решающую роль играет фактор частотности употребления слов в детской речи. При произвольном запоминании в условиях зрительного предъявления материала выявлялось значительное отклонение от нормы. Большинство детей данной группы сделали ошибки разнообразных типов при раскладывании картинок, предложенных экспериментатором для запоминания, в нужной последовательности. Для детей с недоразвитием речи, помимо указания, потребовалось применение других видов помощи: объяснение последовательности действий, показ образца. Изучение запоминания при слуховом предъявлении материала показало, что почти половина детей с недоразвитием речи, в отличие от нормально развивающихся детей, называла слова, которые не входили в список предъявленных для запоминания. При непроизвольном запоминании эти слова, как правило, отражали звуковые ассоциации, при произвольном запоминании они принадлежали к лексико-грамматическому полю того или иного предъявляемого экспериментатором слова.

Международная конференция по аномальному развитию детей и подростков. МПГУ, 1994. С. 34.

Для диагностической оценки и отбора детей в речевые школы в целях индивидуализации процесса обучения большое значение имеет не только установление характера речевого дефекта и его качественный анализ, но и интерпретация других отклонений в развитии высших психических функций, важных для определения потенциальных возможностей ребенка. В этой связи чрезвычайно значимым является изучение состояния мнестической деятельности и выявление структурно-функциональных особенностей процесса запоминания различного рода информации.

В последние годы в дефектологии разрабатываются отдельные высокоинформативные методики, предназначенные для оценки состояния высших психических функций ребенка. Значительный интерес представляет применение комплекса нейропсихо-логических методик, предложенных А. Р. Лурия для исследования аномальных детей. Их использование представляется весьма важным по той причине, что оно сближает психологический и клинический аспекты диагностического обследования, дополняет неврологическое исследование и в ряде случаев имеет перед ним преимущества, так как позволяет не только выявить тонкие отклонения высших психических функций, но и определить, в каких отделах правого или левого полушария они локализуются.

В целях осуществления системного подхода к анализу дефекта развития и разработки критериев выявления нарушений высших психических функций нами предпринята попытка комплексного изучения структурно-функгщональных особенностей памяти у младших школьников с речевой патологией…

Для оценки особенностей психических функций детей с нарушением речи был использован нейропсихологический метод, адаптированный применительно к детскому возрасту. В схему обследования были включены тесты на определение доминантности полушарий. Изучался объем запоминания зрительной, слуховой и тактильно-кинестетической информации. Детям давали инструкцию запомнить 7 предметов, предъявляемых зрительно или на ощупь. При научении слухоречевой памяти дети запоминали серию из 7 не связанных по смыслу слов, затем повторяли короткий рассказ. Для исследования структуры процесса запоминания проводили заучивание серии не связанных по смыслу слов (например: дом, лес, кот, стол, ночь, рука, топор), которые ребенок должен был повторить в заданном порядке. При неудачном воспроизведении задание повторяли до 5–7 раз и по результатам теста вычерчивали «кривые заучивания».

Диагнозы, отмеченные медико-педагогической комиссией в личных картах, были следующими: наиболее часто (в 75 % случаев) фигурировало «общее недоразвитие речи» III уровня, чаще всего у детей с дизартрией, в отдельных случаях – с ринолалией, заиканием и сенсорной алалией. Диагноз «моторная алалия» встречался в 8,3 %, стертая дизартрия – в 12,4 % случаев, ринолалия – у двух детей. Лишь у одного ребенка характер дизартрии был уточненным – спастически-гиперкинетическая, в остальных случаях констатировалось лишь ее наличие. Это лишний раз подтверждает крайнюю недостаточность и неточность диагностики речевых нарушений учащихся специальных школ.

При клиническом обследовании детей обращало на себя внимание наличие у них большого числа разнообразных дисгенетических признаков (до 77), что в среднем в 2 раза чаще (p < 0,05), чем в здоровой популяции. Хотя и этого фактора недостаточно для того, чтобы думать о хромосомной патологии, однако в ряде случаев она, видимо, имела место (например, у отдельных детей наблюдались различного рода расщелины, резко деформированные ушные раковины и т. д.). Среди обследованных детей речевая патология отмечалась у девочек-близнецов, у сибсов (братья-погодки), что также не позволяет полностью исключить наследственный характер патологии. Определенный интерес представляет и тот факт, что у обследованных детей 18,5 % дисгенетических признаков наблюдалось в области речевого аппарата.

Изменения в неврологическом статусе были весьма разнообразными, однако преимущественно носили диффузный характер и являлись нерезко выраженными. Несовершенство мозжечковых функций проявлялось элементами статической и динамической атаксии (24,6 % наблюдений), нистагмом (26,7 %), адиадохокинезом (38,6 %). Отклонения пирамидной иннервации определялись по наличию гипер– или анизорефлексии (15,3 %), отдельным симптомам орального автоматизма (8,3 %), недостаточности функции лицевого нерва по центральному типу (47,8 %). Почти у половины детей имело место двигательное беспокойство языка, элементы гиперкинезов в конечностях.

Отчетливо выявлялась несформированность некоторых высших психических функций. Например, у 60,7 % детей наблюдалась зрительно-пространственная агнозия, которая проявлялась в неумении соотнести на плоскости представления над и под и т. д. У отдельных детей вообще оказались несформированными пространственные представления. Каждый третий ребенок затруднялся в определении правой и левой стороны у сидящего напротив них человека, а у 62,8 % детей отмечались элементы апраксии, особенно часто – мимической.

Такая хотя и легкая, но многочисленная и стабильная неврологическая симптоматика не могла не оказать влияния в той или иной степени на формирование речевой патологии.

Поскольку структура речевой патологии зависит в большей степени от процессов межполушарового взаимодействия, доминирования правой или левой гемисферы мозга, то представлялось интересным определить у детей с нарушением речи ведущие полушария мозга.

При анализе результатов тестов на доминирование полушарий у здоровых детей 7–8 лет в 80 % случаев отмечалось отчетливое превалирование левого полушария. У первоклассников с речевой патологией в 57,1 % выявлялось доминирование левого полушария, в 28,6 % – правого и в 14,3 % – амбидекстрия. Во 2 классе увеличилось число детей с доминированием левого полушария до 63,7 %, однако это меньше, чем у детей 1 класса массовой школы. Таким образом, среди учащихся с речевой патологией число детей с ведущим левым полушарием меньше, чем среди здоровых детей, в 1,4 раза (р<0,05).

Исследование различных видов памяти показало, что у здоровых детей наибольший объем запоминания отмечается при поступлении информации через зрительный анализатор несколько меньший – при поступлении через двигательный и слуховой анализаторы. Однако разница между ними несущественна (р>0,05). У детей 1 класса с речевой патологией снижен объем всех видов памяти по сравнению со здоровыми детьми (особенно – слухоречевой, р<0,05). Ко 2 классу у аномальных детей показатели различных видов памяти возрастают, но не достигают тех значений, что отмечаются у здоровых школьников 1 класса. В большей мере это касается слухоречевой памяти.

Поскольку наибольшее снижение памяти у детей с речевой патологией отмечалось при запоминании слухоречевой информации, то представлялось интересным исследование структуры процесса заучивания слов. Оказалось, что она также существенно отличалась от таковой у здоровых детей. Если при анализе кривых заучивания исходить из классификации А. Р. Лурия, то их можно разделить на 4 типа:

• соответствующие норме;

• ригидные, т. е. с замедленным запоминанием;

• истощающиеся, т. е. с выраженными признаками снижения числа воспроизведенных слов по мере их повторения;

• типа «плато», т. е. такие, в которых по мере повторения число воспроизводимых слов не растет, а остается неизменным (причем ребенок инертно повторяет одни и те же слова)…

Исходя из особенностей мнестической деятельности и речевых нарушений, можно считать, что они являются следствием дисфункции передних ассоциативных зон мозга левого полушария, где расположен центр речи и рядом с ним центр проекции кисти руки. Следовательно, нарушения речи могут иметь корковый генез и связаны с функциональной недостаточностью левой лобной доли мозга.

Анализ данных исследования слухоречевой памяти в целом по группам учеников речевой школы позволил выявить некоторые общие закономерности ее нарушения. Если у здоровых детей 1 класса характер кривых заучивания соответствует норме в 76,3 % случаев, то в 1 классе речевой школы – только в 36,4 %; в 45,4 % он соответствовал ригидному типу и в 18,2 % – истощающемуся. Кривых заучивания по типу «плато» (как это имеет место у больных с массивным поражением лобных структур мозга у обследованных нами детей выявлено не было. С возрастом у детей с речевой патологией число кривых заучивания, соответствующих норме, увеличивается до 60 %, однако у 40 % они еще имеют патологический характер.

Усреднение кривых заучивания нивелирует качественные особенности процесса запоминания. Однако в количественном отношении отмечается достоверное снижение объема слухоречевой памяти у детей 1–2 классов речевой школы по сравнению со здоровыми детьми. Кроме того, средние значения кривой заучивания у учеников 1 класса массовой школы достоверно выше, чем у учеников 1 класса речевой школы, и лишь во 2 классе они достоверно не отличаются от нормы…

Таким образом, в результате комплексного исследования детей с общим недоразвитием речи были выявлены незначительные неврологические нарушения и ряд дисгенетических признаков, свидетельствующих о возможной наследственной природе речевых нарушений. Кроме того, у этих детей выявлялись нарушения высших психических функций, причем наибольшие изменения отмечались в структуре вербальной памяти по сравнению с наглядно-образной (моторной и зрительной). Это, вероятно, свидетельствует о более значительных изменениях функционального состояния левого полушария. Пробы на доминантность полушарий подтверждают это предположение, так как показывают, что только у 57,1 % учеников 1 класса и 63,7 % – 2 класса речевой школы левое полушарие является доминантным.

Как отмечает В. И. Лубовский, у детей с общим недоразвитием речи отсутствуют нарушения в наглядном мышлении при наличии затруднений в решении словесно-логических задач. Однако для таких детей при значительных недостатках речевого развития характерна нормальная обучаемость в отличие от детей, имеющих задержку психического развития или умственную отсталость. Можно полагать, что выявленный нами факт снижения функциональной активности левого, доминантного в отношении речи полушария у детей с общим недоразвитием речи приводит к выраженным трудностям в выполнении словесно-логических задач. Но одновременное усиление у этих детей функциональной активности правого полушария позволяет считать, что в процессах запоминания у них участвуют оба полушария. При этом возрастает возможность непреднамеренного запоминания, так как правое полушарие активно вовлекается в компенсаторный процесс. Вероятно, именно этот компенсаторный механизм в достаточной степени позволяет детям с речевой патологией нормально обучаться. На компенсаторную роль правого полушария в реализации высших корковых функций в условиях патологического процесса, обусловленного, в частности, менингитами у детей, указывают также результаты наших предыдущих исследований.

По данным целого ряда авторов, нарушения межполушарных отношений мозга могут быть причиной различных речевых расстройств у ребенка. Так, алалия и афазия у детей возникают почти исключительно при поражениях левого полушария, однако высокая пластичность детского мозга приводит к восстановлению речевых функций, нарушенных даже в возрасте 6 лет.

Многочисленные неврологические наблюдения показывают, что вплоть до 4-летнего возраста правое полушарие «владеет языком» столь же хорошо, как и левое. Более того, развитие речи, особенно становление грамматического строя, является у человека в некотором роде врожденным и полностью реализуется в возрасте от 2 до 3 лет. В дальнейшем правое полушарие, которое в раннем возрасте обладает значительной способностью к языку, почти полностью ее утрачивает, передавая эту функцию левому полушарию. Полагают, что по мере созревания те процессы и системы, которые служат проявлению этой способности, каким-то образом тормозятся и разрушаются в правом полушарии и сохраняются только в левом.

Различные способности полушарий мозга к усвоению языка были обнаружены и при обследовании 9—10-летних детей, перенесших операцию по удалению правого или левого полушария в раннем детстве (в 5 мес.). Было выявлено, что все дети нормально различали и артикулировали звуки речи, слова. Существенные различия обнаруживались в семантических аспектах языка. Больные с удаленным правым полушарием успешно справлялись с объединением слов в грамматически правильные предложения, в то время как больные с удаленным левым полушарием не замечали ошибок. Эти данные согласуются с полученными нами фактами. Они позволяют объяснить наличие у детей с общим недоразвитием речи различного рода нарушений грамматического строя речи и отставания в его формировании. Можно полагать, что это связано с дисфункцией левого полушария, в первую очередь его ассоциативных структур.

Таким образом, нейропсихологический анализ мнестической деятельности у младших школьников с речевой патологией, обозначаемой термином «общее недоразвитие речи», позволил установить не только структуру слухоречевой памяти, но и предположить наличие поражения различных отделов левого полушария мозга. С учетом характера повреждений следует осуществлять индивидуальный подход в медико-педагогической коррекции речевого расстройства и в процессе обучения аномального ребенка.

Дефектология. 1992. № 6. С. 16–22.

…Алалия определяется как отсутствие или ограничение речи у детей при сохранных возможностях интеллектуального развития и нормальном периферическом слухе, возникающее в результате органического поражения речевых зон больших полушарий головного мозга (Р. Е. Левина, 1951; Основы теории и практики логопедии, 1968; Н. Н. Трауготт, 1946; М. Е. Хватцев, 1956; О. В. Правдина, 1969; С. С. Ляпидевский, 1969; Дефектологический словарь, 1970; Логопедия, 1989; и др.). При этом имеется в виду повреждение мозга, возникающее у ребенка до овладения им основными языковыми средствами речевого общения.

В иностранной литературе эта форма речевой патологии обозначается как «афазия развития», «врожденная афазия», «конституциональная задержка речи». В отечественной логопедической литературе алалия попадает и под термин «общее недоразвитие речи», но последний значительно шире понятия «алалия», так как охватывает и другие первичные тяжелые нарушения речи, возникающие у детей качественно иных нозологических групп. Другими словами, «общее недоразвитие речи» как термин не отражает клинико-этиологическую картину того или другого речевого нарушения, в том числе алалии, и применяется при алалии только с целью констатации факта недоразвития у них способности овладения всеми основными средствами языка (фонетикой, лексикой, грамматикой), что имеет сугубо педагогический смысл для проведения с этими детьми фронтального коррекционного обучения.

Недоразвитие речи и отставание в развитии высших форм мыслительной деятельности у детей с тяжелой первичной речевой патологией, возникающей на органической основе, представляет собой одну из наиболее важных, но малоразработанных проблем логопедии и специальной психологии. Не случайно поэтому в отечественной и зарубежной литературе вопрос о состоянии высших психических функций у детей с алалией вызывает много толкований и споров. Острота вопроса связана с тем, что исследования недостаточности речемыслительной деятельности у детей этой категории, так или иначе направленные на разработку проблемы взаимоотношения речи и мышления, осуществляются с различных, часто противоположных, теоретических позиций.

В конце прошлого и начале текущего века вопросы нарушения детской речи и мышления центрального органического происхождения рассматривались в контексте и по аналогии с анализом патологии речи и мышления у взрослых больных с афазией (А. Куссмауль, 1879; A. Pick, 1913, 1931; P. Marie, 1906; F. Lotmar, 1919; K. Goldstein, 1927, 1960; H. Head, 1963; и др.). Этим авторам в анализе нарушений мыслительной деятельности при афазии и алалии были свойственны те достоинства и недостатки, которые присущи их теоретическим воззрениям на патологию речи и других высших психических функций.

Так, исходя из общетеоретических представлений, что мозг работает как единое недифференцированное целое, А. Куссмауль и П. Мари природу речемыслительных нарушений у взрослых и детей объясняли либо расстройством распределения внимания, идущим от общемозговых изменений, либо их общеорганической интеллектуальной дефектностью.

А. Куссмауль, например, считал, что основной причиной речемыслительной недостаточности у плохо говорящих взрослых и детей является нарушение «распределения внимательности между мыслями, синтаксисом и словами» (1879).

Среди отечественных исследователей подобную позицию в целом разделял известный русский врач-оториноларинголог М. В. Богданов-Березовский (1909), подробно описавший клиническую картину речевой и интеллектуальной недостаточности неговорящих и плохо говорящих детей.

Соглашаясь с точкой зрения П. Мари (P. Marie, 1906) на то, что при речевых расстройствах центрального происхождения ведущей всегда является общеорганическая интеллектуальная дефектность, М. В. Богданов-Березовский так формулирует одно из основных положений своего исследования: «Получается такое впечатление, что дети эти, во-первых, развиты в интеллектуальном отношении значительно ниже того, как это кажется на первый взгляд, а во-вторых, что это пониженное умственное развитие не есть следствие плохой речи или ее отсутствия, а стоит на первом, главенствующем плане» (1909). Что касается вопроса о взаимоотношениях речи и мышления, то здесь автор придает очень большое значение той «исключительной роли», какую играет «центр интеллигенции» в картине развития детской речевой патологии.

Вместе с тем М. В. Богданов-Березовский отмечает, что расстройства речи у этих детей связаны с «чувственными» и «двигательными» дефектами, которые он берет за основу выделения различных форм нарушений речи, по своей симптоматике приблизительно совпадающих с современной клинической классификацией алалий.

Здесь важно выделить указание автора и на то, что, несмотря на общее недоразвитие у детей внимания и памяти, «специальная память, то зрительная, то слуховая или двигательная, бывает у них развита неодинаково – одна больше, другая меньше». Так же неодинаково (в зависимости от выделенных клинических форм) развиты понимание речи, представления и «понятия».

Для исследователей более позднего времени, так или иначе стоящих на теоретических позициях «гештальтпсихологии» (A. Pick, 1913, 1931; F. Lotmar, 1919; K. Goldstein, 1927, 1960; H. Head, 1963; и др.) также характерен целостный подход в объяснении нарушений высших психических функций. Органические поражения, ведущие к речевым расстройствам у взрослых и детей, во всех случаях, по мнению авторов, вызывают нарушение внутренней речи и абстрактного мышления, понимаемого ими как функционирование целостной «абстрактной установки».

К. Гольдштейн (K. Goldstein, 1927), например, проводя подробный психологический анализ взаимоотношений речи и мышления при афазии, утверждает, что расстройство мышления или «категориальной установки» является следствием более общего нарушения «основной функции мозга» – его целостного способа деятельности. Поэтому расстройство речи и нарушение мышления причинно не связаны друг с другом непосредственно. Однако в словесных искажениях (в частности, заменах одних слов другими) эти две «области» (речевая и мыслительная) не могут нарушаться изолированно друг от друга. Нарушение речи обязательно сопровождается изменениями и в «неречевой сфере», которые в свою очередь ведут к определенным «функциональным нарушениям». Эти «функциональные нарушения, – отмечал К. Гольдштейн, – являются расстройствами целостного процесса вследствие дефектности фигурно-фоновых структур».

Придерживаясь в целом теоретических позиций «гештальтпсихологии», А. Пик (A. Pik, 1931) и Ф. Лотмар (F. Lotmar, 1919) в анализе соотношения речи и мышления обращали особое внимание на промежуточные внутренние формы поиска нужного слова, которые, как, например, «промежуточные переживания» у Ф. Лотмара (F. Lotmar, S. 218), могут протекать в чисто словесном или чисто предметном плане. При этом, как считает А. Пик, мыслительные процессы, возникая ассоциативно, задерживаются из-за отсутствия нужного слова, приводя таким образом к искажению внешней речи, которая, в свою очередь, влияет на неправильное течение мыслей.

Таким образом, А. Пик и Ф. Лотмар стояли на точке зрения прямой обусловленности расстройств мышления речевыми нарушениями. Из отечественных исследователей аналогичную позицию по вопросу соотношения речи и интеллекта при алалии занимал Г. Я. Трошин (1915), по теоретическим воззрениям примыкавший к «ассоциативной психологии» вундтовской школы. В то же время эта точка зрения основана на представлении о независимости этих «функций» в норме.

По Х. Хэду (H. Head, 1963), сама постановка вопроса о том, каким образом расстройство речи обусловливает расстройство мышления (или наоборот), является неправомерной, поскольку формулирование мысли и ее речевого выражения есть одно и то же или два аспекта одного и того же. И. Д. Сапир следующим образом передает точку зрения Х. Хэда по этому вопросу: «При поражении низших отделов нервной системы речь выступает как нечто изолированное от мышления, она может быть расстроена, несмотря на сохранность мышления; но, когда поражена кора – а кора является носителем высших форм интеграции, – тогда расстройство идет уже не по линии отщепления речи от мышления, а по линии утери способности оперировать символами, что сказывается одновременно и в расстройствах высшей способности мышления и в расстройстве высшей способности речи…» (1934).

Однако, несмотря на подробное описание нарушений мышления и речи и их взаимоотношений, авторами фактически не ставилась проблема изучения специфических структурно-психологических особенностей расстройства «абстракции», «категориальной установки», «логического мышления» у лиц с различными формами (синдромами) речевой недостаточности. Эта проблема ставилась ими, по выражению А. Р. Лурия, лишь в плане «поисков того мозгового субстрата, который мог бы рассматриваться как основа отвлеченных понятий, этих основных звеньев интеллектуального акта» (1973).

Отечественные исследователи, стоявшие на «узко рефлексологических» позициях (представители этого направления практически отказывались от проблемы мышления, заменяя ее проблемой «выработки условных рефлексов» (А. Р. Лурия, 1973)) (С. М. Доброгаев, 1922; Л. А. Квинт, 1928; и др.), какого-либо существенного анализа особенностей мышления у детей с речевыми расстройствами не приводят. Однако они, дифференцируя аномальных детей по различным видам речевых (преимущественно звукопроизносительных) дефектов, учитывали их «общую психическую одаренность» в соответствии с уровнем успеваемости при их обучении. При этом к особой категории относились дети с «лепетаньем», которые «в психическом отношении не являются отсталыми», в отличие от тех, которые «должны быть переводимы во вспомогательные школы или интернаты для умственно отсталых детей» (Л. А. Квинт, 1928).

Кстати, по словам уже упоминавшегося М. В. Богданова-Березовского, «великая заслуга» в выделении неговорящих и плохо говорящих детей из группы глубоко умственно отсталых принадлежит Либману, который «указал способ исследования, дал схему для постепенного развития их, и, таким образом, многие из этих несчастных могли быть возвращены в нормальные школы» (1909). Вместе с тем у современного американского исследователя А. Л. Бентона (A. L. Benton, 1978) приводятся сведения о том, что такая заслуга принадлежит В. Вильде (W. Wilde, 1853), который «немых, но не глухих и не паралитичных» детей, имеющих патологическую задержку умственного развития, не относил к глубоко умственно отсталым детям.

Для нас здесь важен не приоритет того или другого ученого – кому из них принадлежит «великая заслуга», – а тот факт, что эти исследователи на основе практического опыта и наблюдений уже тогда отличали детей с алалией от умственно отсталых по существенному признаку их потенциальной интеллектуальной сохранности и перспективности дальнейшего речевого и общего психического развития вплоть до их возвращения в школы для нормальных детей.

Для большей терминологической ясности следует еще сказать, что в отечественную литературу термин «алалия» был введен советским врачом Д. В. Фельдбергом в 1920 г. для обозначения отсутствия или тяжелого недоразвития речи вследствие органического поражения ее мозговых механизмов в период до появления речи у ребенка.

Таким образом, из приведенных литературных данных можно сделать предварительное обобщенное заключение.

1. К 30-м годам настоящего века у исследователей в целом уже сложилось устойчивое общее представление о клинической картине, характерной для «немых, но не глухих и не паралитичных», «с лепетаньем», «неговорящих или плохо говорящих» детей с алалией, которые в психическом отношении не являются собственно умственно отсталыми, хотя и имеют патологическую задержку в развитии познавательных процессов (мышления, памяти, внимания и др.).

2. У ряда исследователей, в частности у М. В. Богданова-Березовского, вместе с подробным описанием общей психической недостаточности «неговорящих» детей уже намечается дифференцированный подход в анализе их речевых расстройств (на основании различных «чувственных» и «двигательных» дефектов выделяются клинические формы, выводятся сходные и отличительные признаки этих форм). Появляются также начатки дифференцированного подхода к анализу познавательных процессов детей. Например, при описании состояния «специальных» видов памяти, понимания речи, представлений прослеживается неодинаковая степень их развития в зависимости от той или другой клинической формы речевого нарушения.

3. И наконец, в вопросе взаимоотношений речи и мышления в речевой патологии у детей и взрослых исследователи в соответствии с занимаемыми ими теоретическими позициями разделялись в основном на три группы. Одни из них (А. Куссмауль, П. Мари, М. В. Богданов-Березовский) ставили речевые расстройства в непосредственную зависимость от общемозговых дефектов интеллектуальной сферы или высшего «центра интеллигенции». Другие – К. Гольдштейн, Х. Хэд – при некоторых частных различиях их точек зрения считали неправомерным выведение причинных зависимостей между расстройствами речи и мышления, поскольку в том и другом случае главной причиной является нарушение целостного способа деятельности мозга, его «высших форм интеграции». Третьи – А. Пик, Ф. Лотмар, Г. Я. Трошин – отстаивали точку зрения непосредственной обусловленности расстройств мышления речевыми дефектами; при этом, так же как первые и вторые, они (за исключением Г. Я. Трошина) подходили к мышлению феноменологически – как к целостному, неделимому духовному акту, а не как к сложной многоуровневой структурно-организованной форме психической деятельности.

В 1930-е годы под влиянием широкоизвестных работ и идей Л. С. Выготского (1956, 1960) в отечественной психологии и дефектологии коренным образом меняются теоретические представления о происхождении и строении высших психических функций человека.

Прочно утверждаются положения о социально обусловленной природе высших форм психической деятельности, их прижизненном формировании и опосредствованном системном строении; теоретически и экспериментально доказывается, что в опосредствовании психических процессов ведущая роль принадлежит речи, что значение слова, составляющее сердцевину понятия, формируется в детском возрасте и является основным орудием мышления.

Эти теоретические представления в последующие годы легли в основу многих психологических исследований, направленных на изучение формирования речи, мышления, восприятия, памяти и других психических процессов у детей с нормальной и патологически развивающейся речью.

К числу таких работ относится исследование Р. Е. Левиной (1936), которое проводилось под непосредственным руководством Л. С. Выготского. Теоретической основой и одновременно объяснительным принципом анализа полученных в работе экспериментальных данных послужило для автора положение Л. С. Выготского: «Значение слов не константно. Оно изменяется в ходе развития ребенка. Оно изменяется и при различных способах функционирования мысли. Оно представляет скорее динамическое, чем статическое образование» (1934).

Р. Е. Левина выявила специфические особенности «автономной речи» и психологические структурно-динамические закономерности возникновения и развития словесных значений у детей с алалией. Показано, что значение слова «автономной речи» содержит в себе обобщенное, но еще не расчлененное, слитное восприятие целой группы предметов, связанных принадлежностью к общей ситуации. Это свидетельствует о том, что у детей еще полностью отсутствует в значении слова «мера общности», т. е. «в них не существует более общих и более частных понятий» (1936), и их речевые связи еще не выходят за пределы недифференцированных ситуационных связей.

Таким образом, на материале детской речевой патологии было получено подтверждение одного из важных теоретических положений Л. С. Выготского о том, что смысловое восприятие на первых этапах овладения ребенком речью представляет собой первичное обобщение наглядного типа, являющееся предпосылкой развития значений слов.

Была развита выдвинутая Л. С. Выготским идея о том, что значение слова на ранних фазах развивающейся детской речи целиком «дано в ситуации». Это «внешнее значение», данное ребенку в готовом виде, переносится вовнутрь через его восприятие, действие и речь «в процессе взаимодействия с мышлением и речью взрослого».

Более подробно остановимся на другой работе этого же автора (Р. Е. Левина, 1951) в связи с тем, что она относится к числу немногих исследований в логопедии, проведенных с позиций последовательного системного анализа речевой и психической недостаточности детей. Однако, прежде чем перейти к ее рассмотрению, сделаем краткие замечания о причинах неудовлетворительного анализа речевых и познавательных дефектов у детей в упоминавшихся исследованиях предыдущих лет.

Как отмечалось, в исследованиях предшествующего периода уже сложились достаточно устойчивые представления об общей клинической картине речевого и психического недоразвития у «неговорящих» детей. По аналогии с речевыми расстройствами у взрослых больных с афазией были выведены две основные клинические формы алалии – моторная (не говорят, но понимают речь) и сенсорная (говорят, но не понимают). Была также констатирована недостаточность их познавательной сферы (мышления, памяти, представлений и др.), которая, однако, в отличие от глубокой умственной отсталости, относительно легко преодолевается в процессе коррекционного обучения.

Вместе с тем, оставаясь на теоретических позициях целостного подхода к пониманию психической жизни человека, эти исследователи могли описывать только внешние, «далее неразложимые» клинические феномены, лежащие на поверхности, без объяснения их внутренней высокодифференцированной структуры и системных закономерностей проявления. У исследователей этого периода еще отсутствовал структурно-динамический подход к анализу речевой и познавательной недостаточности детей. Не было учета фактора развития, системной взаимообусловленности первичных и вторичных отклонений, сложных взаимоотношений нарушенных и сохранных звеньев в общей картине патологических проявлений.

Качественно иной подход к изучению и объяснению нарушений высших форм психической деятельности при органических поражениях нервной системы, и в частности при локальных поражениях головного мозга, стал возможен лишь с появлением новых теоретических достижений в психологии и дефектологии, связанных прежде всего с именем Л. С. Выготского. «Высшие функции, – писал он, – строятся как системы и страдают, и вызывают страдания друг друга как системы и как части систем» (Из записных книжек, 1977, с. 94).

Говоря об особенностях развития и распада высших психических функций, Л. С. Выготский развивает одно из своих ведущих положений о том, что при локальных поражениях центральных зон мозга «кроме специфического страдания… возникает еще страдание в отношении неспецифических функций, не непосредственно связанных с этими зонами» (1960), что характер изменения этих неспецифических функций различен у детей и взрослых. Качественно неодинаковый характер эти неспецифические нарушения имеют и при поражении различных зон мозга. Эти важные положения Л. С. Выготского в дальнейшем легли в основу многих работ, выполненных с позиций системного дифференцированного изучения патологии речевых и других высших психических процессов у детей и взрослых с органическими поражениями мозга.

К таким исследованиям принадлежит и работа Р. Е. Левиной (1951), в которой при анализе нарушенных и сохранных предпосылок речевых и психических функций при алалии помимо приведенных положений Л. С. Выготского используется и учение И. П. Павлова о роли корковых анализаторных систем в «уравновешивании» организма со средой. Автор описывает четыре психологически типичные группы неговорящих детей (школьного возраста), в которые соответственно входят дети с нарушением:

1) слухового (фонематического) восприятия;

2) зрительного (предметного) восприятия;

3) мотивационных инициативных процессов (психической активности);

4) пространственных представлений.

Предположительно отмечается возможность существования детей с нарушением (или недостаточностью) тактильного восприятия.

За основу вычленения этих групп автором берется не традиционный описательный симптомологический критерий формы алалии, а объяснительный патогенетический принцип, позволяющий вскрыть первичную дефектность того или другого звена, необходимо участвующего на ранних этапах онтогенеза в формировании соответствующего синдрома недоразвития речевой деятельности ребенка.

Применение метода системного анализа привело к выделению различных по своей структуре первичных и вторичных речевых дефектов при алалии. Показано, что первичное преобладание одной какой-либо недостаточности в том или другом звене психических процессов (акустическом, оптическом, пространственном, мотивационном), участвующем в раннем формировании речи детей, закономерно определяет особенности не только речевых нарушений, но и вторичной задержки развития познавательных возможностей у детей.

Описание изучения и обучения детей с алалией, приведенное в работе Р. Е. Левиной, однозначно свидетельствует о том, что вторичное недоразвитие высших познавательных функций у этих детей претерпевает принципиально те же системные патологические изменения, что и речевые процессы, но на другом, более высоком функциональном уровне. В исследовании показано, что внутренняя структура познавательной деятельности у детей, входящих в различные группы, качественно неодинакова и зависит прежде всего от первичного дефекта, вызвавшего системное недоразвитие речи того или иного типа. Например, первичное недоразвитие фонематического восприятия закономерно обусловливает не только синдром «акустической алалии» со всей его клинико-психологической симптоматикой в импрессивной и экспрессивной речи, но и недостаточность тех форм познавательной деятельности, где необходимо участие слухоречевого восприятия (восприятие текста на слух и его понимание, слухоречевая память, представления, внимание и др.).

Качественно другая психологическая структура нарушений обнаруживается при недостаточном развитии, например, пространственного фактора. В этом случае первичный дефект системно вызывает соответствующую стойкую недостаточность как в речевой (прежде всего нарушение ее смысловой логико-грамматической стороны, в письме и чтении), так и в познавательной (нарушение общей ориентировки в пространстве, недоразвитие пространственных представлений и памяти, трудности в обучении арифметическому счету, конструированию и др.) деятельности. При этом в системном анализе, проведенном в работе Р. Е. Левиной, факт первичной (ведущей) недостаточности того или другого звена имеет дифференциально-диагностическое значение не сам по себе, взятый изолированно, а в обязательном соотношении с первичной сохранностью и высокими потенциальными возможностями развития всех других основных звеньев, которые одновременно являются эффективным средством, опорой коррекционного педагогического воздействия на ребенка.

У детей с акустической недостаточностью первично сохранными являются такие факторы, как мотивационный, оптический и пространственный. Поэтому у них сохранны зрительная память, пространственные представления, конструктивная деятельность, легко протекает обучение арифметическому счету, они инициативны, активны. Дети с первичной пространственной недостаточностью также активны в деятельности, у них хорошие зрительная и тактильная память, легко преодолевается недостаточность фонематического слуха. У детей с недоразвитием мотивационного звена (психической активности) первично сохранными являются все другие компоненты речевой системы: оптический, слуховой, фонематический, зрительный и пространственный. Соответственно первично не нарушенными и потому легко преодолеваемыми оказываются все вторично ослабленные формы познавательной деятельности (зрительные, слуховые и пространственные память и представления, конструктивная деятельность, арифметический счет и др.).

Анализируя имеющуюся у всех детей с алалией подчас довольно выраженную недостаточность мышления, понимания речи, памяти, представлений и других познавательных процессов, Р. Е. Левина одновременно показывает, почему эти нарушения закономерно носят характер вторичной задержки развития. Только при оптической алалии изменения мышления и смысловой стороны речи носят, как считает автор, первичный характер, поскольку они связаны с нарушенным восприятием предметного мира и неполноценным развитием обобщений наглядного типа. Однако и в этом случае первичный характер нарушения по своей внутренней структуре резко отличается от недостаточности мышления у детей других групп и тем более от умственной отсталости олигофренов, поскольку другие сферы психической деятельности (мотивационная, пространственная и т. д.) у ребенка с оптической алалией задержаны в своем развитии вторично. В ходе коррекционного обучения «оптического алалика», например, «успешнее всего остального шло овладение счетом» (1951), а в настольных играх, таких, как шашки, домино и другие, он даже «превосходит своих товарищей».

В работе показано, что внешние проявления недоразвития речи и нарушений развития познавательной деятельности обнаруживают часто сходные признаки. Однако эти нарушения в разных случаях имеют качественно разнородную психологическую структуру, зависящую от природы и особенностей первичной недостаточности. «Какое бы внешне сходное проявление мы ни взяли, – пишет автор, – более обширное или частное, незначительное, – мы везде найдем черты различия, вытекающие из типового своеобразия структуры нарушения, к которой оно принадлежит».

Мы преднамеренно так подробно остановились на исследовании Р. Е. Левиной в связи с тем, что основные его положения и выводы, касающиеся прежде всего самого метода системного анализа недоразвития речевых и недостаточности познавательных процессов, имеют и в настоящее время первостепенное дифференциально-диагностическое значение как в исследовательском, так и практическом отношении. Этот метод, как известно, был предложен Л. С. Выготским и нашел особенно широкое применение и разработку в отечественной нейропсихологии (А. Р. Лурия, 1947, 1950, 1969, 1973, 1975; Э. С. Бейн, 1947; Э. С. Бейн, П. А. Овчарова, 1970; Л. С. Цветкова, 1962, 1985; и др.) и дефектологии (Р. М. Боскис, Р. Е. Левина, 1936; Р. Е. Левина, 1940, 1961; Т. А. Власова, 1972; В. И. Лубовский, 1975; и др.). Из анализа работ авторов видно, что наиболее продуктивное изучение особенностей психической деятельности детей с алалией возможно только при системном рассмотрении компонентов первичного и вторичного недоразвития тех или других факторов, лежащих в основе различных дефектных проявлений.

На этом же пути нужно искать и решение сложного вопроса о соотношении нарушенных у алаликов мышления и речи. Исследование Р. Е. Левиной показывает неправомерность утверждений авторов (А. Куссмауля, П. Мари, М. В. Богданова-Березовского и др.), которые считали, что ведущая роль в недоразвитии речевых и других психических процессов у неговорящих и плохо говорящих детей принадлежит глубоким первичным нарушениям в их интеллектуальной сфере.

Позицию этих авторов в целом разделяют также некоторые современные отечественные исследователи (Р. А. Белова-Давид, 1969, 1972; В. В. Ковалев, Е. И. Кириченко, 1970; Е. И. Кириченко, 1970, 1977; И. З. Бернштейн, 1971; и др.). В анализе клинических проявлений интеллектуальной недостаточности детей эти исследователи, однако, используют лишь описательные критерии – без качественно-психологического рассмотрения внутренней природы и соотношения первичного и вторичного дефектов.

В работе В. В. Ковалева и Е. И. Кириченко содержится такое описание структуры интеллектуального нарушения детей-школьников с общим недоразвитием речи типа алалии: «В структуре интеллектуальной недостаточности в настоящее время выступают: слабость абстрагирования, малый кругозор, инертность, замедленность наряду с расстройством высших корковых функций» (1970). В этой симптоматике авторы видят неслучайное сходство с олигофренией. Это сходство объясняется ими ранним поражением мозга и у алаликов, и у олигофренов: «…такое поражение при его массивности и раннем сроке возникновения не может не вызвать того или иного варианта общего психического недоразвития».

Основываясь на анализе особенностей интеллекта при алалии и его патофизиологическом объяснении, авторы делают следующий вывод: «Поэтому неправомерно считать детей, страдающих алалией, психически, в том числе интеллектуально, сохранными или считать проявляющуюся у них интеллектуальную недостаточность вторичной, временной задержкой развития».

Еще более категорично выражает эту же позицию один из авторов в другой своей работе (Е. И. Кириченко, 1977). Ссылаясь на мнение М. В. Богданова-Березовского (1909), согласно которому умственное развитие неговорящих детей не является вторичным следствием нарушений речи, а имеет самостоятельное, даже ведущее значение, автор считает, что «точка зрения о первичной сохранности интеллекта при алалиях… вызывает серьезные возражения» (Е. И. Кириченко, 1977). При этом, как и в предыдущей работе, автор ограничивается лишь подробным описанием сходных и отличительных признаков внешних проявлений детей с алалией и умственно отсталых, исключая из своего анализа внутреннюю психологическую структуру их познавательной деятельности.

Остается неизменным и общий вывод о том, что первичное нарушение интеллекта при алалии, так же как у олигофренов, обусловлено общей причиной – органическим поражением структур мозга. Признавая, что при алалии качественная структура познавательных расстройств отличается от структуры дефекта при олигофрении, автор все же приходит к конечному выводу, что «психический дефект при алалии может рассматриваться как особый вариант умственной отсталости». Именно поэтому Е. И. Кириченко рекомендует применять к таким детям «не только логопедические приемы, но и метод специальной педагогики для умственно отсталых».

Не останавливаясь подробно на анализе работ других авторов, придерживающихся в целом аналогичных позиций (Р. А. Белова-Давид; И. З. Бернштейн и др.), отметим только, что в них также отсутствует качественно-психологический подход к изучению познавательных особенностей детей с алалией и доминирует традиционный описательный принцип рассмотрения недоразвития их психических процессов без выявления внутренних закономерностей этого недоразвития. Приведем типичную для подобных исследований форму описательного анализа недостаточности психической деятельности (в данном случае детей дошкольного возраста) из работы Р. А. Беловой-Давид: «Значительное снижение памяти, узость внимания или невозможность его концентрации, быстрая истощаемость нервных клеток во время работы, отсутствие целенаправленности либо в силу выраженной инертности нервных процессов, либо в силу импульсивности… недоразвитие абстрактного мышления – вот основные моменты, снижающие психическую продуктивность этих детей» (1972). Автор делает вывод, что «тщательное обследование психической деятельности этих детей данные психолога, наблюдения больных в процессе педагогических занятий и катамнестические данные не выявили особых черт, отличающих эти формы умственного недоразвития от олигофренического слабоумия».

Иную позицию в оценке соотношения недоразвития речевых и недостаточности познавательных процессов при алалии занимает Е. М. Мастюкова. Признавая качественное отличие клинико-психологических проявлений у детей с алалией от структуры дефекта при олигофрении (1971, 1978), автор разделяет детей с моторной алалией на две группы. В одну из них (большую по количественному составу) входят дети с вторичным недоразвитием познавательных процессов, в другую (немногочисленную) – дети с первичной умственной и в целом психической недостаточностью (1978).

Работы Е. М. Мастюковой содержат большой ценный фактический материал по сравнительному изучению динамики речевого и интеллектуального развития детей с алалией. В них использовались разнообразные методики исследования: клинические, психологические, логопедические, нейрофизиологические (ЭЭГ), физиологические (ЭМГ) и др. Описаны особенности познавательной деятельности (мышления, памяти, внимания) и общего психического статуса (поведение, эмоционально-личностные реакции в различных ситуациях).

Представляют большой интерес данные автора (1971) по изучению внутриречевых процессов при алалии с использованием объективного метода регистрации речедвигательной импульсации (ЭМГ) в момент выполнения детьми устного счета, решения логико-грамматических и арифметических задач.

В вопросе о взаимоотношениях недоразвития речевых и познавательных процессов аналогичную с Е. М. Мастюковой позицию занимают С. С. Ляпидевский (1973) и В. А. Ковшиков (1985). Эти авторы, признавая самостоятельность алалии как нозологической единицы, считают допустимым в отдельных случаях ее существование внутри синдрома олигофрении. В клинической классификации форм олигофрении М. С. Певзнер (1966) выделяет такую группу детей – с первичными речевыми нарушениями, возникающими в результате локального поражения речевых зон головного мозга. Есть также специальные исследования динамики развития этой группы детей (Л. И. Алексина, 1977).

Однако в большинстве этих исследований, при всем богатстве полученного в них фактического материала, в целом еще имеется недифференцированный подход к изучению познавательной деятельности детей при алалии. В работах не подвергается качественному анализу внутренняя психологическая структура мышления, памяти, представлений и т. д., которая, как показано Р. Е. Левиной (1951), неодинакова у разных групп детей с алалией. В большинстве случаев исследователи указывают только на нарушенные и не обращают должного внимания на сохранные или потенциально сохранные формы психической деятельности, не проводят сопоставительного анализа взаимоотношений тех и других. В результате одним детям часто дается только негативная, а другим позитивная или относительно позитивная характеристика.

Такой недифферешщрованный или упрощенно дифференцированный подход к изучению недоразвития психических процессов у детей с алалией приводит часто лишь к констатации ряда фактов общего характера, на основании которых в помощь практической логопедии можно сформулировать или самые общие, или принципиально неверные методические рекомендации.

В отечественной логопедической и психологической литературе, кроме приведенной работы Р. Е. Левиной (1951), в настоящее время отсутствуют крупные исследования, специально посвященные особенностям развития познавательной и, в частности, мыслительной деятельности детей с алалией. Имеется большое количество статей и тезисов с изложением частных вопросов этой проблемы. В целом же в монографиях, пособиях и учебниках по логопедии лишь попутно или в общей форме высказываются различные положения, выводы, замечания по поводу вторичных нарушений у детей с алалией тех или других сторон высшей психической деятельности, связанных с речевыми дефектами.

Для исследований иностранных авторов, посвященных нарушениям познавательной деятельности у детей с «афазией развития», в целом характерно почти полное игнорирование внутреннего предметного содержания психических, в частности мыслительных, процессов. Доминирует тестовое изучение детей с использованием широкого набора стандартизованных методик с последующим количественным анализом полученных данных.

В этом отношении наиболее показательно исследование Е. Алахухта (E. Alahuhta, 1976), направленное на изучение нарушения восприятия, мышления и ориентировки в пространстве у детей с дефектами речи. Работа выполнена на детях школьного возраста с различными аномалиями (с дефектами слуха, умственной отсталостью, заиканием, дизартрией, приобретенной и врожденной афазией, дислексией, дисграфией) и на здоровых детях.

Используя стандартизованную «батарею тестов» (в которую целиком и частично входили тесты Векслера, Равена, Бендер, Лурия, Марушевского и др.), автор получил значительный количественный материал по различным тестовым параметрам и группам. В анализе экспериментальных данных и выводах автор излагает в констатирующей форме статистически значимые и незначимые различия между группами детей по вербальным и невербальным параметрам тестов.

Автор констатирует, например, что по параметру «логика и рассуждение» («абсурдные изображения» и «серия картинок») «все группы, за исключением детей с дефектами письма и чтения, значимо отличаются от контрольной группы» (E. Alahuhta, p. 61).

Группы детей с умственной отсталостью и афазией по этому тесту значимо отличаются от нормальных, заикающихся и детей с дефектами письма и чтения. По невербальным параметрам дети с афазией отличаются, а по вербальным не отличаются от умственно отсталых и т. д. При этом Е. Алахухта в своем статистическом анализе не делит афазиков на две указанные подгруппы – с приобретенной и врожденной афазией. Не дифференцирует их по клиническим формам и степени выраженности речевого дефекта.

В заключение автор делает общий вывод о том, что «в результате классификационного анализа с использованием батарей тестов оказалось возможным выделение расстройств двух типов:

1) нарушения, в основе которых лежит неврологическое органическое поражение;

2) расстройства собственно в сфере организации деятельности, которые прежде всего лежат в основе недостаточности логических и рассуждающих умственных способностей» (ibid).

В работе американского психолога А. Л. Бентона (A. L. Benton, 1978) представлен достаточно подробный анализ современного состояния проблем изучения познавательной функции у детей с «афазией развития». Автор считает, что большинство исследований в этой области сосредоточены на экспериментальной проверке двух основных гипотез о характере связи языковых и интеллектуальных нарушений у детей с недоразвитием речи. В соответствии с этим существуют два ведущих направления исследований.

Представители первого направления К. С. Лешли и Р. Эфрон (K. S. Lashley, 1951; R. Efron, 1963; и др.), по своим теоретическим воззрениям примыкающие к школе гештальтпсихологии, отрицают причинно-следственное влияние речевых нарушений у детей на уровень их интеллектуального развития. По мнению этих исследователей, нарушение интегративных «когнитивных» структур является причиной речевых расстройств. Их точка зрения основана на теоретическом положении, согласно которому большее или меньшее нарушение интеллекта связано прежде всего с характером общей мозговой патологии. Нарушения речи, в свою очередь, могут вызывать недостаточность общего познавательного развития по механизму «социальной депривации».

Для экспериментального подтверждения своей точки зрения К. С. Лешли и Р. Эфрон исследовали общую когнитивную способность детей к интеграции последовательных временных стимулов, предъявляемых в слуховой и зрительной модальностях. У детей с нарушениями речи было обнаружено расстройство восприятия временного порядка слуховых и зрительных стимулов, из чего авторы делают вывод о том, что эти «когнитивные недостатки» свидетельствуют о нарушении у детей гештальтного способа упорядочивания опыта во времени и пространстве и что эти нарушения являются причиной речевого недоразвития.

Возражая против такого понимания взаимосвязи речевых и познавательных процессов, А. Л. Бентон пишет: «…валидность этих гипотез, в соответствии с которыми когнитивные нарушения лежат в основе языкового недоразвития, требует, чтобы эти специфические познавательные функции исследовались в заданиях, где было бы исключено участие дефектной речи» (A. L. Benton, 1978).

Представители второго направления исследований, к которому принадлежит и А. Л. Бентон, а также Ж. Ажариагуэрра, А. Жэгги, Ф. Жияр, Ф. Кохер (J. Ajuriaguerra, F. Jaeggi, F. Guiguard, F. Kocher et al., 1965), отстаивают позицию вторичного нарушения познавательной деятельности детей с «афазией развития». Точка зрения этих исследователей по вопросу взаимосвязи речевых и познавательных процессов в значительной степени совпадает с основными положениями советской логопедии о вторичной природе недоразвития психических функций при алалии (Р. Е. Левина, 1940, 1951, 1961; Н. Н. Трауготт, 1946; М. Е. Хватцев, 1959; Основные теории и практики логопедии, 1968; С. С. Ляпидевский, Б. М. Гриншпун, 1969; С. Н. Шаховская, 1969; Е. Ф. Соботович, 1982; и др.).

А. Л. Бентон, например, считает, что языковое недоразвитие детей с рецептивными нарушениями – следствие расстройства специфического слухового восприятия более высокого уровня (в отличие от глухоты), что влечет за собой недостаточность в дифференциации смысла слов и – как вторичные проявления – недоразвитие различных форм познавательной деятельности. В связи с этим автор обращает внимание на слабую разработанность дифференцированного подхода к изучению абстрактного мышления детей с «афазией развития». «Выделение подгрупп детей, страдающих нарушением языкового развития со специфическим недоразвитием абстрактного мышления, не только представляло бы теоретический интерес, но имело бы большое практическое значение для определения направления, которое должно принять специальное обучение детей» (АХ. Benton, 1978).

Ж. Ажариагуэрра, А. Жэгги, Ф. Жияр и Ф. Кохер, изучая познавательную деятельность у детей с экспрессивной формой «афазии развития», также получили данные, свидетельствующие о том, что нарушение абстрактного мышления у этих детей имеет вербальную природу.

Оценивая стратегию современных исследований познавательных функций у детей, страдающих нарушениями речи, А. Л. Бентон справедливо отмечает, что подавляющее большинство работ, независимо от позиций авторов, направлено на оценку состояния когнитивной способности восприятия временных последовательностей, перцептивно-моторных навыков или ассоциативного научения. «Однако этот специфический подход, – заключает А. Л. Бентон, – по своей природе таков, что не может обеспечить целостной картины познавательных способностей и их нарушений, характерных для различных типов недоразвития речи в детском возрасте. Для достижения этой цели необходимо исчерпывающее исследование, охватывающее различные стороны познавательных функций» (1978).

К заключительной оценке, данной А. Л. Бентоном современным зарубежным исследованиям по рассматриваемому вопросу, добавим, что наряду с игнорированием внутреннего предметного содержания мыслительных процессов детей с недоразвитием речи в этих исследованиях отсутствует качественный подход к изучению познавательных процессов в зависимости от возрастных и типологических особенностей детей с «афазией развития». Доминируют количественные методы исследования с использованием стандартизованных «тестовых батарей», как правило исключающих или значительно упрощающих анализ внутренних закономерностей протекания речевых и познавательных процессов.

Основную задачу настоящего раздела составляет анализ некоторых назревших противоречий и еще не решенных вопросов логопедии. Эта задача выдвигается на первый план самой жизнью, объективной логикой развития теории и практики коррекционного обучения детей в специальных логопедических учреждениях, а также всем накопленным на сегодняшний день фактическим материалом.

До настоящего времени (после работ Р. Е. Левиной, 1936, 1940, 1951) отечественная логопедия не имеет еще серьезных исследований с позиций целостного системного подхода, направленных на анализ потенциальных возможностей развития высших познавательных процессов, аффективно-волевой сферы и личности детей с тяжелыми нарушениями речи. Эта специфическая для логопедии проблема почти не разрабатывается, хотя уже давно имеются указания ведущих ученых на ее первостепенную теоретическую и практическую важность (М. Е. Хватцев, С. С. Ляпидевский, Р. Е. Левина и др.). Актуальность этого направления исследований очевидна, поскольку без глубокого знания психологических особенностей детей с нарушенной речью, без знания компенсаторных возможностей высших психических функций ребенка трудно себе представить дальнейшее успешное развитие научных и практических основ логопедии, и в частности создание адекватных эффективных средств специального обучения и воспитания этой категории детей.

Необходимость разработки такого широкого целостного подхода закономерно подготовлена всем предшествующим ходом развития логопедии; она вызвана также потребностью современной специальной школьной практики и в первую очередь педагогов в научном знании психических и психофизиологических особенностей детей с нарушениями речи (их внутреннего мира, учебно-познавательных возможностей, состояния высших форм памяти, воображения, внимания, эмоционально-личностной сферы, поведения, мотивов и т. д.). Наконец, всестороннее углубленное исследование психики детей с недоразвитием речи важно для совершенствования существующих и разработки новых методов специального обучения и воспитания.

В логопедии, в рамках изучения собственно речевых проблем, в первую очередь исследуются вопросы коммуникативной функции речи, состояния и формирования лексических и грамматических значений, что имеет самое непосредственное отношение к проблеме изучения и формирования языковой основы познавательных способностей детей, в силу того что речевая деятельность в качестве одной из основных своих функций (помимо коммуникативной) несет и обобщающую функцию. Вместе с тем этот ряд ценных психолого-педагогических исследований в своих выводах и рекомендациях не выходит, как правило, за рамки совершенно справедливых общепедагогических утверждений о необходимости в процессе коррекционного обучения детей с нарушениями речи всемерного расширения запаса слов, формирования значений, обобщенных понятий, знаний об окружающей действительности, обогащения смысловой стороны речи, формирования мышления, памяти, представлений и т. д. Еще раз подчеркнем, что любые исследования, любые специальные и общеобразовательные мероприятия, связанные с проблемой обучения языку, конечно, имеют непосредственное отношение к изучению и формированию познавательных, воспитательных и других основ психосоциальной жизни детей. Вместе с тем указанный комплекс назревших научно-практических проблем нуждается в тщательной психологической разработке.

Обратим внимание еще на одну сторону обсуждаемой проблемы. В течение многих десятилетий логопедия весь теоретический и практический потенциал направляет главным образом на изучение и преодоление речевых нарушений у детей дошкольного и младшего школьного возраста. Такое положение дел оправдано известной пропедевтической значимостью своевременной коррекции возникающих первичных и системных аномалий развития на ранних возрастных этапах, когда у ребенка закладываются основы всей его дальнейшей психической жизни. О том, каких серьезных успехов достигла логопедия, изучая, исправляя и предупреждая речевые аномалии детей этих возрастных групп, хорошо известно. Однако до сих пор остаются почти не исследованными ни в речевом, ни в учебно-познавательном планах особенности детей старшего школьного возраста с речевыми нарушениями.

Вместе с тем именно на пути анализа особенностей речевых и других тесно взаимодействующих с ними высших психических процессов у детей старшего школьного возраста в сравнении с особенностями детей младших возрастных групп могут быть найдены ответы на многие неясные вопросы, связанные в целом с проблемой недоразвития речи у детей дошкольного и начального школьного периода.

Обратимся к некоторым хорошо известным фактам. У старшеклассников, имевших по анамнестическим сведениям в дошкольном и начале школьного возраста глубокое речевое недоразвитие со всеми присущими ему системными аномальными проявлениями, к 6–7 и тем более 8—10 классам происходят значительные положительные изменения в обиходно-разговорной и описательной речи. В их устной диалогической речи уже почти не проявляются серьезные фонетические и лексико-грамматические трудности. Их активная речь, хотя и уступает по возможностям и полноте использования языковых средств речи учащихся массовой школы, уже достаточно свободна, эмоционально-интонационно выразительна, состоит обычно из простых, но правильно построенных, синтаксических конструкций с правильным выбором грамматических форм высказывания; слова в процессе общения подбираются быстро, в целом их запас достаточен, употребление адекватно выражаемой мысли. Трудности понимания обращенной к ним разговорной речи полностью отсутствуют. В письменной речи подростков практически нет специфических ошибок, а если встречаются, то лишь в редко употребляемых словах повышенной звукобуквенной структурной сложности.

Большинство выпускников специальных школ для детей с тяжелыми нарушениями речи, попадая на производство, уже не испытывают непреодолимых трудностей в речевом общении, удовлетворительно адаптируются в условиях трудовой деятельности (Л. Р. Давидович, 1980; И. К. Колповская, 1980).

Сказанное свидетельствует о том, что современная «школьно-дошкольная» логопедия обладает достаточно эффективной системой преодоления и предупреждения нарушений развития речи. Эта система позволяет учителям-логопедам к моменту обучения детей в старших классах добиться следующих основных результатов: во-первых, у подростков (за исключением детей с выраженными ринолалией и дизартрией) в целом уже преодолены дефекты произношения; во-вторых, сформирован обширный активный и пассивный запас слов; в-третьих, получила достаточно полное развитие грамматическая сторона обиходной речи; в-четвертых, на базе предупреждающей подготовки к овладению звуковым и морфологическим анализом слова сформированы прочные навыки письма и чтения; в-пятых, на основе формирования и расширения представлений об окружающем мире с одновременным формированием языковых средств получила достаточное развитие активная разговорная и описательная речь.

Вместе с тем известно, насколько в старших классах увеличивается по объему и, что самое существенное, качественно усложняется содержание учебных предметов. Появляются родная литература, история, география, биология, физика, химия. Каждая из этих дисциплин имеет свой сложный терминологический категориальный строй, включает в себя усложненные логико-грамматические системы обобщений, абстрактные модели, схемы и т. д. И для того, чтобы полноценно овладевать такой учебной системой основ наук, подросток к этому периоду обучения должен иметь уже качественно иной, чем разговорно-описательный, уровень сформированности речевых средств. Он уже должен подняться на более высокий обобщенный – соответствующий усложненному программному учебному материалу – уровень развития всех высших, в том числе речевых, функций.

Однако наблюдения учителей-предметников за учащимися, в том числе и старшего школьного возраста, в процессе их учебнопознавательной деятельности на уроках обнаруживают по меньшей мере у половины учащихся целый комплекс стойких, а у другой половины – остаточных проявлений дефектов сложно организованной речи, специфическую недостаточность словесно-логического мышления, произвольных форм речевой памяти, воображения, неточности абстрактных представлений и т. п.

Нередко эти отклонения приводят к специфическим трудностям в овладении теоретическими программными знаниями по ряду основных учебных предметов, отставанию в развитии их общих познавательных способностей и высших психических функций в целом.

О чем могут свидетельствовать эти факты? Прежде чем ответить на этот вопрос, необходимо вспомнить известное положение Л. С. Выготского (1956) о том, что у нормального ребенка на различных возрастных этапах его жизни отдельные психические функции или системы функций имеют свои оптимальные возможности развития. Формируясь и взаимодействуя друг с другом под влиянием усложняющихся воздействий социальной среды, они в различные возрастные периоды жизни ребенка как бы меняются местами, поочередно выполняя то вспомогательную, то ведущую роль в процессе единого целостного развития его сознания и всех высших психических функций.

Хорошо известно, что это изменение отношений между отдельными функциями таково, что в раннем возрасте доминирующую, центральную роль в развитии психики ребенка играет восприятие (при этом его память и мышление функционируют лишь в форме восприятия, узнавания). Затем в ходе детского развития складывается новое соотношение функций, при котором ведущая роль уже принадлежит непосредственной памяти (мышление здесь существует в качестве актов воспоминания о ранее воспринятом, о накопленном опыте). Затем у ребенка доминируют обобщенные воспоминания или общие представления, которые «есть первый отрыв ребенка от чисто наглядного мышления» и наличие которых «предполагает уже первую ступень отвлеченного мышления» (Л. С. Выготский, 1956). И только по завершении начального школьного возраста (после 12 лет) «у ребенка начинают развиваться процессы, приводящие к образованию понятий и абстрактному мышлению».

Обратим также внимание на выдвинутое С. Л. Рубинштейном в его ранней работе «О развитии мышления у ребенка» положение о том, что в онтогенезе «… каждая из стадий в развитии речи находится в теснейшей связи с основными стадиями развития мышления – ситуативного, опытно-рассудочного и теоретического…» (1973). Это положение находится в русле основных идей Л. С. Выготского о единстве речи и мышления, фазической и содержательной сторон слова, взаимозависимости двух основных функций речи – коммуникативной и обобщающей.

В свете этих теоретических положений приведенные факты свидетельствуют о том, что для детей-старшеклассников достаточно сформированная разговорно-описательная речь и тесно связанное с ней словесно-образное мышление оказываются уже недостаточно эффективным средством для продуктивного выполнения «ведущей» роли в процессе усвоения нового, сложно организованного содержания основ наук. Простые формы речи и мышления на этапе теоретического усвоения учебных предметов имеют теперь лишь вспомогательное значение, в отличие от той основной роли, которую они успешно выполняли при усвоении более легкого содержания учебных предметов в младших классах.

Это свидетельствует о том, что содержание и логический строй изучаемых в старших классах основ наук предъявляют повышенные требования к обобщающей функции речи, тесно связанной с дискурсивным, рассуждающим вербально-логическим мышлением. Именно обобщающая, познавательная, абстрагирующая функция речи является главным средством формирования теоретического мышления. И именно она часто оказывается у старшеклассников недостаточно сформированной. Это влечет за собой вторичную задержку развития сложных форм словесно-логической мыслительной и в целом учебно-познавательной деятельности.

Здесь представляется важным отметить, что некоторые исследователи и практические логопеды, справедливо обращая внимание на трудности у ряда учащихся с нарушениями речи в учебно-познавательной деятельности, но не проводя при этом глубокого анализа природы ослабленности познавательных процессов и причинно-следственных отношений первичной (речевой) и вторичной (мыслительной) недостаточности, порой неправомерно относят таких детей к другим нозологическим группам – к олигофренам или детям с первичной задержкой психического развития.

Такие недоразумения достаточно широко распространены преимущественно среди медицинских научных и практических работников и медицински ориентированных логопедов, занимающихся вопросами речевой патологии у детей. Подобная интерпретация речевых аномалий и их следствий, безусловно, еще будет возникать до тех пор, пока логопедическая наука не решит одну из своих центральных проблем – проблему всестороннего исследования нормального и патологического взаимодействия различных высших (и прежде всего речевых и речемыслительных) форм психики детей с нарушениями речи всех возрастных групп с позиций системного анализа. Вместе с тем причины недоразвития высших форм речевой и познавательной деятельности необходимо искать не только «внутри» ребенка, т. е. в его психофизических возможностях, но и «вне его» – во внешних условиях и, прежде всего, в реально существующей системе коррекционного обучения и воспитания, которая, судя по всему, пока еще не обеспечивает достаточно эффективного всестороннего развития ребенка на предыдущих возрастных этапах.

Из сказанного вытекает настоятельная необходимость всестороннего изучения внутренних условий процесса специального обучения детей, т. е. общих и специфических особенностей и возможностей высших форм психики детей с тяжелыми нарушениями речи на всех возрастных этапах.

Как говорилось выше, неудовлетворительное состояние познавательной обобщающей функции речи у старшеклассников, затрудняющее усвоение основ наук и вторично задерживающее их общее психическое развитие, свидетельствует о том, что на предыдущих этапах коррекционного обучения и воспитания с этими детьми была проделана недостаточная специальная педагогическая работа по формированию у них механизмов внутренней готовности к овладению сложным теоретическим содержанием общеобразовательных предметов. Та большая работа, которая систематически проводится учителем-логопедом на дошкольном и начальном школьном этапах обучения по формированию у детей с общим недоразвитием речи лексических и синтаксических языковых средств, словесных значений, обобщенных понятий, знаний, представлений об окружающей действительности и т. д., является, по-видимому, недостаточно специфической для того, чтобы предупредить появление на более поздних этапах вторичных речемыслительных дефектов.

Именно в этой связи и приобретает особую актуальность теоретическая разработка целого ряда частных межщсциплинарных проблем (психологических, психолингвистических, клинических, нейропси-хологических, нейрофизиологических и др.), входящих необходимыми составными компонентами в целостную проблему всестороннего изучения внутренних факторов коррекционного обучения.

Логопедия сегодняшнего дня стоит прежде всего перед необходимостью распутать сложный противоречивый узел возрастных закономерностей аномально развивающегося единства речи и мышления, коммуникативной и обобщающей функций речи. Путь к пониманию этого единства проходит через экспериментально-психологическое и психолого-педагогическое изучение у детей с тяжелыми нарушениями речи системного взаимодействия различных уровней речи и мышления (от наглядно-действенно-ситуативного до отвлеченно-логического) на всех этапах их формирования и функционирования. Вместе с тем это изучение невозможно без экспериментального психологического и психолингвистического анализа закономерностей формирования у детей с речевыми недостатками различных уровней, форм и этапов внутренней речи, которая, как хорошо известно, является центральным структурно-функциональным звеном процессов интериоризации и экстериоризации, главным психологическим механизмом превращения «своей» мысли в звучащую развернутую речь «для других», а речи «других» – в «свою» мысль, «свое» понимание (Л. С. Выготский, 1956; А. Р. Лурия, 1975).

В русле этих же проблем обнаруживается необходимость изучения закономерностей аномального формирования ранних дологических и промежуточных мыслительных форм у дошкольников и младших школьников с недостатками речи. Наши знания об особенностях развития у них наглядно-образного мышления, непосредственных форм памяти, внимания, представлений и о том, какими путями происходит переход к словесно-логическому мышлению, к произвольным психическим процессам, крайне скудны и общи, в то время как потребность в таких знаниях велика в связи с необходимостью радикального улучшения процесса специального обучения и воспитания таких детей.

В этот же круг проблем входят почти не изученные в настоящее время вопросы эмоционально-волевой и личностной сферы детей с нарушениями речи. Наряду с изучением речевых и познавательных возможностей чрезвычайно важно исследование у них интересов, потребностей, мотивационной сферы, соотношения значения и личностных смыслов. Это необходимо не только в целях совершенствования методов воспитания и обучения, но и для разработки новых, ориентированных на эмоционально-личностные особенности, дифференциально-диагностических критериев отграничения детей с первичными нарушениями речи от умственно отсталых и детей с первичной задержкой психического развития.

В советской психологии всесторонне разработан вопрос о психологической структуре мышления как одной из высших форм отражательной психической деятельности человека (Л. С. Выготский, 1956, 1960; С. Л. Рубинштейн, 1958; А. Н. Леонтьев, 1965, 1975; П. Я. Гальперин, 1959, 1966; О. К. Тихомиров, 1969; Ж. И. Шиф, 1968; и др.).

Согласно современным представлениям, мыслительная деятельность при наличии устойчивой познавательной потребности и задачи состоит из сложной иерархически организованной системы отдельных звеньев и этапов, представляющих собой взаимодействующие друг с другом разноуровневые мыслительные процессы (умственные действия и операции).

Схематично различные этапы мышления представляются в следующем виде. На первом этапе осуществляется предварительная ориентировка в условиях задачи, анализ входящих в нее компонентов, выделение ее существенных признаков и связей. На втором этапе выбирается один из путей, по которому в дальнейшем развивается мыслительная деятельность (выработка общей стратегии мышления). На третьем – исполнительном – этапе производится поиск соответствующих способов (операций), направленных на выполнение задания. Поиск этот ведется, как правило, через выделение промежуточных целей и осуществление промежуточных вспомогательных умственных действий и операций. Такими операциями служат общественно выработанные и усвоенные в течение жизни автоматизированные и интериоризованные предметные действия, значения и логические схемы. На четвертом этапе совершается собственно решение мыслительной задачи – нахождение окончательного ответа. Затем на последнем, пятом этапе происходит сличение полученного результата с исходными условиями задачи. Если результат согласуется с исходными условиями, мыслительный процесс заканчивается. Если не согласуется, то процесс мыслительной деятельности возобновляется с этапов дополнительной ориентировки в исходных условиях и поисков других путей решения задачи. И так до тех пор, пока не будет найдено адекватное решение, согласующееся с исходными условиями.

Все эти этапы с входящими в них компонентами составляют психологическую структуру всякой мотивированной целенаправленной мыслительной деятельности.

В свою очередь этапы сами имеют сложно организованную внутреннюю структуру, включающую в себя такие «единицы» мыслительной деятельности, как умственные действия и операции (А. Н. Леонтьев, 1975).

В существующей общепринятой классификации выделяются три основные формы мышления, которые являются одновременно и генетическими уровнями: наглядно-действенное, наглядно-образное и вербально-логическое мышление. Каждый из этих видов мышления имеет принципиально общую психологическую структуру в соответствии с описанными выше этапами. Вместе с тем, в зависимости от уровня мыслительного процесса и характера задачи, действия и операции могут быть наглядно-действенными (функционирование в плане зрительно-предметных манипуляций), наглядно-образными (на основе образных представлений и конкретных словесных значений) и отвлеченными (на базе обобщенных языковых значений, чисел и логических схем).

Здесь важно отметить, что индивидуальное значение слова, так же как и сама мыслительная деятельность, не является целостным и далее неразложимым духовным актом. Оно тоже имеет сложное системное строение. По Л. С. Выготскому, значение слов представляет собой такое «единство мышления и речи», которое является «продуктом долгого и сложного процесса развития детского мышления» (1934).

Понимание значений слов как внутренних подвижных мыслительных операций (или способов выполнения умственных действий) мы находим и у А. Н. Леонтьева (1975). Автор отмечает, что в процессе формирования значений в онтогенезе ребенок, обучаясь выполнению тех или иных действий с конкретными предметами, овладевает соответствующими операциями – способами обращения с ними; эти-то операции «в их сжатой, идеализированной форме» и представлены в индивидуальных словесных значениях (сначала в конкретных, т. е. непосредственно предметно отнесенных, а впоследствии в абстрактных, высокообобщенных) (1975).

Из приведенной характеристики психологической структуры мышления и значения слова видно, насколько сложно организована и многофакторная мыслительная деятельность человека. Из этого следует также, что серьезное изучение процесса мышления у детей с недоразвитием речи не может сколько-нибудь продуктивно проводиться без учета его основных этапов и компонентов, а также без психологического анализа значения слова.

В нашем исследовании всего участвовало 24 учащихся 6 класса в возрасте 12–13 лет (10 – школьники с общим недоразвитием речи; в обследовании не участвовали дети с ринолалией и заиканием; 9 – умственно отсталые: олигофрения в степени дебильности; 5 – дети с нормальными интеллектом и речью).

Общие сведения о детях с нарушением речи, об особенностях их развития были получены методом анализа анамнестических данных, наблюдения и анкетирования (с помощью вопросника, для учителя). Для исследования состояния речевого мышления и словесной памяти всех детей, участвовавших в эксперименте, была использована серия методик: «Противоположности», «Заучивание десяти слов», «Опосредствованное запоминание» (по А. Н. Леонтьеву).

• «Противоположности»

Чтобы исключить (или уменьшить) влияние собственно речевых трудностей на протекание мыслительного процесса у детей с недоразвитием речи и создать им объективно равные экспериментальные условия в выполнении этого задания с умственно отсталыми детьми, был использован письменный вариант опыта с нахождением противоположного значения:

Перед детьми стояла задача прочитать слово-стимул и альтернативные слова, выбрать из пяти альтернативных слов только одно, строго противоположное стимульному слову по значению.

• «Заучивание десяти слов» и «Опосредствованное запоминание» Исследование памяти по этим двум методикам проведено нами для выяснения некоторых особенностей несмыслового и смыслового запоминания слов у детей с речевыми нарушениями и умственно отсталых. Это нужно было для того, чтобы дополнительно проанализировать специфику оперирования словесным материалом у детей с недоразвитием речи. Особый интерес в связи с этим представлял для нас процесс выполнения ими задания по методике «Опосредствованное запоминание», который, как известно, связан с процессами речевого мышления.

Методики в основе своей использовались в том виде, в каком они описаны в практическом руководстве С. Я. Рубинштейна (1970). Однако в «Опосредствованном запоминании» были использованы не четыре, а две серии:

1– я серия (легкая): 1) Слова для запоминания: обед, сад, дорога, поле, телега, шкаф, свет, одежда, ночь, птица, стул, лес, молоко, лошадь, мышь. 2) Набор карточек: велосипед, корова, здание школы, кошка, лампа, рубашка, часы, цветок, карандаш, самолет, автобус, санки, дерево, чашка, плита, яблоко, хлеб, грабли, дом.

2– я серия (трудная). 1) Слова для запоминания: дождь, собрание, утро, пожар, драка, ответ, встреча, горе, праздник, сосед, отряд, игра, труд, ошибка. 2) Набор карточек: шляпа, цветок, стол, лопата, яблоко, самолет, грабли, лошадь, перо, дерево, стул, тетрадь, письмо, зеркало, настольная лампа, здание школы, раковина, картина, дом, стакан, ключ.

Детям предлагалось использовать для запоминания слов картинки, которые были подобраны так, чтобы их содержание прямо не совпадало с содержанием слов, подлежащих запоминанию.

Испытуемый, слушая читаемые ему слова, одновременно отбирал из числа лежащих перед ним карточек те, которые своим содержанием могли напомнить ему исходное слово. Через некоторое время ребенок воспроизводил слова, глядя на отобранные картинки. Главное здесь – выяснить, в какой степени дети способны превратить свое запоминание в опосредствованный акт.

Все дети с первичной речевой патологией имели с определенными индивидуальными различиями III уровень недоразвития речи (по Р. Е. Левиной). В их речи отмечались специфические для этой категории детей нарушения звукопроизношения и грамматического строя. Свободное общение еще затруднено, процесс поиска нужного слова порой затягивается. Периодически возникают длительные паузы. Для них характерен легкий аграмматизм, обостряющийся при попытках сложно организованного высказывания. В этих случаях наблюдаются случаи пропуска предлогов, нарушение согласования существительных и прилагательных в числе, падеже и роде, несогласование подлежащих и сказуемых, иногда неправильное образование множественного и единственного числа имен существительных и прилагательных. Встречается нарушение ударения в словах и т. п. Как правило, у всех детей с нарушением речи встречаются определенные трудности при употреблении синонимичных рядов и фразеологических оборотов.

Речь у обследованных умственно отсталых детей была развита во всех отношениях лучше, чем у детей с первичным нарушением речи. У четырех из них отмечались лишь негрубые фонетические дефекты, у одного была нарушена слоговая структура слов. У всех в той или иной степени встречались элементы аграмматизма. Фраза их достаточно развернута, хотя в целом отличалась от возрастной нормы общей обедненностью. Отмечалась некоторая диссоциация между активным и пассивным словарем, с преимуществом первого.

Номинативная функция речи при назывании предметов и действий у детей обеих групп достаточно развита (в пределах широкой обиходно-разговорной лексики). Однако в тех редких случаях, когда возникали затруднения, словесных замен у детей с нарушениями речи было в количественном выражении больше, чем у умственно отсталых. В среднем на одного учащегося с недоразвитием речи при назывании предметов приходится 2,6 парафазии, на умственно отсталого – 2 парафазии. Соответственно при назывании действий: 2,2 и 1,7.

Прежде чем перейти к изложению и анализу экспериментального материала, кратко охарактеризуем методические особенности опыта с нахождением противоположного значения – в его письменном альтернативном варианте. Как уже говорилось, гшсьменный вариант этой методики использован с целью исключения или существенного уменьшения влияния на мыслительные процессы собственно речевых трудностей у детей с недоразвитием речи.

Первая особенность этого опыта заключается в том, что все дети, участвовавшие в нем, были освобождены от устного (по памяти) поиска антонима. Антоним в числе других «зашумляющих» слов задавался в письменном виде. В указанной модификации задание в наиболее «чистом» виде давало нагрузку на собственно мыслительный механизм процесса поиска противоположного значения. Собственно речевой механизм выполнял здесь вспомогательную роль.

Вторая особенность опыта – в содержании использованных альтернативных слов. Они были специально подобраны таким образом, что их значения как бы моделируют внутренние этапы речемыслительного поиска. Этот методический прием направлен на активное провоцирование у детей тех или других промежуточных речемыслительных операций в процессе поиска противоположного значения.

Предполагалось, что дети с нарушением речи и умственно отсталые дети при выборе противоположного значения будут обнаруживать недостаточность речемыслительного поиска во всех звеньях этого процесса (в ориентировочном, исполнительно-мыслительном и в звене грамматического оформления слова), но эта недостаточность будет проявляться в качественно различной форме – в зависимости от неодинаковой специфики основного дефекта детей той или другой группы.

Предполагалось, например, что умственно отсталые дети (помимо того что они в целом выполнят задание хуже, чем дети с недоразвитием речи) чаще будут застревать на самом начальном, ориентировочном этапе внутриречевого поиска. Отражением такого застревания будет выбор синонимичного (по отношению к стимулу) слова. Например, к слову ссориться будет подобрано не мириться, а ругаться, к слову бедняк – не богач, а нищий и т. п. Предполагалось также, что умственно отсталые дети, в отличие от детей с недоразвитием речи, будут чаще застревать и на других собственно мыслительных этапах поиска антонима и реже – на этапах грамматического оформления слова, т. е. им в меньшей степени будут свойственны ошибки выбора типа: на слово-стимул бедняк выбирается не богач, а богатый и т. п. Последние специфически речевые ошибки выбора должны быть в большей мере свойственны детям с первичной речевой патологией.

Уже по правильным ответам при выполнении задания «Противоположности» видно (табл. 3), что в целом речевое мышление детей с недоразвитием речи вплотную приближается к мышлению нормально развитых детей. Искомое слово с противоположным значением сразу найдено в 90 % случаев (нормальными детьми – в 100 %).

Таблица 3

Правильно найденные детьми слова-антонимы в задании «Противоположности» (в %)

Умственно отсталые дети, несмотря на то что их собственно речевые возможности выше, чем у детей с недоразвитием речи, выполнили задание сразу правильно только в 77 % случаев. В 23 % их поиск противоположного значения носил недифференцированный характер, с застреванием на тех или других альтернативах. У детей с недоразвитием речи недифференцированный поиск был всего лишь в 10 % случаев, т. е. они допускали ошибки выбора в 2,3 раза реже.

Для того, чтобы выявить качественно-специфические особенности речемыслительных операций у детей обеих групп (связанные с их первичным дефектом), был осуществлен дополнительный психологический анализ только ошибочно выбранных альтернативных слов.

Все ошибочные слова были условно разделены на три типа по уровневому принципу большего или меньшего приближения значений этих слов к значению искомого слова-антонима.

К первому типу были отнесены слова-синонимы стимульного слова. Например, на предъявленный стимул ярко следовал выбор альтернативного слова светло, к слову бедняк выбиралось нищий, к широко – просторно и т. п. Выбор альтернатив этого типа свидетельствует о том, что речемыслительный поиск противоположного значения прервался на самом первом внутриречевом этапе начальной ориентировки детей в содержании слова-стимула. Допустивший такую ошибку еще не отключился от значения стимульного слова, и его поиск антонима прервался в самом начале. Этот тип ошибок мы условно называли низшим.

Ко второму (условно – «промежуточному») типу ошибок отнесены слова, в значении которых уже отражены логическая операция противопоставления и семантические признаки, так или иначе связанные со значением истинного слова-антонима. Например, на предъявленное слово смелый выбиралось альтернативное слово тихий или плохой; на ссориться – успокоиться, на победа – отступление или неудача и т. п. По степени приближения к значению искомого антонима ошибки этого типа являются более высокими, но они так же, как и ошибки выбора первого типа, отражают дефектность собственно мыслительного процесса на одном из его внутренних исполнительных этапов.

И наконец, к третьему (условно – «высшему») типу ошибок мы отнесли альтернативные слова, психологическое значение которых почти совпадает со значением слова-антонима, но еще не имеет вполне правильного грамматического оформления. Это почти правильный выбор слова с противоположным значением. Например, на предъявленное слово бедняк выбирается слово богатый (а не богач), на слово начинать – конец (а не кончать), на слово ссориться – мирно или мир (а не мириться) и т. п. Эти «доброкачественные» ошибки выбора отражают один из последних продуктивных этапов внутриречевого поиска значения слова-антонима. В них отражена дефектность собственно речевого, а не мыслительного механизма актуализации слов с противоположным значением.

Из приведенных примеров и их качественного анализа видно, что ошибки выбора первого и второго («низшего» и «промежуточного») типов связаны с недостаточностью развития собственно мыслительных процессов, а ошибки третьего («высшего») типа специфически связаны со слабостью механизмов речевой деятельности.

Количественное распределение ошибок выбора указанных типов у детей с недоразвитием речи и умственно отсталых детей представлено в табл. 4.

Таблица 4

Ошибочно найденные детьми слова в задании «Противоположности» (в %)

Из табл. 4 видно, что у детей с недоразвитием речи из небольшого количества ошибочно выбранных альтернативных слов (10 %) почти половина ошибок возникла на основе недостаточности собственноречевого механизма из-за трудностей дифференциации грамматических языковых категорий (44,4 %). Это специфические речевые ошибки. Они, являясь в содержательном отношении почти правильным ответом, непосредственным образом отражают первичную недостаточность речевого развития детей и полноценность собственно мыслительных операций на конечном этапе внутриречевого поиска противоположного значения.

Для умственно отсталых детей этот тип ошибочного выбора не характерен (13,8 %). Специфическими для них являются собственно мыслительные ошибки первого и второго типов (17,2 и 69,0 %). У детей с речевой патологией (опять-таки с учетом того, что они вообще допускали ошибок в 2 раза меньше в сравнении с умственно отсталыми) такие ошибки встречаются гораздо реже (соответственно 11,2 и 44,4 %). Если вычислить суммарную разницу этих величин (см. табл. 4—86,2 и 55,6 %), то окажется, что дети с нарушением речи ошибок выбора «низшего» и «промежуточного» типов делают на 30,2 % меньше, чем умственно отсталые. И есть все основания считать, что эти ошибки, как и ошибки выбора третьего типа, также являются следствием первичного нарушения речи.

Таким образом, приведенные данные свидетельствуют о качественно различном характере протекания внутренних речемыслительных операций у детей исследуемых групп. Выявленные особенности процесса поиска детьми слов-антонимов отражают специфические патологические закономерности мыслительной деятельности детей с недоразвитием речи и умственно отсталых, тесно связанные с различной природой их первичного дефекта.

Приступая к экспериментальному изучению вербальной памяти детей с недоразвитием речи, мы преследовали, прежде всего, задачу выяснения того, как у этой категории детей устанавливаются речесмысловые связи с помощью внешне заданных предметных опор, или, как их определял А. Н. Леонтьев (1965), «внешних стимулов-знаков», опосредствующих смысловое запоминание. Для успешного смыслового запоминания посредством таких внешних опор необходима, во-первых, сохранность непосредственной (несмысловой) памяти на слова. Во-вторых, и это для детей с речевой патологией имеет ключевое значение, у запоминающего должен быть в достаточной мере сформирован внутриречевой механизм установления прочной смысловой связи между словом и опосредствующим его предметным образом. В данном случае это – изображение на картинке, которое должно помочь ребенку воспроизвести соответствующее слово.

Именно поэтому для выяснения состояния непосредственной словесной памяти у детей с недоразвитием речи мы использовали традиционный опыт с заучиванием 10 слов, а для анализа особенностей установления речесмысловых связей и характеристики некоторых сторон речевого мышления была применена методика «Опосредствованное запоминание» (по А. Н. Леонтьеву).

Усредненные данные исследования непосредственной памяти по каждой из трех групп детей показывают, что заучивание не связанных по смыслу 10 слов у детей с недоразвитием речи и умственно отсталых мало чем отличается от такового у детей с нормальным развитием (см. рис.). Во всех группах, в том числе в группе нормальных детей, были некоторые индивидуальные различия, которые для целей настоящего исследования не имели существенного значения.

Рис. «Кривая запоминания» десяти слов

В целом, как видно из «кривой запоминания», непосредственная память у детей всех трех групп достаточно продуктивна и устойчива. Особенность в воспроизведении слов детьми с недоразвитием речи состояла в том, что почти все они периодически воспроизводили вместо нужного другое слово (вербальную парамнезию), близкое по смыслу с одним из предъявленных слов (например, вместо мост воспроизводилось слово доска, вместо дуб – дерево, вместо стол – стул и др.). Однако эти лишние слова не засчитывались как правильные ответы и не повлияли на построение «кривой запоминания», представленной на рисунке.

Вместе с тем словесные парамнезии, возникающие даже в таком несложном (для 12—13-летних школьников) задании, как заучивание 10 слов, безусловно, отражают специфическую для этой категории детей внутреннюю неустойчивость их речесмысловой системы. Для умственно отсталых детей такие парамнезии в целом не характерны.

Из рисунка видно, что нормальным детям нужно меньше попыток заучивания, чтобы запомнить и воспроизвести все 10 слов (всего три попытки); у детей двух других групп таких попыток по четыре. Дети с недоразвитием речи с первого предъявления воспроизводят 7, умственно отсталые – 6, нормальные дети – 8 слов. Спустя 30 мин дети всех групп воспроизводят в среднем по 8 слов.

Таким образом, приведенные данные свидетельствуют о том, что по конечной результативности непосредственная словесная память детей с нарушениями речи при заучивании 10 слов почти не отличается от памяти детей двух других групп.

Перейдем к рассмотрению результатов выполнения задания «Опосредствованное запоминание», полученных на трех указанных группах детей. Продуктивность выполнения этого задания непосредственно связывается с уровнем развития операций опосредствования и в конечном счете с уровнем сформированности обобщенного мышления, которые в своих высших формах осуществляются при помощи внешних (потом переходящих во внутренний план) опорных средств или «стимулов-знаков» (А. Н. Леонтьев, 1972).

Поскольку дети с нарушением речи, как известно, превосходят по уровню интеллектуального и в целом психического развития детей, имеющих первичную умственную отсталость, то мы, естественно, ожидали, что продуктивность первых в выполнении задания «Опосредствованное запоминание» будет выше, чем у последних, и должна приближаться по своим показателям к продуктивности детей с нормальным развитием. Однако результаты исследования не подтвердили это предположение и оказались для нас неожиданными.

Из табл. 5 видно, что дети с недоразвитием речи не воспроизвели или воспроизвели неправильно почти половину из всех слов, предъявленных для опосредствованного запоминания (46,9 %). Лишь в 53,1 % случаев они смогли продуктивно использовать изображение картинки (или «стимул-знак») для установления актуальной смыслоречевой связи с запоминаемым словом. Результаты правильного выполнения этого задания умственно отсталыми детьми оказались неожиданно высокими (88,8 %), вплотную приближающимися к результатам нормальных детей (94,7 %). Разность в показателях умственно отсталых и детей с речевой патологией составляет 35,7 %, в то время как умственно отсталые отличаются по продуктивности от детей с нормальным развитием лишь на 5,9 %.

Таблица 5

Воспроизведение слов детьми по методике «Опосредствованное запоминание» (в %)

Эти данные тем более неожиданны, что по уровню выполнения мыслительного задания «Противоположности» эта же группа детей по конченным количественным результатам (см. табл. 3) на 13,0 %, а по качественным – собственно мыслительным показателям (см. табл. 4) на 30,2 % отстает от таковых у группы детей с недоразвитием речи. Казалось бы, если недостаточность мышления у умственно отсталых детей более выражена, то и опосредованная речевая память у них должна быть хуже, чем у детей с патологией речи.

Нам кажется, есть все основания считать эти данные свидетельством того, что обнаруженная недостаточность опосредствованной словесной памяти у детей с патологией речи также носит специфически речевой характер и по своему патологическому механизму первично связана с системным нарушением речи, но не с нарушением собственно мышления.

Для подтверждения этого положения предварительно рассмотрим, какие структурно-динамические компоненты образуют внутренний психологический состав процесса опосредствованного запоминания.

Когда дети при наличии мотивированной задачи осуществляют выбор соответствующего изображения на картинках, они одновременно и последовательно выполняют действия и операции как минимум трех видов:

1) собственно речевые (восприятие, понимание и удержание в памяти предъявленного на слух слова);

2) собственно мыслительные (выбор на карточках изображения, содержание которого по смысловым признакам должно быть связано со значением запоминаемого слова);

3) речемыслительные – самые сложные по внутренней структуре и функции (установление устойчивой смысловой взаимообратимой связи «слово – образ – слово» и употребление выбранного изображения в качестве внешнего средства или «стимула-знака» для последующего его использования во внутреннем, а затем внешнеречевом плане в процессе воспроизведения «означенного» слова).

Если внутренняя динамическая структура установления опосредствованной мнестической связи между словом и образом такая, как мы ее описали, то становится очевидной ведущая роль собственно речевого механизма в продуктивном выполнении этого задания.

Анализируя процесс перехода от употребления внешних стимулов к употреблению внутренних элементов опыта в выполнении задания «Опосредствованное запоминание», А. Н. Леонтьев отмечает, что «в этом процессе формирования внутреннего опыта человека центральная роль принадлежит речи; именно в речи замыкаются необходимые для опосредствованного запоминания связи» (1972). И далее об этом же: «…самый переход, совершающийся от внешне опосредствованного запоминания к запоминанию, внутренне опосредствованному, стоит в теснейшей связи с превращением речи из чисто внешней функции в функцию внутреннюю».

Если учесть особенности внутренней психологической структуры процесса опосредствованного запоминания и приведенные положения А. Н. Леонтьева, то становится очевидным, что дети с первичной речевой патологией обнаруживают такую низкую результативность в этом задании не случайно. Можно думать, что установление во внутреннем плане речемыслительной связи слова с предметным образом нарушается из-за недостаточной сформированности у них механизма внутренней речи в звене перехода речевых образований в мыслительные и наоборот.

Особенности словесного мышления взрослых и детей с нарушениями речи. М., 1990. С. 122–167.

…На основании проведенного исследования нами были выделены два синдрома моторных нарушений в плане локализации моторно-премоторный и моторно-зацентральный. Каждый из выделенных синдромов может быть различным по силе тяжести и возможности компенсации. На 1-м уровне отмечаются наиболее выраженные проявления заинтересованности сенсомоторной области с преобладающим моторно-премоторным синдромом. На 2-м уровне восстановления выявляются более локальные симптомы поражения моторно-премоторных и моторно-зацентральных расстройств. К 3-м уровню восстановления относились резидуальные явления, наблюдаемые у детей на более поздних этапах развития, несущие на себе все признаки несформированности высших корковых функций в зависимости от преобладающей локализации.

Выделив возможность восстановления корковых функций и различную степень готовности, мы отметили, что среди детей экспериментальной группы 1-й уровень восстановления наблюдался у 10 детей и 2-й – у 50 (равномерно в обоих синдромах).

Корреляция неврологических расстройств с психоречевыми нарушениями выявила определенную зависимость и обусловленность от преобладающей локализации поражения в моторной области коры. На основании полученных данных исследования и выделения ведущих синдромов мы разделили детей на две группы и проследили их динамику на различных этапах развития.

К первой группе было отнесено 35 детей в возрасте от 5 до 9 лет, у которых в неврологическом статусе преобладали моторно-премоторные нарушения. В анамнезе детей этой группы имелись указания на позднее появление и медленное накопление словаря, трудности формирования фразовой речи. 10 детей этой группы пользовалось небольшим количеством лепетных слов. Учитывая различный уровень речевого развития, мы разделили детей на две подгруппы.

К первой подгруппе было отнесено 10 детей в возрасте от 5 до 8 лет, у которых в неврологическом статусе определялся первый уровень восстановления. Исследование речевой деятельности у детей этой группы выявило изменения в импрессивной и экспрессивной речи.

К расстройствам импрессивной речи относилось резкое ограничение пассивного словаря, недостаточная сформированность фонематического слуха, повышенная утомляемость слухового анализатора.

Исследование моторной функции речи выявило значительное ограничение активного словаря и нарушение структуры слова: дети произносили небольшое количество лепетных слов, звукоподражаний. Дети артикулировали отдельные звуки и слоги, но переключение от одного слогового элемента к другому вызывало значительные затруднения. Эти трудности переключений лежали в основе ограничения активного словаря. Наряду с экспрессивными нарушениями отмечались и семантические, характеризующиеся стойкой привязанностью значения слова с конкретным предметом его обозначающим, ограничивая тем самым обобщающую функцию слова. Таким образом, на более низком уровне речевого развития для детей с алалией доступно лишь произнесение отдельных слоговых элементов, выраженное нарушение структуры слова, отсутствие фразовой речи. Фонетические нарушения не резко выражены, наличие или отсутствие звуков не играет в данном случае ведущей роли для формирования речи.

Исследование психических особенностей детей выявило достаточную ориентировку их в окружающей обстановке, адекватное поведение, участие в игровом процессе, возможность выполнения конкретных заданий.

Экспериментальное исследование выявило ограничение запаса общих понятий, недостаточную сформированность процессов отвлечения и обобщения и конструктивного праксиса. В процессе работы отмечалось: нестойкость активного внимания и повышенная его истощаемость, снижение памяти, особенно слухоречевой. Все задания выполнялись с трудом, медленно, отмечалось затруднение переключений, необходимость повторных побудительных инструкций для продолжения действия.

Таким образом, эта группа характеризовалась наиболее тяжелыми нарушениями речевых и нервно-психических расстройств и замедленной динамикой развития, обусловленных тяжестью органических и нейродинамических процессов.

Под влиянием целенаправленного медико-педагогического воздействия наблюдалась активизация речевой и психической деятельности: у детей увеличивался пассивный и активный словарь, улучшилось восприятие речи, у 4 человек начала формироваться фразовая речь. Обследуемые становились более активными на занятиях и в игровой деятельности, увеличивался запас общих понятий.

Дальнейшие наблюдения за детьми показали, что из 10 детей, находившихся под нашим наблюдением в дошкольных учреждениях, в школу для детей с расстройствами речи поступило 6, во вспомогательную – 2 и 2 находились на домашнем обучении. Обучение в школе проходило с большим трудом, дети медленно овладевали школьной грамотой, в речи отмечалось значительное ограничение словаря, выраженные и плохо корригируемые аграмматизмы.

В процессе обучения 1 ребенок был выведен во вспомогательную школу, другие находились под угрозой вывода.

В течение длительного периода наблюдений за детьми проводилась оценка интеллектуальной деятельности детей, и дифференциация ее с олигофренией. В пользу первичного синдрома речевой патологии и вторичных психических нарушений указывали специфические неврологические, нейродинамические и речевые расстройства, адекватность поведения, заинтересованность и продуктивность в работе. Наличие выраженных психических нарушений у детей данной подгруппы обусловлено сложным генезом, связанным с поражением сенсомоторной области.

Ко второй подгруппе было отнесено 25 детей в возрасте от 5 до

9 лет, в неврологическом статусе которых был выявлен ограниченный моторно-премоторный синдром (второй уровень восстановления). Исследование речи выявило расстройство импрессивного и экспрессивного компонентов. В импрессивной речи отмечалось ограничение пассивного словаря, аграмматизм, снижение слухо-речевой памяти, недостаточная сформированность фонематического слуха.

В экспрессивной речи было выявлено ограничение активного словаря, диссоциация между активным и пассивным словарем в пользу последнего. Отмечалось нарушение структуры слова: пропуски и перестановки слогов, упрощения слов, редукции флексий и другие вербальные парафазии. Активный словарь обогащался медленно. Фонетические нарушения были нерезко выражены, отмечались единичные гоморганные замены. У всех детей данной подгруппы имелась тенденция к формированию фразовой речи. Фраза была короткой, в ней преобладали номинативные формы, предикативность вводилась с трудом: вначале действие заменялось жестом, затем слово, обозначающее действие, появлялись в конце предложения. И только спустя длительный период времени слово занимало свое место во фразе, структура его улучшалась. У всех детей отмечались выраженные и трудно корригируемые аграмматизмы. У 8 детей данной группы наблюдалось клонотоническое заикание, возникшее в домашних условиях в период активизации словаря.

В процессе экспериментального исследования, наряду с расстройством экспрессивной речи, были выявлены особенности семантики, характеризующиеся стойкой приуроченностью значения слова к конкретному предмету, его обозначающему. Проведенный нами ассоцциативный эксперимент выявил отсутствие или ограничение формирования речевых целей, затруднение выбора слова по значению. Исследование показало также, что наряду с трудностями нахождения нужных слов при диалогической беседе или в монологической речи, имелись затруднения запуска речи и составления схемы целого высказывания. Поэтому детей данной группы, имеющих достаточный для пересказа словарный запас, затрудняло изложение.

Обучение детей с алалией в дошкольных учреждениях проходило медленно: словарный запас накапливался с большим трудом, структура слов была неустойчивой, во фразах отмечались выраженные аграмматизмы. В процессе занятий формировались речевые штампы, используемые детьми в спонтанной речи. Таким образом, лексико-грамматические расстройства преодолевались медленно, в то время как фонетические нарушения успешно восстанавливались под влиянием логопедических занятий.

Психолого-педагогическое исследование выявило хорошую ориентацию обследуемых в окружающей среде, адекватное поведение, достаточную активность в игровом процессе и заинтересованность в обучении. Дети критически относились к своему речевому дефекту, у всех был выражен речевой негативизм. Экспериментальное исследование выявило ограничение запаса общих понятий, связанных с недостаточной речевой функцией. Они имели представление о счете, цвете, форме и величине. Они правильно подбирали и соотносили фигуры, но при зарисовке их на бумаге отмечалось затруднение переключений от одной фигуры к другой. Им не удавалось зафиксировать несколько компонентов из сложного комплекса, какими являются плоские и объемные геометрические цветные фигуры.

При выполнении заданий на классификацию предметных картинок обследуемые справлялись с легкими вариантами с конкретным объяснением и затруднялись выполнить более сложные классификации предметов, основанных на базе речевого абстрагирования.

В процессе работы отмечались повышенная утомляемость, истощаемость, нестойкость активного внимания, снижение слухо-речевой памяти.

Под влиянием медико-педагогического воздействия отмечалось снижение речевых и психических нарушений: дети становились более усидчивыми и работоспособными, улучшалась память, обогащался пассивный и активный словарь, формировалась фразовая речь.

Из 25 детей данной подгруппы после выписки из стационара 14 детей поступило в массовую школу и 11 – в школу для детей с расстройствами речи. В массовой школе обучение проходило с большим трудом, дети не овладели слиянием, не могли научиться читать и писать. 10 из 14 детей занимались с логопедом амбулаторно. Но трудности обучения нарастали и постепенно 6 человек были выведены из массовой школы в речевую. Остальные вынуждены были ее оставить из 5–8 классов, так как не успевали по темпу и программе.

Дети, поступившие или переведенные в школу для детей с расстройствами речи, овладевали грамотой, продолжали обучение. Закончившие школу были социально адаптированы.

В процессе динамического наблюдения за психоречевым состоянием детей было отмечено постепенное сглаживание импрессивных и экспрессивных нарушений речи, более длительно сохранялись лексико-грамматические и логико-грамматические нарушения. Заметными оставались семантические нарушения и возможность составления программы целого высказывания – монологическая речь. Поэтому детям старших классов так трудно пересказать «своими словами» прочитанный рассказ или выученный урок. В ответах часто использовались хорошо упроченные речевые штампы.

Отмеченные нами резидуальные явления на поздних этапах развития были определены как третий уровень, характерным для которого являлись наиболее сложные речевые расстройства: лексико-семантические и лексико-грамматические, трудности формирования монологической речи. Психические нарушения к этому периоду сглаживаются: почти исчезает астенический синдром, накапливается запас общих понятий. Но полного восстановления нет. Можно отметить некоторые особенности психической недостаточности в виде ограничения общих понятий, формирующихся на базе речевого абстрагирования.

Таким образом, клинико-педагогическое исследование разрешило выявить особенности речевых и нервно-психических расстройств на разных этапах развития.

Ко второй группе было отнесено 25 детей в возрасте от 5 до 9 лет, в неврологическом статусе которых преобладали моторно-зацентральные нарушения и явления апраксии.

Исследование речи детей второй группы выявило отклонения сенсорного и моторного характера: нарушения фонематического слуха и импрессивный аграмматизм, лексико-грамматические и фонетические расстройства. Особенностью данной формы патологии речи являлись фонетические нарушения, характеризовавшиеся стойкими и нестойкими звуковыми заменами, смешением звуков, поисками артиакуляций, повторением слоговых элементов и другими формами литеральных парафазий. В процессе занятий обращали на себя внимание трудности постановки и автоматизации звуков, подготовленная артикуляция легко распадалась, поставленные звуки не автоматизировались и не вводились в спонтанную речь. В связи с этим, спонтанная речь оставалась неясной для окружающих. Отмечавшийся в экспрессивной речи аграмматизм характеризовался недостатками управления, согласования и примыкания, постепенно сглаживался под влиянием логопедических занятий.

Психолого-педагогическая характеристика детей второй группы имели свои особенности: все дети были ориентированы в окружающей среде, отмечалась хорошая игровая деятельность. Наблюдения показали, что дети были легко возбудимы, раздражительны, слезливы. Выраженной реакции на свой речевой дефект не было. В процессе обучения была выявлена нестойкость активного внимания, неусидчивость, расторможенность. Память несколько снижена, неустойчива, многие понятия легко теряются. Запас общих понятий ограничен. Классификация предметных картинок проводится неравномерно в связи с недостаточной концентрацией активного внимания. Обобщающие понятия нестойкие. Конструктивный праксис нарушен, дети неправильно располагали картинки, затруднялись в зарисовке комбинированных фигур, воспроизводя отдельные геометрические фигуры на бумаге.

Под влиянием медико-педагогического воздействия в дошкольных учреждениях у детей отмечалось улучшение общего состояния: дети становились более спокойными и работоспособными, что компенсировало некоторые пробелы в их знаниях. У них упорядочивалось активное внимание, улучшалась память. В речи отмечалось накопление словаря, сглаживание аграмматизмов. Фонетические нарушения преодолевались медленно, с большим трудом.

После выписки из стационара из 25 детей данной группы 20 поступило в школу для детей с расстройствами речи, 4 – в массовую и 1 – во вспомогательную школу. В дальнейшем 1 ребенок из массовой школы был переведен в речевую. Таким образом, почти все дети данной группы обучались в школе для детей с тяжелыми расстройствами речи. Наблюдения в процессе школьного обучения показало, что у них еще длительное время сохранялись явления повышенной возбудимости и раздражительности, неусидчивость и нестойкость активного внимания, что затрудняло овладение грамотой. В устной речи детей полностью сглаживались лексико-грамматические расстройства, в то время как фонетико-фонематические нарушения длительно сохранялись. Эти особенности психоречевых расстройств на поздних этапах развития были определены как третий уровень восстановления.

Анализ полученных данных обследования 60 детей в дошкольных учреждениях и длительные динамические наблюдения за ними в процессе школьного обучения показали, что моторная алалия – это сложное психоречевое расстройство, обусловленное поражением сенсомоторной области коры доминантного полушария в раннем детском возрасте. Исследования выявили дифференциацию неврологических и психоречевых расстройств: были выделены и описаны характерные клинико-педагогические особенности двух ведущих синдромов: моторно-премоторный и моторно-зацентральный. Эти синдромы с характерными неврологическими и психоречевыми расстройствами были прослежены на различных этапах развития детей, была выявлена динамика нарушений речевой и психической деятельности, уточнен ее этиопатогенез.

Выявленные клинические особенности нарушений разрешили наметить некоторые коррекционные методы воздействия. Наряду с дифференцированным медикаментозным воздействием, проводились целенаправленные занятия: работа шла над обогащением словаря, уточнением структуры слова, развитием фразовой речи, преодолением аграмматизмов и по формированию монологической речи. Логопедические занятия проводились дифференцированно в зависимости от преобладающих симптомов нарушения и тяжести их проявлений, постоянно сочетаясь с общепедагогическими мероприятиями: преодоление сенсорной недостаточности и пространственных нарушений, расширение общих понятий, организация игровой деятельности. Результатом комплексной работы явилось значительное улучшение в общем и речевом развитии детей с алалией, возможность обучения и социальной адаптации.

Проведенные исследования детей с явлениями моторной алалии в дифференцированном плане, а также изучение динамики их дальнейшего развития позволяет сделать следующие выводы:

1. Моторная алалия представляет самостоятельную форму речевой патологии детского возраста. Она имеет свою этиологию, патогенез и своеобразную психоречевую симптоматику.

2. Моторная алалия включает в себя два ведущих синдрома: моторно-премоторный и моторно-зацентральный, имеющие специфические симптомы речевых и психических нарушений.

3. При синдроме моторно-премоторных нарушений преобладают лексико-грамматические и лексико-семантические расстройства, трудности построения связной речи. В основе нарушения структуры слова и фразы лежат трудности переключений, повышенная тормозимость корковых процессов. При синдроме моторно-зацентральных нарушений преобладают фонетико-фонематические расстройства, смешение звуков, поиски артикуляции, обусловленные явления апраксии.

4. В психике детей с алалией отмечаются некоторые интеллектуальные отклонения, носящие чаще вторичный характер, обусловленные последствиями органического поражения центральной нервной системы, особенностями преобладающей локализации и речевыми нарушениями. Неравномерность восстановления пострадавших функций обусловливает мозаичность симптомов. Под влиянием медико-педагогического воздействия отмечалось сглаживание психоорганического дефекта.

5. В специальных дошкольных учреждениях и в амбулаторной практике логопедические мероприятия должны постоянно сочетаться с медикаментозными, ЛФК, общепедагогическими занятиями. Игры и ручной труд должны иметь целенаправленный характер и развивать общую и артикуляционную моторику, четкость и плавность движений, возможность переключений, формирование праксиса, преодоление сенсорной недостаточности. Логопедические занятия должны проводиться в дифференцированном плане.

6. Изучение катамнеза детей, страдающих моторной алалией, показало, что под влиянием специальных медико-педагогических мероприятий большинство из них выравнивается в психоречевом развитии, оканчивает речевую школу и в дальнейшем проявляет хорошую социальную адаптацию, пользуясь речью как средством общения.

7. Учитывая, что моторная алалия является сложным речевым и нервно-психическим расстройством, симптомы которого прослеживаются у детей в течение длительного периода, оказывая отрицательное влияние на развитие интеллекта, необходимы: раннее выявление детей с патологией речи и организация специальной медико-педагогической помощи детям на всех этапах дошкольного и школьного обучения.

Расстройства речи и методы их устранения / Под ред. С. С. Ляпидевского и С. Н. Шаховской. МГПИ им. В. И. Ленина. М., 1975. С. 14–22.

Одним из сложных вопросов в изучении проблемы алалии является соотношение речи и интеллекта в плане выявления влияния недоразвития речи на формирование познавательной деятельности. Данный вопрос до настоящего времени не получил удовлетворительного решения. А. Либман (1901), М. В. Богданов-Березовский (1909), Г. Джексон (1932), Л. П. Голубева (1947), М. Зееман (1962), Р. А. Белова-Давид (1972) и другие связывают отсутствие речи с более или менее выраженной умственной отсталостью, которая играет главенствующую роль. Исследователи, придерживающиеся противоположной точки зрения, подчеркивают зависимость возникновения интеллектуальной задержки от речевого развития (Р. Брока (1861), Дж. Дежерин (1914), Н. Н. Трауготт (1940, 1959), М. Б. Эйдинова (1951), Р. Е. Левина (1951), В. К. Орфинская (1967), С. С. Ляпидевский (1969, 1973), Г. В. Мациевская (1964, 1967), Н. И. Жинкин (1969, 1972), Е. М. Мастюкова (1971), Е. И. Кириченко (1970), Н. М. Уманская (1973) и другие). Причем авторы отмечают, что эти нарушения, напоминающие олигофрению, отличаются меньшей степенью интеллектуальной недостаточности, отсутствием выраженной тотальности. Это вторичное явление, менее тяжелое, чем олигофрения. Полноценное мышление (способное к выполнению всех логических операций) появляется лишь в процессе совершенствования речи: после образования грамматических умений и навыков.

Таким образом, единого мнения по данному вопросу среди исследователей нет.

Для уточнения этой проблемы мы катамнестически обследовали 138 выпускников и старшеклассников, страдающих моторной алалией. При изучении процесса мышления нас интересовало понимание переносного смысла метафор, пословиц, предлагались задания по соотношение фраз к пословицам, раскрывающим их смысл. По мнению А. Р. Лурия, «именно в понимании переносного смысла испытуемый должен выйти за пределы простой номинативной функции речи и перейти к тому скрытому смыслу, который то или иное выражение может приобрести в известной ситуации». Также нас интересовал процесс формирования понятий, куда входили задания по выделению существенных признаков, исключению понятий, простые аналогии.

Всем обследованным при поступлении в специальные речевые школы был поставлен диагноз «моторная алалия». По данным медико-педагогических характеристик у 42 детей отмечался I уровень речевого развития, у 96 – II уровень речевого развития (по Р. Е. Левиной). 44 учащимся дано заключение о задержке интеллектуального развития.

В результате проведенного исследования были получены следующие данные.

1. Обследуемым были предложены метафоры (золотая голова, каменное сердце, железная рука, лес поет и др.); пословицы: «Куй железо, пока горячо»; «Взявшись за гуж, не говори, что не дюж»; «Не в свои сани не садись»; «Цыплят по осени считают» и др. Понимание метафор не вызвало затруднений, однако встречались правильные ответы, но изобилующие большим количеством мелких объяснений. В этих случаях мы просили ответить кратко, изложить суть метафоры.

Из протоколов:

Из 138 человек только 15 не поняли смысла пословицы: «Цыплят по осени считают», отказавшись отвечать. Остальные предложенные пословицы разбирались правильно.

В основе проявившихся особенностей лежат недостатки четкого отбора слов, выбора их значения.

2. Задание на соотношение фраз к пословицам. Мы предложили 5 пословиц и 8 фраз, раскрывающих их смысл. Испытуемые должны были подобрать к каждой пословице необходимую фразу. Выполняя задание необходимо отвлечься от конкретного значения слов в предложении, абстрагироваться от прямого смысла.

Из 138 человек это задание полностью правильно выполнили 34, что составляет 25 %. Остальные 104 допустили от 1 до 3 самых разнообразных ошибок.

Приведем примеры наиболее типичных ошибок:

Полученные неправильные ответы основываются на формальных сходствах пословиц и предложений, на недостаточном внутреннем анализе предложений. Эти ответы говорят об особенностях логического мышления при моторной алалии, о недостаточной сформированности семантического уровня, ограничивающего четкость понимания.

3. Выделение существенных признаков. С помощью приема выделения существенных признаков из группы предметов и понятий мы получили представление об умении старшеклассников и выпускников сохранять направленность и устойчивость способа рассуждения, логичность их суждений.

Предлагалось пять карточек. На каждой крупным шрифтом было написано одно слово, а рядом пять слов на выбор. Из этих пяти нужно было выбрать два, определяющих наиболее существенное в слове.

Половина всех обследуемых выполнила задание четко и правильно. Другая половина допустила одну – две неточности, типа: «сад» – растение, садовник; «война» – пушки, солдаты; «игра» – штрафы, правила. Таким образом, полученные результаты свидетельствуют о наличии правильной логики рассуждения у наших обследуемых, об умении выделять основные признаки общего по частному.

4. Следующее задание – «исключение понятий». Предлагались карточки с написанными на них словами и давалось указание найти лишнее, не подходящее к остальным по какому-либо признаку слово. Например: справедливость, храбрость, честность, доброта, зависть, молоток, гвоздь, клещи, топор, рубанок; вяз, сосна, дуб, береза, клен; глаза, сердце, уши, нос, язык и т. д. Этот прием способствовал выявлению возможности строить обобщения, умение анализировать. Большинство из полученных ответов свидетельствовали о наличии тонкой дифференциации понятий, о возможности обобщать и анализировать. Но ряд испытуемых выделяли понятия не по существенным признакам внутри каждой группы, а схватывали наиболее общее.

Из протоколов обследования:

Неуверенные, неточные ответы указывают на недостатки сформированности классификационных признаков, тесно связанных с семантическим развитием. Кроме того, в ряде случаев, исключение «неподходящего» слова идет по пути практического использования и ситуационного увязывания предметов.

5. Метод «Простые аналогии». Данный метод позволил выявить понимание логических связей и отношений между понятиями, умение устойчиво сохранять заданный способ рассуждений при решении длинного ряда разнообразных задач.

Испытуемым предлагались карточки типа:

Из этого набора слов надо найти такое, которое также будет относиться к слову «мороз», как слово «зонтик» к «дождю». Предлагались и ряд других карточек, составленных по такому же принципу.

Из 138 человек 88 правильно выполнили задание, оставшиеся 50 допустили от одной до двух неточностей:

Проявившиеся при этом задании особенности показывают неустойчивость, в ряде случаев, логических связей. Решение идет по принципу привычных ассоциативных связей, без достаточного анализа предложенных проб.

На основании проведенного исследования можно сделать выводы:

1. Под воздействием коррекционного обучения и медикаментозного воздействия при моторной алалии сглаживается задержка интеллектуального развития.

2. Страдающие моторной алалией имеют достаточно сформированный уровень логического, абстрактного мышления, могут строить обобщения, анализировать, «сохранять заданный способ рассуждения».

3. В основе выявившихся недостатков лежит семантическое недоразвитие, обусловленное речевым, а не интеллектуальным дефектом.

4. Данные о первичной сохранности интеллектуальной деятельности, в большинстве случаев, моторной алалии подтверждены катамнестическими исследованиями успешной социальной адаптации выпускников школ для детей с тяжелыми нарушениями речи.

Расстройства речи и методы их устранения / Под ред. С. С. Ляпидевского и С. Н. Шаховской. МГПИ им. В. И. Ленина. М., 1975. С. 31–36.

У всех детей с алалией, как правило, выявляются разнохарактерные и различно сочетающиеся друг с другом психопатологические нарушения. Обычно они выражены нерезко.

У небольшого числа встречаются расстройства зрительного восприятия и представлений.

Часты расстройства процессов зрительной и слуховой (кратковременной и долговременной) памяти; особенно это касается произвольной памяти. Отсутствие сравнительных исследований невербальной и вербальной памяти не позволяет говорить, какой из этих видов ее нарушен в большей мере.

У отдельных детей наблюдаются недостатки в конструктивной деятельности.

Знания о некоторых предметах, явлениях, свойствах, отношениях у многих детей ограничены, хотя дети в целом хорошо ориентированы в окружающей действительности и обычно ведут себя адекватно. Например, при предъявлении группы картинок «деревья» они показывают елку, но могут не показать березу, сосну, рябину; тоже касается названий цветового спектра, видов транспорта и т. д. Возможно, что немалая роль в ограничении «предметных» и других знаний принадлежит своеобразному отношению окружающих к ребенку с алалией: обычно окружающие считают его недостаточно способным к обучению и мало занимаются с ним или применяют к нему неправильные методы обучения.

Как показывают экспериментальные исследования, при осуществлении операций невербального образного и понятийного мышления со знакомыми предметами дети с алалией, как правило, не испытывают затруднений, их действия почти не отличаются от нормы и значительно превосходят таковые у детей с олигофренией. Правда, для части детей с алалией при этом характерно замедление темпа мыслительного процесса и большее по сравнению с нормой число попыток при выполнении мыслительных операций. Отрицательно влияют на процесс и результаты мышления свойственные многим детям эмоциональная возбудимость, двигательная расторможенность, отвлекаемость, негативизм (чаще речевой). Нередко эти нарушения исследователи отождествляют с расстройствами мышления, что приводит к направленным заключениям о его состоянии у детей.

В операциях так называемого вербального мышления (т. е. с использованием речи) детям нередко бывает трудно строить умозаключения, хотя они в большинстве случаев устанавливают правильные отношения между фактами действительности. Об этом можно судить по результатам выполнения тех же заданий в невербальной форме. Основная причина этих трудностей – языковые расстройства, ограничения в использовании языковых средств. Например, при составлении рассказов по сериям сюжетных картинок большинство детей успешно справляются с заданиями в невербальной форме (т. е. раскладывают картинки в нужной последовательности), но часто не могут рассказать о событиях либо используют при рассказе неправильные языковые средства (см. примеры в разделе «Механизм»).

Следует подчеркнуть, что дефицит некоторых знаний и специфические недостатки мышления у детей с алалией принципиально отличаются от сходных аномалий у детей с олигофренией. В отличие от олигофренов дети с алалией имеют относительно широкий круг представлений, у них обычно адекватное поведение, они способны к довольно высокой степени абстракции и логических построений, хорошо осуществляют перенос усвоенных навыков, быстро подхватывают помощь.

Это подтверждается данными сравнительных исследований страдающих алалией с нормально развивающимися детьми и с умственно отсталыми (Н. М. Уманская, 1973; В. А. Ковшиков, Ю. А. Элькин, 1979; Е. Ф. Соботович, 1982; В. А. Ковшиков, 1983; и др.). Например, К. Геребен (1972) установил, что по результатам выполнения тестов на проверку степени развития интеллекта большинство детей с алалией занимают промежуточное место среди нормальных и умственно отсталых детей (нормы: 0,97—1,09; дети с алалией: 0,74—0,86; умственно отсталые: 0,57—0,68).

Одно из наиболее часто встречающихся психологических проявлений у многих детей с алалией – расстройство произвольного внимания. Характерный показатель этого расстройства – отвлекаемость. Она обнаруживается во всех или почти во всех психических процессах и не только при оперировании с незнакомым, но и со знакомым материалом. Нередко отвлекаемость возникает даже при условии положительной направленности ребенка на выполнение деятельности, представляющей для него интерес.

По некоторым характеристикам эмоционально-волевой сферы и свойств личности детей с алалией можно разделить на три группы.

У детей первой (небольшой по численному составу) группы эмоционально-волевая сфера и личностные свойства сохранны; отдельные особенности не выходят из границ нормы.

Для детей второй группы, занимающей по численному составу промежуточное место, типична повышенная возбудимость. У них отмечается гиперактивность (не всегда продуктивная), суетливость, двигательное беспокойство, низкая концентрация внимания и отвлекаемость, почти постоянно радостное настроение (у некоторых – лабильность, настроение), выраженное стремление к контактам, многоречивость, отсутствие переживания своего языкового расстройства.

Для детей третьей (самой многочисленной) группы, наоборот, типична повышенная тормозимость. Им свойственны снижение активности, неуверенность в себе, замкнутость, моторная скованность, избегание контактов (чаще с незнакомыми людьми), речевой негативизм или предельное ограничение речи (особенно в новой остановке), нередко не соответствующие степени нарушения языковой системы, выраженное переживание языкового расстройства.

У некоторых детей перечисленные отрицательные черты ярко выявляются только в определенных трудных для них ситуациях (сходную группировку детей предлагает Р. А. Белова-Давид).

Особо нужно сказать о речевом негативизме. Он нередко проявляется вне зависимости от степени нарушения языковой системы («уровня речевого развития») и может затруднять диагностику (отсюда следуют соответствующие педагогические выводы: к ребенку должен быть найден правильный индивидуальный подход и наблюдения за ребенком следует вести в различных ситуациях речевого общения и подчас длительное время).

Многие дети испытывают затруднения при прохождении программы детского сада. У части из них обнаруживаются разного рода затруднения в игре, а также в рисовании, лепке, конструировании и особенно – в усвоении грамоты. Значительному числу свойственны быстрая утомляемость и низкий уровень работоспособности.

Большинство детей не готовы к обучению в общеобразовательной школе не только вследствие языкового расстройства, но и по причине недостатка знаний, расстройства ряда познавательных процессов и личностных свойств. Обучаясь, как правило, в школе для детей с тяжелыми нарушениями речи, они с задержкой проходят программу общеобразовательной школы и обычно недостаточно хорошо успевают не только по чтению и письму, что в большей мере обусловлено языковым расстройством, но и по другим предметам (чаще всего отстают по математике, а у некоторых детей обнаруживается дискалькулия)…

Многие дети, обучаясь в специальной школе, испытывают затруднения при усвоении программного материала, главным образом по русскому языку. Тем не менее почти все заканчивают обучение и овладевают знаниями в объеме 8 классов общеобразовательной школы. Языковые и неязыковые нарушения в значительной мере преодолеваются, так что после окончания школы симптоматика проявляется в легкой степени и часто обнаруживается только в ходе специального исследования.

Экспрессивная алалия. Л., 1985. С. 55–58.

Существуют две наиболее распространенные группы концепций экспрессивной алалии – «моторная» и «психологическая». Согласно «моторным» концепциям, экспрессивная алалия – следствие общедвигательного недоразвития или артикуляторной недостаточности (оральные апраксии, параличи и парезы артикуляторных органов, дефекты звукопроизношения, обусловленные функциональными нарушениями и аномалиями в строении периферического отдела артикуляторного аппарата), «Психологические» концепции связывают алалию с патологией интеллекта, мышления, памяти, внимания, мотивации и т. п.

Представляется, что эти концепции объясняют нарушения лишь отдельных и второстепенных для экспрессивной алалии звеньев языкового процесса (некоторые артикуляторные и семантические нарушения), но не объясняют основных и типических для нее языковых нарушений (лексических, грамматических и фонематических).

Одним из авторов этой статьи (В. А. Ковшиков) было предложено иное понимание экспрессивной алалии. Экспрессивная алалия – это расстройство производства языковых операций в процессе порождения экспрессивной речи при полностью или относительно сохранных у детей семантических и моторных операциях. Следствием расстройства языковых операций в речевой продукции выступают грамматические, лексические и фонематические нарушения.

Одновременно с названными языковыми нарушениями в речи детей могут проявляться фонетические (артикуляторные) и семантические нарушения. Однако фонетические и семантические нарушения обусловлены другими механизмами, которые не находятся в причинно-следственных связях с механизмом экспрессивной алалии.

Для доказательства такого понимания экспрессивной алалии необходимы различные экспериментальные исследования, направленные, в частности, на выяснение соотношений между нарушением речи и состоянием мышления детей.

В данной статье представлены результаты исследования образного и понятийного мышления и его соотношения со степенью сформированности экспрессивной речи (уровнем речевого развития).

О состоянии мышления и его связях с нарушением речи у детей с экспрессивной алалией имеются разноречивые мнения.

Первая группа авторов полагает, что мышление у детей нарушено «первично» и это является причиной расстройства формирования языковой способности.

Вторая группа авторов считает нарушения мышления «вторичными». Состояние мышления ставится в зависимость от патологии речи.

Третья группа исследователей считает, что мышление у детей с экспрессивной алалией сохранно.

Одновременно некоторые исследователи отмечают у части детей своеобразие отдельных сторон мышления (несформированность некоторых понятий, замедленность темпа мыслительных процессов и пр.).

Четвертая группа авторов рассматривает детей с алалией по состоянию их мышления дифференцированно, полагая, что у одних детей оно нарушено, у других же полностью или относительно сохранно.

Что касается оценки состояния разных видов мышления у детей с экспрессивной алалией, то ряд авторов считает, что разные виды мышления могут иметь различную степень сохранности.

Некоторые исследователи обращают внимание на особенности поведения, которые можно ошибочно принять за проявления нарушений мышления.

Многие авторы указывают на отличие детей с алалией от умственно отсталых. Не устанавливая причинно-следственной зависимости алалии от олигофрении, некоторые авторы отмечают возможность существования алалии в синдроме олигофрении.

Из краткого обзора литературы видно, что нет единого мнения как о состоянии мышления, так и о его соотношении с речью у детей с экспрессивной алалией. Кроме того, оценка значимости и достоверности многих суждений вызывает у читателей трудности, которые объясняются следующими причинами.

Исследователи, как правило, не определяют категориальный аппарат своих исследований. Так, обычно не определяются и отчетливо не дифференцируются категории «мышление», «интеллект», «знания» и др., что приводит к смешению этих категорий, и поэтому у читателей не создается ясного представления об исследовании каких явлений идет речь.

Авторы в большинстве случаев не основывают свои мнения на экспериментальных исследованиях, причем количество экспериментальных работ по данному вопросу незначительно.

В методиках исследования (и оценке его результатов) часто не учитываются различные особенности речевой и неречевой деятельности детей с алалией. Это, в частности, выражается в том, что состояние мышления оценивается без учета свойственных им пробелов в знаниях и особенностей поведения либо отождествляется с этими явлениями.

Как правило, исследования мышления у детей с алалией проводятся без сравнения с нормально говорящими детьми.

Такое состояние проблемы свидетельствует о необходимости дальнейшего изучения мышления. Необходимость изучения вызывается и тем обстоятельством, что сторонники «психологических» концепций алалии (о которых говорилось выше) чаще всего связывают механизм речевого расстройства с нарушениями мышления. Это мнение, с нашей точки зрения, нуждается в проверке, поскольку не имеет убедительных экспериментальных доказательств.

Прежде чем сформулировать гипотезы нашего исследования, мы считаем необходимым разграничить некоторые категории, которые относятся к познавательным процессам, и дать их определение. Это категории «мышление», «знания», «самоорганизация психической деятельности» (в дальнейшем сокращенно – «самоорганизация»). Представляется, что без разграничения и определения этих категорий невозможно проводить целенаправленные исследования мышления, а также судить о состоянии мышления и о его соотношении с экспрессивной речью у детей с алалией. На самом деле, чтобы достичь цели познавательной деятельности, необходимы знания о явлениях действительности, способность устанавливать отношения между этими явлениями и соответствующие психологические условия для протекания процесса мышления.

Знание – совокупность сформированных в прошлом опыте результатов познания действительности (образы, представления, понятия), которые служат материалом для мыслительных операций.

Мышление – это процесс, направленный на разрешение проблемной ситуации для установления новых отношений между фактами действительности и осуществляющийся комплексом взаимодействующих операций (установление сходства – различия, расчленение – соединение, обобщение – конкретизация), которые производятся с материалом, выступающим в образной и понятийной форме.

Самоорганизация – целостная направленность психики на активацию познавательной деятельности и ее управление, что создает необходимые условия для протекания процесса мышления и для разрешения проблемной ситуации. Эта интегративная способность включает совокупность психических процессов, состояний и характеристик личности (память, внимание, мотивы и др.).

В когнитивных процессах мышлению, знаниям и самоорганизации принадлежат различные роли и между этими явлениями существуют многообразные отношения. Например, операции мышления, оставаясь потенциально сохранными, могут не реализоваться или выполняться неправильно из-за недостатка знаний либо из-за неспособности управлять своей деятельностью для разрешения проблемной ситуации.

Исходя из понимания экспрессивной алалии как расстройства производства языковых операций в процессе порождения экспрессивной речи при полностью или относительно сохранных у детей семантических и моторных операциях, а также учитывая различия между категориями «мышление», «знания», «самоорганизация» и особенности их роли и отношений в когнитивных процессах, в исследовании были выдвинуты следующие рабочие гипотезы.

1. У большинства детей с экспрессивной алалией образное и понятийное мышление при выполнении заданий, не требующих выражения результатов во внешней вербальной форме, сохранено.

2. Может наблюдаться рассогласованность между состоянием мышления, знаний и самоорганизации. Недостаточность в сформированности знаний и самоорганизации отрицательно влияет на реализацию операций мышления. Однако возможность правильного выполнения мыслительных операций у большинства детей сохранна, что выявляется у них при расширении запаса знаний и при нормализации способности самоорганизации.

3. Не всегда существует соответствие между состоянием подлежащих исследованию видов мышления и степенью сформированности экспрессивной речи («уровнем речевого развития»).

Решались следующие задачи.

1. Определить состояние операций образного и понятийного мышления при выполнении заданий, не требующих выражения результатов в вербальной форме.

2. На материале данного исследования сопоставить состояние мышления с состоянием знаний и самоорганизации.

3. Соотнести состояние исследованных видов мышления со степенью сформированности экспрессивной речи.

Для исследования образного мышления проведено 6 экспериментов, каждый из которых включал задания различной сложности. Дети должны были:

1) классифицировать треугольники, квадраты и круги, различные по форме и цвету (2 задания);

2) классифицировать сложные по форме фигуры, включающие элементы треугольников, квадратов и кругов (1 задание);

3) эти сложные фигуры соотнести с треугольником, квадратом и кругом (15 заданий);

4) из набора фигур (треугольники и круги) установить вдентичные, а также постепенно усложняющиеся последовательные ряды (4 задания);

5) из двух схожих по форме фигур выбрать одну, более похожую на фигуру-эталон (17 заданий);

6) из 4 фигур исключить 1, отличающуюся по форме или величине от остальных (3 задания).

Для исследования понятийного мышления проведено 2 эксперимента: на классификацию предметов (предлагаемые картинки с изображениями транспорта, одежды, посуды, животных, птиц, предметов неживой природы и т. д. – всего 4 задания) и на установление последовательности событий (дети должны были разложить по порядку сюжетные картинки в разных по содержанию и количеству сериях – 4 задания).

Каждому ребенку было предъявлено в экспериментах по 52 задания, что в общей сложности для всех 50 детей составило 2600 заданий. При выполнении заданий от испытуемых не требовались ответы в словесной форме. Была разработана дифференцированная система оценок выполнения заданий с учетом различных факторов (оценки представлены в результатах исследования).

В случаях затруднений при выполнении заданий детям оказывалась помощь. В зависимости от причин затруднений и особенностей детей она дифференцировалась по степени и характеру. Так, при нарушениях у ребенка самоорганизации экспериментатор различными способами упорядочивал его поведение (например, давал инструкции: «Посмотри внимательно!», «Не спеши!», «Подумай!»; в занимательной форме рассказывал о материале эксперимента и т. п.). При отсутствии знаний о предметах и явлениях детям давали соответствующие разъяснения, после чего предлагали вновь выполнить задание. При затруднениях, непосредственно связанных с производством мыслительных операций, ребенок выполнял часть задания в облегченной форме на измененном экспериментальном материале, а затем возвращался к исходному заданию; или же экспериментатор начинал выполнять задание, а ребенок продолжал выполнение.

Наличие у детей знаний о предметах и явлениях проверялось только в случаях неправильного выполнения заданий. О нарушении самоорганизации судили по таким признакам, как эмоциональная возбудимость, двигательная расторможенность, отвлекаемость, отсутствие интереса к заданию или негативное отношение к нему и т. п.

Было исследовано 30 детей с экспрессивной алалией и 20 – с нормальной речью. Возраст испытуемых – от 4 до 6 лет.

У детей с алалией психопатологические диагнозы (взятые нами из медицинских карт) были следующими: относительно полноценный интеллект – 7 человек; задержка психомоторного развития – 7 человек; психофизический инфантилизм – 2 человека; задержка психического развития – 12 человек; пограничная умственная отсталость – 2 человека.

У 11 детей с алалией был I уровень речевого развития, у 8 – II уровень, у 11 – III уровень.

Суммарные данные исследования образного мышления представлены в табл. 6, из которой видно, что результаты выполнения заданий у детей с алалией и у детей с нормальной речью почти одинаковые. Лишь по некоторым оценкам наблюдаются незначительные расхождения, не превышающие 2,2 %. Следовательно, состояние образного мышления у детей с алалией по результатам примененных заданий не отличается от наблюдаемого у детей с нормальной речью. Дети с алалией, как и нормально говорящие, в целом успешно справляются с заданиями. Большинство правильно выполнили все или большую часть заданий (дети с алалией – 93,5 %, с нормальной речью – 94,1 %), и только в единичных случаях зафиксировано неправильное выполнение некоторых заданий (соответственно 6,1 и 5,9 %). Причем дети обычно выполняли задания самостоятельно (84,7 и 82,6 %), и лишь иногда им требовались наводящие вопросы (7,4 и 9,2 %) или разъяснения экспериментатора (1,4 и 2,3 %).

Таблица 6

Суммарные результаты исследования образного мышления (в %*)

* Проценты от общего числа заданий.

Суммарные результаты исследования понятийного мышления представлены в табл. 7. Сравнение результатов исследования классификации у детей с алалией и с нормальной речью показывает, что процент неправильного выполнения заданий почти одинаков у испытуемых двух групп (5 и 5,8 %). Редкие отказы от выполнения наблюдались только у детей с алалией (1,7 %). По остальным оценкам группы больше отличались друг от друга, но эти отличия не были значительными. Следовательно, способность к обобщению, лежащая в основе классификации, у детей с алалией в целом сохранна. Вместе с тем они чаще нуждаются в помощи экспериментатора (дети с алалией – 33,3 %, дети с нормальной речью – 28,9 %). Большая потребность в помощи, а также отказы от работы вызываются в основном нарушениями самоорганизации, свойственными многим детям с алалией. Однако после оказанной помощи они, как правило, справлялись с заданиями, и это в известной мере сглаживает различия между ними и детьми с нормальной речью в результатах самостоятельного выполнения заданий.

Таблица 7

Суммарные результаты исследования понятийного мышления (в %*)

* Проценты от общего числа заданий.

Сравнение двух групп детей по результатам умения устанавливать последовательность событий показывает, что в правильном самостоятельном выполнении заданий обследованные дети с алалией не отличаются от детей с нормальной речью (соответственно

50 и 46,1 %). Процент невыполнения заданий не имел существенных расхождений у сравниваемых групп (30 и 34,6 %). Но в характере невыполнения были различия. Если нормально говорящие при затруднениях пытались выполнить задания и случаев отказа у них не наблюдалось, то у детей с алалией при затруднениях нередко возникали негативные реакции и другие отклонения в поведении, которые приводили к отказам (10,8 %).

Таким образом, экспериментальные данные свидетельствуют о том, что по состоянию образного и понятийного мышления, результаты которого внешне выражаются в невербальной форме, дети с алалией в целом не отличаются от детей с нормальной речью. В то же время исследование показало, что у детей с алалией на процесс и результаты мышления влияют недостатки в знаниях и особенно нарушения самоорганизации. Отрицательное влияние этих факторов на мыслительную деятельность обнаружено у 21 ребенка с алалией.

Отсутствие необходимых для разрешения проблемной ситуации знаний отрицательно влияло в отдельных заданиях на выполнение мыслительных операций у 8 детей. Так, в экспериментах на классификацию 5 человек не были знакомы с изображенными на картинках некоторыми предметами и животными или же не знали их свойств и функций и поэтому не включали эти картинки ни в какие группы или включали их в несоответствующие группы. В экспериментах на установление последовательности событий 3 человека не были знакомы с процессом приготовления снежной горки (рассказ «Горка»), а 5 человек не знали причинно-следственной связи между дождем и ростом грибов (рассказ «Ежик и мешок»). Отсутствие этих знаний приводило к затруднениям при выполнении заданий или к неправильному их выполнению. Детям приходилось давать соответствующие объяснения. Следует подчеркнуть, что после объяснений они, как правило, верно производили мыслительные операции.

Разнообразные нарушения самоорганизации, которые отрицательно влияли на процесс и результаты мышления, наблюдались у 18 детей. Эти нарушения преимущественно захватывали эмоционально-волевую и мотивационную сферу и проявлялись чаще в психофизической расторможенности, реже – в заторможенности, а также в отсутствии устойчивого интереса к заданиям. Дети длительное время не включались в проблемную ситуацию или, наоборот, очень быстро приступали к выполнению заданий, но при этом оценивали ситуацию поверхностно, не вникая в ее суть. Многие часто отвлекались. Некоторые испытуемые с самого начала эксперимента отказывались работать из-за отсутствия интереса к заданиям. Другие приступали к выполнению заданий, но быстро утрачивали к ним интерес и, не заканчивая их, отказывались работать; отказы были даже в случаях правильного выполнения заданий. Когда же экспериментатор упорядочивал поведение детей и у них создавались соответствующие психологические условия для протекания процесса мышления, они обычно правильно разрешали проблемные ситуации.

Сравнение состояния исследованных видов мышления со степенью сформированности экспрессивной речи не выявило соответствия между этими явлениями у большинства обследованных детей с алалией. Как свидетельствуют данные сравнительного анализа (проведенного с учетом возраста детей), у 16 человек вне зависимости от уровня их речевого развития отмечается в целом сходная картина в качестве выполнения заданий. Более того, некоторые дети с I (самым низким) уровнем речевого развития правильно выполняли все задания или большую часть их (5 человек), тогда как другие дети с III (самым высоким) уровнем речевого развития не справились со многими заданиями (6 человек).

Итак, результаты экспериментов показывают, что у большинства детей с экспрессивной алалией образное и понятийное мышление при выполнении заданий, не требующих выражения результатов в вербальной форме, сохранно.

Вместе с тем у многих детей на процесс и результаты мышления отрицательно влияют несформированность некоторых знаний и особенно недостаточность самоорганизации психической деятельности. При этом возможность правильного осуществления мыслительных операций у них, как правило, сохранна, что выявляется при расширении запаса знаний и упорядочении самоорганизации.

У большинства детей с алалией не обнаруживается положительной корреляции между состоянием изученных видов мышления и степенью сформированности экспрессивной речи.

Представляется, что полученные данные позволяют подходить к исследованию экспрессивной алалии как к своеобразному расстройству языкового процесса, механизмы которого не находятся в причинно-следственной зависимости от состояния мышления детей.

Дефектология. 1980. С. 14–21.

Практически с тех пор, как моторная алалия была описана и стала объектом изучения, возникли и не прекращаются дискуссии о соотношении интеллектуального и речевого недоразвития у этих детей. Материалы этой полемики неоднократно освещались в литературе и это позволяет нам ограничиться лишь перечислением существующих позиций в этом вопросе. Если не вдаваться в нюансы, то все они могут быть сведены к трем основным концепциям:

1) моторная алалия всегда сопровождается умственной отсталостью и фактически является своеобразной формой олигофрении;

2) дети с моторной алалией интеллектуально сохранны, а имеющиеся трудности в выполнении когнитивных операций носят вторичный по отношению к недоразвитию устной речи характер;

3) моторная алалия часто сопровождается интеллектуальными нарушениями, связанными с первичным недоразвитием таких высших корковых функций, как кинетический и кинестетический праксис, пространственный гнозис, счетные операции и др.

Последняя точка зрения фактически сближается с первой из упомянутых. По данным М. В. Богданова-Березовского, моторная алалия без нарушений невербальных интеллектуальных функций встречается лишь в 14 % случаев (у 13 из 90 обследованных ею детей), т. е. является скорее исключением, чем правилом.

Трудности в изучении данной проблемы, на наш взгляд, обусловлены следующими обстоятельствами. Хотя приверженцы: каждой из упомянутых точек зрения опирается в своих выводах на экспериментальные данные и клинические наблюдения, но получены они, как правило, не одинаковыми методами и на разнородном по возрасту и симптоматике клиническом контингенте. Возрастной состав испытуемых имеет особенно важное значение для надежности диагноза моторной алалии. Практика показывает, что у детей младше 5 лет достоверность диагноза этого расстройства резко снижается в связи со скудостью их речевой продукции на этом этапе речевого развития (обычно уровни речевого развития). При этом затрудняется отграничение моторной алалии от иных расстройств речи. В младшем дошкольном возрасте существенно ниже и точность оценки интеллектуального развития. Отсутствие единообразия в методах его оценки делает исследования разных авторов недоступными для сопоставления друг с другом. К сожалению, отечественными авторами совсем не используются стандартизованные психометрические методы исследования, общепринятые в мировой литературе по данному вопросу.

В связи с вышеописанным состоянием проблемы нами было предпринято настоящее исследование, являющееся частью программы широкомасштабного междисциплинарного изучения состояний первичного недоразвития речи у детей. Среди обследованных 980 детей с первичным недоразвитием речи были отобраны те, у кого клиническая картина соответствовала признакам, патогномоничным для моторной алалии. Обязательным мы полагали наличие следующих приведенных ниже симптомов.

1. Специфические проявления фонологического недоразвития:

а) нарушения звукопроизношения в виде нерегулярных замен звуков, большинство из которых ребенок изолированно произносил верно;

б) резко выраженные, стойкие нарушения слоговой структуры слов в виде пропусков, замен и перестановок слогов.

2. Выраженное, стойкое лексико-грамматическое недоразвитие экспрессивной речи:

а) бедность экспрессивного словаря при относительной сохранности импрессивного;

б) преобладание в речи коротких (трех– и четырехсловных) фраз;

в) низкая речевая активность;

г) стойкие, грубые аграмматизмы, наличие межпадежных замен падежных окончаний при относительно сохранном понимании грамматических конструкций.

3. Выраженная диспропорция психического развития: тяжелое недоразвитие устной речи при значительно более сохранных интеллектуальных способностях.

4. Отсутствие нарушений слуха.

В исследованиях участвовали дети 5,5–8 лет. Перечисленным условиям удовлетворяли 49 случаев, т. е. 5 % всех обследованных детей с первичным недоразвитием речи. Экспраполируя эти данные (с учетом распространенности всех речевых расстройств и доли среди них состояний общего недоразвития речи), мы получили показатель распространенности моторной алалии в возрастной когорте 5,5–8 лет, равный 0,36 %. Соотношение по полу в этой группе было м/д = 3:1. Интеллектуальное развитие детей оценивалось путем клинико-психопатологического обследования и психометрического исследования с помощью методики Д. Векслера АВМ – WISC и теста «Прогрессивные матрицы: Raven». На основании полученных данных была выделена группа детей с моторной алалией (далее «основная» группа), не осложненной слабоумием. Обязательным условием для включения в эту группу было соответствие норме коэффициента интеллектуального развития по тесту Raven или по невербальной части АВМ – WISC. Таких случаев набралось 24. Соотношение по полу в этой группе было м/д = 8:1. Для сравнения использовались материалы проведенного ранее исследования по той же методике 50 детей с дислалией, 30 детей с задержкой психического развития без нарушений устной или письменной речи и 30 здоровых в возрасте 7–8 лет.

При анализе полученных данных подтвердились описанные в литературе наблюдения о неравномерности психического развития детей с моторной алалией. Как и следовало ожидать, наиболее низкие результаты дети основной группы показали в сфере вербально-логических способностей. По сравнению с тремя остальными группами разница между «вербальным интеллектуальным показателем» (ВИП) и «невербальным интеллектуальным показателем» (НИП) достигла у детей с моторной алалией максимальной величины: в среднем по группе – 17 баллов, а в отдельных случаях – до 30–34 баллов. Снижение ВИП у них происходило, в основном, за счет субтестов «Общая осведомленность», «Словарь» и «Повторение цифр». Субтест «Арифметический» выполнялся ими на уровне здоровых детей, а «Понятливость» и «Аналогии-сходство» – незначительно ниже нормы.

Представляет интерес качественный анализ сильных и слабых сторон моторных алаликов по данным вышеперечисленных субтестов. Задания субтеста «Общая осведомленность» требуют от ребенка знаний, которые он приобретает в этом возрасте от взрослых почти исключительно в вербальной форме. Это наглядно иллюстрируют примеры наиболее типичных вопросов: «От какого животного мы получаем молоко?», «Сколько дней в неделе?», «Зачем нужен желудок?» и т. п. Непосредственного опыта в таких сферах дети этого возраста обычно не имеют. В субтесте «Словарь» ребенок должен дать определение (категориальное или описательное) словам, обозначающим предметы или явления окружающего мира. Например: «Что такое письмо?… подушка?… осел?… мех?… неприятность?… храбрый?» и т. п. Часто дети с моторной алалией не могли дать вообще никакого вразумительного ответа (кроме «не знаю»), хотя сам предмет был им хорошо знаком.

В субтесте «Понятливость» ребенок демонстрирует знание норм поведения и повседневной жизни, приобретаемые им из непосредственного опыта. Например: «Что ты будешь делать, если порежешь себе палец?… если потеряешь мячик, который дали тебе поиграть?… если увидишь поезд, приближающийся к поврежденным рельсам?» и т. п. Дети с моторной алалией, как правило, не испытывали здесь существенных трудностей: 70 % из них справлялись с заданием не хуже здоровых сверстников. Большинство детей основной группы продемонстрировали довольно высокий уровень количественных представлений и счетных навыков. Это выгодно отличало их как от детей с дислексией, так и от детей с ЗПР. Неожиданным для нас было то, что в субтесте «Аналогии – сходство» они показали результаты, соответствующие уровню нормы, хотя здесь требовалось умение подобрать антонимы или определить сходство явно различающихся объектов (на категориальном или конкретном уровне). Например: «Что общего имеют слива и вишня?… кошка и мышка?… пианино и скрипка?» и т. п. Дети старше 7 лет весьма неплохо выделяли общие признаки предметов, но исключительно на конкретном уровне. Например: «У кошки и мышки есть хвост, голова, уши», «Слива и вишня имеют косточку, сладкие». Следовательно логические операции сравнения и противопоставления им доступны если при этом не требуется сложное грамматическое оформление или использование отвлеченной лексики.

Таким образом, приведенные данные свидетельствуют, что при неосложненной моторной алалии не все виды вербализованных интеллектуальных операций страдают в одинаковой степени. В наибольшей мере выражена неполноценность усвоения и воспроизведения вербализованных знаний, не подкрепленных непосредственным чувственным или житейским опытом, т. е. слабо развита способность к чисто вербальному научению. Не менее трудным для них является переход с прагматического уровня знаний на теоретический, и от сигнификативной функции слова к концептуальной, обобщающей. Вербальный характер предъявляемой инструкции и содержательной части задания, равно как и необходимость давать ответ в вербальной форме не имеют такого большого значения, как обычно полагают.

Еще одним слабым местом детей с моторной алалией является кратковременная сукцессивная слухоречевая память. Это выявил субтест «Повторение цифр», выполняя который, дети должны воспроизвести ряды цифр, расположенных в случайном порядке, в той же и в инвертированной последовательности. Из всех сравниваемых групп в основной выполнение этого задания было наихудшим.

Невербальные субтесты выполнялись детьми с моторной алалией в среднем, но хуже здоровых сверстников, но два из них «Складывание фигур из кубиков» и «Складывание объектов» заслуживают специального рассмотрения. В них большинство испытуемых основной группы получили оценки, превышающие среднюю возрастную норму. Особенно успешные ответы наблюдались у них в субтесте «Складывание фигур из кубиков», представляющем собой вариант общеизвестного теста Кооса. Немного скромнее были успехи в субтесте «Складывание объектов», в котором необходимо из фрагментов сложить целое предметное изображение. Характерно, что высокие оценки в этих заданиях получали даже дети с моторной алалией, осложненной олигофренией (исключенные из основной группы). Мы рассматриваем этот феномен необычно высокого развития конструктивного праксиса как проявление гиперкомпенсации. Такая зрелость образного мышления (в том числе и конструктивного) тем самым как бы уравновешивает неполноценность вербально-логических компонентов интеллекта и обеспечивает достаточно высокий уровень адаптационных возможностей. В тех случаях, когда подобной гиперкомпенсации не обнаруживалось, мы наблюдали медленный и неполноценный выход из моторной алалии.

Анализ структуры интеллектуальных способностей детей с моторной алалией свидетельствует о выраженной неравномерности их психического развития. Это выражено настолько резко, что затрудняет суммарную оценку интеллектуального развития как при клиническом, так и при психометрическом его исследовании. Совершенно очевидно, что, например, при ВИП = 70, а НИП = 104 «общий интеллектуальный показатель», равный 85, является малоинформативным, ненадежным и не отражает истинное состояние интеллектуальной сферы. Дополнительное использование теста «Прогрессивные матрицы Raven» значительно повышает надежность заключения.

Представляет значительный интерес сопоставление структуры интеллектуальных способностей детей с алалией с аналогичным показателем у детей с дислексией и в группе детей с ЗПР без нарушений устной или письменной речи. Заметные межгрупповые различия выступают уже при сравнении интегральных показателей: дети с моторной алалией значимо опережали по «общему интеллектуальному показателю» и «невербальному интеллектуальному показателю» как детей с ЗПР, так и детей с дислексией. «Вербальный интеллектуальный показатель» во всех четырех группах был почти одинаковым. Интересно отметить, что несмотря на тяжелое недоразвитие экспрессивной речи дети основной группы в среднем имели такой же показатель развития вербального интеллекта, что и дети с ЗПР с сохранной устной речью. При этом, однако, структура вербального интеллекта в обеих группах различалась: у детей с моторной алалией она была более неравномерной. Эта особенность была у них резче выражена даже при сравнении с детьми, страдающими дислексией. Последние значительно отставали от алаликов в счетных навыках, но достоверно опережали их (как и дети с ЗПР) в субтесте «Общая осведомленность». Уровень развития невербальных интеллектуальных способностей в основной группе достоверно превышал показатели как детей с дислексией, так и детей с ЗПР.

Полученные психометрические данные о структуре интеллекта при моторной алалии означают, что дети, страдающие этим расстройством, имеют своеобразный тип организации когнитивных функций, отличающий их как от здоровых детей, так и от детей с так называемой тотальной (т. е. общей, равномерной) задержкой психического развития и тех, кто страдает дислексией. Из этого следует, в частности, что моторные алалии (при неосложненном варианте расстройства) не относятся к категории «угрожаемых по дислексии».

В процессе исследования нам встречались случаи моторной алалии, осложненной грубым психоорганическим синдромом (так называемый «органический инфантилизм» по Г. Е. Сухаревой). Диагностика интеллекта у таких детей обычно называет наибольшие затруднения и сомнения. Имеющийся интеллектуальный потенциал у них реализуется лишь отчасти, так как этому препятствуют тяжелая церебрастения, слабость мотивации (особенно познавательной) и высокая пресыщаемость, недостаточная целенаправленность и крайняя отвлекаемость, низкая критичность и эмоциональная уплощенность. В результате, даже при формально относительно неплохих показателях интеллекта, полученных при тестировании, уровень адаптивных способностей и обучаемость детей оказываются низкими. Исследование по WISC нередко выявляло у них снижение результатов в субтестах «Аналогии – сходство», «Кодирование» или «Лабиринт» (кроме тех, о которых уже шла речь выше). Правомерно ли относить подобные случаи к олигофрении? С точки зрения классических представлений о последней – вероятно, нет. В соответствии же с классификацией Д. Н. Исаева подобные случаи рассматриваются в рамках так называемой «астенической» формы олигофрении, характеризующейся мозаичностью и неравномерностью клинической картины.

Проведенное исследование позволяет сделать следующие выводы.

1. У большинства детей с неосложненной моторной алалией имеются мозаичные проявления интеллектуальной недостаточности исключительно в сфере вербально-логических функций.

2. Основные трудности описываемой категории детей связаны с приобретением знаний в чисто вербальной форме, не подкрепленных непосредственным опытом, и с построением развернутых словесных определений предметов или явлений. По-видимому, это связано с преобладанием ситуативной и несформированностью контекстной речи (как на уровне понимания, так и при порождении ее).

3. Невербальные интеллектуальные способности при неосложненной моторной алалии не только не отстают от нормы, а в некоторых аспектах даже несколько превышают ее. Имеющиеся в литературе противоречивые сведения по этому вопросу, на наш взгляд, объясняются методическими погрешностями в комплектовании экспериментальных групп и в выбранном ассортименте психологических методик (отсутствие стандартизованных методик, оценивающих широкий спектр вербальных и невербальных когнитивных функций).

4. Состояние невербального интеллекта при моторной алалии имеет серьезное прогностическое значение.

Методы изучения и преодолевания речевых расстройств. СПб., 1994. С. 3—12.

Многочисленные исследования, касающиеся моторных алалий, свидетельствуют о том, что у детей с данным речевым расстройством имеется задержка психического развития. Природа этой задержки трактуется различным образом.

Для решения этой сложной проблемы необходимо изучение целого ряда вопросов, и в частности выявление особенностей вербального и невербального мышления детей с моторной алалией. Эти особенности, очевидно, могут быть определены в результате сравнительного изучения детей с моторной алалией, типичной формой олигофрении и нормальным развитием. С указанной целью нами проводилось изучение процессов классификации, а также способности к умозаключениям у названных детей.

Испытуемыми были учащиеся 3–4 классов (всего 12 детей) школы для детей с тяжелыми нарушениями речи. Все они владели разговорно-бытовой формой речи, но при этом у них отмечались характерные проявления речевой недостаточности: дети не всегда могли актуализировать звуковой образ хорошо известных им и произносимых в незнакомых ситуациях слов, были выраженными трудности в воспроизведении последовательности сложного звукового ряда. Учащиеся часто неправильно использовали морфологические изменения слов для выражения синтаксических отношений в предложении, наблюдались ошибки в построении синтаксических единиц различной сложности.

Исследование мышления как умозаключающего процесса на невербальном материале проводилось по методике, разработанной В. Н. Синевым. Материалом для такого исследования являлись экспериментальные задания, основанные на использовании учащимися методов установления причин явлений (метод единственного сходства и различия). С этой целью использовался прибор, смоделированный В. Н. Синевым. На приборе имелось 2 ряда кнопок, по 5 в каждом, и сигнальная лампочка. Лампочка зажигалась в результате последовательного нажатия нескольких кнопок (их могло быть 2, 3, 4). Но одна кнопка среди них была сигнальной (т. е. основной, включающей).

При предъявлении задач на метод единственного сходства экспериментатор нажимал, например, на 1—2-ю кнопки – лампочка зажигалась, потом на 2—3-ю – лампочка вновь загоралась. Ребенок, сравнив два этих условия, должен был найти сигнальную кнопку.

При предъявлении задач на метод единственного различия экспериментатор нажимал, например, на 1—2-ю кнопки, лампочка загоралась; затем на 2—3-ю кнопки – лампочка не включалась. Дети, проанализировав эти новые условия, должны были определить основную кнопку. Предварительно детям давали большое количество проб. Для получения статистически достоверных результатов каждую задачу в различных вариантах предъявляли не менее 20 раз.

Для сопоставления результатов выполнения указанных заданий детьми с моторной алалией, олигофренией и нормальными учащимися мы использовали данные В. Н. Синева по вспомогательной и массовой школе. В результате такого сопоставления мы получили картину, представленную в табл. 8.

Как видно из табл. 8, учащиеся 3 класса речевой школы дали значительно более высокие показатели, чем учащиеся вспомогательной школы 2 класса, а в некоторых случаях и 5 класса. Более того, при решении логических задач по методу единственного различия их показатели оказались в одних случаях одинаковыми с показателями учащихся 1 класса массовой школы, в других превышали их.

Обращает на себя внимание тот факт, что у умственно отсталых учащихся по мере усложнения однотипных задач (при увеличении числа кнопок, среди которых нужно было отдифференцировать основную от сопутствующих) количество правильных ответов уменьшается. У детей с моторной алалией, как и у учащихся массовых школ, оно остается приблизительно на одинаковом уровне.

Таблица 8

Результаты правильного решения экспериментальных заданий учениками речевой, вспомогательной и массовой школ

Примечание: Данные по вспомогательной и массовой школе взяты из работы В. Н. Синева. Приводятся усредненные данные по каждому классу.

Эти данные, а также наблюдения, полученные в процессе проведения эксперимента, позволили нам сделать вывод о некоторых качественных особенностях умозаключающего мышления детей с моторной алалией по сравнению с учащимися вспомогательных школ. Моторные алалики, так же как и олигофрены, в большинстве случаев шли к правильному решению задач методом проб и ошибок. Для осознания решения им требовалось большое количество проб. Однако, по данным В. Н. Синева, у многих олигофренов, даже учащихся 8 классов, этот принцип выработать не удалось. У всех же наших испытуемых он был выработан, а у 2 учащихся это решение выработалось после второго предъявления.

Характерно также, что по сравнению с олигофренами у детей с моторной алалией выработанный в процессе упражнений принцип решения задач оказывался прочно и сознательно усвоенным и переносился на решение более сложных однотипных задач.

Более того, моторные алалики в отличие от олигофренов, усвоив один метод решения задач (метод единственного сходства), значительно быстрее и лучше усваивали и другой принцип – метод единственного различия. Но как и умственно отсталые дети, учащиеся речевой школы в отличие от учащихся массовой, не могли в вербальной форме обосновать свои логические решения.

Итак, полученные данные свидетельствуют о способности (хотя и сниженной в ряде случаев) детей с моторной алалией к анализу, необходимому для определения причинно-следственных отношений.

Не менее показательными оказались результаты выполнения заданий на классификация предметов. Это задание проводилось в двух вариантах – на вербальном и невербальном материале по методике, разработанной Р. Олвером и Д. Хорнсби. При проведении эксперимента на невербальном материале мы предъявили детям 42 цветных рисунка с изображением знакомых предметов: овощей, транспорта, одежды, инструментов и т. д. Картинки сначала назывались экспериментатором, после чего ребенок их показывал. Это давало возможность судить о том, что он знаком со всеми предъявленными ему предметами. Затем ребенка просили разложить сходные в каком-либо отношении картинки в отдельные группы. Когда ученик завершал комплектование групп, его просили ответить на вопрос: «Чем похожи отобранные картинки?»

При комплектовании групп на вербальном материале детям предлагалось ответить, чем отличаются и чем похожи отдельные предметы. При этом использовались названия тех же предметов, что и в первом эксперименте. Исследование проводилось следующим образом. Ребенку предъявлялись 2 слова – морковь и картофель и задавался вопрос: «Чем похожи морковь и картофель?» Затем к этим словам добавлялось слово яблоко, и экспериментатор спрашивал: «Чем яблоко отличается от моркови и картофеля?», а затем: «Чем морковь, картофель и яблоко похожи?» Эти операции мы продолжали до тех пор, пока не получался ряд, состоящий из следующих слов: морковь – картофель – яблоко – клубника дерево – трава. В конце ряда мы присоединяли резко контрастный объект и спрашивали, чем он отличается от предшествующих. Например, слово камень могло предъявляться последним в списке картофель – морковь.

Этим же способом предлагали детям и другие ряды слов. Всего было предъявлено 8 рядов слов.

В эксперименте участвовали учащиеся 3–4 классов школы № 7 для детей с тяжелыми нарушениями речи г. Киева, что и в 1-й серии опытов. Контрольную группу составили ученики соответствующих классов вспомогательной школы № 75 г. Одессы.

Результаты исследования представлены в таблице 2. Рассмотрим качественные и процентные показатели, полученные в эксперименте. Прежде всего обращает на себя внимание структура создаваемых групп. Так, многие группы (учащиеся речевой школы 10 %, а вспомогательной – 12–22 %) были сконструированы не на основании выделения одной, присущей всем предметам группы черты, а по типу ассоциации, коллекции, тематических группировок: например, расческа и ножницы могли быть объединены, потому что они нужны парикмахеру, корабль и рыба – потому что рыба плавает в воде, а корабль ловит рыбу, и т. д.

Таблица 9

Выполнение заданий на классификацию предметов (%)

Примечание. Числитель – выполнение вербальных заданий, знаменатель – выполнение невербальных заданий.

Семантика созданных групп была в ряде случаев неправильной. Так, в качестве основания при классификации могли использоваться либо слишком недифференцированные, широкие понятие, т. е. отмечалось отношение отдельных объектов к слишком обширной группе, – например, самолет, велосипед, поезд, пароход, корабль, телефон – все сделано руками человека либо слишком узкие обобщения – собака, корова, пчела – домашние животные.

Для установления эквивалентности нередко использовались внешние чувственно воспринимаемые признаки предметов. Обследуемые дети не всегда могли найти родовые понятия для отнесения к ним единичных объектов, о чем свидетельствует тот факт, что у алаликов осталось вне групп от 4 до 10 % объектов, у олигофренов – от 27 до 17 %. В процессе выполнения экспериментальных зданий выявилось также, что как у тех, так и у других детей недостаточна гибкость мышления. Так, нередко выделенный детьми какой-либо признак в качестве основного для классификации у первых 2–3 предметов выделялся ими и у последующих предметов. Например, дети находили общий функциональный признак у таких предметов, как самолет, поезд, пароход и объединяли их как средства транспорта. Но, если у этому ряду мы присоединяли слово телефон, дети терялись и не могли абстрагировать другой существенный признак этой группы. Но несмотря на эти общие особенности мышления у умственно отсталых детей и детей с моторной алалией, последние дали все же более высокие количественные показатели. Процентное различие результатов этих заданий см. в табл. 9.

Качественное расхождение было не менее показательным. Это различие выявилось прежде всего в семантике создаваемых групп. Так, дети-алалики, выделяя какие-либо качества в предметах, для основания при их группировке могли использовать чувственно воспринимаемые признаки предметов: цвет, форму, положение в пространстве, внешние функциональные признаки обобщения. Дети с алалией могли просто утверждать без объяснения сходство предметов, наконец, использовать слишком широкие генерализованные обобщения, т. е. выделялись такие признаки, которые говорят о несколько сниженном уровне абстракции. Но следует заметить, что эти признаки всегда являлись все же адекватными и по-своему логичными. Кстати, по данным Р. Олвера и Д. Хорнсби, такие группировки отмечались и у нормальных детей – 47 % случаев у 6-летних детей, 27 % случаев у 8-летних детей и 20 % случаев у 11-летних детей. У детей с моторной алалией в возрасте 9—12 лет они отмечались в 24 % случаев.

Семантика же групп, созданных олигофренами, нередко строилась на абсолютно несущественных внешних признаках, часто не имеющих никакой логики. Приведем в качестве иллюстрации образцы выполнения заданий по классификации предметов на вербальном материале.

Выписка из протокола обследования учащегося 3 класса школы для детей с тяжелыми нарушениями речи Пети

Следует заметить, что мы привели ответы не лучшего ученика. Были среди обследованных детей с моторной алалией и дети с более высоким уровнем интеллектуального развития.

Выписка из протокола обследования ученицы 3 класса вспомогательной школы Любы

Олигофрены были часто не способны при выполнении вербальных заданий выделить общий признак более чем у 2–3 предметов, поэтому нередко создавали группы-коллекции путем объединения объектов в пары. Например, помидор – морковь, торт – яблоко объединялись потому, что торт и яблоко вкусные, а помидор и морковь красные.

Дети с алалией, особенно на материале вербальных заданий, стремились найти общий признак у всех предметов фиксированной экспериментатором группы.

Не отмечалось у учащихся речевой школы и такой шаблонности и стереотипии мышления, как у олигофренов: выделяя в качестве основного какой-либо признак предметов в первых 3–4 объектах, алалики были способны пересмотреть этот признак, если в следующем объекте он отсутствовал.

Характерно, что более высокие показатели алалики дали при выполнении как вербальных, так и невербальных заданий.

Однако в перечисленных экспериментальных заданиях вербальная задача была несложной. В связи с этим исследовались другие интеллектуальные операции, требующие участия более сложных форм речи: составление рассказов по серии сюжетных картин. Анализ этих рассказов показал, что дети с моторной алалией в отличие от умственно отсталых учащихся в большинстве случаев схватывают в целом ситуацию, изображенную на картинках, устанавливают связь между событиями, отображенными на них, хотя словесно им это оформить чрезвычайно трудно. Вследствие этого рассказы их получались бедными, элементы рассуждения или размышления в них отсутствовали. Рассказы отличались бедностью деталей и фрагментарностью.

Олигофрены, как правило, просто констатировали события, причем часто могли излагать их в правильной последовательности, но не улавливали взаимосвязи и причинно-следственной обусловленности событий, изображенных на картинках.

В качестве иллюстрации приведем образцы рассказов, составленных детьми по серии сюжетных картинок под названием «Догадливая лягушка» (4 картинки).

Рассказы, составленные учащимися 3 класса речевой школы

«Лягушка катила колесо. Увидела цаплю. Цапля взяла колесо. Лягушка убежала, выпрыгнула. Цапля осталась с колесом».

«Шла лягушка по поляне около озера с обручем. Аист ловил лягушек. Увидел лягушку и смотрел. Прыгнула аисту в рот с обручем, поставила обруч в рот аисту и прыгнула в воду».

Рассказы, составленные учащимися 3 класса вспомогательной школы

«Лягушка катит колесо. Лягушка встретила цаплю. Она хотела ее съесть. Лягушка поставили в рот цапле колесо и потонула».

«Цапля увидела лягушку. Лягушка поставила в клюв круг, а сама выпрыгнула. Потом катит круг».

Мы видим, что по своему языковому оформлению рассказы учащихся речевой и вспомогательной школы незначительно отличаются друг от друга.

Другие результаты были получены при решении этого задания без участия речи: дети должны были разложить указанную серию картинок в определенной последовательности. Олигофрены допустили при этом 17 % ошибок, дети с моторной алалией – 9 %, из них 3 % ошибок наблюдалось у детей с нарушением пространственного гнозиса.

Таким образом сравнительное изучение мыслительных операций у олигофренов и детей с моторной алалией показывает, что моторные алалики в отличие от олигофренов способны к установлению причинно-следственных связей, умозаключениям, абстракции и обобщениям.

Эти дети овладевают приемами логического мышления и способны к переносу полученных знаний.

Вместе с тем от нормальных детей их отличает несколько более низкий уровень обобщения, недостаточная гибкость и динамичность мышления, более замедленный темп усвоения тех или иных закономерностей, недостаточная осознанность, доказательность мышления.

Конечно все это не исключает того, что алалия может сочетаться с выраженной умственной неполноценностью. Но в данном случае мы говорим, насколько это позволяет количество обследованных, о наиболее типичных чертах мышления детей с рассматриваемым речевым дефектом.

Несомненно, большая роль в генезе этих нарушений принадлежит глубокой языковой неполноценности. Но влиянием лишь речевого дефекта выявленные нарушения, по-видимому, объяснить нельзя, так как они проявлялись при выполнении не только вербальных, но и невербальных заданиях. Очевидно, в происхождении интеллектуальной недостаточности при моторной алалии следует учитывать и роль органических поражений мозга.

Все вышеизложенное приводит к выводу о том, что структура интеллектуальной недостаточности при моторной алалии в отличие от олигофрении носит своеобразный характер и является неоднородной по своему происхождению.

Нервно-психические и речевые нарушения. Л., 1982. С. 102–111.

Исследования многих авторов свидетельствуют о том, что у детей с моторной алалией имеются отклонения в психическом развитии. Так, у детей отмечаются особенности некоторых психических функций – конкретного мышления, снижение вербальной памяти, задержка развития и нарушение усвоения специфической знаковой функции и фигуративных действий.

В. А. Ковшиков и Ю. А. Элькин полагают, что по состоянию образного и понятийного мышления, результаты которого выражаются в невербальной форме, дети с алалией в целом не отличаются от нормы. В то же время у детей с моторной алалией на процесс и результаты мышления влияют недостатки в знаниях и особенно нарушения самоорганизации (психофизическая расторможенность или, наоборот, заторможенность, отсутствие устойчивого интереса к знаниям и т. д.). Е. М. Мастюкова отмечает в ряде случаев у детей с моторной алалией нарушения пространственного гнозиса. С. С. Мнухин, Р. А. Белова-Давид указывают, что интеллектуальная недостаточность этих детей выступает на фоне схожих изменений всей личности – инфантильности интересов и поведения, малой целенаправленности, отсутствия эмоциональной напряженности, повышенной истощаемости внимания, снижения интеллектуального и эмоционального тонуса.

Структура данных нарушений носит сложный характер. Одни исследователи (Л. Р. Давидович, С. С. Ляпидевский, В. К. Орфинская, Н. Н. Трауготт, Н. М. Уманская) определенную роль в снижении психических функций отводят тяжелому речевому дефекту. Этим взглядам противостоит другая точка зрения, согласно которой системное недоразвитие речи при алалии является одним из проявлений общего психического недоразвития (М. В. Богданов-Березовский, М. Зееман, Р. А. Белова-Давид).

В исследованиях В. Е. Ковалева, Е. И. Кириченко, Р. А. Беловой-Давид подчеркивается сложный характер интеллектуальных нарушений у детей с моторной алалией. Эти авторы считают, что полное локальное поражение мозга, тем более такой системы, как речедвигательная, возникающее во внеутробном, родовом периоде или раннем детстве, не может не вызвать того или иного варианта психического недоразвития. Ввиду этого указанные авторы утверждают, что у детей с моторной алалией имеется нарушение интеллекта как целостной познавательной деятельности.

Уже сам факт существования столь противоречивых мнений относительно интеллекта у детей с моторной алалией свидетельствует о нерешенности данной проблемы. Между тем поднятые вопросы имеют непосредственное практическое значение, так как система обучения этих детей основывается на взглядах, согласно которым дети с моторной алалией имеют первично сохранный интеллект и в соответствии с этим обучаются по программе массовой школы.

Возникает целый ряд вопросов: В какой зависимости находятся речевые нарушения и особенности психического развития у этих детей? Каков удельный вес речевого дефекта в картине имеющихся отклонений психического развития? Очевидно, для определения оптимальных интеллектуальных возможностей ребенка, которые маскируются тяжелым речевым дефектом, имеющиеся стандартизированные методы психодиагностики являются недостаточными, чем и объясняются противоречивые данные, имеющиеся в литературе относительно психического статуса детей с моторной алалией.

Возможности обучения детей, страдающих тяжелым недоразвитием речи, по программам речевых школ и массовых детских садов могут быть определены на основании анализа процесса обучения детей. Причем совершенно очевидно, что это обучение должно строиться с учетом природы и структуры данного дефекта, так как обучаемость ребенка зависит, с одной стороны, от субъективных факторов – индивидуально-психологических особенностей ребенка, с другой – от объективных факторов, от правильной организации и методов обучения ребенка, их соответствия структуре дефекта. Эти вопросы являются очень важным, так как от их правильного решения зависят психологическая диагностика и определение типа учебного учреждения для детей.

Проведенное нами исследование показало, что отклонения в интеллектуальном развитии детей с алалией имеют сложный характер.

Моторная алалия чаще всего определяется как тяжелое первичное недоразвитие речи, наблюдается у детей с первично сохранным интеллектом. В практике, а нередко и в научной литературе, это расценивается таким образом, что у названных детей имеется только вторичное недоразвитие вербального интеллекта (трудности выполнения интеллектуальных действий и задач, требующих участия словесно-логического мышления с выражением ответа в словесной форма), все же остальные психические функции развиваются у них нормально.

Действительно, речь играет огромную роль в формировании психических процессов. И, конечно, у детей с таким тяжелым речевым нарушением, как алалия, страдает вторично система вербального интеллекта. Это проявляется в несформированности всех умственных действий, опирающихся на дефектную речь, в несформированности рассуждений, снижении вербальной памяти, несвязности, бедности, неразвернутости собственного высказывания. При этом смысловая программа высказывания, смысловые, в частности, причинно-следственные связи между предметами и явлениями могут устанавливаться детьми правильно, в отличие от детей с олигофренией. Ребенок с алалией не может выразить смысловые связи из-за языковых затруднений. Поэтому детям с моторной алалией трудно передать усвоенный на занятиях материал в словесной форме. Эти дети с большим трудом овладевают умственным действием фонематического анализа и поэтому испытывают затруднения при овладении грамотой. У них снижены операции выполнения действий по аналогии. Так, дети, даже находящиеся на III уровне речевого недоразвития, не могут образовать слова по аналогии, по образцу, данному педагогом. Усвоив какое-либо окончание, используют его нерегулярно, т. е. не переносят на другие случаи для выражения такого же содержания. Эти операции снижены и у детей с олигофренией. Но дети-олигофрены не усваивают при этом сущность названных умственных действий. Дети же с моторной алалией не выполняют их ввиду нечеткости и нестабильности звукового состава слова и трудностей оперирования фонетическими и морфологическими элементами языка. Различны причины несформированности указанных действий у детей с моторной алалией и олигофренией при анализе ответов детей. Приведем в качестве иллюстрации некоторые примеры. Детям 7 лет с III уровнем речевого недоразвития было предложено образование слов по аналогии. Указывалось, что от слова ЧИТАТЬ можно образовать слово ЧТЕНИЕ, от слова КУПАТЬ – КУПАНИЕ, после чего они сами должны были образовывать производные слова от слов ПЕТЬ, РИСОВАТЬ, ОБЕДАТЬ, УЖИНАТЬ.

Сравним ответы детей с олигофренией и моторной алалией. Дети-олигофрены, наряду с отказом от ответа и неправильными ответами, давали и такие, которые явно свидетельствовали о непонимании ими критерия сопоставления слов, данного в образце педагогом. Так, например, от слова ПЕТЬ было образовано слово ХОР, от слова ОБЕДАТЬ слово СУП. У детей с моторной алалией таких ответов не фиксировалось. Они либо отказывались от ответа, либо давали его в том случае, если производное слово являлось более простым по своему фонетическому и морфологическому составу. Так, слова ПЕНИЕ от ПЕТЬ, РИСОВАНИЕ от РИСОВАТЬ не были образованы, но слова ОБЕД от ОБЕДАТЬ, УЖИН от УЖИНАТЬ были названы. Это подтверждает вывод, что у детей с моторной алалией вследствие тяжелого речевого дефекта имеется вторичное снижение вербального интеллекта.

Однако структура имеющихся у моторных алаликов интеллектуальных отклонений этим не ограничивается, из 90 обследованных нами детей лишь у 13 снижение вербального интеллекта было единственным фактором, определяющим их интеллектуальную недостаточность. То есть отклонения в психическом развитии детей с моторной алалией не ограничиваются одним снижением вербального интеллекта.

Психическое развитие детей с моторной алалией протекает специфично не только из-за вторичного снижения вербального интеллекта. Как отмечалось, моторная алалия вызывается органическим поражением специфических речевых механизмов. Это поражение происходит или во внутриутробный, или в родовой, или в ранний послеродовой период, т. е. тогда, когда развитие мозга еще на закончилось. Это приводит к запаздыванию последующих этапов созревания мозга, т. е. к более замедленным темпам психического развития в целом. Поэтому у большинства детей, особенно в дошкольном и младшем школьном возрасте, отмечаются черты психического инфантилизма: детскость поведения, эмоциональная незрелость, неспособность к волевому усилию, более низкий уровень обобщений по сравнению с нормой (разница в 1–2 года). Таким образом, одна и та же причина (органическое поражение речевых зон головного мозга) вызывает и речевой дефект, и задержку темпов психического развития ребенка.

И, наконец, при моторной алалии имеют место локальные поражения, которые охватывают несколько зон коры головного мозга. Известно, что различные участки мозга выполняют определенные функции, обеспечивают те или иные стороны нормальной психической деятельности. Поэтому локальные поражения, не нарушая в целом аналитико-синтетической деятельности, могут вызвать избирательную недостаточность некоторых психических корковых функций или сторон поведения.

Так, при поражении лобных отделов мозга нарушается возможность удерживать действия в пределах заданной схемы. Это проявляется даже в протекании несложных двигательных действий (например, при задании поднять правую руку на 1 хлопок, левую – на 2, дети делают двойной подъем руки в ответ на 2 хлопка, либо независимо от характера сигнала начинают поочередно поднимать то правую, то левую руку).

Нарушения лобных долей существенным образом отражаются и на учебной деятельности, особенно на усвоении математики. Так, наблюдаемые нами дети под непосредственным руководством учителя и при постоянной фиксации им последовательности действий решали на доске довольно сложные примеры и задачи, причем выполнение математических операций являлось вполне доступным для них (1–3 классы школы для детей с тяжелыми нарушениями речи). Однако они не могли справиться с этими же примерами и задачами самостоятельно, заменяя решение в целом выполнением отдельных операций.

А. Р. Лурия и Л. С. Цветкова указывают, что при поражении передних базальных отделов лобных долей наблюдается резкое изменение поведения – общая расторможенность, импульсивность, частые эффективные вспышки. Наше наблюдение за детьми с моторной алалией показало, что у многих из них в классе отмечается выраженная неустойчивость произвольного внимания и резкое усиление непроизвольного внимания. Любое, даже незначительное внешнее воздействие (появление другого человека в классе, любые неучебные действия других учеников, демонстрация наглядности и т. д.) привлекает внимание детей, что мешает усвоению содержания урока.

При поражении заднелобных отделов на первый план выступает аспонтанность – медленное включение в задание. Для его выполнения требуется дополнительная стимуляция, ребенок как бы застывает при выполнении какого-либо действия, большие трудности вызывает переключение с одного действия на другое, при этом возникают застревания на прежнем действии.

Поражение кинестетических областей коры головного мозга вызывает кинестетическую апраксию (нарушение проприоцептивного анализа): при полной сохранности движений артикуляционного аппарата ребенок затрудняется найти заданное положение губ, языка, не закрепляется связь между фонемой и реализующим ее движением (артикулемой). Следствием этого дефекта является не только отсутствие или нечеткость двигательного (проприоцептивного) образа слова, но и трудности, испытываемые детьми при обучении грамоте. Длительное время дети с моторной алалией не запоминают названий букв, в дальнейшем ищут нужное движение для произнесения соответствующего звука, заменяют одно движение другим, а, следовательно, и соответствующий букве звук речи. Таким образом, обучение грамоте этих детей требует также использования специальных методик.

И, наконец, при моторной алалии могут нарушаться и теменно-затылочные области. Поражение первичных и вторичных отделов этих областей ведет к нарушению пространственного гнозиса (трудностям дифференциации предметов и составляющих их элементов по форме, величине, расположению в пространстве). Третичные области теменно-затылочных отделов, как известно, обеспечивают синтез поступающей информации, координируя деятельность центральных отделов зрительного, кинестетического и других анализаторов. Эти отделы играют существенную роль в объединении поступающей информации в одновременное (симультанное), организуя отдельные сигналы в целое.

При поражении указанных областей теряется способность одновременно в целом воспринимать комплекс предъявленных предметов, фигур, картинок, понимать предложение с учетом входящих в него слов, их грамматического оформления и последовательности. При недостаточности функционирования этих областей внимание сужается на одном из воспринимаемых элементов. На симультанном синтезе базируется целый ряд умственных операций, таких, как сложение целого из частей, разложение сюжетных картинок в определенной последовательности. Таким образом, причиной неправильного выполнения этих заданий будут являться не дефекты мышления в целом, а избирательное нарушение симультанных синтезов.

Нарушение симультанных синтезов вызывает и соответствующие трудности в учебной деятельности: у детей с трудом формируются представления о количестве, способности к лепке, рисованию, конструированию. Они испытывают трудности при понимании прочитанного связного текста, в том числе и условий задачи, трудности выполнения в уме счетных операций, усвоение разрядов цифр и т. д.

Отставание в интеллектуальном развитии детей с моторной алалией не ограничивается только вторичным недоразвитием вербального интеллекта. Структуру имеющейся у них интеллектуальной недостаточности определяют три фактора:

1) вторичное недоразвитие интеллекта;

2) замедленный темп психического развития;

3) избирательная недостаточность отдельных психических функций.

Названные отклонения, с одной стороны, маскируют потенциальные интеллектуальные возможности детей и ведут к диагностическим ошибкам – идентификации моторной алалии с олигофренией; с другой – определяют основу психического развития рассматриваемой категории детей, отличающую их от олигофренов. Эту основу составляют замедленные темпы развития, сочетающиеся с избирательной недостаточностью отдельных психических функций (преимущественное снижение одних психических процессов и форм умственной деятельности и сохранность других). При олигофрении (ее типичных формах) имеет место тотальное поражение мозга, а стало быть и снижение и дефектное формирование всей интеллектуальной деятельности.

Эти положения определяют основную особенность общего психического развития детей с моторной алалией, отличающую их от детей с олигофренией. Этой особенностью является неравномерность и диспропорциональность их развития. Для дифференциальной диагностики моторной алалии и олигофрении важно проследить характер этих диспропорций.

Прежде всего, у детей с алалией отмечается несоответствие между уровнем речевого и умственного развития ребенка: дети адекватно ведут себя, правильно понимают и оценивают ситуацию, интересуются игрушками, способны развернуть сюжетную игру, выполняют невербальные задания, направленные на проверку интеллекта (хотя показатели выполнения этих заданий и могут отставать от нормы, так как темпы их психического развития более замедленны), но речь у них самостоятельно не развивается в отличие от детей с олигофренией (имеются в виду типичные случаи олигофрении). Даже в условиях специального обучения речь у этих детей отсутствует до 5–6 лет или в более легких случаях ограничивается уровнем недоразвития. При этом наблюдающиеся в речи детей ошибки носят специфический характер.

Дети же с типичными формами олигофрении (средняя и легкая степень дебильности) в условиях специального обучения к этому периоду овладевают словарем обиходных слов и элементарной фразой. Имеющиеся у них ошибки устной речи отличаются по своему характеру от ошибок, наблюдающихся при алалии. Таким образом, бедная по своему смыслу и содержанию речь детей-олигофренов соответствует невысокому уровню их психического развития.

Далее, само умственное развитие детей с первичным недоразвитием речи протекает диспропорционально. Как уже отмечалось, у них имеется резко выраженная диспропорция между вербальным и невербальным интеллектом. Невербальный интеллект может отставать в своем развитии, поскольку темпы развития этих детей снижены. Но несмотря на это, развитие невербального интеллекта (анализ, синтез, обобщения, установление причинно-следственных связей, зрительная память, сообразительность при решении наглядно-действенных задач, не требующих ответа речью) намного превышает по своим количественным и качественным показателям развитие вербального интеллекта.

При олигофрении такой диспропорции не отмечается Г. В. Шаумаров отмечает у детей-олигофренов более высокие вербальные интеллектуальные показатели по сравнению с невербаль ными.

Само развитие невербального интеллекта у детей с первичным недоразвитием речи также непропорционально: по состоянию одних мыслительных операций (обобщения, анализ, синтез, умозаключения, установление смысловых связей между предметами и явлениями) дети могут находиться в диапазоне нормы или задерживаться в своем развитии на 1–2 года. По состоянию других операций, опирающихся на дефектный праксис, гнозис, симультанный и сукцессивный синтез, они находятся даже на более низком уровне, чем учащиеся вспомогательной школы.

И, наконец, очень характерной, носящей диагностический характер, является диспропорция в развитии экспрессивной и импрессивной речи.

У детей с первичным недоразвитием речи обиходная импрессивная речь является достаточно хорошо сформированной, хотя в литературе имеются указания на непонимание ими некоторых грамматических отношений. Наше исследование показало, что если у детей с алалией и имеются незначительные дефекты импрессивной речи (несформированность грамматического значения слова, недостаточно дифференцированное понимание некоторых конструкций, таких, например, как «покажи ручку карандашом», «покажи ручкой карандаш»), то они обусловлены более замедленными темами развития ребенка, недостаточностью собственной речи, в частности, грамматических навыков, и относительно быстро компенсируются в процессе коррекционного обучения, не отражаясь на состоянии экспрессивной речи.

При олигофрении же выявляются грубые нарушения импрессивной речи, обусловленные как непониманием значения языковых этапов разной сложности (слов, предметно-синтаксического значения морфем, смысловых связей между словами, выраженных с помощью окончаний), так и своеобразными дефектами формирования действия понимания речи (трудности одновременного учета лексического и грамматического значения слов и их последовательности в предложении). Поэтому у детей с олигофренией при специальном обследовании обнаруживается обратная диспропорция в развитии экспрессивной и импрессивной речи, когда понимание речи оказывается более дефектным, чем собственная речь. Поэтому дети-олигофрены могут без больших затруднений повторить вслед за педагогом то или иное предложение (в отличие от детей с алалией), не понимая его смысла. Эта диспропорция очень показательна и поэтому имеет диагностическое значение.

Назовем конкретно тот грамматический материал, понимание которого детьми с алалией и олигофренией носит различный характер. Как правило, дети-олигофрены дошкольного возраста не могут в отличие от детей с алалией по форме глагола определить род и число существительных (задание типа «Покажи, где Женя нашел гриб»; «Где Женя нашла гриб?»; «Где поет?», «Где поют?») даже после фиксации внимания и кратковременного обучения. Дети с олигофренией не различают по значению ряд приставок и предлогов, обозначающих пространственные отношения.

Показательным является понимание ряда синтаксических конструкций, осознание которых не опирается на логику существующих отношений и зависит только от учета грамматического оформления слов, таких как: «Желтое яблоко вкуснее красного», «Красное яблоко вкуснее желтого». Дети с олигофренией не могут правильно ответить на вопрос: «Какое яблоко вкуснее?» Они не могут правильно показать картинку в ответ на вопросы: «Где машина догоняет автобус?», «Где автобус догоняет машину?». Однако эти дети понимают такую же конструкцию, опирающуюся на логику существующих в действительности отношений типа «Слон больше волка».

Не осознается детьми с олигофренией значение пассивных конструкций, в которых предмет выражен кратким причастием (Стекло разрисовано узорами. Дерево сломано сильным ветром).

По данным нашего исследования, при предъявлении детям 8 лет предложения: «Окно разрисовано морозными узорами» они не могли ответить на вопросы, с помощью которых проверялось понимание ребенком содержания текста. При этом предварительно слово «узоры» объяснялось экспериментатором, объяснялось также, что мороз рисует на окне разные узоры (снежинки, горы и т. д.). В ответ на вопрос: «Что разрисовал мороз?» следовали ответы: «Узоры»; на вопрос: «Кто разрисовал окно?» дети либо не давали ответов, либо давали неправильные ответы (снег, дождик). Дети с алалией, даже находящиеся по уровню своего психического развития в пограничной с олигофренией группе, эти задания после небольшой тренировки выполняли. Таким образом, у детей с алалией имеются специфические особенности интеллектуального развития и структуры этих отклонений, отличающиеся от олигофренического дефекта.

Дифференциальная диагностика и коррекция нарушений речи и поведения у аномальных детей. Л., 1989. С. 14–25.

В современной дефектологической литературе высказывается мнение о необходимости дальнейшего изучения психологических особенностей деятельности детей с различными видами патологии речи, в том числе и с моторной алалией.

Большое значение в связи с этим приобретает исследование произвольного внимания как важнейшего фактора организации всей познавательной деятельности ребенка.

«История внимания ребенка есть история развития организованности его поведения», – писал выдающийся советский психолог Л. С. Выготский и указывал, что вместе с постепенным овладением речью в процессе предметной деятельности и общения со взрослыми ребенок овладевает произвольным вниманием. «Ключ к генетическому пониманию внимания» Л. С. Выготский видел в том, что его «корни не внутри, а вне личности ребенка».

Для становления произвольного внимания ребенка, по мнению Л. С. Выготского, чрезвычайно важную роль играют речевые указания взрослых, поскольку «естественной основой влияния знаков на внимание является не создание новых путей, а изменение междуцентральных отношений, катализация соответствующих процессов, вызывание дополнительных рефлексов «что такое» по отношению к данному признаку».

Несомненно, нарушение произвольного внимания у детей с моторной алалией, которое отмечается многими исследователями является проявлением дисгармоничного и асинхронного характера всего психического развития данной категории детей.

Одни авторы рассматривают несформированность произвольного внимания у детей с моторной алалией в русле изучения отдельных аспектов психической деятельности детей. Например, Р. Н. Левина отмечает нарушение произвольного внимания у выделяемых ею в зависимости от недостаточности тех или иных форм деятельности трех групп детей с моторной алалией (Р. Е. Левина, 1951). Несформированность некоторых знаний и особенно недостаточность самоорганизации психической деятельности, по мнению В. А. Ковшикова и Ю. А. Элькина (1980), влияют на процесс и результаты мышления многих детей с моторной алалией. С. Н. Шаховская, характеризуя особенности психики детей с алалией, пишет, что интеллектуальная недостаточность «усугубляется повышенной утомляемостью, снижением внимания, нарушением работоспособности» (С. Н. Шаховская, 1969). Е. Ф. Соботович (1981) считает истощаемость, неустойчивость внимания, отсутствие оперативности и инициативности формами проявления определенных особенностей мышления в учебной деятельности.

Другими авторами расстройство произвольного внимания при моторной алалии исследуется в процессе анализа психоорганической симптоматики у детей этой группы. Так, Р. А. Белова-Давид, изучая детей с выраженным недоразвитием всех сторон речи (к этой категории аномальных детей автор относит и детей с моторной алалией), отмечает что «слабость памяти, неустойчивость и узость внимания, отсутствие активности, целенаправленности, утомляемость, инертность нервных процессов», характеризующие психоорганическую симптоматику, приводят к «слабой продуктивности в любом виде психической деятельности, не говоря уже о таком сложном образовании, каким является речевая функция». Г. В. Гуровец, выделяя две группы детей с моторной алалией по различию в синдроме моторных нарушений (моторно-премоторный и моторно-зацентральный), указывает на неустойчивость активного внимания у детей обеих групп, подчеркивая истощаемость, повышенную утомляемость детей первой группы и расторможенность, неустойчивость детей второй группы.

Таким образом, можно сказать, что у детей с моторной алалией имеется значительное снижение произвольного внимания по сравнению с нормой, но специфика этого нарушения, динамика развития произвольного внимания при моторной алалии выяснены недостаточно.

Нами проведено экспериментальное исследование произвольного внимания у группы детей с моторной алалией старшего дошкольного возраста (до 6 лет), поскольку в норме произвольное внимание к этому возрасту достигает достаточно высокого уровня развития, что является необходимым для подготовки ребенка к обучению в школе. Л. С. Выготский писал в связи с этим, что различие «в деятельности опосредствованного и непосредственного внимания возрастает, начиная от дошкольного возраста, достигает своего максимума в школьном возрасте».

Произвольное внимание у детей с моторной алалией изучалось в условиях наблюдения за проявлениями произвольного внимания в ходе их спонтанной деятельности, а также в процессе проведения ряда экспериментов (констатирующих, обучающих, контрольных). Кроме того, исследование предусматривало осуществление тщательного психолого-педагогического анализа истории развития ребенка, структуры дефекта при моторной алалии, его речевых и неречевых компонентов.

В качестве контрольной группы была выбрана и обследована группа детей 5–6 лет с нормой речевого развития.

Экспериментальное исследование позволило выявить ряд особенностей произвольного внимания детей с моторной алалией в зависимости от таких факторов, как модальность раздражителя (зрительный, слуховой), характер деятельности (игра, задание), участие взрослого, степень его помощи, специальное обучение элементарным приемам овладения вниманием.

Анализ полученных материалов показывает, что уровень количественных показателей произвольного внимания у детей с моторной алалией значительно ниже, чем у детей с нормативным речевым развитием.

Экспериментальные данные свидетельствуют о том, что для выполнения многих заданий детям с патологией речи требуется гораздо больше времени, чем детям с нормально развитой речью. К примеру, зрительный диктант был выполнен детьми с моторной алалией за 8 мин 41 с (в норме – за 7 мин 8 с), время максимальной сосредоточенности детей при выполнении задания, требующего сосредоточенности внимания на материале, не вызывающем непосредственного интереса было 4 мин 14 с (в норме – 6 мин 19 с), а когда подобное задание предлагалось в форме игры, то уровень количественных показателей возрастал: максимальное общее время сосредоточенности достигало 4 мин 37 с в группе детей с патологией речи и 7 мин 24 с в группе детей с нормально развитой речью. Ряд других экспериментальных данных также указывает на снижение количественных показателей произвольного внимания детей с моторной алалией: при выполнении модификации корректурной пробы среднее количество просмотренных знаков за 3 мин в группе детей с патологией речи составило 57,1 (в норме – 84,1), а среднее количество ошибок, сделанных при этом, было в 10,6 раз большим, чем в норме; среднее количество пропущенных знаков составило 3,5, что в 5,8 раз больше, чем в норме; при раскладывании элементов по цвету среднее количество разложенных элементов оказалось 200 (в норме – 256), а количество ошибок, сделанных детьми с моторной алалией, в этом случае в 7 раз превосходило данные контрольной группы.

Анализ результатов экспериментов показал далее, что для детей с моторной алалией характерен в основном репродуктивный тип деятельности, а для детей с нормальным речевым развитием – продуктивный.

К примеру, выполняя задание по конструированию, дети с моторной алалией использовали образец деятельности экспериментатора (деятельность детей полностью или частично направлялась и регулировалась экспериментатором с помощью отдельных указаний и показа конкретных приемов, так как иначе дети не могли выполнить задание правильно). В норме дети, руководствуясь только инструкцией педагога, самостоятельно создавали более сложные по конструкции постройки (поезд, дом и т. п.), отвечающие в то же время условиям задания; причем, если они и делали ошибки (по цвету, количеству деталей), то, как правило, сами находили их и исправляли. Приведем другой пример. При исследовании устойчивости внимания в процессе выполнения задачи, требующей сосредоточенности внимания в течение продолжительного времени на материале, не вызывающем непосредственного интереса (ребенок должен в течение 20 мин раскладывать квадратики цветной бумаги в коробочки соответственно их цвету), оказалось, что у детей с моторной алалией наблюдается тенденция к выполнению задания по образцу педагога, а для детей с нормально развитой речью характерно стремление к самостоятельному выбору различных видов тактики. При этом дети с патологией речи использовали только два вида тактики (частичный подбор элементов в группы по цвету или раскладывание по одному элементу по порядку в каждую коробку), в то время как в норме дети применяли четыре вида тактики и большинство детей пользовались наиболее продуктивными ее видами. Таким образом, для детей с моторной алалией была характерна меньшая по сравнению с нормой вариабельность тактики деятельности и частое использование непродуктивных видов тактики.

Следует отметить, что при выполнении задачи (раскладывание элементов) в условиях игры дети с патологией речи, как и дети с нормальным речевым развитием, использовали наиболее продуктивные типы тактики, что свидетельствует об их способности к переносу навыков и более высоком уровне деятельности в данных условиях.

Исследуя произвольное внимание, мы стремились ответить на вопрос о том, каким образом влияет тип инструкции экспериментатора на характер сосредоточенности внимания детей с моторной алалией. Для ответа на поставленный вопрос в ряде заданий выделялись два варианта: первый вариант предлагался детям в условиях наглядной инструкции, второй вариант (аналогичное задание) выполнялся по словесной инструкции педагога. При этом учитывался тот факт, что навыки, полученные детьми в ходе выполнения первого варианта, могут положительно влиять на процесс выполнения второго. Поэтому группа детей с моторной алалией была разделена на две подгруппы: первой подгруппе предлагали выполнить первый, затем второй варианты задания, а дети второй подгруппы сначала выполняли второй вариант задания. Результаты экспериментов показали, что в первой подгруппе уровень ряда количественных показателей несколько выше при восприятии словесной инструкции, а во второй – при восприятии зрительной, т. е. подтвердилось предложение о возможности для детей с моторной алалией переноса навыков при последовательном выполнении двух аналогичных заданий независимо от типа инструкции. Вместе с тем качественная характеристика выполнения заданий обеими подгруппами позволила выявить гораздо более низкий уровень выполнения задания в условиях словесной инструкции. Так, например, при выполнении слухового диктанта количество ошибок было намного больше, чем при выполнении зрительного диктанта, причем они оказались связанными с нарушением грубых дифференцировок по цвету, форме, расположению фигур, кроме того, добавился новый тип ошибок – недостаточное количество элементов.

В результате проведенных экспериментов выяснено, что дети, страдающие моторной алалией, не всегда способны принять задачу, поставленную экспериментатором, для них свойственно частичное, неточное восприятие инструкции педагога и выполнение заданий с ошибками различных типов. Например, при выполнении задания по аппликации в условиях применения образца дети с моторной алалией делали ошибки четырех типов, в то время как в работах детей с нормой речевого развития отмечались лишь спорадические ошибки в расположении элементов. Аналогичными оказались результаты и других серий экспериментов.

Кроме того, на основе исследования были выявлены различия в характере распределения ошибок во времени у детей с моторной алалией и нормой речевого развития при выполнении заданий, которые предлагалось выполнять в течение строго регламентированного отрезка времени (20 мин). Если в норме наибольшее количество ошибок приходится на ориентировочный период (первые 5 мин), а ошибки в период от 10-й до 20-й мин деятельности редки, то при выполнении заданий детьми с патологией речи ошибки распределяются в целом равномерно на протяжении всего периода деятельности, меньшее количество ошибок приходится на период от 10-й до 15-й мин, что может быть связано с большей устойчивостью внимания в этот период, когда дети овладели навыком деятельности; затем, от 15-й до 20-й мин количество ошибок примерно такое же, как в течение промежутка времени от 1-й до 5-й мин, что свидетельствует о снижении устойчивости внимания и утомления детей с патологией речи.

Одним из важнейших показателей, по которым следует производить оценку уровня произвольного внимания, является характер отвлечения. В ходе исследования удалось установить, что различия в характере отвлечений детей экспериментальной и контрольной групп коррелируют со степенью сформированности структуры деятельности. У детей с моторной алалией структура деятельности или не сформирована, или значительно нарушена, что является, по нашему мнению, одним из следствий низкого уровня развития произвольного внимания у данной группы детей. Например, если для детей с нормой речевого развития была характерна тенденция к отвлечению «на экспериментатора» (дети смотрят на экспериментатора, в большинстве случаев при этом пытаются определить по его реакции, правильно или нет они выполняют то или иное задание), то для детей с патологией речи преимущественными видами отвлечений явились следующие: «посмотрел в окно (по сторонам)», «осуществляет действия, не связанные с выполнением задания» и т. п.

При выполнении детьми различных заданий каждый раз отмечались проявления упреждающего, текущего и последующего контроля. В ряде экспериментальных проб предусматривалось стимулирование экспериментатором применения детьми контроля по результату (последующего контроля). Например, в задании, предполагающем создание детьми определенной постройки из строительного материала, их просили после окончания работы указать, правильно или нет они сделали модель. Как правило, дети положительно отвечали на вопрос экспериментатора, хотя выполняли задание с ошибками. Только дополнительная помощь экспериментатора (повтор инструкции в данном случае, показ образца, конкретные указания и т. п. в других случаях) способствовали проявлению отдельных элементов последующего контроля.

Исследование показало, что все виды контроля оказываются или не сформированными или находятся на очень низком уровне развития у детей с моторной алалией. Наиболее страдает при этом упреждающий и текущий контроль. К примеру, при выполнении задания, в котором требовалось построить мост из деталей игры «Конструктор» с использованием схематического изображения модели, дети с алалией перед выполнением задания не пытались сосредоточить свое внимание на анализе наглядной инструкции педагога, практически сразу начинали строить, забывая при этом о необходимости периодически обращаться к изображению модели. В результате подобных действий детей создавалась постройка, совершенно не похожая (или мало похожая) на образец, хотя изображение модели находилось в поле зрения ребенка в течение всего времени выполнения задания.

В результате обучающих экспериментов выяснено, что обучение детей с моторной алалией имеет большую эффективность при постепенном усложнении задания, причем для данной группы детей требуется гораздо большая в количественном и качественном отношении помощь экспериментатора, чем в норме. Проиллюстрируем данное положение конкретными примерами. Изучая характер влияния на произвольное внимание детей специального обучения элементарным приемам овладения вниманием, мы включали в процесс обучающих заданий одного из экспериментов следующие виды помощи: повторение детьми инструкции экспериментатора, указания педагога перед началом выполнения ряда заданий («Не спеши, посмотри внимательно на все картинки на карточке, вспомни, что я тебе говорила, какие карточки можно брать, какие нельзя»). Для детей с моторной алалией применения указанных приемов оказалось недостаточно. В экспериментальной группе дополнительно использовали такие виды помощи, как введение наглядных опор в ряде заданий, организация деятельности детей по раскладыванию карточек на группы, обучение детей элементам последующего контроля. Еще один пример. В ходе проведения обучающей части экспериментального задания, связанного с конструированием из строительного материала по схематическому изображению модели, в группе детей с нормальным речевым развитием мы применяли, как правило, три из пяти обучающих уроков (каждый урок предполагал рассмотрение различной сложности схематических изображений одной и той же модели постройки). В то время как в процессе работы с детьми, страдающими моторной алалией, нам приходилось кроме использования пяти обучающих уроков, в ряде случаев давать указания, касающиеся организации деятельности ребенка с патологией речи. При выполнении аналогичного задания в условиях словесной инструкции в группе детей с моторной алалией оказалось необходимым использование следующих видов помощи: повторение словесной инструкции, применение инструкции, расчлененной на ряд элементов, конкретные указания обучающего в связи с выделенными им этапами постройки и др. Последний пример, таким образом, еще раз доказывает, что выполнение детьми с моторной алалией задания в условиях словесной инструкции вызывает больше затруднений по сравнению с выполнением аналогичного задания, предложенного посредством наглядной инструкции, а также делает очевидным тот факт, что правильное решение поставленной задачи в этих условиях требует в значительной мере большей помощи обучающего.

В результате проведенного экспериментального исследования произвольного внимания у детей с моторной алалией можно сделать выводы:

1) Уровень количественных показателей произвольного внимания у детей с моторной алалией значительно ниже, чем у детей с нормой речевого развития.

2) Обнаружены различия в проявлении произвольного внимания у детей с моторной алалией в зависимости от модальности раздражителя (зрительный, слуховой): детям с патологией речи гораздо труднее сосредоточить внимание на выполнении задания в условиях словесной, чем зрительной инструкции, в результате чего в первом случае наблюдается большее количество ошибок, связанных с нарушением грубых дифференцировок.

3) Для детей с моторной алалией характерным является репродуктивный тип деятельности (в норме продуктивный) и меньшая (в сравнении с нормой) вариабельность тактики деятельности.

4) При выполнении задачи в условиях игры дети с моторной алалией, как и дети с нормально развитой речью, используют наиболее продуктивные типы тактики, что свидетельствует об их способности к переносу навыков, а также о более высоком уровне деятельности в данных условиях.

5) Различия в характере отвлечений детей с моторной алалией коррелируют со степенью сформированности структуры деятельности.

6) Расстройство произвольного внимания как важнейшего фактора организации деятельности ведет к несформированности или значительному нарушению структуры деятельности. При этом страдают все основные звенья деятельности: а) инструкция воспринимается детьми неточно, фрагментарно; им чрезвычайно трудно сосредоточить свое внимание на анализе условий задания в поиске возможных способов и средств его выполнения; дети с моторной алалией, как правило, не используют речевые высказывания с целью уточнения инструкции; б) задания выполняются детьми с ошибками, характер ошибок и их распределение во времени качественно отличается от нормы; в) все виды контроля (упреждающий, текущий и последующий) являются несформированными или значительно нарушенными, причем наиболее страдают упреждающий и текущий виды контроля. 7) В процессе обучения детей с моторной алалией элементарным приемом овладения произвольным вниманием следует постепенно усложнять задания, при этом требуется значительно большая по сравнению с нормой в количественном и качественном отношении помощь экспериментатора. Исследуя внимание, мы наблюдали и другие виды деятельности детей (мышление, память, восприятие) – они оказывались аномальными в той или иной степени. Возникает вопрос, который требует дополнительных исследований: не нарушены ли у детей с моторной алалией все виды деятельности.

В заключение необходимо отметить, что результаты исследования убеждают в том, что оптимальным путем формирования произвольного внимания у детей с моторной алалией является его системное развитие в процессе деятельности с учетом своеобразия нарушения внимания у данной категории аномальных детей и в тесной связи с развитием других высших психических функций.

Недоразвитие и утрата речи. Вопросы теории и практики. М., 1985. С. 27–35.

Кроме двигательных и речевых нарушений, структура дефекта при церебральном параличе включает в себя специфические отклонения в психическом развитии. Они могут быть связаны как с первичным поражением мозга, так и с задержкой его постнатального созревания. Большая роль в отклонениях психического развития детей с церебральным параличом принадлежит двигательным, речевым и сенсорным нарушениям. Так, глазодвигательные нарушения, недоразвитие и задержка формирования важнейших двигательных функций (удержание головы, сидение и т. п.) способствуют ограничению полей зрения, что, в свою очередь, обедняет процесс восприятия окружающего, приводит к недостаточности произвольного внимания, пространственного восприятия и познавательных процессов.

Двигательные нарушения ограничивают предметно-практическую деятельность. Последнее обусловливает недостаточное развитие предметного восприятия. Двигательная недостаточность затрудняет манипуляцию с предметами, их восприятие на ощупь. Сочетание этих нарушений с недоразвитием зрительно-моторной координации и речи препятствует развитию познавательной деятельности.

Отклонения в психическом развитии у детей с церебральным параличом в большой степени обусловлены недостаточностью их практического и социального опыта, коммуникативных связей с окружающими и невозможностью полноценной игровой деятельности. Двигательные нарушения и ограниченность практического опыта могут быть одной из причин недостаточности высших корковых функций и в первую очередь несформированности пространственных представлений. Большую роль в нарушениях познавательной деятельности у детей с церебральным параличом играют и речевые расстройства, описанию которых будут посвящены все последующие разделы.

Отклонения в психическом развитии значительно утяжеляются под влиянием ошибок воспитания, педагогической запущенности.

Особенности психических отклонений в большей мере зависят от локализации мозгового поражения.

Таким образом, психические нарушения у детей с церебральным параличом определяются как первичным органическим повреждением центральной нервной системы, так и вторичными специфическими условиями их развития. В процессе развития ребенка устанавливается тесная взаимосвязь первичных и вторичных факторов, которые формируют своеобразные психопатологические нарушения. Наибольшее значение среди них имеют следующие синдромы.

Нарушения умственной работоспособности у этих детей проявляются в виде синдрома раздражительной слабости. Этот синдром включает два основных компонента: с одной стороны, это повышенная истощаемость психических процессов, утомляемость, с другой – чрезвычайная раздражительность, плаксивость, капризность. Иногда при этом наблюдаются более стойкие дистимические изменения настроения (пониженный фон настроения с оттенком недовольства). Дети с церебральным параличом стойко психически истощаемы, недостаточно работоспособны, не способны к длительному интеллектуальному напряжению.

Синдром раздражительной слабости обычно сочетается у этих детей с повышенной чувствительностью к различным внешним раздражителям (громким звукам, яркому свету, различным прикосновениям и т. д.).

Определенная роль в утяжелении указанного синдрома принадлежит социальным факторам, в частности воспитанию по типу гиперопеки. В результате может произойти недоразвитие мотивационной основы психической деятельности. В этих случаях более четко проявляется астеноадинамический синдром. Дети с этим синдромом вялые, заторможенные. Они малоактивны при выполнении любых видов деятельности, с трудом начинают выполнять задание, двигаться, говорить. Их мыслительные процессы крайне замедленны.

Астеноадинамический синдром по большей части отмечается у детей со спастической диплегией и атонически-астатической формой церебрального паралича.

При гиперкинетической форме более часто наблюдается астеногипердинамический синдром с проявлениями двигательного беспокойства, повышенной раздражительности, суетливости.

В некоторых случаях (особенно в препубертатном и пубертатном возрастах) отмечается чередование указанных синдромов.

Церебрастенические синдромы наиболее отчетливо проявляются в школьном возрасте при различных интеллектуальных нагрузках. Так, во время увеличения интеллектуальной нагрузки или нарастания ее длительности наблюдается более выраженное снижение психической работоспособности. Резко проявляется недостаточность внимания, памяти и других корковых функций. Кроме того, более четкими становятся специфические особенности мыслительной деятельности.

Нарушения мыслительной деятельности проявляются в недостаточной сформированности понятийного, абстрактного мышления, что в значительной степени обусловлено нарушениями семантической стороны речи. Несмотря на то, что у многих детей к началу обучения в школе может быть формально достаточный словарный запас, наблюдается задержанное формирование слова как понятия, имеет место ограниченное, часто сугубо индивидуальное, иногда искаженное понимание значения отдельных слов. Это связано в первую очередь с ограниченным практическим опытом ребенка. Можно предполагать, что обобщающие понятия, сформированные вне практической деятельности, не способствуют в должной мере развитию интеллекта, общей стратегии познания.

Характерной особенностью мыслительной деятельности учащихся с церебральным параличом является также то, что многими понятиями они владеют пассивно, не умея ими оперировать. Это особенно проявляется в трудностях усвоения математики.

Особенности мышления обнаруживаются при выполнении заданий, требующих симультанного характера хода интеллектуальных процессов, т. е. целостной интеллектуальной операции, основанной на взаимодействии анализаторных систем.

У детей с церебральным параличом обычно отмечаются не только малый запас знаний и представлений за счет бедности их практического опыта, но и специфические трудности переработки информации, получаемой в процессе предметно-практической деятельности.

Эти специфические особенности мышления часто сочетаются с нарушенной динамикой мыслительных процессов. Наиболее часто наблюдается замедленность мышления, некоторая его инертность. У отдельных детей отмечается недостаточная последовательность и целенаправленность мышления, иногда со склонностью к резонерству и побочным ассоциациям. Замедленность мышления обычно сочетается с выраженностью цереброастенического синдрома.

Во всех случаях наблюдается взаимосвязь нарушений мышления и речевой деятельности.

По состоянию интеллекта дети с церебральным параличом представляют крайне разнородную группу: одни имеют нормальный интеллект, у многих наблюдается своеобразная задержка психического развития, у некоторых имеет место олигофрения.

Для детей с церебральным параличом также характерны нарушения формирования высших корковых функций. Наиболее часто отмечаются оптико-пространственные нарушения. В этом случае детям трудно копировать геометрические фигуры, рисовать и писать.

Недостаточность высших корковых функций может проявляться также в задержке формирования пространственных и временных представлений, фонематического анализа и синтеза, стереогноза (узнавание предметов на ощупь).

Для детей с церебральным параличом характерны разнообразные эмоциональные расстройства. Эмоциональные расстройства проявляются в виде повышенной эмоциональной возбудимости, повышенной чувствительности к обычным раздражителям окружающей среды, склонности к колебаниям настроения. Повышенная эмоциональная лабильность сочетается с инертностью эмоциональных реакций. Так, начав плакать или смеяться, ребенок часто не может остановиться.

Повышенная эмоциональная возбудимость может сочетаться с радостным, приподнятым, благодушным настроением (эйфория), со снижением критики. Нередко эта возбудимость сопровождается страхами; особенно характерен страх высоты.

Повышенная эмоциональная возбудимость может сочетаться с нарушениями поведения в виде двигательной расторможенности, аффективных взрывов, иногда с агрессивными проявлениями, с реакциями протеста по отношению к взрослым. Все эти проявления усиливаются при утомлении, в новой для ребенка обстановке и являются одной из причин школьной и социальной дезадаптации. При чрезмерной физической и интеллектуальной нагрузке, ошибках воспитания эти реакции закрепляются и возникает угроза формирования патологического характера.

Специфические нарушения деятельности и общения при детском церебральном параличе, обусловленные двигательными и речевыми расстройствами, в сочетании с ранним органическим поражением мозга способствуют своеобразному формированию личности.

Наиболее часто наблюдается диспропорциональный вариант развития личности. Это проявляется в том, что достаточное интеллектуальное развитие сочетается с отсутствием уверенности в себе, самостоятельности, повышенной внушаемостью. Личностная незрелость проявляется в эгоцентризме, наивности суждений, слабой ориентированности в бытовых и практических вопросах жизни. Причем с возрастом эта диссоциация может увеличиваться. У детей и подростков легко формируются иждивенческие установки, неспособность и нежелание к самостоятельной практической деятельности. Поэтому при встрече с реальными трудностями у них легко возникают различные аффективные состояния, иногда истерические реакции.

Выраженные трудности социальной адаптации способствуют формированию тормозных черт личности с проявлениями робости, застенчивости, неумения постоять за свои интересы, стремления быть менее заметным, с выраженным чувством неполноценности. Это сочетается с повышенной чувствительностью, обидчивостью, впечатлительностью. Под влиянием даже незначительных психо-травмирующих факторов окружающей среды легко возникают состояния декомпенсации с усилением чувства неполноценности, замкнутости, пониженным настроением, плаксивостью, нарушениями сна и аппетита.

При нарушениях интеллекта особенности развития личности сочетаются с низким познавательным интересом, недостаточной критичностью. В этих случаях менее выражены реактивные состояния с чувством неполноценности. Отгороженность от сверстников, ограничение контактов с окружающими связаны не столько с реакцией личности на свой дефект, сколько с безразличием, слабостью мотивации и волевых усилий (апатико-абулическими состояниями).

Особенности психического развития детей с церебральным параличом должны учитываться при проведении логопедических мероприятий. Необходим комплексный подход к ребенку с церебральным параличом; оценка его речевых нарушений проводится с учетом особенностей двигательных расстройств и психического развития в целом. Эта же взаимосвязь кладется в основу коррекционной логопедической работы. Эта необходимость определяется тесной взаимосвязью между развитием речи, моторики и интеллекта как в норме, так и в условиях патологии.

Нарушение речи у детей с церебральным параличом. М., 1985. С. 49–54.

…Изучение познавательной деятельности у детей с церебральным параличом имеет большое теоретическое и практическое значение для диагностики и выработки дифференцированных методов педагогической работы с этими детьми.

При разработке системы исследования мы учитывали, что речевые и неречевые нарушения познавательной деятельности могут быть результатом системного недоразвития, обусловленного поражением головного мозга. Кроме того, наличие двигательных нарушений создает предпосылки для особенностей формирования познавательной деятельности. При этом учитывалось, что чувственное познание, по определению Б. Г. Ананьева, вбирает в себя основные анализаторные деятельности человеческого мозга в их взаимодействии.

Различные формы чувственного познания (ощущение, восприятие и представление) являются одновременно основными ступенями или моментами в развитии чувственных знаний человека об окружающей действительности. Здоровый ребенок познает окружающий мир посредством всех анализаторов. Так, еще И. М. Сеченов выдвинул положение о том, что ощущения не только связываются между собой в той или иной форме ассоциации, но и развиваются благодаря этим связям, ассоциациям. И. М. Сеченов объяснял восприятие предмета или пространства ассоциацией зрительных, кинестетических, осязательных, а также других ощущений. И. П. Павлов раскрыл физиологическую основу ассоциации и подчеркнул универсальный характер ассоциаций, которые представляют собой объединение не только слов и впечатлений, но и действий.

Основываясь на положении, что для правильного восприятия окружающего мира необходимо владеть полноценными анализаторами, представляет интерес проследить, как развивается познавательная деятельность ребенка, у которого в силу заболевания не все модальности ощущений и восприятий могут быть полноценными. Так, здоровый ребенок тянется за предметом уже на третьем – четвертом месяце жизни (Н. А. Менчинская, 1941; А. А. Люблинская, 1959; Д. Б. Эльконин, 1955; Р. Я. Абрамович-Лехтман, 1962; Р. Ф. Горчакова, 1958; Ф. Н. Шемякин, 1941; и др.). Дети с церебральным параличом, у которых поражены руки, не имеют возможности взять предмет. А если к поражению рук присоединяется паралич ног, то это суживает круг предметов, которые они могли бы держать в руках, имея здоровые конечности. Таким образом, у ребенка может резко затрудняться формирование стереогностической функции, что отражается на развитии его познавательной деятельности. Эти особенности развития больного ребенка послужили поводом к исследованию стереогноза и к тому, чтобы проследить характер зависимости между определением формы предмета путем ощупывания и зрительным восприятием формы.

Из литературы известно о нарушении пространственных представлений при этом заболевании, поэтому система исследования строилась с тем расчетом, чтобы определить, имеется ли связь между нарушением стереогноза, зрительного восприятия формы и нарушением пространственных представлений.

Изучение восприятия формы (путем ощупывания и зрительное), а также восприятия и представления о пространстве имело цель определить, как влияют эти процессы на формирование различения, сложения и запоминания букв у детей.

В работе поставлена задача провести анализ ряда речевых и неречевых процессов познавательной деятельности у детей с врожденным церебральным параличом: 1) стереогноза; 2) зрительного восприятия цвета и формы; 3) пространственных представлений; 4) особенностей некоторых нарушений речевых процессов.

Задачей исследования было также выяснить, какие из нарушенных процессов в ходе коррекционной работы будут восстанавливаться раньше и как это определит ход восстановительных мероприятий. В задачи исследования входило установить, как влияют речевые и неречевые нарушения познавательной деятельности на процесс обучения ребенка в школе.

В исследовании поставлена цель разработать дифференцированные методики коррекции дефектов в указанных процессах познавательной деятельности и ввести эти методики в педагогическую работу с детьми.

Было проведено обследование 240 детей в возрасте от 7 до 15 лет, которые страдали врожденными формами детского церебрального паралича. Все дети обучались по программе массовой школы.

В число обследованных не включались дети с умственной отсталостью, а также дети с глазодвигательными нарушениями.

Для сравнительного анализа состояния стереогноза и зрительного восприятия кроме основной группы детей было обследовано 25 детей с посттравматическими гемипарезами, приобретенными в возрасте от 8 до 15 лет. Кроме того, были обследованы 35 здоровых детей в возрасте от 7 до 15 лет (контрольная группа).

240 детей с церебральным параличом были подразделены на группы в зависимости от характера опорно-двигательного аппарата (табл. 10).

Таблица 10

Формы детского церебрального паралича у обследованных больных

180 детей с врожденным церебральным параличом были в возрасте от 7 до 12 лет и 60 – в возрасте от 12 до 15 лет.

Из 25 детей с постнатальными гемипарезами 15 были в возрасте от 7 до 12 и 10 – от 12 до 15 лет. 25 здоровых детей были в возрасте 7—12 лет и 10 детей – от 12 до 15 лет. Все три группы детей исследовались по специально разработанной психолого-логопедической схеме.

Дети с врожденным церебральным параличом и дети с посттравматическими гемипарезами находились под наблюдением от 6 месяцев до 1 года…

…Основной задачей при изучении зрительного восприятия было выявить способность испытуемого дифференцировать форму. При изучении пространственного восприятия и представления фиксировалось внимание на тех сторонах восприятия пространства и представления о пространстве, на основании которых формируется способность ребенка к различению букв. В соответствии с этой задачей у испытуемого проверяли умение: 1) копировать детали; 2) копировать целый образец; 3) зеркально копировать детали; 4) зеркально копировать целый образец; 5) выполнить следовые пробы. Количество элементов в образцах для копирования зависело от возраста ребенка.

Кроме этой методики был использован целый ряд методик, позволяющих установить уровень развития пространственных представлений.

Для исследования зрительного восприятия была подобрана методика, позволяющая проверить у ребенка способность дифференцировать по цвету, форме, величине, толщине различные геометрические фигуры. Испытуемому для подбора идентичной фигуры отводилось 30 с, так как за это время дети контрольных групп безошибочно подбирали нужную фигуру.

При исследовании стереогноза было выяснено, что определение фактуры предмета возможно у подавляющего большинства больных с врожденным церебральным параличом даже при наличии пареза в руке.

Галя П., 7 лет, страдающая левосторонним гемипарезом, с закрытыми глазами безошибочно определяла фактуру предмета как правой, так и левой рукой, но не могла определить форму различных геометрических тел и форму реальных предметов.

Вова., 11 лет, с врожденным тетрапарезом, четко определял фактуру предмета, но не определял форму реальных предметов и форму различных геометрических тел.

Из 209 детей с паретичными руками только 14 затруднялись при определении фактуры предмета…

…При определении формы реальных предметов наблюдалось следующее: все дети с врожденным церебральным параличом правильно определяли форму предметов здоровой рукой. Аналогичная картина отмечалась и у детей с посттравматическим гемипарезом.

Но определение формы предмета больной рукой было затруднено у 17 % больных с врожденным церебральным параличом. Эти затруднения не зависели от степени выраженности двигательного дефекта, и, следовательно, можно предположить, что подобные затруднения объясняются какими-то другими причинами, в частности педагогической запущенностью.

Среди детей с посттравматическим гемипарезом затруднения при определении формы реальных предметов возникли только у одного мальчика.

Совершенно иные показатели дало исследование стереогноза у детей с врожденным церебральным параличом при определении формы различных геометрических фигур. Оказалось, что у большинства больных грубо нарушено узнавание путем ощупывания различных геометрических тел как здоровой, так и больной рукой.

Больная Анна, 15 лет, с правосторонним гемипарезом, не установила разницы между кругом и треугольником, не только больной, но и здоровой рукой.

Больная Катя, 7 лет, с правосторонним гемипарезом, ощупывая предметы левой рукой, не могла отличить квадрат от треугольника, овал от трапеции, кубик от цилиндра.

Больной Коля, 13 лет (парапарез нижних конечностей), с практически здоровыми руками не только не чувствовал тонкой разницы между овалом и кругом, прямоугольником и треугольником, но и не дифференцировал округлые фигуры от форм с углами обеими руками…

…При узнавании их особенно трудно давалась детям дифференцировка фигур различной формы, но одинаковой толщины и величины: треугольник – квадрат – овал – многоугольник. Легче им было дифференцировать большие и маленькие фигуры и еще легче различать фигуры разной толщины – трапеции и трапециевидная призма…

При исследовании зрительного восприятия цвета и формы из 240 обследованных детей с врожденным церебральным параличом ни у кого отклонений от нормы при восприятии цвета не обнаруживалось. Такая же картина наблюдалась и у детей с посттравматическим гемипарезом.

Иное положение наблюдалось при исследовании зрительного восприятия формы. Анализ результатов исследования показал следующее. Среди 180 детей с врожденным церебральным параличом 93 испытывали затруднения при зрительном узнавании формы различных геометрических тел.

В процессе исследования встал вопрос: исчезают ли подобные нарушения зрительного восприятия у детей старшего школьного возраста? С этой целью было обследовано 60 детей в возрасте от 12 до 15 лет по вышеприведенной методике.

Совершенно иные данные при исследовании зрительного восприятия были получены при подборе идентичных фигур в том случае, когда нужно было учитывать только признак формы. При исследовании по данной методике не наблюдалось, чтобы испытуемые путали округлые фигуры с фигурами с углами. Видимо, определенную роль в этом сыграл тот факт, что испытуемый не сбивался на признак величины и толщины. Нарушение функции наблюдалось и у старших детей (36 % – нарушение у младших и 15 % – у старших)…

Можно сделать вывод, что без специального обучения дефекты зрительного восприятия не исчезают у некоторых детей с врожденным церебральным параличом.

По мере развития ребенка и обучения его меняется качественное содержание самого дефекта. Так, дети в возрасте от 7 до 12 лет при подборе идентичных фигур не всегда улавливают признак толщины, величины и формы. Старшие же дети (в возрасте от 12 до 15 лет) всегда улавливают признак толщины, редко испытывая затруднения при дифференцировке фигур по признаку величины (8 % испытуемых). Наиболее стойким остается у них дефект дифференцировки фигур по признаку формы (28 %). Видимо, этим можно объяснить те трудности, которые испытывают многие дети с церебральным параличом на уроках геометрии. Надо отметить, что в контрольной группе у детей с посттравматическим гемипарезом никаких затруднений при исследовании зрительного восприятия формы обнаружено не было.

При анализе нарушений зрительного восприятия при церебральном параличе было установлено, что наибольшее количество дефектов зрительного восприятия наблюдается при тетрапарезе.

Подобные данные были получены и при исследовании соотношения нарушений зрительного восприятия формы с характером поражения опорно-двигательного аппарата.

Ошибки при выполнении проб конструктивного праксиса у детей младшего школьного возраста носили следующий характер:

1) утрата отдельных элементов и их количественное наращивание;

2) отклонение элементов под углом 45 и 90°;

3) невозможность зеркального изображения.

При выполнении проб конструктивного праксиса все 30 человек группы с врожденным церебральным параличом, с которыми были проведены эти пробы, допустили различные ошибки. По данным В. М. Смирнова и И. С. Царевой, здоровые дети даже шестилетнего возраста эти пробы выполняют правильно лишь с небольшими ошибками при зеркальных пробах. А у наших испытуемых ошибки отмечались даже в пробе прямого копирования деталей.

Как видно из изложенного, у большинства детей, страдающих врожденным церебральным параличом, имеются различные нарушения пространственных представлений. Указанные нарушения не исчезают по мере возрастного развития ребенка и обучения его в школе.

Анализ материала показал, что наибольшее количество нарушений пространственных представлений наблюдается при тетра-парезе и правостороннем гемипарезе.

Анализ полученного материала показал, что качественный характер ошибок остается неизменным у детей младшего и старшего школьного возраста. Ошибки носят следующий характер:

1) количественное наращивание или отсутствие нужных элементов;

2) смещение деталей и элементов;

3) невозможность зеркального изображения;

4) неправильное выполнение следовых проб;

5) ошибки в определении пространственного соотношения между предметами;

6) нарушение моторной памяти на пространственные соотношения.

Исследование показало, что нарушения стереогноза, как правило, сочетаются с дефектом зрительного восприятия формы и с неполноценным формированием пространственных представлений. У всех детей с дефектом зрительного восприятия наблюдаются астереогноз и нарушения пространственных представлений.

На основании изложенного можно сделать выводы:

1. У большинства детей, страдающих врожденным церебральным параличом, наблюдаются дефекты стереогноза и нарушения зрительного восприятия формы и пространственных представлений.

2. Наиболее часто дефекты стереогноза, зрительного восприятия формы и пространственных представлений наблюдаются при тетрапарезе и правостороннем гемипарезе.

3. У детей с врожденным параличом дефекты познавательной деятельности грубо выражены, в то время как у детей с постнатальными поражениями эти нарушения отсутствуют. Этот факт говорит об определенной роли жизненного опыта в формировании стереогностической функции и зрительного восприятия формы…

В основу коррекционной работы был положен принцип последовательного развития различных форм познавательной деятельности в онтогенезе. В процессе компенсации использовали сохранную или восстановленную функцию и опирались на речь, проводили словесный анализ предметов и явлений; кроме того, большое значение имеет анализ предметов и явлений, проводимый в процессе ручных действий.

В коррекционную работу входили три этапа:

1) тренировка стереогноза;

2) зрительные восприятия формы;

3) пространственные представления.

Анализ восстановительной работы у всех 17 человек в возрасте от 7 до 12 лет показал, что у всей группы детей были ликвидированы дефекты зрительного восприятия, позже были компенсированы и дефекты пространственных представлений. Наибольшую трудность для коррекции представляли стереогностические нарушения, которые не у всех детей были полностью компенсированы. Интересен тот факт, что в результате компенсации дефектов указанных неречевых форм познавательной деятельности у всех детей исчезли нарушения письма и чтения и дети смогли в дальнейшем успешно обучаться по программе массовой школы. Необходимо отметить, что все дети дали значительно лучшие результаты при исследовании мышления после проведения системы занятий, чем при первичном исследовании.

У группы детей старшего возраста (14–15 лет) также наблюдались успехи при компенсации неречевых форм познавательной деятельности, причем компенсация этих неречевых форм повела за собой и компенсацию дефектов письма и чтения.

Занятия с этими детьми также включали в себя три основных этапа:

1) преодоление дефектов стереогноза: а) дифференцировка фактуры, б) определение формы реальных предметов, в) дифференцировка различных геометрических тел;

2) развитие зрительного восприятия формы, классификация различных геометрических тел по признаку цвета, величины, толщины и формы;

3) развитие пространственных представлений: а) упражнения в пробах конструктивного праксиса, б) работа с географической картой, в) черчение различных планов и схем пути. Динамика коррекционной работы у детей старшей группы показала, что компенсация нарушенных процессов познавательной деятельности идет неравномерно, причем у младших и старших школьников наблюдается одинаковая закономерность при компенсации различных процессов. Вначале компенсируются дефекты зрительного восприятия, затем пространственных представлений и в последнюю очередь дефекты стереогноза. Восстановление этих неречевых форм познавательной деятельности повлекло за собой компенсацию дефектов письма и чтения.

В результате целенаправленных занятий можно добиться полной или частичной компенсации дефектов зрительного восприятия и пространственных представлений у детей с врожденным церебральным параличом.

Данные по улучшению стереогноза, полученные в результате занятий, показывают, что стереогностические нарушения компенсируются в результате специальной целенаправленной работы.

На основании изложенного можно сделать следующие выводы:

1. У детей с церебральным параличом наблюдаются нарушения некоторых форм познавательной деятельности – стереогноза, зрительного восприятия формы, пространственных представлений, – а также дисграфия и дислексия, обусловленные вышеуказанными нарушениями.

2. Опыт восстановительной работы свидетельствует, что дефекты познавательной деятельности компенсируются в результате проведения специальной коррекционной работы. Преодоление дефектов письма и чтения происходит в результате компенсации нарушений неречевых форм познавательной деятельности.

3. Речевые и неречевые нарушения познавательной деятельности наиболее часты при тетрапарезах и правосторонних гемипарезах. Особое значение имеет недостаток специального жизненного опыта, о чем говорит тот факт, что у детей с посттравматическим гемипарезом не обнаруживается тех нарушений познавательной деятельности, которые были выявлены у детей с врожденным церебральным параличом.

4. Несмотря на нарушения в процессах познавательной деятельности, дети с церебральным параличом с нормальным интеллектом могут обучаться по программе массовой школы при условии проведения с ними специальной коррекционной работы.

Педагогические пути устранения речевых нарушений у детей. ЛГПИ им. А. И. Герцена. Л., 1976. С. 120–135.

Для определения путей педагогического воздействия в целях успешной подготовки дошкольников с церебральными параличами к школьному обучению нами проведено психолого-педагогическое обследование 96 детей в возрасте 5–6 лет. Предъявляемые методики были направлены на выявление особенностей познавательной деятельности обследуемых детей и включали в себя задания из программы детского сада. Они строились на основе требований к школьному обучению и были модифицированы с учетом специфики заболевания детей. Психолого-педагогическое обследование выявило своеобразную структуру интеллектуальной недостаточности у большинства детей, которая определялась различными вариантами нарушения психической деятельности и эмоционально-волевой сферы (снижением познавательного интереса, активности, общей утомляемостью, инертностью психических процессов), сочетающихся с удовлетворительной способностью к обобщению на наглядном уровне. В исследованиях отмечались трудности пространственного синтеза, как наиболее общие проявления для всех детей обследуемой группы (справились с заданием 48,5 %), а также неспособность многими детьми логически осмыслить имеющийся запас знаний и использовать его при самостоятельном решении доступного практического задания (справились с заданием 50 %). В этих случаях знания ребенка оставались как бы пассивным багажом. Для правильного выполнения заданий в большинстве случаев требовалась помощь и тренировочные упражнения, совместное со взрослым обучающее действие.

Указанные особенности познавательной деятельности должны учитываться при разработке содержания и методов педагогического воздействия.

Тезисы докладов IV Всесоюзных педагогический чтений, НИИ дефектологии АПН СССР. М., 1976. С. 179.

В процессе коррекционных занятий нами изучались особенности восприятия форм, величин, цветов, развитие конструктивной и изобразительной деятельности у дошкольников от 6 до 7 лет с церебральными параличами и различными интеллектуальными дефектами.

Испытуемыми были: 10 детей с умеренной задержкой умственного развития, обусловленной преимущественно педагогической запущенностью; 10 детей с олигофренией в степени дебильности и 10 здоровых дошкольников подготовительной группы детского сада.

Психолого-педагогический эксперимент строился с учетом игровой деятельности, доступной ребенку с поражением моторики. Оценка результатов обследования до и после коррекции проводилась по пятибалльной системе в зависимости от уровня развития изучаемого процесса и функции. Статистическая обработка данных проводилась по критерию Стьюдента. Кроме количественной оценки проводился качественный анализ способов выполнения заданий.

Коррекционная программа по формированию восприятий геометрических фигур, цветов и величин у детей с церебральными параличами была построена на основе обучения их двум видам деятельности: рисованию и конструированию. Занятия проводились индивидуально в течение трех – шести месяцев.

Сравнительный метод исследования с учетом количественных и качественных показателей позволил нам выявить различия влияния коррекции на детей с детскими церебральными параличами при задержке психического развития и при олигофрении в степени дебильности.

7 научная сессия по дефектологии. НИИ дефектологии АПН СССР. М., 1975.

…Речь является одним из важнейших компонентов психической деятельности человека. Как и другие функции психики, речь может подвергаться нарушениям. Среди разнообразных речевых нарушений в детском возрасте большую трудность для дифференциальной диагностики и логопедической работы представляет функциональная дислалия и легкая форма дизартрии.

Анализ случаев детей с дислалией и легкой дизартрией показал, что для понимания данных речевых расстройств недостаточно изучение особенностей собственно речевого нарушения. Патология речи (нарушение звукопроизношения) ограничивает способности и социальные возможности ребенка, отражается на всей личности больного. В ряде случаев является причиной отрыва от коллектива. Стесняясь своего речевого дефекта, ребенок становится замкнутым, неуверенным в своих силах и возможностях. Дефекты речи в большинстве случаев являются причиной неуспеваемости ребенка в школе.

Кроме того, мы наблюдали и такие явления, когда ослабление только отдельных компонентов психики – внимания и памяти ребенка – отрицательно отражались на его успехах по устранению речевого дефекта. Особое влияние на речевую, следовательно, и психические функции, оказывает наличие органической неврологической симптоматики. Таким образом, мы пришли к выводу, что наиболее плодотворным является такой подход к больному ребенку, при котором внимание исследователя сосредоточивается не только на изолированных симптомах (речи), но и на расстройстве целостной сложной системы всего организма. С этой целью было проведено всестороннее клинико-педагогическое исследование детей с функциональной дислалией, легкой дизартрией и детей с нормальной речью.

Был проведен сравнительный анализ результатов исследования физического статуса, неврологического, а также и психических процессов внимания, памяти и мышления.

Изучение детей проводилось нами главным образом в специализированном детском саду № 1743 и массовом детском саду № 1321. Было изучено 75 детей: из них 25 детей с легкой формой дизартрии, 25 – с функциональной дислалией и 25 – с нормальной речью. По возрасту дети распределились следующим образом (табл. 11).

Таблица 11

Распределение обследованных детей по возрасту

Из приведенных данных видно, что во всех трех группах количество детей по возрасту соответствует друг другу. Наибольшее количество детей с функциональной дислалией (68 %) и легкой формой дизартрии (64 %) чаще выявляется в возрасте 5–6 лет. В возрасте 7 лет количество детей с дислалией оказалось небольшим (4 %). Это, по-видимому, объясняется тем, что функциональная дислалия не связана с органическим поражением центральной нервной системы и устраняется быстрее, чем легкие формы дизартрии.

Исследованием было установлено, что по физическому развитию от возрастной нормы отставало 2 ребенка с нормальной речью, 6 детей с функциональной дислалией и 8 детей с легкой формой дизартрии. Анализируя результаты исследования, мы можем отметить, что дети с легкой формой дизартрии и функциональной дислалией по физическому развитию несколько отстают от детей с нормальной речью.

Проведенное исследование показало, что у детей с нормальной речью и функциональной дислалией симптомов органического поражения центральной нервной системы не отмечалось. Изменения со стороны вегетативной нервной системы в форме устойчивого дермографизма, похолодания кистей рук, нарушение потоотделения и влажности дистальных отделов конечностей (кистей и стоп) наблюдалось у большинства детей с дислалией. Неврологическая симптоматика у детей с легкой формой дизартрии при одноразовом исследовании в поликлинических условиях, часто не выявлялась и поэтому такие дети причислялись к дислаликам. При тщательном обследовании и применении функциональных нагрузок (повторные движения, силовые напряжения) можно выявить симптомы органического поражения центральной нервной системы в форме стертых парезов, изменения тонуса мышц, гиперкинезов в мимической и артикуляционной мускулатуре, патологических рефлексов. Основное нарушение со стороны черепно-мозговых нервов связано с поражением подъязычных нервов (XII пары), которое проявляется в виде некоторого ограничения движения языка в сторону у 25 детей, гиперкинезов у 9 детей. Повторные движения языка вверх, вперед и в стороны вызывают быстрое утомление, выражающееся в замедлении темпа движений, а иногда и легкого посинения кончика языка. Все эти нарушения обусловлены паретичностью мышц языка. Ограничение объема движений глазных яблок (III–IV–VI пары) в виде легкого недоведения до наружной спайки наблюдалось у пяти детей. У 4 детей при пробе на аккомодацию и конвергенцию отмечались легкие парезы конвергенции. У одного ребенка было отмечено косоглазие. Со стороны тройничных нервов (V пара) у детей грубых парезов не наблюдалось. Однако при боковых движениях нижней челюсти у некоторых детей появлялись синкенезии в виде поворота головы, языка, реже губ в ту же сторону. Асимметрия лицевых нервов (VII пара) имелась у 11 детей, главным образом, за счет сглаженности правой или левой носогубной складки. Тяжелых расстройств со стороны языкоглоточных и блуждающих нервов (IX, X пары) у обследуемых детей не наблюдалось. Однако у 5 детей было отмечено недостаточное сокращение мягкого неба. Голос у 9 детей был тихим, глуховатым с небольшим носовым оттенком. Перечисленные состояния черепно-мозговых нервов при легкой форме дизартрии в большинстве случаев носят стойкий характер, так как они обусловлены органическим поражением центральной нервной системы.

Со стороны двигательной сферы у 12 детей был слабо выраженный парез с денерваторными изменениями мышечного тонуса. Сила мышц у 23 детей была удовлетворительной. Однако большинство детей не сразу включалось в активное сопротивление. Активные движения у всех обследованных совершалось в полном объеме, но были замедленными, неловкими, недифференцированными. В рефлекторной сфере у 12 детей отмечалось оживление сухожильных и периостальных рефлексов. В ряде случаев наблюдались рефлексы орального автоматизма, а также непостоянные, истощающиеся патологические рефлексы Бабинского и Пуссена. Помимо вышеперечисленных нарушений в неврологическом статусе у детей с легкой формой дизартрии были отмечены изменения со стороны вегетативной нервной системы, которые проявлялись преимущественно в виде потливости ладоней и стоп, наличии стойкого красного дермографизма.

Таким образом, было установлено, что у большинства детей с легкой формой дизартрии имелась легкая (стертая) неврологическая симптоматика, которая выявлялась при тщательном исследовании и указывала на органическое поражение центральной нервной системы.

Исследование психического статуса проводилось путем применения заданий на внимание, память и мышление. Были использованы видоизмененные тесты Лебединского, Выготского, Берштейна, Бинэ, Декедра, Эббингхауза, Пиаже и других.

Для качественной характеристики каждого задания использовалась среднеарифметическая величина, которая вычислялась по обычным правилам, как среднее от деления суммы значений времени выполненного задания на количество детей – n, выполняющих задание, т. е.

Результаты выполненных заданий детьми с нормальной речью, функциональной дислалией и легкой формой дизартрии помещены в табл. 12–15.

Задание 1 (на устойчивость внимания).

Предлагался лист с разомкнутыми кругами. Ребенок должен был сомкнуть все круги, разомкнутые вверху. Время выполнения задания фиксировалось секундомером.

Результаты этого задания представлены в табл. 12, 13.

Таблица 12

Результаты исследования устойчивости внимания у детей с нормальной речью, с функциональной дислалией и легкой дизартрией (на время)

Подставляя в выражение (1) численные значения приведенных нами величин, получаем среднее время замыкания кругов: для детей с нормальной речью – 2,03 мин; для детей с функциональной дислалией – 2,05 мин; для детей с легкой формой дизартрии – 2,48 мин.

Из данных табл. 12 и проведенных подсчетов наглядно видно, что дети с дислалией замыкали круги за одно и то же время, что и дети с нормальной речью. Дети с легкой формой дизартрии замыкали круги медленнее, так как они чаще отвлекались и переключались на другие виды деятельности.

Качество выполнения данного задания у обследуемых групп детей приведены в табл. 13.

Таблица 13

Результаты исследования устойчивости внимания у детей с нормальной речью, функциональной дислалией и легкой формой дизартрии

Отсюда среднее количество правильно замкнутых кругов (А) будет следующее: для детей с нормальной речью – 23,5 круга; для детей с функциональной дислалией – 22,6 круга; для детей с легкой формой дизартрии – 21,5 круга.

Из данных табл. 13 и проведенного подсчета видно, что дети с нормальной речью успешнее справились с данным заданием, чем дети с дислалией и легкой дизартрией. Это дает нам основание считать, что внимание у детей с функциональной дислалией и особенно с легкой формой дизартрии менее устойчивое, чем у детей с нормальной речью.

Задание 2 (на устойчивость внимания).

Экспериментатор произносил последовательно, медленно (за секунду одну цифру) числа от одного до пяти, пропуская одно число. Дети должны были назвать пропущенное число.

Результаты этого задания представлены в табл. 14.

Таблица 14

Результаты исследования устойчивости внимания у детей с нормальной речью, функциональной дислалией и легкой формой дизартрии

Средняя величина правильных ответов будет следующая: для детей с нормальной речью – 21,0; для детей с функциональной дислалией – 20,6; для детей с легкой формой дизартрии – 19,8.

Результаты подсчета показывают, что внимание на пропуск чисел у детей с дислалией и особенно с легкой формой дизартрии менее устойчиво, чем у детей с нормальной речью. Это заключение согласуется с результатами исследования по заданию 1.

Задание 3 (на переключаемость внимания).

Ребенку предлагали к концу равных по длине линий пририсовать в начале стрелки, сходящиеся навстречу друг другу (5 строчек). Затем к оставшимся линиям пяти строчек пририсовать стрелки, расходящиеся в разные стороны. При изучении переключаемости внимания важно было знать, во-первых, за какое время будет выполнено это задание детьми разных групп и, во-вторых, установить, как быстро могут дети переключать свое внимание на другое задание. Время выполнения задания учитывалось секундомером.

Среднее время выполнения первой части задания (пририсовка сходящихся стрелок) составляет: для детей с нормальной речью – 3,41 мин; для детей с функциональной дислалией – 3,32 мин; для детей с легкой формой дизартрии – 3,6 мин.

Из полученных данных видно, что первая часть задания всеми тремя группами детей выполнялась практически за одно и то же время. Однако качество выполнения задания детьми было различным. Правильно задание выполнили дети с нормальной речью. Они работали уверенно, четко, последовательно, согласно инструкции. Дети с функциональной дислалией работали небрежно, с поспешностью и суетливостью. Дети с легкой формой дизартрии пририсовывали стрелки непоследовательно, с напряжением. Одни из них выполняли задание по вертикали, другие – разбросанно, то на верхней строчке, то в середине.

Среднее время выполнения второй части задания (пририсовка расходящихся стрелок) составляет: для детей с нормальной речью – 3,58 мин; для детей с функциональной дислалией – 3,74 мин; для детей с легкой формой дизартрии – 4,08 мин.

Результаты исследования показывают, что выполнение второй части задания в сравнении с первой у детей с функциональной дислалией и легкой формой дизартрии потребовало заметно больше среднего времени, чем у детей с нормальной речью. Разница среднего времени выполнения I и II части задания составила для детей с нормальной речью – 0,17 мин (3,58 – 3,41 = 0,17 мин); для детей с функциональной дислалией – 0,42 мин (3,74 – 3,32 = 0,42 мин); для детей с легкой формой дизартрии – 0,48 мин (4,08 – 3,6 = 0,48 мин).

Таким образом, проведенное исследование отдельных заданий на внимание позволило выявить пониженный уровень устойчивости и переключаемости внимания у детей с легкой формой дизартрии и функциональной дислалией. Нарушение механизма устойчивости и переключаемости внимания, по-видимому, зависит от недостаточной подвижности основных нервных процессов в коре больших полушарий.

Задание 1 (на исследование зрительной памяти). Ребенку предлагали 5 картинок, разных по содержанию (посуду, фрукты и др.), раскладывали их последовательно по прямой линии на столе и просили запомнить. Затем картинки смешивали и просили расположить их в той же последовательности.

Результаты исследования показали, что разложение картинок детьми трех групп выполнялось по-разному. Так, трое детей с функциональной дислалией торопились, суетились и смогли правильно разложить только две картинки, а пять детей – по три, четыре. Дети с легкой формой дизартрии выполняли задание неуверенно, вспоминали правильность расположения картин, перекладывали их, были растерянными. Три ребенка разложили правильно две первые карточки, а семь детей – по 3–4 карточки. Характер выполнения задания на зрительную память у детей с функциональной дислалией и легкой формой дизартрии аналогичен результатам исследования их на переключаемость внимания, что по-видимому связано с нарушением нейродинамических связей в коре больших полушарий.

Задание 2 (исследование памяти на запоминание слов).

Экспериментатор дважды произносил пять слов и предлагал в той же последовательности воспроизвести их ребенку.

Результаты исследования показали, что 56 % детей с нормальной речью правильно назвали 5 слов, в то время как наибольшее количество правильных ответов у детей с функциональной дислалией (32 %) приходится на 4 слова, а у детей с легкой формой дизартрии (32 %) – на 3 слова. Слабость процесса запоминания слов у детей с функциональной дислалией и легкой формой дизартрии связана не только с затруднением выработки условных рефлексов, ослаблением внимания, но и, возможно, с нарушением фонематического слуха, возникающего вследствие недоразвития звуко-произношения.

Задание 3 (на логически-смысловое запоминание слов текста).

Ребенку читали рассказ и просили его запомнить. Затем рассказ повторяли, пропуская отдельные слова (10). Дети должны были вспомнить слова, пропущенные экспериментатором.

Подсчеты среднеарифметической величины правильно произнесенных слов текста по формуле (1) показал, что дети с нормальной речью в среднем произнесли из 10 слов – 9,40 слова, дети с функциональной дислалией – 9,16 слова, дети с легкой формой дизартрии – 8,24 слова. Сопоставление значения средних величин показывает, что наилучшее запоминание выявилось у детей с нормальной речью, плохое – у детей с легкой формой дизартрии.

Таким образом, проведенное исследование памяти по заданиям показало, что у детей с функциональной дислалией имелись незначительные, а у детей с легкой формой дизартрии значительные отклонения, которые можно объяснить не только нарушением их фонематического слуха, но и расстройством активного внимания.

Задание 1 (на обобщение предметов методом классификации).

Ребенку предлагали разные картинки (поезд, лошадь и др.). Просили разложить их на группы, сходные между собой и назвать каждую группу.

Свободно образовать обобщенные группы смогли 18 детей с нормальной речью и функциональной дислалией. Семь детей из данных групп задание выполняли с помощью, допуская ошибки, но по ходу действия их исправляли.

Полученные результаты показали также, что только 10 детей с легкой формой дизартрии смогли самостоятельно образовать обобщенные группы. Остальные 15 детей нуждались в помощи, распределяя картинки по категориям (овощи, транспорт, животные и т. д.). Задание на обобщение предметов методов классификации и исключения выполнялись практически детьми с нормальной речью и функциональной дислалией без различия. Дети с легкой формой дизартрии в большинстве случаев (15) затруднялись в выполнении задания.

Задание 2. Рассказ по картинкам.

Ребенку предлагали составить рассказ по картинке, а затем последовательно расположить 3 сюжетные картинки и составить по ним рассказ.

Дети с нормальной речью и функциональной дислалией, в основном, легко справились с заданием. Они отмечали существенные детали рисунка, эмоционально описывали изображенные предметы и их действия. Шесть детей с функциональной дислалией и 5 – с нормальной речью выполнили задание с помощью наводящих вопросов. Им мешали неустойчивость внимания, быстрая отвлекаемость и истощаемость. Почти ¹/₃ детей с легкой формой дизартрии не могли полно составить рассказ по картинке. Они были неуверенными, пассивными, со сниженной работоспособностью. На картинке, в основном, называли отдельные предметы и затруднялись объединить их единым сюжетом.

Аналогичные результаты получены при последовательном разложении сюжетных картинок и составлении по ним рассказа. Разница в оценке мышления по картинкам у детей с нормальной речью и функциональной дислалией незначительна. У детей с легкой формой дизартрии эта разница оказалась заметной.

Задание 3 (на исследование понятий).

Ребенку предлагали вопросы: Кто шьет, продает? и т. д. Из чего сделаны окна, книги? и т. д.

Количество правильных ответов у детей с функциональной дислалией было таким же, как и у детей с нормальной речью. Дети с легкой формой дизартрии дали значительно меньше правильных ответов из-за сниженного уровня информации и меньшего лексического запаса. Ответы их характеризовались некоторой упрощенностью и примитивностью.

Задание 4 (наисследование высшей нервной деятельности при помощи комплексных раздражителей).

Ребенку предлагали 3 листа по три или пять объектов на геометрические фигуры и растения, группированные по форме, цвету, величине и направлению.

На первом листе были изображены большой, маленький квадраты и большой круг. Из четырех таких же разрезанных картинок нужно добавить недостающую, четвертую (маленький круг).

На втором листе были изображены: квадраты голубой и розовый, круг голубой и розовый, треугольник голубой. Из шести разрезанных картин нужно добавить (треугольник розовый).

На третьем листе были изображены: желуди раскрашенные и нераскрашенные, малина раскрашенная. Нужно было добавить четвертую разрезную, недостающую (малину нераскрашенную). Результаты этого исследования представлены в табл. 15.

Таблица 15

Результаты исследования комплексных раздражителей у детей с нормальной речью, функциональной дислалией и легкой формой дизартрии

Из полученных данных видно, что дети с нормальной речью и функциональной дислалией выполнили задание без видимой разницы. Однако дети с нормальной речью справились с заданием быстрее. Они спокойнее и увереннее подбирали нужную картинку, правильно обращали внимание на ее направление и расположение. Дети с функциональной дислалией при выполнении данного задания торопились, суетились, заменяли картинки. Некоторые из них не учитывали цвета, формы, величины, направления фигуры и нуждались в помощи. Дети с легкой формой дизартрии слабо ориентировались в величине, форме, цвете и направлении фигур, не сразу находили нужные, колебались в правильности выполнения задания. Особенное затруднение у них вызвала третья картинка – нераскрашенная малина.

Результаты сравнения выполненных заданий показывают, что дети с нормальной речью и функциональной дислалией дали одинаковое количество правильных ответов. Дети с легкой формой дизартрии дали меньшее количество правильных ответов, причем качество их работы было ниже. При выполнении заданий дети с легкой формой дизартрии были неуверенны, пассивны, быстро истощались, проявляли негативизм. Однако некоторое ослабление их мыслительной деятельности не носило характер умственной отсталости, а проходило по типу астенизации с выраженным снижением функции внимания и памяти.

Все три группы исследованных детей понимали обращенную к ним речь. Дети с нормальной речью и функциональной дислалией имели достаточный словарь, полную фразу, громкий голос и нормальный темп речи. В отдельных случаях у детей с функциональной дислалией темп речи был убыстренным. У детей с легкой формой дизартрии активный словарь был несколько ограниченным, фраза – короткая, голос – у некоторых тихий, речь быстрая, неотчетливая. Характерным признаком как для детей с функциональной дислалией, так и с легкой формой дизартрии было нарушение звукопроизношения. Фонетические расстройства проявлялись в виде: замены одних звуков другими (рука – лука), смешения звуков (мишка – миска), отсутствия звуков (дырка – дыка), нечеткого искаженного произношения звуков (шапка – ш'апка). У детей с легкой формой дизартрии отмечалось расхождение между умением произносить звуки изолированно и в речевом потоке. Изолированно звуки произносились чище, правильнее, в речевом потоке – неясно, нечетко, так как слабо автоматизировались и недостаточно дифференцировались. У некоторых детей с легкой формой дизартрии, кроме нарушения согласных звуков, неясно произносились и гласные звуки с легким носовым оттенком. Фонематический слух у детей в большинстве случаев был снижен.

1. Отставание в физическом развитии выявлялось значительно больше у детей с легкой формой дизартрии (32 %), чем у детей с функциональной дислалией (до 24 %) и детей с нормальной речью (8 %).

2. У детей с нормальной речью и функциональной дислалией отклонений со стороны центральной нервной системы не выявлялось. При легких формах дизартрий неврологическая симптоматика в речевой системе выявлялась негрубо: в виде стертых парезов, гипперкинезов и нарушения мышечного тонуса в артикуляционных и мимических мышцах. Нарушение со стороны вегетативной нервной системы особенно отмечалось у детей с легкой формой дизартрии, в меньшей степени при функциональной дислалии.

3. Сравнительное исследование психических процессов (внимания, памяти, мышления) у исследуемых детей показало, что различие между исследуемыми группами проявляется не только в нарушении одной локальной функции – нарушении речи, но и в совокупности всех психических процессов. Нарушение невро-психических функций значительно больше выявлялось при легких формах дизартрии, чем при функциональной дислалии.

4. Подробное исследование нервной системы и выявление симптомов органического поражения (при стертых формах дизартрии) показало, что в этих случаях задерживается темп психического развития ребенка, что требует более активного медико-педагогического воздействия.

5. Проведенное исследование психологических особенностей у детей с легкой формой дизартрии и функциональной дислалией показало, что работа логопеда не должна ограничиваться постановкой и исправлением только дефектных звуков, но должна иметь более широкий диапазон коррекции личности ребенка в целом.

Расстройства речи и методы их устранения / Под ред. С. С. Ляпидевского и С. Н. Шаховской. МГПИ им. В. И. Ленина. М., 1975. С. 79–91.

Обучение детей, страдающих церебральными параличами, особенно тяжелыми формами, до сих пор представляет очень большую сложность и недостаточно освещено в литературе.

Нами изучались 50 детей в возрасте 6–8 лет, страдающих церебральными параличами, и проводились длительные логопеда-гогические занятия с ними.

У этих детей наблюдались многообразные нарушения моторики, речи и других высших корковых функций, что было серьезным препятствием в овладении учебными, бытовыми и трудовыми навыками.

Как показало исследование, у многих детей с церебральными параличами имелись пространственные нарушения. При неврологическом обследовании у этих детей были обнаружены симптомы нарушения функций левых теменной и затылочной областей. Они затруднялись в определении левой и правой сторон своего тела, в показе частей тела. Пространственные понятия «справа», «слева», «вверх», «вниз», «спереди», «сзади» не были ими усвоены.

Обычно дети не могли сложить целое из частей (например, складывать из разрезанной на части картинки целое изображение, разбирать и собирать матрешку, пирамидку). Почти все дети не умели делать постройки из кубиков; им не помогал простой показ без специального обучения. Дети, которые уже знали буквы, не были в состоянии сложить их из палочек или слепить из пластилина, так как не могли правильно расположить отдельные элементы букв. Фигурки из палочек складывали путем проб и ошибок.

Нарушения пространственного анализа и синтеза затрудняли овладение некоторыми навыками чтения, письма и рисования. При письме эти дети не соблюдали линий и не различали правую и левую стороны в тетрадях. Буквы писали с большим наклоном, начинали писать не с той стороны, иногда даже с любого места с тетради. Сходные пространственные затруднения возникали и при рисовании. При попытках читать дети часто теряли строчку, «перескакивали» с одной строчки на другую.

Для преодоления указанных дефектов у детей мы использовали специальные методические приемы. Много внимания уделялось развитию пространственных представлений. Формировались умения выражать пространственные отношения в речи. Особое место занимала работа по развитию фиксации взора в процессе чтения и письма и по формированию прослеживания объекта.

7 научная сессия по дефектологии. НИИ дефектологии АПН СССР. М., 1975. С. 20–21.

Исследование проводилось с помощью методик, широко используемых в медицинской психологии: определялся объем кратковременной зрительной и слуховой памяти, исследовались процессы заучивания, опосредованного запоминания, смысловой памяти. Обследовались дети в возрасте 5,5–7 лет.

Были выделены 2 группы: дети с неравномерно задержанным интеллектуальным развитием и функционально-динамическими расстройствами интеллектуальной деятельности, дети с атипичной олигофренией.

У детей первой группы были обнаружены нарушения динамической стороны мнестической деятельности, выражавшиеся в колебаниях продуктивности запоминания в процессе заучивания. Нарушения мнестической деятельности были связаны с общими изменениями умственной работоспособности. Нарушений опосредованного запоминания и смысловой памяти не обнаружено. Нарушения динамической стороны мнестической деятельности успешно компенсировались детьми применением средств опосредования.

У детей с олигофренией были обнаружены нарушения как непосредственной, так и особенно опосредованной памяти. Трудности опосредованного запоминания, а также смысловой памяти частично компенсировались за счет сохранной механической памяти.

Таким образом, исследование мнестической деятельности у детей, страдающих детским церебральным параличом, выявило множественный характер нарушений, а также некоторую зависимость этих нарушений от общего уровня их интеллектуального развития.

7 научная сессия по дефектологии. НИИ дефектологии АПН СССР М., 1975. С. 623.

Подготовка детей с церебральными параличами и задержкой психического развития к школе является одним из основных и необходимых звеньев восстановительной терапии в условиях детского психоневрологического санатория.

Известно, что обучение детей с церебральными параличами затруднено из-за смешанного мозаичного характера их умственного дефекта. Интеллектуальные нарушения этих детей часто сочетаются с эмоционально-волевыми расстройствами, нарушениями деятельности, двигательной и речевой недостаточностью. Нами наблюдались 105 детей в возрасте 6–8 лет. Особенностью дошкольников являлось то, что почти ни с кем из них до поступления в санаторий не проводилась коррекционная работа и при первично сохранном интеллекте имела место выраженная задержка психического развития, педагогическая и социальная запущенность. Работа с детьми в возрасте 6 лет должна была учитывать особенности нарушенного созревания ряда корковых функций, относительно низкий уровень сведений и представлений детей, их низкую социальную приспособляемость при первичной адаптации в детском коллективе. У большинства детей отмечались своеобразные особенности познавательной деятельности: позднее формирование пространственного восприятия и трудности в осмыслении пространственных представлений, неустойчивое внимание, недостаточность отвлеченного мышления, слабая работоспособность. Отмечалась низкая продуктивность и трудности в усвоении новых знаний, предпочтение игры занятиям, что сближало их с детьми более младшего возраста. В школе не обучались 50 % детей, прибывших в санаторий в возрасте 7 лет, и 30 % детей 8 лет. Только 50 % детей 8 лет обучались с отставанием на год и 23 % осваивали программу соответственно возрасту. Своеобразный характер умственного дефекта, патология двигательного и кинестетического анализатора, а также проявление выраженного астеноорганического синдрома задерживали начальный этап познания, связанный с указанными выше причинами. Это особенно отчетливо проявлялось в начальной стадии обучения. Кроме того, имелся и ряд личностных особенностей, которые затрудняли усвоение школьной программы. Так, выявлены неврозоподобные реакции у 20 % детей, эмоциональная лабильность у 38 %; синдром двигательной расторможенности у 20 % детей.

Учитывая уровень интеллектуального и личностного развития детей в специализированном санатории, были созданы специальные условия, способствующие формированию познавательных интересов, предусматривалось единство умственного развития и воспитания личности в коллективе в процессе коррекционно-восстановительной логопедической и учебной работы, а также в процессе труда и всех культурно-воспитательных мероприятий санатория. Наш опыт показал, что под влиянием обучения и воспитательной работы с детьми повышалась их работоспособность, активизировались их мыслительные процессы, формировались эмоциональные и личностные установки, повышался интерес к учебе и активной деятельности у большинства детей с задержкой психического развития.

7 научная сессия по дефектологии НИИ дефектологии АПН СССР. М., 1975. С. 612–613.

…Изменения личности заикающихся в связи с нарушением речи отмечают многие исследователи.

И. К. Хмелевский указывает, что такие особенности характера заикающихся, как повышенная чувствительность, мнительность могут быть и врожденными и приобретенными вследствие заикания. Развившееся заикание поддерживается переживаниями, которые обычно характеризуются как страх, тревога, тревожное ожидание, навязчивые идеи и др. F. Brook выявил, что заикание прямо пропорционально силе эмоции. И. А. Сикорский отметил, что заикание под действием гнева, радости может или усиливаться или исчезать. В. А. Куршев считает, что развитие навязчивого фобического синдрома, непосредственно связанного с речью, формирование общих невротических расстройств, а также изменения характера, поведения обусловлены отношением больного к речевому дефекту, которое, в свою очередь, зависит от окружения, от условий, в которых находился заикающийся после развития заикания, от преморбидных особенностей.

В последние годы делаются попытки дифференцировать психологические особенности заикающихся. При этом учитываются наличие логофобий, разная степень болезненной фиксированности на своем дефекте особенности поведения заикающихся детей в игровой деятельности и в ситуациях фрустрации.

Особенно ярко личностные изменения проявляются в юношеском и взрослом возрастах. Подавляющее количество работ посвящено изучению личностных особенностей заикающихся именно этого возраста. Одни исследования отражают результаты, полученные эмпирическим путем, другие (их меньшинство) – экспериментальные данные, полученные, в частности, с помощью тестов. Результаты исследования личности взрослых заикающихся тестовыми методиками неоднозначны. Так, А. М. Тихомирова при исследовании личности не нашла различий между заикающимися и здоровыми лицами. W. Jhonson выявил незначительную разницу. J. Bender отметил, что у заикающихся имеются некоторые отличительные черты личности: они не уверены в себе, необщительны, интравертивны. В. М. Шкловский, исследовав заикающихся методикой С. Розенцвейга, отмечает у них крайне низкий коэффициент социальной адаптации по сравнению не только со здоровыми, но и с больными неврозами. Заикающиеся отличаются от здоровых наличием повышенной тревожности, особенно выраженной у больных с более нарушенными личностными отношениями. Показатель социальной адаптации отчетливо снижается с возрастом, причем оказывается, что это соответствует увеличению с возрастом экстрапунктивной направленности реакций. В соответствии с этим у заикающихся более старшей возрастной группы оказались и более высокие показатели степени нарушений личности. Среднегрупповой профиль заикающихся, полученный с помощью многопрофильного личностного опросника и отражающий характерологические особенности этих больных, занимает промежуточное положение между среднегрупповым профилем здоровых и больных неврозами. Анализ показал, что личность одновременно изменяется под влиянием речевого дефекта и оказывает существенное влияние на его течение.

J. Sheehan проанализировал исследования, посвященные изучению личности заикающихся и незаикающихся людей с использованием проективных методов. Им установлено, что с помощью методов Г. Роршаха, С. Розенцвейга, теста четырех картин (Four Picture Test, FPT) и других исследователи не устанавливают различий в личностных характеристиках заикающихся и нормально говорящих в силу того, что слишком произвольно интерпретируют данные, независимо от полученных статистически достоверных показателей.

Наше экспериментальное исследование заикающихся детей

5 лет методикой «тест-конфликт» выявило наряду с высоким уровнем сформированности некоторых личностных реакций такие особенности личности, как агрессивность, эмоциональную ранимость, пассивные оборонительные реакции и другие показатели, свидетельствующие о дисгармоничности в формировании личности.

В настоящей статье отражены результаты исследования детей

6 лет с заиканием (60 детей: 30 мальчиков и 30 девочек) в сравнении с нормально говорящими сверстниками (100 детей: 50 мальчиков и 50 девочек). Дети обследовались методикой «тест-конфликт», позволяющей выяснить личностные характеристики детей этого возраста в условиях лишения, ущерба, препятствия. Виды личностных реакций детей 6 лет с заиканием и без заикания и частота их проявления представлены в табл. 16.

Таблица 16

Виды личностных реакций детей 6 лет (в %)

На первом месте по частоте проявления у всех обследованных детей стоит негативизм, выражающийся в форме открытой и скрытой агрессии. У заикающихся детей недружественное отношение к участнику конфликта проявляется в большей степени (43,77 %) за счет преобладания реакций открытой агрессии. На втором месте у всех детей стоят реакции обсуждения ситуации, затем – признания собственной вины в случившемся. На четвертом месте находятся реакции, направленные на разрешение конфликта собственными усилиями или с помощью других лиц. Далее следуют реакции поиска причины конфликта в обстоятельствах и отрицание своей вины. Рассмотрим проявление указанных видов личностных реакций в разных типах ситуаций у мальчиков и у девочек с заиканием и без заикания, у всех обследованных детей независимо от типа ситуации и проанализируем явления полового диморфизма.

Заикающиеся мальчики в I типе ситуаций (в конфликте виноват сам испытуемый) более агрессивны, чем их сверстники (статистически достоверно; Р < 0,01), к тому же их агрессия неадекватна содержанию конфликта. Нормально говорящие мальчики проявляют агрессию к участнику конфликта лишь в 27,6 % случаев (по конструкции методики агрессия допустима в 33,3 % случаев), т. е. они ищут более адекватные способы устранения конфликта, нежели заикающиеся. В то же время заикающиеся мальчики в этих же ситуациях правильнее, чем незаикающиеся, оценивают степень своей вины в случившемся (P < 0,05), их коэффициент отрицания вины (КОВ) равен 0,96 %, в норме – 2,56 %.

Во II типе ситуаций (конфликт возникает в результате того, что в создавшейся напряженности виноват один из участников, выступающий «обвинителем») мальчики с заиканием, так же как и в I типе ситуаций, агрессивнее в проявлении открытой и скрытой агрессии своих нормально говорящих сверстников: их коэффициент агрессивности (КА) равен 59,2 %, в норме – 48,8 % (статистически достоверно; P < 0,05). Однако преобладание у заикающихся обоих видов агрессии обусловлено типом ситуации. И заикающиеся мальчики совершенно обоснованно проявляют недружественное отношение ко второму участнику конфликта. Но адекватно проявив агрессию, хотя и в больших размерах, нежели это допустимо по конструкции теста, они не ищут других способов реагирования. Заикающиеся мальчики менее активны в разрешении конфликта, чем нормально говорящие: их коэффициент активности (КАк) равен 2,2 %, у незаикающихся – 4,4 %. Кроме того, заикающимся мальчикам более присуща такая пассивная реакция, как обсуждение ситуации типа «вопрос» (статистически достоверно: P < 0,01). Вместо того, чтобы разрешить напряженность отношений собственными усилиями или с помощью других лиц, заикающиеся мальчики задают вопросы «почему?», «зачем?» («Почему ты не пригласишь меня на день рождения?», «Зачем ты отдал мои краски другому?») и пассивно отступают перед «обвинением» в 5,5 % случаев, по сравнению с 1,98 % у незаикающихся.

В III типе ситуаций (конфликт между участниками возникает из-за стечения обстоятельств) заикающиеся мальчики так же более агрессивны, чем хорошо говорящие сверстники, но их агрессия неадекватна ситуации (статистически достоверно; P < 0,001). КА заикающихся мальчиков довольно высок – 51,36 %, у незаикающихся он значительно ниже – 33 %. Проявив агрессию без достаточных на то оснований, заикающиеся не могут разобраться в содержании конфликта и потому не всегда хотят принимать его, их коэффициент принятия конфликта (КПК) равен 25,3 %, у незаикающихся – 32,8 %; заикающиеся не предлагают способов устранения напряженности, демонстрируя пассивное поведение.

Таким образом, заикающиеся мальчики более агрессивны к участнику конфликта, чем мальчики без заикания, во всех трех типах ситуаций (статистически достоверно: P < 0,05). Но их агрессия адекватна содержанию конфликта лишь во II типе ситуаций. Выражая агрессию, заикающиеся мальчики неадекватны в проявлении открытой агрессии: их коэффициент адекватности открытой агрессии (КААо) равен 51 %, у незаикающихся – 61,5 (P < 0,05). Но заикающиеся мальчики более адекватны в признании собственной вины: их коэффициент адекватности виновности (КАВ) равен 81,3 %, у незаикающихся – 68,2 % (статистически достоверно: P < 0,05), и они реже, чем мальчики без заикания, отрицают свою вину в создавшейся напряженности отношений, данное различие статистически достоверно (P < 0,01).

Личностные реакции заикающихся и незаикающихся девочек не столь различны, как у мальчиков. Так, в I типе ситуаций различие имеется лишь в степени самостоятельного разрешения конфликтов: заикающиеся девочки реже, чем незаикающиеся, обращаются в трудной ситуации за помощью к другому человеку. Их коэффициент самостоятельности (КС) равен 23,3 %, у незаикающихся – 14 %. Девочки с заиканием статистически достоверно (P < 0,001) более адекватны в отрицании своей вины в конфликте, в котором они сами виноваты, в то время как девочки без заикания упорно отрицают свою вину, демонстрируя несоответствующее содержанию ситуации слишком самоуверенное поведение. КОВ заикающихся девочек равен 2 %, нормально говорящих – 4,5 %. Личностные реакции заикающихся девочек, в отличие от незаикающихся, более соответствуют этому типу ситуаций.

Во II и III типах ситуаций в поведении заикающихся и незаикающихся девочек нет достоверных различий.

Таким образом, в целом, без учета типа ситуации, заикающиеся девочки 6 лет отличаются от нормально говорящих этого возраста лишь реакцией отрицания вины: они менее самоуверенны в поведении, тоньше чувствуют возникшую напряженность отношений и готовы устранить конфликт, взяв вину в случившемся на себя.

Анализ личностных реакций всех заикающихся и незаикающихся детей 6 лет без различия пола показал, что в I типе ситуаций заикающиеся дети более адекватны в реакциях признания вины: их коэффициент виновности (КВ) равен 27 %, у незаикающихся детей – 23 % (различие статистически высоко достоверное: P < 0,001). Данная личностная реакция уместна в ситуации которая возникла по вине одного из ее участников. Во II типе ситуаций личностные характеристики заикающихся детей не отличаются от личностных характеристик нормально говорящих. Но в III типе ситуаций появляются статистически достоверные (P < 0,05) различия в показателях коэффициента агрессивности (сравнить 40,6 % и 34 %) и коэффициента негативизма (сравнить 31 % и 25,6 %). Заикающиеся дети более агрессивны и негативны. Не понимая того, что в конфликте особую роль могут сыграть обстоятельства, не сумев в них разобраться, они неадекватно проявляют недружественное отношение к участнику конфликта.

В целом достоверность различия в личностных реакциях детей 6 лет с заиканием и без заикания наблюдается в более адекватном признании собственной вины заикающимися (P < 0,001), КАВ заикающихся детей равен 75,2 %, незаикающихся – 66,2 %, что выразилось также в менее самоуверенном, по сравнению с незаикающимися, поведении (P < 0,001); КОВ заикающихся детей равен 0,55 %, незаикающихся – 1,2 %; всем заикающимся детям свойственна неадекватность в проявлении скрытой агрессии типа протеста; неподчинения требованиям окружающих, исходящим как от взрослых, так и от детей: КАА заикающихся равен 39,3 %, незаикающихся – 45,1 %.

Суммируя сказанное о личностных характеристиках детей с заиканием и без заикания, следует отметить различие лишь в незначительном количестве реакций по отдельным типам ситуаций. Если же не учитывать тип ситуации, то в основных проявлениях, таких, как агрессия, негативизм, их адекватность содержанию конфликта, самостоятельность, активность в разрешении напряженности, заикающиеся дети почти не отличаются от нормально говорящих. Но это не означает, что их поведение полностью удовлетворяет требованиям, предъявляемым индивиду в условиях лишения, ущерба, препятствия.

Исследование личностных реакций детей с заиканием позволило выявить явления полового деморфизма.

Заикающиеся мальчики и девочки по-разному реагируют на трудности, на причиненный им моральный, физический, материальный ущерб.

В I типе ситуаций наиболее адекватными являются реакции признания вины, стремления самостоятельно и активно устранить конфликт, реакции эмоционального переживания трудной ситуации. Однако заикающиеся дети – как мальчики, так и девочки – не реагируют на трудность указанными выше реакциями, а выражают необоснованную агрессию в отношении другого участника ситуации. Но наиболее агрессивны все-таки заикающиеся мальчики, их КА равен 41,7 %, заикающихся девочек – 15,6 %, различие статистически высоко достоверно (P < 0,001).

Во II типе ситуаций в ответ на незаслуженное обвинение адекватными являются реакции протеста, отрицания вины, а также стремление устранить конфликт. Заикающиеся дети не всегда отвечают нужным в данном случае реагированием. Различия между мальчиками и девочками наблюдаются лишь в 2 реакциях из 11: заикающиеся мальчики ведут себя в трудной ситуации более самостоятельно, чем девочки, их КС равен 13,3 %, девочек – 4,7 %. Несмотря на незаслуженное обвинение они пытаются собственными усилиями или с помощью других (взрослых, сверстников, участников ситуации) нормализовать отношения и устранить конфликт. И второе различие касается реакции отрицания вины. Но в данном случае должным образом реагируют заикающиеся девочки, они достоверно чаще (P < 0,001) отрицают свою вину, когда их незаслуженно обвиняют, а заикающиеся мальчики мирятся с причиненным им моральным, физическим и материальным ущербом. На незаслуженное «обвинение»: «Ты слишком мал! Мы с тобой не играем» мальчики просят: «Поиграйте, пожалуйста». На невежливое замечание: «Ты зачем сел на это место?» спрашивают: «А почему нельзя?» и т. д.

В III типе ситуаций адекватными являются реакции активности и самостоятельности в устранении напряженности, внутренней стабильности, т. е. социальной зрелости детей, и реакции поиска причины конфликта в обстоятельствах. В указанных адекватных типу ситуации реакциях различие между заикающимися мальчиками и девочками наблюдается лишь в поиске причины конфликта: заикающиеся мальчики статистически достоверно чаще (P < 0,001) пытаются выяснить создавшуюся трудную ситуацию и объяснить ее имеющимися обстоятельствами. Так, на слова матери: «Последний кусок я отдала твоему брату» мальчики отвечают: «Сходи, пожалуйста, в магазин и купи еще», «Ничего, я не хотел есть», «Хорошо, что отдала брату». На слова отца: «Я не могу починить твою машину» мальчики отвечают: «Тогда давай отнесем ее в мастерскую», «Ничего, я буду играть с другой», «Я попробую сам починить». На слова сверстника: «Мой младший брат случайно порвал твою книгу» мальчики отвечают: «Я ее заклею», «Ничего, я куплю новую» и т. д.

Различие между мальчиками и девочками наблюдаются и в неадекватных типу ситуации реакциях, а именно, в проявлении агрессивности и виновности. Эти реакции неуместны в III типе ситуаций, тем не менее заикающиеся мальчики более агрессивны, чем заикающиеся девочки, их КА равен 51,4 %, девочек – 29,8 % (статистически достоверно: P < 0,001). Не понимая или забывая, что в некоторых случаях конфликт может возникнуть помимо общающихся друг с другом людей и может быть не связан с ними, заикающиеся мальчики неоправданно враждебны к участнику конфликта: Отец: «Я не могу починить твою машину». – «Такой большой и не можешь! Почини!» «Мы сейчас уходим, а ты спи», – говорят родители, сын отвечает: «Не буду спать. Пойду с вами!» Смущенный сверстник: «Мой младший брат случайно порвал твою книгу». – «Ты мне купи новую, а своего брата побей!» и т. д. В отличие от них заикающиеся девочки этого же возраста, видимо, обладают большим жизненным опытом и лучше умеют использовать его в своих взаимоотношениях с людьми.

Непонимание ситуаций, в которых конфликт возникает случайно, обусловливает и следующую неадекватную реакцию заикающихся мальчиков: они склонны принимать вину за случившееся на себя. У заикающихся девочек подобная реакция в данном случае вообще отсутствует.

В целом независимо от типа ситуации заикающиеся мальчики характеризуются более агрессивным отношением к участнику конфликта (их КА равен 54,3 %, девочек – 42,7 %) и неадекватностью в проявлении открытой агрессии: КААо мальчиков равен 51 %, девочек – 69,8 % (различие статистически высоко достоверно: P < 0,001). Открытая агрессия мальчиков выражается в нанесении участнику ситуации ущерба морального: «Я не приглашу тебя на мой день рождения», материального: «Я сломаю качели, и ты не будешь качаться весь день», физического: «Я побью твоего брата, раз он порвал мою книгу». Заикающиеся девочки более адекватны в любом проявлении агрессии и более сдержанны в своем отношении к участнику конфликтной ситуации.

Половой деморфизм наблюдается также в реакциях адекватности виновности, самостоятельности и отрицания своей вины в конфликте: КАВ мальчиков равен 81,3 %, девочек – 69 %. Заикающиеся мальчики могут в соответствующих ситуациях уступить другому участнику общения в его требованиях, взять вину в случившемся на себя, пытаются самостоятельно разрешить трудную ситуацию (их КС равен 55,5 %, девочек – 43,7 %), они реже, чем девочки, отрицают свою явную вину в конфликте.

Исследование личностных характеристик заикающихся детей 6 лет в сравнении с нормально говорящими сверстниками методикой «тест-конфликт» позволяет сделать следующие выводы:

1. Заикающиеся мальчики более агрессивны, чем их сверстники без заикания. Их недружественное отношение к участнику конфликта выражается в форме открытой агрессии неадекватно ситуации. В то же время они соответственно ситуации проявляют чувство виновности и адекватно ведут себя в реакциях отрицания своей вины в конфликте.

2. Заикающиеся девочки в таких основных личностных характеристиках, как агрессивность, негативизм, адекватность проявления открытой и скрытой агрессии, виновность, самостоятельность и активность, не отличаются от нормально говорящих девочек.

3. Все заикающиеся дети независимо от пола и типа ситуации в основных проявлениях агрессии, негативизма, самостоятельности и др. мало отличаются от своих нормально говорящих сверстников.

4. Явления полового диморфизма выражаются в том, что заикающиеся мальчики по сравнению с заикающимися девочками более агрессивны и неадекватны в проявлении открытой агрессии, но они же более самостоятельны в разрешении трудной ситуации и более адекватны в проявлении чувства виновности.

Нервно-психические и речевые нарушения. Л., 1982. С. 3—12.

В процессе работы с заикающимися школьниками мы наблюдали, что для одних детей характерны излишняя подвижность, отвлекаемость, нестойкость интересов. Они склонны к наименьшей затрате усилий при выполнении задания, спешат с ответами, не продумывая их. Успех в работе приводит детей в сильное возбуждение, они становятся несдержанными, болтливыми, громко выражают свою радость. В случае неудачи они проявляют растерянность. В работе с этими детьми мы четко определяли требования к ним. В учебном процессе использовали такие средства, как дозировка задания, смена видов работы, обязательное регламентирование времени (отсчет времени учителем, определенный знак в тетради, указывающий ученику на потерю времени и т. д.). Среди этой группы были дети, которых отличало стремление первенствовать, утвердить свое положение в коллективе, даже путем, приводящим к конфликту. Для правильного подхода к данным учащимся мы учитывали отношение учеников к себе (их самооценку). Надо было конкретно разобраться в переживаниях каждого ученика, связанных с его самооценкой и уровнем его притязаний. Прежде всего этим детям показали, какой сложности задания они могут выполнить, и с чем не справляются.

В процессе обучения заикающихся школьников мы наблюдали также детей очень замедленных. Они с трудом приспосабливались к новым условиям работы, медленнее переключались с одного вида деятельности на другой, не проявляли инициативы на уроках, в играх, были пассивны в речи. В работе с этими детьми мы вводили элемент соревнования. При этом соревнования проводили не между отдельными детьми, а между группами детей, чтобы у каждого ребенка воспитывалось чувство ответственности. С помощью определенных занятий, поручений мы вырабатывали у учащихся скорость переключения, быстроту реакции.

Среди описываемых детей были школьники, внешне равнодушные к неуспеху, неудовлетворительным оценкам. В работе с этими детьми мы всегда поддерживали искру проявленного интереса, оценивали не только результат проделанной работы, но и поощряли ту настойчивость, которую учащиеся проявили, выполняя то или иное задание.

На основе приведенных фактов мы составляли на каждого ученика подробные характеристики. Полученный материал оказался очень полезным в определении дифференцированного подхода к заикающимся школьникам. Мы предполагаем продолжить начатые наблюдения с тем, чтобы более полно учитывать индивидуальные особенности заикающихся детей в коррекционно-воспитательной работе.

Тезисы докладов IV Всесоюзных педагогических чтений НИИ дефектологии АПН СССР. М., 1976. С. 126.

…По мнению Р. Е. Левиной, не существует речевого нарушения самого по себе, оно всегда предполагает личность и психику конкретного индивидуума со всеми присущими ему особенностями. Роль недостатка речи в развитии и судьбе ребенка зависит от природы дефекта, от его степени, а также от того, как ребенок относится к своему дефекту.

Понимание своего речевого недостатка, неудачные попытки самостоятельно избавиться от него или хотя бы замаскировать нередко порождают у заикающихся определенные психологические особенности: стеснительность вплоть до робости, стремление к уединению, речебоязнь, чувство угнетенности и постоянные переживания за свою речь. Иногда и наоборот, расторможенность, показную разболтанность и резкость.

Большинство авторов отмечают в разной степени выраженные психологические особенности у детей (Х. Лагузен, И. А. Сикорский, Г. Д. Неткачев, И. И. Тартаковский, Э. Фрешельс, Ф. Г. Штоккерт, Ю. А. Флоренская, М. Е. Хватцев и др.). В последние годы делаются попытки не только глубже изучить психологические особенности заикающихся с целью обосновать психотерапевтическую направленность логопедической работы (С. С. Ляпидевский, С. И. Павлова, В. И. Селиверстов, В. М. Шкловский, Ю. Б. Некрасова, Г. И. Ангушев, Л. З. Андронова, Э. М. Кулиев и др.), но и дифференцировать их по психологическим особенностям. В основу принимается наличие логофобий (С. С. Ляпидевский, С. И. Павлова), разная степень болезненной фиксированности на своем недуге (В. И. Селиверстов, В. М. Шкловский и др.).

В литературных источниках прошлого и настоящего встречается ряд отдельных указаний на значимость фиксированности на своем дефекте в клинико-психологической структуре заикания. Хр. Лагузен (1838) писал, что представление о трудности выговора делает заикание постоянным. Р. Коэн (Кен, 1878) считал обязательным в лечении заикания укреплять в пациенте силу воли, внушать ему доверие к собственным силам и искоренять в нем убеждение, что он не может правильно говорить. Пациент должен перевоспитываться; он должен овладеть рефлексами, подчинять их осмысленным мотивам. Г. Каменка (1900) видел в лечении заикания борьбу с болезненным представлением как руководящий принцип лечения. А. Либман (1901) усложнение первичных непроизвольных расстройств координации со стороны органов речи видел в том, что эти расстройства обращают на себя внимание самого заикающегося и окружающих. При этом сам заикающийся становится недоверчивым к своим способностям речи. Из-за этого обстоятельства расстройство речи еще более усиливается.

Г. Д. Неткачев (1901, 1909, 1913) отводил главенствующую роль в структуре заикания представлению заикающихся о своем дефекте и связанному с ним «боязливому самочувствию». Сущностью заикания («психоневроза») является, по его мнению, «боязливое ощущение, представление, навязчивая идея, фобии и весь комплекс угнетающих эмоциональных переживаний перед опасностями в прошлом, настоящем и будущем».

Р. Денгардт, Т. Гепфнер, Э. Фрешельс (начало ХХ в.) сущность заикания видели в расстройствах, основанных на мыслительно-аффективных процессах.

«Специфической основой заикания мне кажется то психическое состояние, на основании которого у атактически говорящих лиц возникает сознание (!) расстройства их речи»[13]. По мнению Т. Гепфнера, собственно заикание возникает у ребенка в результате осознания им своих физиологических речевых несовершенств путем эгоцентрических размышлений о своей речи, путем запоминания и осознания процесса речи и в результате потребности напрягать при этом свои силы. Сделанные наблюдения позволили Т. Гепфнеру и Э. Фрешельсу заключить, что болезненные психические состояния могут быть устранены воздействием на психику, что терапия ассоциативной афазии, направленная только на речь, составляет лишь часть терапии.

Ф. Г. Штоккерт, Ю. А. Флоренская, М. И. Пайкин, А. М. Смирнова, Н. А. Власова и др. отмечают усугубляющую роль зафиксированного внимания на дефектной речи у заикающихся. Ф. Г. Штоккерт (1927), а затем М. И. Пайкин утверждали, что собственно заикание начинается лишь с момента фиксации заикающегося на своем расстройстве. Когда заикающийся впервые обратит внимание на свою неправильную речь, этот период может считаться критическим в развитии заикания: только теперь начинается боязнь говорить, боязнь речи, которая делает пациента асоциальным и заставляет уединяться. Чем больше внимания уделяется своему страданию, тем оно хуже становится.

Этой же точки зрения придерживался М. Е. Хватцев (1939), который писал: «…первичное спотыкание от травмы (шока) – еще не заикание. Это расстройство координации. Но когда у ребенка надолго остаются воспоминания о шоке и мысль, что он может снова споткнуться, т. е. когда происходит фиксация внимания на спотыкании (подчеркнуто нами – В.С.), тогда начинается развитие действительного заикания, ибо в тот момент все усилия артикулировать бесплодны… С возникновением психопатологических моментов заикание из простого расстройства координации превращается в невроз»[14].

Здесь уместно вспомнить слова С. Н. Давиденкова о том, что «одним из основных явлений, из которых развивается невротическое расстройство», есть «чувство собственной неполноценности», а чем больше больной неврастенией «фиксирует внимание на своем болезненном симптоме, тем, естественно, симптом этот становится более упорным… Так образуется тот порочный круг, из которого больной никак не в состоянии выбраться: болезненный симптом заставляет больного фиксировать на нем свое внимание, вследствие этого симптом еще усиливается и еще более приковывает к себе внимание больного»[15].

Отечественный психолог Н. И. Жинкин (1958), рассматривая заикание как расстройство речевой саморегулировки, находил, что «чем больше возрастает опасение за исход речи и чем в большей мере произнесение оценивается слухом как дефектное, тем сильнее нарушается речевая саморегулировка. Это состояние через несколько повторений превращается в патологический условный рефлекс и возникает все чаще, теперь уже перед началом речи. Процесс становится циркулярным, так как дефект на приеме усиливает дефект на выходе»[16].

Почти все исследователи проблемы заикания обнаруживают у заикающихся в разной степени выраженную тревожность, опасение, боязливость, страх перед речью. С. С. Ляпидевский, С. И. Павлова и др. страх перед речью (логофобию) определяют как «типичный симптом заикания».

Таким образом, при изучении литературных источников нетрудно заметить, что, с одной стороны, большинство авторов относит наличие у заикающихся психологических особенностей (в частности, их фиксированность на дефекте) к типичному, обязательному симптому в структуре заикания. С другой стороны, к понятию фиксированности на дефекте у заикающихся можно отнести (по разным авторам) разные психические явления: особое качество внимания (закрепившееся, устойчивое, застревающее, навязчивое, сосредоточенное, концентрированное), осознание дефекта, своеобразные представления о нем и, наконец, разное отношение к нему (настороженное, боязливое).

В связи со сделанными выводами определилась необходимость, прежде всего, дальнейшего психологического изучения феномена фиксированности на своем дефекте у заикающихся. Поэтому, опираясь на общие принципы системного подхода в психологии (Л. С. Выготский, С. Я. Рубинштейн, А. Н. Леонтьев, А. Р. Лурия, Б. Ф. Ломов, А. В. Петровский, П. Я. Гальперин, В. Д. Небышицын, Д. Б. Эльконин и др.) и наши собственные наблюдения, мы делаем попытку рассмотреть модель возникновения и развития феномена фиксированности с позиции интегрального взаимодействия психических процессов, состояний, свойств и действий у заикающихся. Правомерность такого подхода, в частности, подтверждается результатами сравнительного исследования подростков, проведенного под нашим руководством Г. И. Ангушевым. Проведенное исследование позволило ему сделать вывод, что различие между заикающимися и свободно говорящими выражается у первых не в степени продуктивности той или иной деятельности, а в специфике ее протекания. Эта специфика проявляется не в какой-либо одной отдельной функции, а во всей совокупности психических процессов.

С названных позиций психологическая модель возникновения и развития феномена фиксированности у заикающихся (как вторичного явления) на своих речевых запинках (как первичного явления) в сложном и едином взаимодействии всех основных психических процессов просматривается следующим образом.

Ощущения. Возникшие у ребенка речевые запинки, спотыкания (несудорожного или судорожного характера) первоначально становятся объектом его ощущения как первичного познавательного процесса, посредством которого человек получает информацию от внешней или внутренней среды. Речевые запинки отражаются мозгом ребенка в виде кинестетического, тактильного или слухового образа.

Среди главнейших особенностей этого психического процесса важную роль играет порог ощущений, определяющий наименьшую силу раздражителя, вызывающего осознанное ощущение. В связи с этим можно предполагать, что первоначальное возникновение речевых запинок или их слабое проявление находятся у ребенка сначала ниже порога ощущений («подпороговое ощущение»). Поэтому первые реакции на дефект у ребенка неосознанны, не носят эмоциональной окраски, сопровождаются непроизвольным вниманием, т. е. без поставленной цели и волевых усилий; действия по их преодолению находятся на уровне бессознательных движений охранительного или корректирующего характера.

В результате многократного повторения случаев запинок в речи ребенка их восприятие становится более отчетливым и целостным. Восприятие запинок сопровождается у ребенка развитием понимания, что он говорит не так, как все (неплавно, прерывисто, с запинками), что раньше этого у него не было, что ему сейчас что-то мешает свободно говорить (двигать языком, губами и т. д.).

Исследования Л. А. Зайцевой, в частности, показали в этом отношении отрицательную роль неблагоприятных факторов микросреды (прежде всего, домашних условий и условий детского сада) для заикающихся детей. В числе неблагоприятных факторов оказались: передразнивание ребенка, наказание за неправильную речь, насмешки, неправильный педагогический подход, недостаточная помощь в развитии речи и др.

Изменение чувствительности при длительном действии раздражителя, в одних случаях приводит к понижению чувствительности (адаптации), а в других – к ее обострению (сенсибилизации).

Адаптация к речевым запинкам у ребенка происходит, прежде всего, под влиянием благоприятных окружающих условий, правильного отношения к проявлению его запинок, доброжелательного и спокойного отношения к нему самому, в результате помощи в развитии детской речи и пр. Серьезное значение имеет возможность ребенка при желании самому или с помощью исправить замеченную речевую запинку, умение повторить фразу правильно. В этом случае запинки не мешают общению ребенка с окружающими, не крепнет и не развивается его осознанное внимание к запинкам, отсутствуют и активные действия по их преодолению.

Такая картина преимущественно характерна для детей с физиологическими итерациями (запинками несудорожного характера), которые по мнению ряда авторов (М. Зееман и др.) встречаются у детей довольно часто (в 80 % от общего числа всех детей от 2 до 4 лет) и легко проходят, если нет осложнений, как только ребенок приобретает с укреплением речевых условных рефлексов достаточную уверенность в выражении своих мыслей речью.

Иная картина наблюдается у детей в случаях обострения чувствительности (сенсибилизации) к восприятию своих речевых запинок. В этом случае, прежде всего, могут иметь значение для маленьких детей, как указывалось выше, неблагоприятные факторы микросреды: конфликтные ситуации в семье, неправильные методы воспитания, недостаточная помощь в формировании правильной речи и др. Важную роль у обострении восприятия играет осознание ребенком своего речевого дефекта. Осознанное внимание к своим речевым запинкам порождает у него, с одной стороны, эмоциональные переживания, а с другой – побуждает к волевым действиям по преодолению этих запинок. Причем невозможность самостоятельно справиться с этой задачей усугубляет эмоциональные переживания ребенка. Таким образом, в целом возрастает обостренность чувствительности ребенка к проявлениям запинок в его речи.

Можно предполагать, что подобная картина наблюдается у детей с речевыми запинками судорожного характера или с запинками, прочно утвердившимися в речи по типу зафиксированного неправильного речевого рефлекса.

Восприятие. В отличие от ощущений восприятие всегда целостно и предметно и объединяет ощущения, идущие от ряда анализаторов. Важнейшей особенностью восприятий является их избирательность, целостность и константность.

Избирательность восприятия в данном случае определяется осознанным вниманием заикающегося именно к своим речевым запинкам, периодически возникающим в его речи. Именно речевые запинки – предмет его первоначального восприятия: они отличают его речь от речи сверстников и окружающих людей; проявляются в результате каких-то досадных помех и затруднений; возникают для ребенка внезапно, необъяснимо отчего; являются предметом внимания окружающих; не поддаются сразу преодолению и не исчезают самостоятельно и т. д. Постепенно восприятие заикающимся ребенком запинок в собственной речи расширяется за счет внутреннего и внешнего восприятия всего, что связано с проявлением этих запинок.

В понятие целостности восприятия заикающимся своих речевых запинок должна быть включена совокупность его кинестетических, тактильных, слуховых, зрительных ощущений этих запинок и осознание, что они проявляются в определенных случаях речевой деятельности (в начале фраз, на определенных звуках или в сочетании звуков) и в определенных условиях (в разной обстановке, с разными людьми, в разной деятельности). Ребенок воспринимает отношение окружающих к своей неправильной речи (насмешливое, порицающее, сочувствующее, жалостное, обеспокоенное и т. д.); дополняет свои восприятия ощущениями собственных неудачных усилий по преодолению запинок и неприятными переживаниями по этому поводу.

На константность (постоянство) восприятия заикающимся своей дефектной речи влияют его представления о ней, уже сложившиеся в результате прошлого опыта. Представления (как образ, хранящийся в памяти) складываются на основе бывших восприятий, осознания и осмысления случаев своей неправильной речи. Известно, что влияние стойко сложившегося представления иногда бывает так велико, что может подавлять детали непосредственного восприятия. Этим можно объяснить, как возникшие представления о случаях речевых запинок у заикающегося могут опережать само их появление и выступать в данном случае уже как их предвидение и ожидание.

Восприятие своей дефектной речи у разных людей может быть полным или неполным, глубоким или поверхностным, точным или ошибочным. Это лишь будет определять разное отношение заикающихся к своему дефекту и необходимость дифференцированного (индивидуального) подхода к их психологическому изучению и коррекционной работе.

Представления. Память. Представления (как наглядные образы воспринимавшихся ранее предметов и явлений) возникают у человека на основе ощущений и восприятий. Представления не так ярки, как непосредственные восприятия, изменчивы, но они дают обобщенный образ, помогают выделить в нем главное. У заикающихся представления о своей неправильной речи могут быть связаны как собственно с дефектной речью (трудностями ее порождения, частотой и формой выражения речевых запинок, их зависимостью от видов речевой деятельности или окружающих условий и т. д.), так и с последствиями этой дефектной речи (особым отношением окружающих, отношением к окружающим, самооценкой и т. д.).

Память как психологический процесс, заключающийся в запоминании, сохранении с последующим воспроизведением ранее воспринятого, пережитого или сделанного, играет важную роль в психологической модели фиксированности заикающихся на своем дефекте. В отличие от восприятий, которые всегда имеют место в настоящем времени, память хранит следы информации прошлого: прошлых ощущений, восприятий, представлений, понятий.

Сохранение в памяти представлений именно о своих речевых запинках и обо всем том, что связано с ними, отражает избирательность памяти как ее свойства и как результат активности сознания, как своеобразной установки на свой дефект. У заикающихся могут сохраняться в памяти представления:

а) о своих речевых запинках как факторе неправильной (не как у всех) речи, которые по-разному проявляются в разных условиях и в разных видах речевой деятельности (образная память);

б) о своих речевых затруднениях, которые мешают свободному речевому процессу и не поддаются самостоятельному преодолению и даже, наоборот, усиливаются при попытках их преодолеть (оперативная память);

в) о своих переживаниях, связанных с неудачными попытками по преодолению речевых запинок, с обидным отношением к дефектной речи со стороны окружающих, с ощущениями собственной неполноценности (эмоциональная память). Состояние яркого переживания способствует наиболее прочному запоминанию.

Представления о своих речевых запинках и о том, что связано с ними, запечатлеваются у заикающихся первоначально и преимущественно в непроизвольной (непреднамеренной) памяти. По мере возрастания потребностей и усилий в преодолении своих речевых запинок возрастает роль произвольной (преднамеренной) памяти. Последняя, в частности, позволяет заикающимся запоминать и использовать в своей речевой деятельности облегчающие или скрывающие дефект вспомогательные звукосочетания, слова, действия и т. д., известные в литературе как речевые эмболы или двигательные уловки заикающихся.

Мышление. Понятия. Воображение. Мышление участвует в каждом процессе познавательной деятельности. Мыслительная оценка ощущаемого и воспринимаемого предполагает их соотнесение с имеющимся опытом, знаниями. Таким образом, мышление связывает у заикающихся отдельные ощущения в обобщенные восприятия речевых запинок, формирует представления и понятия о своей дефектной речи, об особенностях ее проявлений, о влиянии на положение заикающегося в обществе и т. д.

Благодаря наличию у человека мыслительной, абстрактной формы отражения действительности, он способен не только воспринимать мир в образах предметов и явлений, но и находить закономерности и отношения между ними. Характерными признаками мышления являются обобщенность и опосредованность отражения действительности. В первом случае (обобщенность) это означает способность заикающегося перерабатывать многочисленные сведения от разных источников и получать информацию в виде сжатой, свернутой формы о наиболее существенном из них.

Во втором случае (опосредованность) позволяет выявить и понять то, что становится доступным сознанию только благодаря косвенным признакам, без непосредственного воздействия на органы чувств человека. Это происходит посредством образования понятий, каждое из которых выражается словом или несколькими словами.

(Я запинаюсь на отдельных звуках. Я говорю неправильно. Мне трудно говорить с определенными людьми. Мне трудно говорить в определенных условиях. Я – заика! Я не такой как все. Я не могу сам преодолеть возникшую трудность в речи. Попытки преодолеть трудность лишь усиливает ее. Я – безнадежный заика!!! И т. д.)

Понятия о своей неправильной речи складываются у заикающихся детей по-разному и постепенно, с накоплением опыта. Первым источником служит наличие речевых запинок, которые затрудняют процесс речевого общения с окружающими, порождает осадок, недовольство, переживания от невозможности реализовать свою потребность (передать как хотелось бы свое желание, мысль, полноценно принять участие в коллективных действиях). Обидное отношение окружающих, нереализованность своих желаний, безуспешные попытки самостоятельно справиться со своим недостатком или хотя бы замаскировать его – это второй немаловажный источник, формирующий понятия у заикающихся о своей неправильной речи, о себе, о своем месте в коллективе, об отношении коллектива к нему. Эти понятия, связанные между собой по контрасту, сходству и смежности, многолики и зависят от социальной среды (благоприятной или неблагоприятной), в которой находится ребенок.

Процесс формирования понятий и образование на их основе суждений и умозаключений предполагает использование ряда умственных, мыслительных операций: анализ, синтез, сравнение, абстракцию, конкретизацию. Оценочные понятия, суждения, умозаключения о своей дефектной речи и о себе как носителе этого речевого дефекта, предопределяют, с одной стороны, отношение к себе, окружающим и оценкам окружающих, а с другой – свое поведение в коллективе.

В процессе осмысления своей дефектной речи и своего положения в коллективе задействуются все основные виды мышления: наглядно-действенное (простейшее, практическое мышление), образное (использование образов прошлых действий), абстрактно-логическое (понятийное мышление), мышление вероятностями (учет ожидаемых событий), планирование предстоящей деятельности. Последнее тесно связано с воображением.

Воображение, рассматриваемое как форма мышления, это создание в процессе мышления новых образов на основе прошлых восприятий и имеющихся понятий. Если восприятие – образы настоящего, память – прошлого, то воображение как форма мышления позволяет это сделать в отношении будущего.

Неблагоприятный опыт прошлого порождает у заикающихся не только определенные представления и понятия о своей дефектной речи, о самих себе как носителях этого дефекта и о своем положении в коллективе, но и формирует образы предстоящих речевых ситуаций, предвидение своих речевых запинок, ожидание их в определенных ситуациях или видах речевой деятельности.

Предвидение, ожидание пароксизмов заикания – симптом, можно сказать, характерный для заикающихся. Он и порождает неуверенность в своих речевых возможностях и по механизму самовнушения обычно и провоцирует эти пароксизмы.

Воображение тесно связано с эмоциями. В соответствии с переживаниями заикающихся от своей дефектной речи их воображении может создавать мрачные картины будущего, либо наоборот, рисуя в своем воображении картины предстоящих речевых трудностей, человек может вызывать у себя тяжелые отрицательные эмоции. В этом отношении в медицине хорошо известна роль воображения в возникновении и утяжелении заболеваний. У мнительных больных воображение болезни (слабо выраженной или вовсе не существующей) может привести к тяжелым патологическим изменениям.

Предвидение и ожидание пароксизмов заикания в совокупности с отрицательными эмоциями создает напряженное, тревожное ожидание, способствует возникновению непроизвольного воображения различных картин трудной речи и неприятных речевых ситуаций. Углубление этого процесса ведет от простого предвидения речевых запинок к тревожному ожиданию, боязливости, а затем и к навязчивым страхам речи (логофобии).

Эмоции. Чувства. Волевые усилия. Заикание (как никакое другое речевое нарушение) вызывает особенно острое эмоциональное реагирование индивидуума на свой дефект. Можно полагать, что это связано с отсутствием ясных, понятных и конкретных причин его возникновения. И действительно, помимо речевых трудностей, заикающийся человек, не испытывает каких-то физических или интеллектуальных недостатков. Интересы, потребности и разнообразные способности заикающихся детей ничуть не ниже, чем у их сверстников. Среди заикающихся можно назвать многих и многих одаренных людей. И в то же время, самостоятельные попытки преодолеть свои речевые трудности приводят, как правило, не к облегчению, а к еще более видимым затруднениям и переживаниям.

Известно, что эмоции и чувства (как психологический процесс) выражаются у человека переживаниями (внутри) и мимикой, пантомимикой, вокальной мимикой, рядом вегетативных явлений (внешне). Эмоции и чувства в форме переживаний отражают не сами предметы и явления, а отношения, в которых они находятся к человеку. Принято считать, что эмоции (как более простая структура, связанная с ощущениями) регулируют взаимоотношения человека как организма со средой, а чувства (как более сложная структура, связанная с мышлением и понятиями человека) определяют его взаимоотношения как личности с другими людьми, с обществом.

Переживания как форма выражения эмоций и чувства связываются у заикающихся с наличием речевого дефекта, с трудностями в речевом процессе, с неблагополучием в речевом общении с окружающими, с обидным отношением со стороны окружающих, с неудовлетворенностью собой, своей речью, своими поступками и пр. Более или менее выраженные неприятные переживания, связанные у заикающихся с нереализованной потребностью свободного речевого общения с окружающими, могут сопровождаться эмоциями, чувствами и состояниями неудовольствия, угнетенности, подавленности, апатии, тревожности, опасения, страха, напряженности, раздражительности, угрюмости, гнева, злобности, частой и сильной сменой настроения и др.

Эмоции и чувства – это непосредственное переживание действительности, для которых характерна сравнительно небольшая продолжительность и интенсивность. Но они же могут перерастать и в более длительно и сильно протекающие психические состояния. Эмоции (как психический процесс) очень близки первичному познавательному процессу – ощущению: ощущение сигнализирует о самом факте того или иного внешнего или внутреннего раздражителя, а неразрывно связанное с ощущением переживание (эмоция) дает оценку полезности или вредности, приятности или неприятности данного воздействия.

В то же время оценивающая функция эмоций неразрывно слита с функцией побуждения к действию, к волевому усилию. Как указывалось выше, первые действия по преодолению появившихся речевых запинок у ребенка находятся на уровне бессознательных движений охранительного или корректирующего характера. С осознанием своего дефекта связываются впоследствии попытки силой (как естественное и простое реагирование) преодолеть возникшую трудность или помеху в речевом процессе, потом – поиски средств и приемов как-то облегчить свою трудную речь либо как-то скрыть, замаскировать ее от окружающих. Все это может порождать многообразные речевые эмболы и двигательные уловки (вспомогательные произвольные движения). При этом может создаваться парадоксальность положения заикающегося: пытаясь при помощи вспомогательных движений и речевых эмболов скрыть, замаскировать свою неправильную речь от окружающих, он тем самым еще больше обращает на нее внимание окружающих, конфузится, переживает, отчего проявления заикания принимают более сложный характер.

Внимание. Говоря о фиксированности заикающихся на своем дефекте, обыкновенно полагают, что это какое-то особое качество или свойство внимания (произвольное, концентрированное, интенсивное, застревающее, устойчивое и т. д.), которое может быть в разной степени характерно для заикающихся.

Наша попытка создать психологическую модель фиксированности заикающихся на своем дефекте убеждает, что это не так. Внимание (как фактор, организующий психическую деятельность человека и обеспечивающий направленность и сосредоточенность его сознания на определенном объекте) безусловно занимает свое важное место в названной модели, но далеко не исчерпывает, как мы убедились, содержание этого понятия.

Ощущение, восприятие, память, мышление, эмоции, чувства, волевые усилия и действия – все это с организующей помощью внимания становится более отчетливым, полным сильным, осознанным, продуктивным, может качественно меняться. Следует полагать, что такую же роль внимание (как психологический фактор) играет и в образовании, и развитии феномена фиксированности заикающихся на своем дефекте, т. е. оно усиливает, усугубляет и трансформирует отражение имеющегося дефекта речи в психических процессах, состояниях, свойствах и поведении заикающихся.

Заключение и выводы. Воссоздание психологической модели фиксированности заикающихся на дефекте позволяет увидеть ее развитие в определенной нарастающей последовательности сначала на уровне психических процессов: от первых ощущений и эмоционального реагирования на свои речевые запинки к целостному осознанному восприятию и образованию представлений, понятий, запоминающихся картин и случаев своей трудной речи и связанных с этим неприятностей, развитие картин воображаемых трудностей с предвидением и ожиданием параксизмов заикания. Одновременно от первого непроизвольного эмоционального реагирования на свой дефект у заикающихся детей постепенно формируется свое нездоровое отношение к нему, связанное с эмоциональными переживаниями и отражаемое в волевых усилиях (действиях и поступках) в самостоятельной и безуспешной борьбе с заиканием.

В зависимости от благоприятных или неблагоприятных социальных условий, в которых растет и воспитывается ребенок, названные психические явления могут в разной степени или проявляться кратковременно, или закрепляться и перерастать в стойкие психические состояния и свойства личности, определяя в целом уже психологические особенности заикающихся. Таким образом, фиксированность на своем дефекте можно считать основополагающим фактором, определяющим характер и сложность психологических особенностей заикающихся и, тем самым, входящим в сложную структуру этого речевого расстройства.

Такое психологическое понимание модели развития у заикающихся феномена фиксированности на своем дефекте соответствует философской теории отражения. И следовательно, понятие феномена фиксированности можно определить так: это есть отражение объективно существующего речевого дефекта (речевых запинок) во всей психической деятельности заикающегося человека. Это результат процессов получения и переработки информации о речевых трудностях (или помехах) и связанных с ними неприятностях, трансформированных в психических процессах, состояниях и свойствах заикающегося и проявляющегося в его взаимодействии с окружающей социальной средой.

В целях дифференцированного подхода к изучению психологических особенностей заикающихся важно найти критерии (и достаточно простые, чтобы их можно было бы использовать в практике), которые характеризовали бы нарастающую сложность разных уровней или степеней фиксированности на дефекте. В качестве такого критерия мы выбрали 3 варианта эмоционального отношения заикающихся к своему дефекту (безразличное, умеренно-сдержанное и безнадежно-отчаянное) и соответственно 3 варианта волевых усилий в борьбе с ним (их отсутствие, наличие и перерастание в навязчивые действия и состояния)…

Соответствующее сочетание названных вариантов оправдало введение рабочего термина «болезненной фиксации» для выделения 3-х групп заикающихся: с нулевой, умеренной и выраженной степенью болезненной фиксации.

Нами в 1961 г. впервые была сделана попытка дифференцированного подхода к заикающимся в зависимости от наличия у них разной степени фиксированности на своем дефекте. Материалом для основного исследования послужили наблюдения около 400 заикающихся детей и подростков от 6 до 17 лет, с которыми проводилась логопедическая работа. …

На основании психолого-педагогических характеристик были выделены три группы заикающихся: с нулевой, умеренной и выраженной степенью фиксированности на дефекте.

В первой группе оказались дети, которые не испытывали ущемления от сознания своей неполноценной речи или даже совсем не замечали ее. Эти дети охотно вступали в контакт со сверстниками и взрослыми, знакомыми и незнакомыми. У них отсутствовали элементы стеснения, обидчивости за свою неправильную речь, к которой они относились осознанно или неосознанно.

Во вторую группу вошли те, кто испытывал в связи с заиканием неприятные переживания, пытался скрыть или замаскировать свою неправильную речь с помощью уловок. Тем не менее, осознание этими детьми своего недостатка и переживания не выливались в постоянное тягостное чувство собственной неполноценности, когда каждый шаг, каждый поступок обязательно осмысливается через призму собственной неполноценности, а стремление замаскировать свой недостаток не перерастало у них границ отношения любого человека к какому-либо своему несовершенству, к которому просто не хотелось бы привлекать внимание окружающих.

В третью группу мы выделили детей с постоянной навязчивой фиксированностью на своем речевом недостатке. Эти дети постоянно концентрировали внимание на своих речевых неудачах, глубоко и длительно переживали их. Всю свою деятельность они ставили в зависимость от речевых неудач. Для них было характерным уход в болезнь, самоуничижение, болезненная мнительность, навязчивые мысли и выраженный страх перед речью.

В результате проведенного экспериментального исследования были сделаны следующие выводы:

1. С возрастом (или со стажем заикания) у заикающихся детей степень их фиксированности на своем дефекте имеет тенденцию к усложнению.

2. У заикающихся детей дошкольного возраста увеличение степени фиксированности на своем дефекте находится в определенной связи с наличием у них второго речевого дефекта. (В старшем возрасте подобная закономерность не обнаруживается.)

3. Степень фиксированности на своем дефекте у заикающихся имеет определенную связь с усложняющимся характером моторных нарушений (ее нарастание от клонических к тоническим речевым судорогам).

4. Положительные результаты логопедической работы с заикающимися закономерно находятся в обратной зависимости от сложности их фиксированности на своем дефекте (чем больше фиксированность, тем ниже результат). Именно разная степень этой фиксированности (а не стаж заикания, не наличие второго речевого дефекта и не тяжесть моторных нарушений сами по себе) определяет прежде всего разные результаты логопедической работы.

5. Исходя из сделанных наблюдений, можно полагать, что степень тяжести заикания у детей адекватна степени их фиксированности на своем дефекте. Это имеет важное значение для прогностических суждений о результатах предстоящей коррекционной работы в каждом отдельном случае заикания.

Заикание у детей. М., 2001. С. 33–47.

Логопедическая работа с группой заикающихся, посещающих занятия после прохождения курса лечения, так называемая «группа долечивания», требует разработки новых приемов и методов работы. Несмотря на возможные положительные результаты по лечению самого заикания, пациенты этой группы нуждаются в определенной, конкретной коррекции личности и поведения, которые во многом способствуют появлению рецидивов заикания.

Основные задачи исследования: выявить особенности эмоциональной сферы, исследовать уровень притязаний, выявить взаимосвязь особенностей личности в эффективностью работы логопеда.

Применение Стандартизированного метода исследования личности (СМИЛ) дало качественные и количественные характеристики личности заикающихся, где доминирующими можно считать шкалы Индивидуалистичности – 82 % всех обследованных, Депрессии – 66 %, Импульсивности – 63 %, Тревожности – 57 %.

Исходя из характеристик личности, полученных в результате исследования, было выделено три подгруппы.

Первая группа (60–70 %) с характерной обособленно-созерцательной личностной позицией, склонностью к раздумьям, доминирующим над чувствами и действенной активностью. Им присущи самокритичность, повышенное чувство вины, неуверенность, тревожность, нерешимость, ранимость, болезненная фиксация на дефекте, что усугубляет течение заикания, затрудняя логопедическую работу.

У второй группы (20–30 %) наблюдается стремление к самостоятельности, независимость, беспечность, легко возникающая эмоциональная неустойчивость, сочетающиеся со снижением контроля и критики. Трудности поведения и общения часто не связаны с заиканием.

К третьей группе (около 10 %) относятся заикающиеся, близкие по данным к средненормативным. Для них посещение логопедических групп – возможность реализации и упражнений в самостоятельности и активности. Группу долечивания они воспринимают как своеобразный клуб общения.

Таким образом, исследование показывает необходимость дифференцированной работы с заикающимися, повторных курсов с целью предотвращения лишней фиксации на речевом дефекте и изменения программ логопедической работы в группах повторного лечения.

Международная конференция по аномальному развитию детей и подростков. МПГУ, 1994. С. 30.

Влияние семьи на процесс формирования личности ребенка является одним из определяющих факторов, особенно, если у ребенка имеется какой-либо дефект. Предметом нашего исследования является характер взаимоотношений в семье заикающихся подростков, который соотносился с характеристиками личности подростков. Использовались следующие методики: социометрический рисунок отношений заикающихся с внешним миром, тематический атшерцептавный тест (ТАТ), тест Розенцвейга, методика самооценки в модификации Т. А. Болдыревой.

Результаты исследования дали возможность выделить три группы по критерию – взаимоотношения в семье. Черты личности подростков с заиканием находились в прямой зависимости от характера взаимоотношений в семье. Как показало наше исследование, основная тенденция во взаимоотношениях родителей и их заикающихся детей – давление. Подросткам первой группы характерны отрицательный эмоциональный фон, проявляющаяся или сдерживаемая агрессия, при выраженной неуверенности в себе и низкой самооценке, 57 % подростков от общего количества относились к этой группе.

Для второй группы отношения в семье носили характер сотрудничества. Личность подростков этой группы характеризовалась большим положительным эмоциональным фоном, чем в первой группе, большей уверенностью в себе и более высокой самооценкой, хотя уровень самостоятельности поведения был недостаточно высок. К этой группе относились 33 % подростков.

Третья группа была самой маленькой – 10 % от общего числа. Отношения в семье можно оценить как поддержку. Личность подростков в этой группе отличалась значительным положительным эмоциональным фоном, наибольшей степенью уверенности в себе, адекватной самооценкой и самостоятельностью поступков.

Как показало наше исследование, наиболее благоприятным отношением в семье заикающихся детей должно быть сотрудничество и поддержка. Обучение родителей этим видам взаимоотношений может стать дополнительной педагогической задачей логопеда и психолога с целью повышения эффективности логопедической работы и правильного формирования личности заикающихся детей.

Международная конференция по аномальному развитию детей и подростков. МПГУ, 1994. С. 31.

…К методам исследования личностных характеристик относятся проективные методы, являющиеся преимущественно эвристическими (В. Н. Мясищев и др., 1969). Они позволяют подойти к ориентировке в сложных свойствах личности, поскольку дают возможность представить, как испытуемый действовал бы при подобных обстоятельствах. Они ставят исследуемого в такое стимулирующее положение, что он получает возможность проявить свои личные потребности, свое особенное восприятие, свои интерпретации и другие характерологические особенности. Цель использования проективных методик заключается в выявлении общего характера личности или ее отдельных черт, но в общем аспекте. Методика С. Розенцвейга (1944) относится к проективным методам. Она используется в психиатрической клинике (Ж. Делей, Ж. Пирс, П. Пишо, 1955) при исследовании эмоционального напряжения (К. Д. Шафранская, В. А. Чикер, 1971) заикающихся взрослых (З. М. Шкловский, 1975), неврозоподобных состояний (Л. И. Завилянская, Г. С. Григорович, 1976). С. Розенцвейг разработал теорию фрустрации. Хотя различные исследователи нередко вкладывают в это понятие разный смысл, в целом фрустрация определяется как состояние человека, выражающееся в характерных особенностях переживаний и поведения, вызываемое объективно непреодолимыми (или субъективно так понимаемыми) трудностями, возникающими на пути к достижению цели или к решению задачи. Психологическое изучение фрустрации требует исследования соотношения между состояниями фрустрации и другими психическими состояниями, например, тревоги или беспокойства, ригидности и прежде всего с предшествующим появлению фрустратора состоянием, в частности, с тем, насколько человек был подготовлен к встрече с барьером (Н. Д. Левитов, 1967). Проблема фрустрации особенно важна для детской и педагогической психологии, поскольку жизненный путь ребенка не проходит без противоречий и борьбы, которые являются необходимым условием его развития.

С. Розенцвейг ввел в концепцию фрустрации важное понятие о фрустрационное толерантности. В основе фрустрационной толерантности лежит способность личности к адекватной оценке трудной ситуации и, с другой стороны, способность увидеть выход из этой ситуации. Существуют разные формы толерантности:

1) психическое состояние, характеризующееся, несмотря на фрустраторы, спокойствием, рассудительностью, готовностью использовать случившееся как жизненный урок, но без особых сетований на себя;

2) состояние, выражающееся в известном напряжении, усилии, сдерживании нежелательных импульсивных реакций;

3) толерантность типа бравирования с подчеркнутым равнодушием, которым в ряде случаев маскируется тщательно скрываемое обозление или уныние.

В межличностных отношениях, несомненно, важное место занимают реакции человека на различного рода препятствия, блокирующие пути, ведущие к удовлетворению потребностей и запросов личности, а также степень воспитанности толерантности. Для заикающихся детей в их взаимоотношениях с окружающими несомненными фрустраторами являются разнообразные, отличающиеся друг от друга степенью трудности ситуации речевого и общественного поведения. Значимым в связи с этим становится выявление особенностей мотивационной сферы заикающихся детей, поскольку потребности, мотивы и установки выступают основными регуляторами поведенческих актов.

Одной из типичных черт фрустрации является эмоциональность. Согласно К. Лоусону и М. Марксу (1938), дети при фрустрации проявляют большую эмоциональность, чем взрослые, потому что обладают меньшими возможностями приспособления. Именно на этой почве и возникает эмоциональная реакция. Известно, что заикающимся детям свойственна повышенная эмоциональная напряженность. Боязнь допустить ошибку (или судороги) в ответственной предстоящей деятельности (в том числе речевой) вызывает напряжение, которое уже само влияет на результаты деятельности. Исследование реакции заикающихся детей на фрустрацию дает возможность более точно и объективно определить и их эмоциональное состояние.

Тест на фрустрацию, достаточно полно отражающий личностные особенности, позволяет осуществить количественную оценку данных. Как всякий тестовый показатель, он является объективной стандартизованной мерой способности или свойства личности. Помимо количественных и качественных оценок особенностей направленности и типов реакций личности в фрустрационных ситуациях, методика позволяет сопоставить ответы испытуемого со среднестатистическими данными и установить дополнительный показатель, дающий возможность судить о степени социальной адаптации индивида.

Естественно, что применение методики С. Розенцвейга не исчерпывает всех возможностей психологического изучения детей. Ценную информацию об особенностях развития и поведения детей дошкольного возраста дает анализ их игровой и конструктивной деятельности (А. Н. Леонтьева, А. Р. Лурия, А. А. Смирнова, 1968; Г. А. Волкова, 1970)…

…Данные теста следует рассматривать, с одной стороны, как показатели индивидуальной адаптации личности к социальному окружению, с другой – как материал для создания направленного воздействия на заикающегося.

XXXI Герценовские чтения. Опыт изучения аномальных школьников. ЛГПИ им. А. И. Герцена. Л. С. 60–63.

Из всех предпосылок интеллекта нарушения сукцессивных функций, пожалуй, чаще других встречаются при избирательных нарушениях школьных навыков [Мнухин С.С., 1968; Демьянов Ю. Г., 1971]. Не составляет исключения и дислексия. Нарушения различения, запоминания и воспроизведения временных последовательностей стимулов, действий или символов при специфических расстройствах чтения обнаруживали С. С. Мнухин (1984), D. Doehring (1968), S. Gantser (1979) и другие исследователи. Дети на низком уровне выполняют такие задания, как воспроизведение последовательности движений, звуковых и графических ритмов, допускают много ошибок при воспроизведении последовательности изображений, затрудняются при воспроизведении временной последовательности вербальных стимулов (слова, цифры), но способны к автоматизации речевых рядов (времена года, дни недели, месяцы) [Corcin S., 1974; Richie D., Aten J., 1976]. Имеются разные точки зрения по вопросу о модальной специфичности указанных нарушений. D. Bakker (1972) считает, что при дислексии сукцессивные операции страдают только на вербальном материале. W. Gaddes (1980) полагает, что недостаточность носит полимодальный характер.

Исследуя данную группу функций, мы использовали следующие задания: а) «рядоговорение» (времена года, дни недели по порядку); б) воспроизведение звуковых ритмов из 3–6 ударов с разными интервалами; в) тест «Кулак – ребро – ладонь» и аналогичный, но усложненный (добавлено движение ногами) тест.

Эксперименты показали, что дети с дислексией, так же как и дети с ЗПР, достоверно отстают от здоровых во всех перечисленных заданиях. Наиболее часто у них встречается слабость автоматизации речевых рядов (64 % случаев), реже страдает воспроизведение звуковых ритмов (46 %), и еще реже встречаются затруднения при воспроизведении серии движений (33 %).

Воспроизведение звуковых ритмов может быть неполноценным как из-за состояния слухового анализатора (на этапе анализа предъявленного образца), так и вследствие особенностей функционирования моторных систем (на этапе воспроизведения). Для уточнения причины выявленных трудностей целесообразно сопоставить это задание с другими тестами, затрагивающими указанные функции. Частота сочетания низких результатов в воспроизведении ритмов с составлением в тесте «Кулак – ребро – ладонь» служит косвенным показателем роли недостаточности моторики в анализируемом нарушении. С другой стороны, наличие низких результатов одновременно в «ритмах» и субтесте «Повторение цифр» из АВМ-WISC дает аналогичную информацию в отношении речеслухового анализатора. Первый тип сочетаний встречается среди наших испытуемых в восьми случаях из двадцати двух (36 %), второй – в восемнадцати случаях (82 %). Различия достоверны (р < 0,002). Тот факт, что большинство детей, не справившихся с воспроизведением ритмов, одновременно проявляют несостоятельность при воспроизведении цифровых рядов, указывает на заинтересованность высших отделов слухового анализатора. По-видимому, именно слабость церебральных систем, обеспечивающих удержание в кратковременной памяти ритмически организованных серий звуковых сигналов, приводит к низким результатам при воспроизведении ритмов.

Дефицит тех или иных сукцессивных функций, по нашим наблюдениям, встречается у 88 % детей с дислалией. В разной степени эти нарушения проявляются при «дисфазическом» и «дисгнозическом» вариантах расстройства. В «дисфазической» подгруппе больше страдает воспроизведение звуковых ритмов, а в «дисгнозической» – доминирует слабость автоматизации речевых рядов (времена года, дни недели).

Нарушения чтения и письма у детей. СПб., 1997. С. 96–97.

При дислексии часто отмечаются и различные аффективные нарушения (М. Рудинеско, М. Трела, Ж. Обри, В. Хальгрен и др.). При этом по отношению к дислексиям различают первичные и вторичные аффективные нарушения. В одних случаях аффективные нарушения, являясь первичными, рассматриваются в качестве фактора, вызывающего дислексию. В других случаях аффективные нарушения возникают у ребенка в связи с его неудачами при обучении чтению. Если ребенка рассматривают как отсталого и неспособного, он начинает чувствовать себя неполноценным. Если его обвиняют в лени и безволии, он часто становится агрессивным и недисциплинированным. М. Рудинеско и М. Трела объединяют все аффективные реакции при дислексии в три типа:

1) чувство неполноценности;

2) чувство тревоги, страха, неуверенности;

3) негативные реакции, сопровождаемые агрессивностью, гневом, резкостью.

Ж. Обри выделяет несколько иные типы аффективных нарушений у детей с дислексиями:

Активные негативные реакции возникают в том случае, когда поступление в школу связывается у ребенка с чем-то малоприятным, вследствие изменения обстановки, среды, конфликта с детьми, строгости учителя. Когда негативные реакции наблюдаются только в школе, можно искать причину в изменении обстановки в связи с поступлением в школу. Когда же негативная реакция распространяется и на семью, необходимо искать причину ее и в тех отношениях, которые складываются у ребенка в семье.

Аффективная незрелость возникает тогда, когда дома не приучили ребенка к самостоятельности. Такие дети инфантильны, плохо переносят изменение обстановки, в школе у них не устанавливаются контакты со сверстниками. Они уединяются, не играют с другими детьми, держатся изолированно, иногда открыто выражают свой страх перед школьной жизнью и хотят оставаться маленькими.

Пассивные реакции протеста возникают у пассивных и вялых детей, которые действуют только под страхом. Их надо заставлять не только работать, но и одеваться, есть.

В. Хальгрен также обнаруживает у некоторых детей с дислексиями нарушения в поведении. Но автор не находит никакой связи между нарушениями поведения и возникновением дислексий. Он рассматривает нарушения поведения как фактор, который сопровождает течение дислексии.

Закономерно встает вопрос, как следует рассматривать аффективные нарушения: как один из этиопатогенетических факторов или как следствие нарушений чтения.

Выделение аффективных нарушений в качестве этиопатогенетических факторов является недостаточно обоснованным, так как чаще всего аффективные нарушения являются следствием, а не причиной дислексии. В тех случаях, когда неусвоение чтения происходит по причине негативных реакций ребенка, педагогической запущенности, трудностей поведения, ошибки чтения не будут специфическими, повторяющимися, стойкими, характерными для дислексий.

Поэтому в настоящее время существуют различные точки зрения на происхождение дислексии. Это говорит прежде всего о том, насколько сложна проблема механизмов дислексий. Вместе с тем, анализируя все вышеприведенные данные, можно сделать и определенные выводы. В качестве этиопатогенетических факторов дислексий у детей следует рассматривать нарушения тех высших психических функций, которые осуществляют процесс чтения в норме. В связи с этим дислексии могут вызываться нарушением зрительного анализа и синтеза, пространственных представлений, нарушением фонематических функций, недоразвитием лексико-грамматической стороны речи. Следовательно, нарушения чтения могут быть обусловлены, во-первых, недоразвитием сенсо-моторных функций (агностико-апрактическими нарушениями). Так, недоразвитие зрительного анализа и синтеза, пространственных представлений вызывает у ребенка трудности в овладении зрительными образами букв, трудности в их узнавании и различении (оптические дислексии). Во-вторых, нарушения чтения могут вызываться недоразвитием высших символических функций, недоразвитием языковых обобщений: фонематических, лексических, грамматических (фонематические, семантические, аграмматические дислексии). Эта группа нарушений чтения является наиболее распространенной. Нарушения чтения в этом случае являются одним из признаков нарушения языкового развития.

Происхождение дислексии связано с недоразвитием многих функциональных систем. В определении же формы дислексии решающее значение приобретает недоразвитие ведущей в данном случае функциональной системы.

Нарушение процесса овладения чтением. М., 1983. С. 27–28.

В результате клинических наблюдений и экспериментально-психологических исследований большинство занимавшихся этим вопросом авторов приходят к выводу, что врожденная алексия и аграфия является изолированным дефектом у интеллектуально полноценных детей (Варбург, Иллинг, Плате, Петцль, Майер и др.), уподобляемым некоторыми дальтонизму.

Были попытки со стороны некоторых английских авторов рассматривать эту форму как частичное проявление умственной отсталости (Вольф, Энглер).

Несомненно, что нарушения этого типа встречаются при различных степенях отсталости даже заметно чаще, чем у нормальных детей, но многочисленными наблюдениями точно установлено наличие этих нарушений, часто в форме очень грубой, и у интеллектуально полноценных и даже сверходаренных детей.

Надо сказать, что на основании изучения наших случаев и наблюдений других авторов, нам кажется возможным установить наряду с расстройствами чтения и письма ряд других нарушений.

Все наши дети не могли перечислить месяцы, дни и недели и алфавит по порядку, хотя эти элементы они знали и в беспорядочном виде воспроизводили.

Несомненно, что в результате длительного упражнения они способны овладеть этими элементами, равно как несомненным является тот факт, что в результате длительного упражнения они способны в конечном счете научиться читать и писать. Однако тот факт, что наши дети с очень большим трудом и медленно овладевают знанием и умением перечислить эти элементы по порядку, заслуживает внимания, указывая на затруднение и замедление у них процессов «рядообразования» и рядоговорения.

Далее наши дети при предложении им для повторения рядов из 5 цифр или слов воспроизводили эти последние полностью, но всегда не в том порядке, в каком им это было предложено. Ошибки у них при этом бывали обычно при многократном повторении ими этих рядов и даже в случаях неоднократного повторения, заучивания этих рядов ими самими.

Этим детям было предложено штриховать палочки ритмом III – IIII–IIII–II до насыщения (по методу Карстен из лаборатории Курта Левина). Очень показательным оказался тот факт, что двое из них не смогли автоматизировать этот ритм и вынуждены были все время смотреть на первую строчку, которая была заштрихована правильно; в противном случае они совершали грубейшие ошибки в ритме.

Заучивание стихотворений оказалось для наших детей гораздо более трудным процессом, чем для контрольных. Короткие четверостишия пришлось зачитывать им 2–3 и большее количество раз; в то время как нормальные дети могли эти четверостишия воспроизводить через несколько дней, все алексики уже на следующий день безошибочно передать их не могли. Воспроизведение же рассказа, на требовавшего точной передачи по порядку прочитанного им, они производили не хуже соответствующих им нормальных детей.

Все эти факты подтверждают высказанное нами выше положение о замедленности и затрудненности процесса «рядообразования и рядоговорения» у алексиков. Отличным от процессов «ря-договорения» по своей психологической сущности феноменом является способность передачи месяцев, дней недели и т. п. в обратном порядке.

Мы позволим себе привести еще некоторые наблюдения над нашими детьми, частично в литературе уже известные.

1. Наши дети, как правило, неспособны были сосчитать количество букв в слове.

Правильно утверждение Майера о том, что сосчитывание количества слогов в слове им удается легче.

2. Все они неспособны составлять слова из данных им в беспорядочном виде букв, необходимых для составления этого слова.

3. При пропуске в слове одной буквы (например, «п-ро») или при перестановке в нем одной буквы (например, «цалпя») прочитывание слова, даже очень знакомого и короткого, становится для них задачей трудной и неразрешимой.

4. По мере улучшения процесса чтения и письма <…> отмечалось облегчение и в разрешении этих задач.

Приводя все эти факты и, в частности, наблюдения о нарушении и затрудненности в этих случаях процессов «рядоговорения», нам кажется возможным установление того положения, что при врожденной алексии и аграфии, считавшейся сугубо изолированным дефектом, при тщательном исследовании обнаруживается ряд других нарушений; эти дополнительные нарушения, не являясь при алексии и аграфии явлением случайным, возникают, по-видимому, на общей с расстройствами чтения и письма психопатологической основе.

Каковы же сущность и психопатологические механизмы этого дефекта?

Мы приходим к выводу, что при врожденной алексии и аграфии речь идет о нарушении целой системы функций структурообразования; более сложными проявлениями этого нарушения являются расстройства чтения и письма, более элементарными – расстройства «рядоговорения».

Несомненно, что комбинация этих расстройств у наших и им подобных детей не случайна. Мы уже указывали выше на вероятность того, что оба эти расстройства возникают на какой-то общей им обоим психопатологической и анатомо-физиологиче-ской основе. Рассматривать же какое-либо одно из этих нарушений как причину другого нам не представляется пока возможным.

Подавляющее большинство описанных в литературе случаев составляют мальчики с различными степенями и формами наследственной отягощенности: алкогольной, психопатической, эпилептической и др. Эпилептическая отягощенность и главным образом тяжелые роды, родовые травмы рассматриваются многими авторами как этиологический момент этого дефекта. Описаны многочисленные семейные случаи этого нарушения (Гиншельвуд, Варбург, Бихман и др.).

Данных патологоанатомических вскрытий этих случаев пока нет; но на основании нередкого семейного проявления, постепенного выравнивания этого дефекта под влиянием.

Советская невропатология, психиатрия и психогигиена. М., 1934.

Нарушение письма является весьма распространенной формой речевой патологии у детей младшего школьного возраста. Трудности, связанные с овладением письменной речью, часто являются причиной стойкой неуспеваемости, школьной дезадаптации, отклонений в поведении учащихся. Проблеме дисграфии посвящено много работ отечественных и зарубежных исследователей. Однако проблема коррекции нарушений письма у младших школьников все еще остается актуальной. Это связано, во-первых, с недостаточной эффективностью традиционных методик коррекции дисграфии, которые не всегда позволяют полностью преодолеть это нарушение, а, во-вторых, с увеличением количества учащихся, страдающих дисграфией.

В настоящее время нарушения письма рассматриваются в различных аспектах: клиническом, психолингвистическом, нейро-психологическом и др. Однако психологический аспект изучения дисграфии является наименее изученным.

Нами было проведено комплексное исследование познавательной деятельности младших школьников, которое включало исследование устной и письменной речи, особенностей внимания, памяти, зрительного гнозиса и мыслительных операций. Исследование проводилось на базе общеобразовательной школы № 74 г. Воронеж и проходило в два этапа.

На первом этапе было проведено обследование письменной речи всех учащихся 2 классов в целях выявления детей с дисграфией. Всего было обследовано 107 школьников, обучавшихся по программе четырехлетней начальной школы. В процессе исследования письма были проанализированы письменные работы по русскому языку в рабочих и контрольных тетрадях учащихся, а также проведены дополнительные письменные работы: списывание, диктант и тест для выявления скрытого нарушения письма.

Школьники без нарушения письма показали высокие результаты при выполнении всех письменных работ, а дети с дисграфией не смогли успешно справиться ни с одним из предложенных заданий. Кроме того, анализ результатов выполнения письменных работ позволил выделить группу детей, которых нельзя было отнести ни к школьникам без нарушения письма, ни к учащимся с выраженной дисграфией. Так, все дети данной группы показали высокие результаты при выполнении таких заданий, как списывание и диктант, но не смогли справиться с предложенным тестом. В связи с этим в рамках данного исследования было выделено две подгруппы школьников с нарушением письма: подгруппа учащихся с выраженной дисграфией и подгруппа детей со скрытой (легкой) дисграфией.

Анализ письменных работ по русскому языку в рабочих и контрольных тетрадях школьников, который проводился в течение учебного года, показал, что подобное разделение учащихся с нарушениями письма оказалось обоснованным. С одной стороны, ошибки, которые допускали школьники обеих подгрупп, отличались специфичностью, стойкостью и не исчезали без специальной коррекционной работы. С другой стороны, проявление нарушений письма в подгруппе со скрытой дисграфией качественно отличалось от аналогичного проявления в подгруппе с выраженной дисграфией. Учащиеся с выраженной дисграфией допускали специфические ошибки в каждой письменной работе, однако их количество напрямую зависело от степени сложности работы. Школьники со скрытой дисграфией допускали специфические ошибки не в каждой работе, при этом количество ошибок не зависело от степени ее трудности. Таким образом, в данной подгруппе имела место неравномерность проявления дисграфии.

В подгруппе с выраженной дисграфией чаще всего встречались ошибки «анализа-синтеза» и оптические ошибки. В подгруппе со скрытой дисграфией не удалось выявить преобладание того или иного типа дисграфических ошибок. Так, у школьников со скрытой дисграфией аграмматизмы в письме практически не встречались, а соотношение всех остальных типов специфических ошибок во всех видах письменных работ оказалось примерно одинаковым. Дети с выраженной дисграфией редко замечали и исправляли свои ошибки. В то же время у школьников со скрытой дисграфией практически во всех письменных работах преобладали исправленные дисграфические ошибки. Именно для учащихся со скрытой дисграфией были характерны колебания в выборе буквы и многочисленные исправления. В целом 50 % младших школьников в той или иной мере допускали на письме специфические ошибки. При этом у 21 % детей было выявлено выраженное нарушение письма и еще у 29 % учащихся – скрытая дисграфия.

На втором этапе было проведено исследование познавательной деятельности 50 школьников, выбранных случайным образом из детей, обследованных на первом этапе эксперимента. Из них у 44 % школьников имело место выраженное нарушение письма, у 30 % учащихся – скрытая дисграфия и еще у 26 % детей нарушений письма выявлено не было. Экспериментальную группу составили дети с выраженной и скрытой дисграфией, контрольную группу – дети без нарушений письма.

Обследование устной речи проводилось на основе тестовой методики диагностики устной речи младших школьников, разработанной Т. А. Фотековой на основе методик Р. И. Лалаевой и Е. В. Мальцевой. Использование данной методики позволило получить количественную оценку уровня развития устной речи и речевой профиль каждого ребенка, а также усредненный речевой профиль во всех рассматриваемых группах. Кроме того, был проведен качественный анализ состояния устной речи у всех обследованных школьников. Анализ результатов обследования устной речи позволил сделать следующие выводы.

1. Все дети с выраженным нарушением письма имели те или иные нарушения устной речи. Причем в данной подгруппе были диагностированы наиболее тяжелые речевые расстройства. Так, у 32 % учащихся имело место ОНР (3-й и 4-й уровни), у 50 % школьников было выявлено ФФН, у 9 % детей было диагностировано лексико-грамматическое недоразвитие речи, у 9 % учащихся – фонематическое недоразвитие речи. В 27 % случаев эти нарушения сочетались со стертой формой псевдобульбарной дизартрии.

2. Ни у одного ребенка со скрытой дисграфией не было выявлено ОНР, и лишь у одного учащегося было диагностировано лексико-грамматическое недоразвитие речи. Наиболее распространенным нарушением устной речи в данной подгруппе было ФФН, которое было выявлено у 40 % школьников, у 20 % учащихся имело место фонематическое недоразвитие речи, у 20 % детей – дислалия, у 13 % школьников была отмечена стертая форма псевдобульбарной дизартрии. В 13 % случаев нарушений устной речи выявлено не было.

3. В контрольной группе в 46 % случаев была выявлена дислалия, в 23 % случаев – стертая форма псевдобульбарной дизартрии. У одного ребенка имело место неврозоподобное заикание, у 31 % школьников нарушений устной речи выявлено не было.

4. У всех учащихся с ОНР было выявлено выраженное нарушение письма. В то же время у школьников с нарушением звуковой стороны речи (ФФН или фонематическое недоразвитие) были отмечены различные по степени выраженности нарушения письма (выраженная или скрытая дисграфия).

5. У детей с различными по степени тяжести расстройствами устной речи имело место одинаковое по степени тяжести нарушение письма. Например, у школьников с ФФН или ОНР было выявлено выраженное нарушение письма; у учащихся без нарушения устной речи или с дислалией была отмечена скрытая дисграфия либо нарушение письма не выявлялось.

Таким образом у всех школьников с ОНР было диагностировано выраженное нарушение письма. У учащихся с ФФН были выявлены различные по степени выраженности нарушения письма. Причем ФФН оказалось наиболее распространенным диагнозом в обеих экспериментальных подгруппах. У школьников с нарушением звукопроизношения была отмечена скрытая дисграфия либо нарушение письма вообще не было выявлено.

Исследование познавательных процессов включало исследования продуктивности, устойчивости, распределения, переключения, уровня концентрации, объема слухового и зрительного внимания; кратковременной и оперативной зрительной и слухоречевой памяти, опосредованного запоминания; предметного и буквенного гнозиса; симультанного и сукцессивного анализа и синтеза, операций сравнения, обобщения и классификации. Всего при обследовании каждого школьника было получено 46 различных показателей, которые отражали уровень сформированности исследуемых психических процессов.

Все полученные данные были обработаны с помощью кластерного анализа (метод K-means Cluster). Проведенный анализ выявил полиморфизм состава обследованных групп, особенно экспериментальной группы. В зависимости от уровня выполнения заданий на оценку различных психических функций и методики диагностики уровня развития устной речи было выделено пять групп учащихся (табл. 17). Кроме того, в каждой выделенной группе был проведен корреляционный анализ на основе критерия Пирсона.

Таблица 17

Среднее количество успешно выполненных заданий на оценку различных психических функций в выделенных группах

Наиболее успешно со всеми тестами справились школьники групп I и II. Но между этими группами были выявлены и определенные различия. Средний уровень успешности выполнения заданий на оценку зрительного восприятия, памяти и мышления в группах I и II оказался одинаковым. Однако учащиеся группы I показали гораздо более высокий результат при выполнении методик на оценку особенностей внимания, в то время как для школьников группы II данная серия задания оказалась трудной. В свою очередь дети группы II оказались более успешными при выполнении методики на оценку устной речи, чем у учащихся группы I. Тем не менее в обеих анализируемых группах данная методика была выполнена на уровне возрастной нормы. Результаты школьников группы I можно условно принять за эталон. В эту группу попали 54 % учащихся контрольной группы, 20 % детей со скрытой дисграфией и один школьник с выраженным нарушением письма. У 75 % школьников с нарушением письма было диагностировано ФФН и еще у 25 % детей – фонематическое недоразвитие речи. Поэтому можно сделать вывод о том, что нарушение письма у этих учащихся было обусловлено нарушениями устной речи.

У учащихся группы II имело место нарушение внимания, в то время как серии заданий на оценку памяти, зрительного гнозиса и мышления были выполнены на высоком уровне. В данную группу попали 46 % детей контрольной группы и 27 % школьников со скрытой дисграфией. У 25 % учащихся со скрытой дисграфией было диагностировано фонематическое недоразвитие речи, еще в 50 % случаев была выявлена дислалия, и в 25 % случаев развитие устной речи соответствовало возрастной норме. Корреляционный анализ выявил статистически значимые отрицательные корреляции между уровнем развития мышления и количеством дисграфических ошибок, допущенных во всех письменных работах на уровне значимости 99 %. Поэтому можно сделать вывод о том, что чем выше был уровень развития мышления у школьников группы II, тем меньшее количество специфических ошибок они допускали. Можно предположить, что нарушение внимания у школьников группы II компенсировались высоким уровнем развития мышления. Наличие дисграфии у 40 % школьников группы II можно объяснить более низким уровнем компенсации в связи с более низким уровнем развития мышления в сочетании с нарушениями устной речи и внимания. Однако необходимо отметить, что во всех случаях нарушение письма носило скрытый характер.

В группе III среднее количество успешно выполненных заданий на оценку всех психических процессов оказалось ниже по сравнению с группой I. Однако в сериях заданий на оценку зрительного восприятия и мышления эти различия не являлись значительными. В то же время большая разница между группами I и III была отмечена в заданиях на оценку внимания и памяти. Отметим, что грубых нарушений внимания и памяти в группе III выявлено не было. В данной группе был отмечен лишь более низкий уровень выполнения всех серий заданий на оценку особенностей внимания и памяти по сравнению с группой I. При этом структуры внимания и памяти в группе III были аналогичны структурам внимания и памяти учащихся группы I. Уровень успешности выполнения тестовой методики диагностики устной речи составил 72 % и оказался значительно ниже по сравнению с группами II и III. У 94 % школьников были диагностированы нарушения устной речи, причем наиболее распространенным диагнозом оказалось ФФН, которое было выявлено у 47 % учащихся. У всех школьников статистически значимые отрицательные корреляции между уровнем развития зрительного восприятия и средним количеством дисграфических ошибок, допущенных при выполнении списывания диктанта и теста на уровне значимости 95 %, а также между уровнем развития памяти и количеством дисграфических ошибок, допущенных при выполнении теста на том же уровне значимости. Кроме того, была выявлена статистически значимая положительная корреляционная зависимость между уровнем развития речи и уровнем развития памяти на уровне значимости 95 %. В группу IV попали 23 % детей с выраженной дисграфией и 7 % учащихся со скрытой дисграфией.

В группе V уровень выполнения всех серий заданий оказался ниже по сравнению с группой I. У школьников данной группы было выявлено нарушение всех исследуемых психических функций. Уровень выполнения всех серий заданий на оценку внимания оказался значительно ниже, чем в группе I. При этом наибольшие различия были выявлены в сериях на оценку уровня концентрации и распределения внимания. Кроме того, в данной группе имела место диспропорция в состоянии объема зрительного и слухового внимания. Уровень выполнения заданий на оценку зрительного гнозиса также был значительно ниже, при этом наибольшие трудности школьники группы V испытывали при выполнении серии заданий на оценку предметного гнозиса. Уровень выполнения заданий на оценку памяти оказался ниже по сравнению с группой I и соответствовал аналогичному уровню школьников группы III. Однако между группами III и V были отмечены существенные различия. Школьники группы V были более успешными при выполнении серии заданий на оценку зрительной памяти, а учащиеся группы III – при выполнении серий заданий на оценку слухоречевой и опосредованной памяти. В группе V было также выявлено парциальное недоразвитие мышления, проявившееся в более низком уровне выполнения серий заданий на оценку операций сравнения и классификации. Корреляционный анализ выявил статистически значимые корреляции между уровнем развития зрительного восприятия и уровнем развития внимания на уровне значимости 95 %. Значимых корреляций между уровнем развития отдельных познавательных процессов и состоянием письменной речи выявлено не было. У всех школьников данной группы были диагностированы нарушения устной речи: в 50 % случаев было выявлено ФФН и еще в 50 % – ОНР (3-й и 4-й уровни). В 33 % случаев эти нарушения сочетались со стертой формой псевдобульбарной дизартрии. В группу V 27 % учащихся с выраженной дисграфией.

Выводы данного исследования.

1. У 54 % учащихся без нарушений письма не было выявлено никаких нарушений познавательной сферы. У 46 % детей контрольной группы было диагностировано нарушение внимания, которое в 23 % случаев сочеталось с нарушениями звукопроизношения. Однако изолированное нарушение внимания не привело к возникновению дисграфии.

2. В экспериментальной группе уровень психического развития соответствовал возрастной норме лишь у 20 % детей со скрытой дисграфией и 5 % учащихся с выраженным нарушением письма. При этом у всех школьников было диагностировано нарушение устной речи, которое, по-видимому, и привело к возникновению дисграфии.

3. У 46 % детей со скрытой дисграфией и 45 % учащихся с выраженной дисграфией был выявлен своеобразный симптомокомплекс, который включал нарушение внимания, снижение памяти по всем видам и нарушение устной речи. Степень выраженности нарушения письма у этих школьников зависела от двух факторов: степени нарушения устной речи и уровня развития слухоречевой памяти.

4. У 23 % учащихся с выраженным нарушением письма и 7 % школьников со скрытой дисграфией были выявлены нарушения внимания, памяти и устной речи, а также парциальное недоразвитие мышления. При этом наибольшие трудности дети испытывали при выполнении серий заданий на оценку памяти.

5. У 27 % школьников с выраженной дисграфией было выявлено нарушение всех исследуемых психических функций, которое проявилось в нарушении внимания, снижении всех видов памяти, парциальном недоразвитии зрительного гнозиса и мышления.

Таким образом, в нашем исследовании было выявлено несколько степеней выраженности нарушения письма. У 21 % школьников была диагностирована выраженная дисграфия и еще у 29 % – скрытое нарушение письма. Практически у всех обследованных школьников с нарушением письма были выявлены нарушения устной речи и различные нарушения познавательной деятельности, при этом у детей с выраженной дисграфией отмечались наиболее тяжелые расстройства. Компьютерная обработка данных с помощью кластерного анализа позволила выделить пять групп учащихся в зависимости от уровня выполнения заданий на оценку различных психических функций. Четыре группы школьников характеризуются специфическими особенностями нарушения познавательной деятельности, что необходимо учитывать в процессе коррекционно-логопедической работы.

Изучение нарушений письма и чтения. Итоги и перспективы. М., 2004. С. 187–194.

Одной из главных задач логопедической работы в школе является формирование полноценной речевой деятельности, особой формой которой является письменная. Ее мотивом является потребность в передаче мыслей, чувств, впечатлений человека, с которым невозможен контакт посредством устной речи. Переписка относится к такому типу общения, который в современной литературе обозначается термином «аксиальная коммуникация». Продуктами этой деятельности являются письма, открытки, записки. Возможности общения посредством письменной речи расширяет в настоящее время Интернет.

Анализ психологической структуры письменной речи (ПР) позволяет выделить в качестве ее «пускового» операционального компонента мотивацию, которая выступает также как ведущий фактор, определяющий целенаправленность письменно-речевой деятельности (ПРД). Наше исследование посвящено изучению мотивации ПРД учащихся с дисграфией. Мотив является внутренней детерминацией деятельности, ее побудительным компонентом, а деятельность, в свою очередь, оказывает влияние на мотивы, которые соподчинены и имеют определенную иерархию (Л. И. Божович, В. К. Вилюнас, С. С. Занюк, В. И. Ковалев, А. Н. Леонтьев, А. К. Маркова, В. И. Степанский и мн. др.). В ряде научных работ (А. К. Маркова, Т. А. Матис, А. Б. Орлов, М. В. Матюхина, Д. Б. Эльконин и др.) представлены результаты изучения мотивов учебной деятельности, эпистолярной коммуникации, а также мотивации усвоения языка как средства общения.

Исследование мотивов письменно-речевой деятельности детей с особенностями в развитии, в частности с дисграфией, является актуальным ввиду неразработанности общетеоретических представлений о мотивах письменной речи учащихся с нарушениями речи в целом. В специальной логопедической литературе вопросы мотивации устной речи детей с ОНР разработаны Р. Е. Левиной, которая при анализе нарушенных и сохранных предпосылок речевых и психических функций школьников с алалией выделяет и описывает четыре психологически типичные группы неговорящих детей, одну из которых составляют учащиеся-алалики с нарушением мотивационных инициативных процессов (психической активности). Левина отмечает, что у данной категории детей наблюдается «резкое несоответствие между наличием достаточных возможностей в сенсорной и интеллектуальной сфере и использованием их в реальном развитии ребенка». Основной причиной данного несоответствия автор считает «недостаточную активную наблюдательность детей и ослабленную направленность на активное общение с окружающими», т. е. сниженную мотивацию. Проблема исследования мотивации письменно-речевой деятельности детей с недоразвитием речи в целом и с дисграфией в частности не была предметом специального научного анализа. Особую тревогу учителей вызывает данная категория детей на этапе перехода из начальной школы в основное ее звено, где письменная речь выступает в качестве способа приобретения и закрепления знаний в области различных учебных дисциплин.

Исследованием было охвачено 52 учащихся, обучающихся в 4 классе общеобразовательной школы (10–11 лет); 15 из которых (группа А) имели специфические нарушения письма. В анамнезе 37 учащихся значилась дисграфия (группа Б), но в результате целенаправленных логопедических занятий к моменту исследования ее проявления в доступных детям формах письменных работ (списывании и диктантах) были сняты, поэтому группу школьников мы обозначим как учащиеся с условно исправленной дисграфией. Исследование осуществлялось в 3 этапа и было направлено на изучение процесса письменно-речевой деятельности, продукта письменно-речевой деятельности, мотивов письменной речи.

Исследование мотивации ПР учащихся с дисграфией изучало ее в различных речевых ситуациях посредством традиционных методов (основных: эксперимент, наблюдение; вспомогательного: анализ продуктов деятельности) и альтернативных методик продуцирования письменных текстов. Эксперимент включал 2 этапа и был направлен на выработку критериев оценки мотивации ПРД у учащихся с дисграфией, т. е. в узком сегменте коррекционно-развивающей деятельности.

На первом этапе исследования предполагалось использование альтернативных методик продуцирования письменных текстов (Д. Б. Эльконин). Вниманию детей было представлено письмо известного адресата (Деда Мороза), требующее развернутого письменного ответа, предполагающего освещение детьми трех основных аспектов информации о себе: кто я? (имя, фамилия, отчество), где я нахожусь? (адрес), готовность к встрече (задание № 1). В письме содержались некоторые элементы, опорные смысловые точки, прямые вопросы, ответов на которые «ожидал» воображаемый адресат. В традиционной методике различные формы подготовки к сочинению направлены на выделение в тексте ярко выраженных структурных элементов, которые используются как «опорные моменты», «отсекание» побочных ассоциаций и т. д. По этому поводу К. К. Омербекова замечает, что «устный анализ перед написанием сочинений делает письменную речь однообразной, стереотипной». Мы же предполагали повысить эмоциональную значимость текста, что, в свою очередь, оказало бы стимулирующее влияние на мотивационный компонент письменно-речевой деятельности. Вследствие этого задание № 2 заключалось в описании ситуации с использованием позитивного опыта детей. Учащимся предлагалось изложить в письменной форме ситуацию в случае достижения желаемого результата (задание: представьте, что Дед Мороз получит ваши письма и приедет к вам на праздник. Опишите свои чувства. Как пройдет встреча Нового года?). Противоположным по условиям речевой ситуации было задание № 3. Оно заключалось в описании ситуации в случае невозможности достижения желаемого результата (задание: представьте, что Дед Мороз по каким-то причинам не сможет получить ваши письма. Что тогда произойдет с вами? Как тогда может пройти встреча Нового года?). Таким образом, условия заданий № 2 и № 3 моделировали ситуации порождения связного письменного текста на основе воображаемых событий (Эльконин).

Второй этап включал наблюдение непосредственно за поведением детей в процессе письменно-речевой деятельности и их реакцией на письменные задания в течение логопедических занятий («метод оценки поведения и его причин со стороны» по Е. П. Ильину). В процессе наблюдения нами были выделены периоды активности, в которых интерес к письменной речи проявляется в различных формах поведения:

подготовительный период – оценивалось поведение детей до момента начала письма: особенности интереса к письменной речи вообще и его трансформация после возникновения ситуации необходимости данного вида деятельности;

период непосредственного письма – учитывались интерес и общий эмоциональный тон в процессе письма, отражающиеся на концентрации внимания;

период «постписьма» – оценивались выход за пределы конкретного письменного задания, заинтересованность в письменной речи как процессе, возникновение новых «писательских» интересов.

Первый этап. Полученные в результате первого этапа эксперимента оригинальные тексты мы анализировали посредством методики, разработанной нами под руководством доктора педагогических наук, профессора Чиркиной, по следующим критериям:

– цельность текста (объем высказываний, последовательность изложения);

– связность высказывания (композиционная структура, лексико-грамматические средства);

– использование в тексте языковых средств (лексико-морфологический состав, синтаксическое конструирование);

– соответствие языковым нормам письменной речи (соответствие фонетическому и морфологическому принципам правописания).

Оценка цельности текстов. Проанализировав ответные письма учащихся, мы выявили наименьший объем текстов учащихся – 17 слов, наибольший – 63 слова. Средние показатели объема высказываний исследуемых таковы: среднее число слов в тексте – 43, среднее число предложений – 5, средняя длина фразы – 9. Существенных различий в данных показателях между учащимися группы А и Б не наблюдалось. Это позволяет сделать вывод, что в целом к данному этапу обучения объем письменных высказываний обследованных учащихся достаточным для «развертывания» связного высказывания.

Оценка связности текстов. Последовательность изложения во всех работах включала 3 основные части: приветствие, основную часть (сведения о себе, о месте нахождения школы, о подготовке к празднику), прощание. В работах 19,2 % учащихся в изложении основной части наблюдалась некоторая алогичность мыслей (например, адрес школы «вклинивался» в информацию о себе), что, на наш взгляд, объясняется прямым «переводом» разговорной устной речи в письменную. В некоторых работах отсутствовали сведения о месте нахождения школы, дети с дисграфией не сообщали о приготовлениях к празднику. Следующие привнесения: поздравления с пожеланиями воображаемому адресату, просьбы о желаемых подарках (например, «Я поздравляю вас с наступающим 2004 годом! Желаю щастья успехов здоровья не болеть жить дружно счастливо любить всех всей душой», «Подари нам в класс телевизор»; «Кинь нам побольше снегу»), по нашему мнению, указывали на «вхождение» ребенка в ситуацию воображаемой переписки (Эльконин) 80,8 % исследуемых в написании ответного письма руководствовались предложенной в письме от воображаемого адресата последовательностью изложения. В работах этих детей были отменены привнесения следующего характера: приводились сведения о семье, поздравления адресата с праздником, описание заветной мечты, просьба о желаемых подарках, признания в любви, приглашения (например, «Я не люблю, когда меня обманывают. Хочу чтобы вы пришли ко мне на день Рождения», или «Мама говорила мне в детстве что мне подарки приносит Дед Мороз и я верила что он правда приходит, а не люди в него переодеваются и одевают ватные бороды», или: «Дедушка, я в тебя очень верю, нетак как некоторые просто так говорят»).

Обращает на себя внимание однотипность орфографических ошибок. Наиболее частотными являются нарушения правил написания проверяемых и непроверяемых безударных гласных в корне слова, суффиксах и окончаниях существительных и прилагательных. Типичность орфографических ошибок, свойственная дисграфикам (Левина, Спирова, Чиркина), обусловлена либо недостаточным уровнем усвоения орфографических правил, либо неумением учащихся с дисграфией применять теоретические знания на практике, особенно в продуктивной письменной деятельности. Помимо орфографических ошибок, были выявлены проявления дисграфии (30,8 %). Наиболее многочисленными типами ошибок являются нарушения различных форм языкового анализа и синтеза, такие как пропуски согласных и гласных. Менее многочисленными были ошибки замены букв, соответствующих фонетически близким звукам. Замен графически близких буквенных символов в работах учащихся обнаружено не было, что свидетельствует об эффективности логопедической работы в этом направлении. В текстах учащихся с дисграфией отмечается значительное количество ошибок, связанных с трудностями конструирования предложений, пропуски членов предложения, нарушение последовательности слов в предложении: «Мне нравится будет встречать ево с ним», «Надеюсь о подарке», «К Новому году так я покупаю петарды», «Я в вас очень верю и знаю».

При анализе текстов необходимо обратить внимание на творческие работы детей группы Б, определенной нами как «учащиеся с условно исправленной дисграфией». В данном случае новые условия письменной речи в рамках нашего эксперимента явились сенсибилизирующими и провоцировали рецидив нарушения письма, переведенного в иное качественное состояние, но не устраненного как явление.

Общие результаты анализа письменных текстов мы посчитали целесообразным отразить в сводной табл. 18.

Таблица 18

Общие результаты

Из табл. 18 видно, что при конструировании письменного текста с условно положительной мотивацией по сравнению с текстами эмоционально-нейтрального содержания у учащихся с дисграфией возрастают количественные показатели объема письменных высказываний (почти по всем параметрам, исключение составляет только показатель «среднее количество предложений»). В то же время провоцирование отрицательного отношения к ситуации письменной коммуникации заметно снижает те же показатели. Таким образом, очевидна роль мотивации в процессе письменно-речевой деятельности.

Второй этап. В процессе наблюдения за реакцией детей на логопедические занятия по коррекции дисграфии мы отметили, что в большинстве случаев дети с желанием их посещают и редко демонстрируют негативную реакцию по этому поводу. Мотивация самой письменной речи и эмоционального отношения к ней у детей с дисграфией имеет ряд особенностей. Результаты наблюдения мы систематизировали в соответствии с периодами писательской активности.

На подготовительный период оказывает влияние негативный опыт результатов ПРД, сформировавшийся у большинства учащихся с дисграфией к 4 классу. От письма в рамках нашего эксперимента отказался 1 человек (1,9 %) – группа Б, а на логопедических занятиях мы наблюдали данное явление в 21,2 % случаев. Отказ и уклонение от выполнения письменных заданий являются показателями отсутствия интереса к ним, а также доминирования отрицательного отношения к письменной речи в целом. 48,1 % детей не спешат приступать к выполнению письменных заданий: они долго, аккуратно перелистывают страницы, поправляют обложку, открывают тетради, подбирают ручку, рассматривают ее, тщательно определяют место начала письма и т. д. Такое «отодвигание» письма также свидетельствует об отсутствии мотивов, побуждающих ребенка к письменно-речевой активности.

Особенностью мотивации ПРД на этапе подготовки к письму являются наблюдаемые нами случаи, определяемые в психологической литературе как «уход от деятельности». Из общего числа учащихся с дисграфией, участвующих в эксперименте, явление ухода от деятельности наблюдалось у 4 человек (7,7 %). Особенности поведения этих детей проявлялись в «отключении» их от подготовки к деятельности в целом, в отсутствии реакции на условия задания, обращенные к ним вопросы, рекомендации. Объясняя психологические механизмы данного явления у детей дошкольного возраста, А. Л. Венгер считает, что в его основе лежат не особенности внимания и повышенная отвлекаемость таких детей, как обычно считают педагоги, а иные факторы. Описывая их, автор отмечает: «Ребенок не сосредоточен на чем-то постороннем, а погружен в себя, в свой внутренний мир, в фантазии и мечты». Результатом данного явления является «немотивированность» выполнения монотонных заданий на логопедических занятиях и всплеск интереса к творческим письменным работам, который мы наблюдали при подготовке к выполнению заданий экспериментальной методики. На наш взгляд, это объясняется тем, что именно в таких условиях активное воображение ребенка разворачивается во внешней форме, оно направлено на решение творческих задач и обеспечивает эмоциональное подкрепление.

В период непосредственного письма при заинтересованности учащихся в результатах ПРД и в целом при положительном отношении к самому процессу ПР мы наблюдали мотивы самостоятельно поставленных целей, а также положительные эмоции от поиска разных способов решения. Был констатирован более высокий тип положительного отношения к действительности, вызванный самостоятельностью мотивации, осознанием соотношения мотивов и целей задания. Это проявилось в активном, инициативном, творческом отношении к ПРД 9,6 % участвовавших в эксперименте детей. При этом возникали положительные эмоции, предвосхищающие и регулирующие письменно-речевую деятельность, а также эмоции конструктивного сомнения. Интерес к результатам письма сопровождался широкими диффузными социальными мотивами ответственности. 67 % детей продемонстрировали нейтральный тип писательской активности, т. е. отсутствие дифференцированной реакции в процессе работы на отрицательную и положительную ситуации. При отрицательном отношении (23,1 % случаев) наблюдалось преобладание мотивов избегания неприятностей, проблемных ситуаций, а также негативных эмоций, страха. Например, ребенок выполнял задание без собственного на то желания, чтобы избежать порицания и неудовлетворительной отметки. Это проявлялось в неумении возобновить работу после отвлечения, а при возникновении затруднений и ошибок – в прекращении деятельности. В отдельных случаях нами констатировалась неустойчивость мотивов. Это находило проявление в эмоциях удивления, переживания необычности ситуации, ее новизны и развлекательности.

В процессе выполнения письменных заданий как в рамках экспериментальной методики, так и в процессе логопедических занятий учащиеся с дисграфией отвлекались на несущественные детали или факты, не имеющие отношения к письменной речи. Они часто стремились поскорее закончить задание и удовлетворялись низкими результатами своей работы, что свидетельствует об отсутствии внутренних мотивов «ориентации на способ деятельности, а не только на результат» (Маркова и др.). Также в рамках нашего эксперимента мы наблюдали явление, противоположное описанному Марковой с соавторами применительно к мотивации учебной деятельности в целом. Авторами отмечается, что «проблемные задания, требующие нестандартных приемов решения, вызывают утомление, а однотипные упражнения (списывание, решение знакомых задач) выполняются охотно». В результате наших наблюдений мы обратили внимание на тот факт, что стереотипные, шаблонные задания, а также материал, не связанный с практической деятельности детей, малоинтересен им, тогда как задания, требующие творческого подхода, имеющие игровое содержание, мотивируют детей на их выполнение.

Наблюдение за учащимися в период «постписьма» представляет интерес с позиции их потенциальных возможностей. Для 5,8 % детей был характерен выход за пределы конкретного письменного задания и заинтересованность в письменной речи как процессе, что нашло отражение в реализации такого операционального компонента ПРД, как контролирующая рецепция (проверочное чтение). Его важность заключается в том, что в результате перечитывания написанного текста выявляются различные виды ошибок и недочетов, не замечаемые в процессе письма, т. е. выполняются функции редактирования. Средний показатель продуктивности контролирующей рецепции (расчет проводился по методике, разработанной под руководством Чиркиной у учащихся, воспользовавшихся правом проверить чтением свои работы, составил 18,3 %. В этой ситуации интересы служат источником писательской активности. Но у 94,2 % учащихся с дисграфией данная цепочка замыкается на этапе непосредственного письма.

1. Анализ письменных работ учащихся 4 класса (11–12 лет) показал, что они содержат нарушения как синтаксического конструирования, так и лексико-морфологического оформления высказывания, что еще раз подтверждает тезис Левиной о том, что дисграфия является отсроченным проявлением нарушения речи устной на письме.

2. В работах учащихся с дисграфией зависимость между орфографическими и дисграфическими ошибками носит динамический характер, т. е. в случае общности несформированных механизмов, лежащих в основе данных явлений, закономерно возникает связь между выше перечисленными ошибками. При отсутствии однотипной причинной обусловленности дисграфических и неспецифических ошибок они выступают как нарушения разного уровня речевой деятельности. Таким образом, рост специфических ошибок письма не всегда прямо пропорционален увеличению числа орфографических несоответствий языковым нормам.

3. Изучение мотивации ПРД и понимание мотивов, которые побуждают к активности учащихся с речевыми нарушениями, позволят своевременно выявить потенциальные возможности овладения ПР данной категорией школьников и целенаправленно влиять на результаты этого вида деятельности.

4. Недостаточно сформированный уровень мотивации ПР как деятельности является одним из факторов (наряду с особенностями речевого и психического развития учащихся с дисграфией), определяющих снижение результатов логопедического воздействия.

5. В процессе логопедической работы по коррекции дисграфии необходимо формировать адекватную мотивацию ПР и включать специальные приемы, учет и реализация которых обеспечит успешность формирования письменно-речевого высказывания.

Изучение нарушений письма и чтения. Итоги и перспективы. М., 2004. С. 204–213.

Для овладения письменной речью чрезвычайно важно способность анализировать и синтезировать временную последовательность звуков и удерживать ее в памяти. С другой стороны, речевое восприятие на смысловом уровне осуществляется симультанно. В связи с этим обоснован вывод о значимости для процесса овладения письменной речью достаточного уровня сформированности симультанных и сукцессивных процессов в их единстве (Т. В. Ахутина, Р. И. Лалаева).

Исследование младших школьников с тяжелыми нарушениями речи (Р. И. Лалаева, А. Гермаковска) выявило у них несформированность как симультанных, так и сукцессивных процессов. Однако исследования этих процессов у учащихся общеобразовательной школы с дисграфией не проводилось.

Проведенное нами экспериментальное исследование было направлено на выявление особенностей симультанного анализа и синтеза у младших школьников с нарушениями письменной речи. Экспериментальную группу составили дети с дисграфией, контрольную группу – дети без нарушений письма.

В предложенных детям заданиях процесс симультанного анализа и синтеза осуществлялся как на невербальном, на основе зрительно-пространственного восприятия, так и на вербальном уровне.

Тестовые задания, проводившиеся на невербальном материале, в свою очередь, различались по форме представления результатов:

– невербальные задания, результаты которых были представлены в практической деятельности;

– невербальные задания, результаты которых были представлены вербально;

– задания, основанные на вербальном материале.

При анализе полученных результатов у детей с дисграфией отмечался более низкий уровень выполнения всех групп заданий, чем у детей без речевой патологии.

При этом следует отметить, что у детей с дисграфией степень участия речи в сериях заданий в большей мере, чем в контрольной группе определяла уровень их выполнения. Так, наибольшие трудности вызвали у детей с дисграфией вербальные задания без опоры на зрительные образы.

Вместе с тем дети, не имеющие речевой патологии, выполнили вербальные задания третьей группы лучше, чем задания второй группы. Это свидетельствует о более высоком уровне развития понятийного (вербально-логического) мышления у младших школь ников с нормальным речевым развитием, по сравнению с детьми, страдающими дисграфией.

Сравнение результатов выполнения показало, что невербальные задания, результаты которых были представлены в практической деятельности (первая группа), оказались в целом наиболее легкими для всех учащихся. Вместе с тем следует отметить, что успешность выполнения данных заданий была неоднородной. Наиболее значительные трудности у всех детей вызвало деление круга на пять частей.

Вторая группа включала два задания – определение различий двух сходных сюжетных картинок и анализ картинки с нелепым сюжетом. Успешность выполнения этих заданий была также неоднородной. Средний уровень успешности выполнения заданий второй группы был ниже среднего уровня выполнения заданий первой группы и составил 45 % в контрольной группе учащихся и 40,3 % в экспериментальной группе.

Наиболее значительными оказались различия контрольной и экспериментальной групп при выполнении заданий на вербальном материале (третья группа заданий). Школьники без речевых нарушений справились с вербальными заданиями успешнее, чем рядом невербальных заданий. Средний уровень успешности их выполнения составил 65 %. Для учащихся экспериментальной группы вербальные задания оказались наиболее трудными (34,6 % успешности). Рассмотрим результаты выполнения отдельных заданий.

Исследование симультанного анализа и синтеза на невербальном материале показало следующее.

Все дети как контрольной, так и экспериментальной групп справились с заданием на срисовывание серий, составленных из полукругов и стрелок (проба С. Борель-Мезонни), направленным на исследование способности воспроизводить совокупность элементов. Однако у школьников с дисграфией при выполнении пробы выявились некоторые качественные особенности. Во-первых, у них наблюдалась несколько большая длительность выполнения задания и более частые фиксации на элементах образца. Это свидетельствует о том, что при выполнении задания у этих учащихся сукцессивно-симультанные процессы превалировали над симультанными. Во-вторых, дети экспериментальной группы чаще допускали ошибки и неточности при срисовывании элементов, хотя большинство учащихся самостоятельно находило и исправляло допущенные при срисовывании элементов ошибки.

С заданием, направленным на нахождение нужных вставок (тест Равена), справились все дети. Но качество выполнения задания школьниками экспериментальной и контрольной групп было различным.

В нашем эксперименте были использованы задачи Равена первых трех типов. Это обусловлено тем, что с помощью данных тестовых задач анализировалось состояние симультанного анализа и синтеза, а для исследования более сложных операций (установление аналогии, сравнение и т. д.) были использованы другие задания.

С задачами на установление тождества в простых рисунках (I тип) справились все испытуемые контрольной группы и 90 % детей экспериментальной группы. При решении задач первого типа затруднения, выражавшиеся, как правило, в замедленном темпе работы, наблюдались у 1 % учащихся экспериментальной группы. Следует отметить тот факт, что все эти учащиеся страдали артикуляторно-акустической дисграфией. Можно предположить, что у этих учащихся имела место недостаточность моторной сферы, проявившаяся в нарушении моторного компонента устной речи и в недостаточности зрительно-пространственной ориентировки и ручной моторики.

Задачи второго типа (на установление тождества в сложных рисунках) решались всеми испытуемыми менее успешно, чем задачи первого типа. Однако более существенные затруднения обнаружились у школьников с дисграфией. Они часто не могли сразу учесть все признаки рисунка, а выделяли какой-либо один признак. Различия между результатами учащихся с дисграфией и учеников без нарушений письма были выражены больше при решении задач второго типа, чем первого. Учащиеся с дисграфией решали задачи на установление тождества на уровне наглядно-образного мышления.

С задачей третьего типа, в которой решение основывалось на дополнении до целого по принципу центральной или осевой симметрии, справились все испытуемые контрольной группы и лишь 81 % учащихся экспериментальной группы. Большинство учащихся экспериментальной группы испытывали некоторые затруднения при нахождении симметричных отношений. Наблюдался замедленный темп решения задачи, часто детям требовалась помощь экспериментатора.

Учащиеся с нарушениями письма затруднялись определить принцип решения этой задачи и решали ее по принципу установления тождества между отдельными элементами рисунка на матрице и на вкладышах или осуществляли случайный перебор вкладышей.

В целом при выполнении теста Равена у учащихся с дисграфией выявились некоторые особенности. Дети с нарушениями письма долго рассматривали картинки, комментировали свои действия словами, иногда словесные комментарии сочетались с движениями рук, т. е. при работе с матрицей у некоторых детей имели место последовательное восприятие и анализ объекта. В тех случаях, когда для успешного выполнения задания требовалось восприятие и анализ сразу нескольких признаков объекта (например, количество элементов, их размер, взаиморасположение), школьники с нарушениями речи осуществляли анализ и синтез не симультанно, а последовательно. При этом речевые высказывания и движения рук, сопровождавшие выполнение задания, помогали учащимся осуществлять эту последовательность. Этот факт свидетельствует о том, что у школьников с дисграфиями при выполнении задания имеет место преобладание сукцессивного анализа и синтеза, а симультанные процессы еще только формируются и проявляются лишь при выполнении самых легких проб.

Таким образом, для правильного решения заданий детям с дисграфией требовалась опора на внешние действия, на громкую речь, на последовательное осуществление операции сравнения, что свидетельствует о недостаточной сформированности, интериоризации действий симультанного анализа и синтеза.

В ходе эксперимента была выявлена взаимосвязь между уровнем выполнения задания и видом дисграфии. Наиболее успешно справлялись с решением матричных задач Равена учащиеся с дисграфией на основе нарушения фонемного распознавания и на почве нарушения языкового анализа и синтеза, т. е. с дисграфиями на почве языковых расстройств. Наименее успешно справлялись с заданием учащиеся, страдающие дисграфиями, обусловленными нарушением гностико-праксического уровня процесса письма. Это объясняется тем, что высшие зрительно-пространственные функции, которые обеспечиваются деятельностью задних отделов коры головного мозга, являются, по своей сути, симультанными. В связи с этим недостаточная сформированность симультанных процессов приводит к нарушениям зрительно-пространственных функций (зрительного гнозиса, зрительного мнезиса, зрительного анализа и синтеза, пространственных представлений), затрудняет опознание и дифференциацию зрительных образов букв, что приводит к специфическим нарушениям письма.

Тест «Складывание фигур» (методика Д. Векслера) был направлен на оценку способности смыслового и пространственного соотнесения частей и целого, а также их координации. Количественный анализ результатов теста свидетельствовал о том, что дети экспериментальной группы выполнили задание незначительно хуже, чем дети контрольной группы. Все учащиеся с дисграфией справились с заданием, хотя успешность выполнения была различной. Качественный анализ выявил ряд специфических особенностей выполнения теста учащимися с дисграфией. Затруднения, возникавшие у школьников с нарушениями письма, можно подразделить на два основных типа.

Первый тип затруднений характеризовался несформированностью умения целенаправленно анализировать элементы фигур, выделять в них существенные признаки, соотносить их между собой, осуществлять контроль за собственными действиями. Такие затруднения часто сочетались с различными недостатками внимания.

Затруднения второго типа были обусловлены нарушениями в операционных компонентах мышления. В этом случае учащиеся начинали активно анализировать элементы фигур и правильно называли фигуру, которую необходимо было составить. В действиях детей наблюдались многочисленные хаотичные попытки поиска правильного расположения элементов фигуры в пространстве. Такие затруднения свидетельствуют о несформированности навыка ориентации элементов конструкции в пространстве, что связано с нарушением пространственного гнозиса. Дети испытывали затруднение при практическом воссоздании идеального образа фигуры, когда необходимо было соотнести отдельные части в структуре целого, наблюдались многократные пробы и ошибки, страдала организация работы. Это свидетельствует о недостаточном уровне сформированности зрительных представлений, оптико-пространственного анализа и синтеза.

Значительные трудности у учащихся как экспериментальной, так и контрольной групп вызвало деление круга на пять одинаковых частей. Это задание позволило выявить способность соотносить части и целое, одновременно учитывая величину и количество частей по отношению к целому. Правильно выполнили задания 15 % детей контрольной группы и лишь 3,3 % детей экспериментальной группы. Можно условно выделить три типа ошибок, которые наблюдались при выполнении этого задания, круг разделен на:

– пять неравных частей;

– равные части, но количество частей не соответствует инструкции;

– неравные части, и количество частей не соответствует инструкции.

Ошибки первого типа свидетельствуют о недостаточности пространственных соотношений частей и целого. Второй тип ошибок свидетельствует о недостаточности количественных представлений. Ошибки третьего типа, наиболее грубые, свидетельствуют о недостаточной сформированности как пространственных, так и количественных представлений.

У детей с нормальным речевым развитием ошибки первого и второго типа встречались одинаково часто, а ошибки третьего типа носили единичный характер, в то время как для детей с дисграфией наиболее характерными были ошибки первого и третьего типов.

Результаты в обеих группах характеризовались значительным разбросом при относительно невысоком среднем, что свидетельствует о недостаточной сформированности умения одновременно учитывать величину и количество частей по отношению к целому в условиях зрительного восприятия.

Тест «Лабиринты» (методика Векслера) был направлен на изучение сформированности зрительного опознания объекта и создания предварительной стратегии деятельности, а также способности удерживать свои действия в рамках определенных ограничений. Выполнение этого теста оказалось достаточны трудным для детей обеих групп. Никто из детей не достиг высокого уровня. Вместе с тем выполнение теста учащимися с нарушениями письма характеризовалось некоторыми особенностями.

Различие между учащимися контрольной группы и экспериментальной группы проявилось в преобладающем варианте ориентировочного этапа деятельности. Большинство учащихся контрольной группы внимательно выслушивали инструкцию до конца; началу непосредственно практической деятельности предшествовал кратковременный этап зрительного опознания лабиринта, его зрительного анализа; ученики составляли предварительную стратегию своей деятельности.

Большинство детей экспериментальной группы внимательно выслушивало инструкцию до конца; этап предварительного зрительного опознания и анализа объекта и формирования стратегии отсутствовал. Некоторые ученики (11,5 %) слушали инструкцию невнимательно; недослушав до конца, сразу же приступали к действию.

Учащиеся контрольной группы и экспериментальной группы по-разному осуществляли и операционный этап деятельности. Большинство учащихся контрольной группы (65 %) при выполнении 201-теста действовали планомерно, последовательно. Среди учащихся экспериментальной группы такой способ деятельности был отмечен только у 38,5 %. Действия остальных детей носили неорганизованный, хаотичный характер.

Деятельность определенной части учащихся экспериментальной группы (11,5 %) характеризовалась существенными недостатками и на этапе контроля за собственной деятельностью. У этих детей был нарушен текущий контроль, о чем свидетельствовали хаотичный характер действий, отсутствие пробующих действий.

При анализе картинки с нелепым сюжетом у детей с дисграфией доминируют признаки, несущие наибольшую эмоциональную нагрузку – яркие и крупные детали, расположенные в центре, на переднем плане картинки. Особенностью является также ситуативный, конкретный характер анализа «ошибок» и трудности при нахождении «ошибок», связанных с нарушением логики сюжета, причинно-следственных отношений. Это свидетельствует о недостатке аналитико-синтетической деятельности учащихся с нарушениями письма, в частности, о таких недостатках мышления, как конкретность, повышенная лабильность и неустойчивость выделения существенных признаков и связей предметов и явлений.

Таким образом, у детей с нарушениями письма в целом достаточно сформировано умение симультанно воспринимать и анализировать простые перцептивные задачи. Анализ и синтез более сложных объектов осуществляется детьми сукцессивно и с большими трудностями.

Исследование симультанного анализа и синтеза на вербальном материале показало следующее.

Задание, направленное на исследование способности узнавать предметы по заданным признакам, вызвало значительные трудности у детей обеих групп. Никто из детей не выполнил правильно все задание. Вместе с тем 45 % учащихся контрольной группы выполнили задание на уровне выше среднего, что в два раза больше, чем в экспериментальной группе (23,3 %).

Исследование выявило и качественные особенности выполнения этой серии заданий.

Школьники с нормальным речевым развитием в большинстве случаев без труда воспринимали и удерживали в памяти все три признака предмета. Большинство детей экспериментальной группы не могли удерживать в памяти одновременно три названных экспериментатором признака. Поэтому дети при отгадывании предмета ориентировались только на два признака, что приводило к неправильному называнию предметов. Лучше всего детьми воспринимался первый из трех названных признаков. Но, даже запомнив все признаки после повторного их называния экспериментатором, дети с нарушениями письма в ряде случаев ориентировались только на два признака из трех. Например, когда были даны признаки: желтый, продолговатый, кислый, дети называли слово «банан».

Существенные различия между экспериментальной и контрольной группами обнаружились при составлении предложений из данных слов. Успешность выполнения задания зависела от умения организовать отдельные части смысловой единицы в единое целое.

Качественный уровень выполнения задания в контрольной группе также был значительно выше, чем экспериментальной. Качество выполнения задания зависело от количества слов в предложении: наибольшие трудности вызывали предложения, состоящие из шести и семи слов. В ряде случаев дети составляли предложение только из части предложенных слов, при этом предложение было грамматически правильным. А когда испытуемым предлагалось добавить в составленное предложение все оставшиеся слова, они испытывали трудности при построении правильной грамматической конструкции предложения.

Часто учащиеся с дисграфией при составлении предложений не учитывали форму данных слов. Значительные затруднения отмечались у школьников с дисграфией при использовании предлогов и союзов. Деятельность детей с нарушениями письма характеризовалась замедленным темпом.

Задание на нахождение недостающих элементов буквы, требующее хорошего знания букв, достаточного уровня сформированности зрительно-пространственных представлений и умения соотносить части и целое, детьми экспериментальной группы было выполнено значительно хуже, чем детьми контрольной группы.

Дети с нарушением письма при выполнении задания часто обводили контуры букв пальцами, долго рассматривали их, комментировали свои действия словами, прибегали к помощи экспериментатора, использовали метод проб и ошибок. У этих детей наблюдалось отсутствие целенаправленности действий, нарушение организации работы.

Таким образом, средний уровень выполнения тестов с использованием невербального материала детьми с дисграфией в целом ниже уровня выполнения этих тестов нормально развивающимися школьниками. При этом различия между средними показателями обеих выборок были более значимыми по заданиям, выполнявшимся на вербальном уровне. Кроме того, разница между средними показателями по невербальным и вербальным заданиям в экспериментальной группе значительно больше, чем в контрольной группе. Высокий разброс данных в экспериментальной группе свидетельствует о неравномерности в развитии операции симультанного анализа и синтеза у школьников, имеющих нарушения письменной речи.

Таким образом, анализ данных свидетельствует о недостаточном и специфичном развитии симультанного анализа и синтеза в процессе как неречевой, так и особенно речевой деятельности детей с дисграфией.

Изучение нарушений письма и чтения. Итоги и перспективы. М., 2004. С. 246–253.